Уроки смирения

Звенящий яростью голос отца, слабые возражения матери и попытки успокоить разбушевавшегося мужа, громкий хлопок двери — всё это эхом отдавалось в голове. Сакура до сих пор не могла поверить, что её будущая, ещё не полноценная жизнь шиноби продолжала висеть на волоске даже после разговора в больнице. Она буквально холодила по краю острого лезвия, и владение равновесием точно не принадлежала ей в этой ситуации. Отец явно сомневался в полной правдивости её истории, но она не могла вот так просто отступить от своей нынешней жизненной цели только потому, что ей кто-то не верил. Даже если это был собственный отец, по-своему проявляющий заботу о своей дочери и желающий для неё только самого лучшего. И никакое наказание, скрытое под маминым суетливым и заботливым «посиди пока дома, милая», не остановит её.

///

Тем же вечером Сакура чувствует, как весь её запал испаряется до последней крошечной капли и вместо него оглушающее оцепенение накрывает её мягким одеялом и крепко опутывает её крохотное тельце. Она вышла из строя на несколько недель. Она плакала, она просыпалась от кровавых кошмаров и не появлялась в Академии на своём месте рядом с милым Саске-куном. Каждый раз, когда она думала о нём, её рот наполнялся чем-то кислым. Как она могла увлечься этим мальчиком до такой степени? Её собирались покалечить или, хуже того, убить просто потому, что она поделилась с ним своим учебником. И, опять же, после произошедшего никого не стал бы волновать изуродованный или мёртвый ребёнок из гражданского клана. Это знание заставляло её задыхаться. Сакура надолго заперлась в своей комнате, и никакие попытки матери не помогли ей вновь оказаться в большом человеческом мире. Отец, как и всегда до этого, оставил её детские капризы без внимания, и напряжённая атмосфера, возникшая между ними на фоне её поступления в Академию, казалось, стала ещё хуже. Даже рычание внутреннего голоса не спасало от погружения в вязкое болото осознания своей никчёмности. Рождение в гражданской семье автоматически награждало тебя определённой, остающейся с тобой до конца твоей жизни ролью — ролью пушечного мяса. Ты мог столкнуться с более смертоносной жизнью, не способный себя защитить, мог игнорироваться многими, если не всеми шиноби. Ты никогда не будешь защищён так тщательно, как шиноби. Ты никогда не спасёшься от эволюции чакры, даже никогда не сможешь попытаться. А сама Сакура смогла выжить в тот раз только потому, что позволила контролю над внутренним голосом ослабнуть и вырваться тому в реальный мир. Голос на подобное лишь усмехнулся и как бы бросил невзначай, напевая: «Всё в твоих руках, Са-ку-ра. Это только твоя жизнь, только твоя борьба». Спустя несколько дней добровольного изолирования она проснулась от лёгкого гнилого запаха в комнате и поняла, что паника вновь вцепилась ей в горло. Дрожащими руками она достала из-под тумбочки свёрток и медленно развернула его. Её учебник. И кунай с засохшей кровью. Её вырвало в ту же секунду. Эта женщина, Анко, явно была человеком со злым, жестоким юмором. Лишь спустя около десяти минут, когда она смогла наконец прийти в себя, беспорядок на полу был убран, кунай, завернутый в ткань, похоронен вместе с другим пакетом во влажной земле заднего двора, а обложка учебника тщательно вымыта от пятен крови, Сакура нырнула под одеяло и вновь попыталась отгородиться от увиденного. Это было правильно. Это было безопасно.

///

Раздражённым криком голос однажды разбудил её посреди ночи, и от неожиданности Сакура даже умудрилась свалиться с кровати под собственное вслух и чужое в мыслях шипение. «Беззаботное дитя, — недовольно цокнул внутренний голос, — каким же ниндзя ты вырастешь…» — Зачем нужно было так кричать… — тихо спросила девочка, потирая ушибленный локоть и игнорируя чужие слова. — Тебе вдруг стало скучно? «Посмотри на подоконник». Сакура с недоумением взглянула на распахнутое окно, и в следующую секунду её глаза шокировано округлились. …Ей это снилось? Для уверенности она усиленно протёрла глаза и в конце ущипнула себя за бок, почувствовав в этом месте лёгкую неприятную боль. «Либо у кого-то действительно отстойное чувство юмора, либо у тебя появился тайный поклонник, — казалось, голос был обеспокоен странным… подарком? Сакура не знала, какое определение она могла дать этой маленькой, явно подозрительной сумке, с невинным видом лежащей на её подоконнике. — Ну же, трусишка, сдвинься с места и проверь, что там». Она осторожно подошла к окну и протянула дрожащую руку, чтобы открыть мешочек. «Побереги свои пальцы». Она резко распахнула клапан сумки и зажмурилась, приготовившись к какому-то удару, взрыву, чему угодно, что мог таить в себе этот маленький предмет. Ничего не произошло. Выдохнув с облегчением, она открыла глаза и уставилась на содержимое мешочка. Записка. Сложенный в несколько раз лист. Кунаи. Должно быть, это была какая-то шутка. «Всё-таки поклонник». Интерес оказался сильнее колебаний сомнения, и первым делом она развернула записку, до сих пор не веря в происходящее. «Покажи мне настоящую жажду, малышка», — было написано широким, размашистым почерком. Обращение всколыхнуло в её сознании имя. Анко. Эта женщина действительно умела удивлять — преподаватель явно оправдывала славу, созданную вокруг неё другими людьми. «Что за чертовщина, — зарычал голос, — почему она продолжает преследовать нас». — Не знаю, — Сакура развернула сложенный лист и быстро пробежалась глазами по тексту, в котором была описана инструкция по применению оружия. — Она ведь говорила, что я привлекаю внимание… Может быть, у неё появился ко мне какой-то интерес? «Тогда это дерьмовый способ выразить это». Она не могла не согласиться с этим. Не желая дальше рассматривать этот своеобразный подарок, девочка спрятала его на дне шкафа и вернулась в кровать. Голова отчего-то казалось пустой и туманной. Даже внутренний голос, обычно ворчливый по любому поводу, странно молчал. Ко второй неделе её вынужденного одиночества она дошла до того, что слишком устала плакать. Это было всё, что она делала за все прошедшие дни. Сколько ещё она должна была продолжать делать это? Вечность? Даже внутренний голос начал раздражаться от её постоянного нытья. В то же время у неё начались проблемы с едой, и она слишком нервничала от того, что больше не могла принимать в пищу домашнюю стряпню матери без похода в туалет после этого. В какой-то момент она заставила себя сходить в ванную и по-настоящему посмотреть на себя в зеркале. Вид спутанных волос, глубокие круги под глазами, болезненная худоба в отражении мгновенно оттолкнули, но Сакура заставила себя смотреть на это и запоминать каждую деталь, каждый момент слабости. На секунду она задалась вопросом, что бы сказала Ино, увидев её внешний вид, и это стало той самой точкой, на которой она решила сосредоточиться, чтобы не поддаться слабости и вновь погрузиться в страдания. Она начала трудный процесс приведения себя в порядок. Она умылась, почистила зубы и, расчесав волосы расчёской, залезла в душ. Вместо того, чтобы на долгие часы осесть на кафельный пол и потом просто выйти, она вымыла голову и стёрла тонкий слой пота и отчаяния, прилипший к её коже. Впервые за две недели она вышла из душа менее чем за 20 минут. Её следующей работой стала еда. Она медленно прокладывала себе путь через то, что готовила её мать, и это продолжалось в течение следующих нескольких недель, даже тогда, когда у неё не оставалось сил глотать. Со временем она нашла что-то, что больше не заставляло её плакать, и смогла почувствовать себя достаточно хорошо, чтобы покинуть свой дом. Мать впервые за долгое время изолирования дочери отправила Сакуру за покупками, и она согласилась. При выходе глаза защипало от яркого света, и, спустя несколько минут обретя некоторое видение, она, спотыкаясь, спустилась по лестнице и направилась к рынку, стараясь избегать абсолютно всех, кого она знала. Её внешняя оболочка превратилась в грубую защиту, и Сакура знала, что если кто-нибудь хотя бы прикоснётся к ней, она сломается и развалится. Её новая невзрачная одежда смотрится ь на ней странно, пока она идёт по улицам Конохи. Обычно она всегда привлекала внимание сочетанием ярких цветов, но тёмно-синяя футболка и свободные чёрные брюки такие простые и ничуть не бросающиеся в глаза, что даже гражданское население не замечает её. На самом деле Сакура никогда прежде не носила подобные наряды, поскольку конкуренция за сердце Саске-куна была настолько жёсткой, что если она не выделялась среди других, у неё не было шансов. Но теперь мягкий наряд приглушал её и без того слабое присутствие, позволяя ей свободно растворяться в толпе. Она уходит с рынка с пакетом овощей и мяса. Сейчас Сакура могла бы пойти домой, дождаться ужина, поспать за это время, но мысль о том, чтобы вернуться и вновь пялиться на свою стену, вызывает у неё зуд в ладонях. Поэтому она заставляет себя идти по безлюдной живописной дорожке в библиотеку, и, как только она добирается до неё, то она оставляет продукты в одном из отсеков хранения и направляется в секцию шиноби под скучающим взглядом чунина. Изучение книг и извлечение из них полезных знаний — это всё, в чём она была всегда хороша, поэтому процесс её работы над собой начинается именно с этого. Она роется в стопках свитков, игнорируя неприятный осадок в животе, и с подсказкой внутреннего голоса выбирает несколько интересных свитков. Базовый контроль чакры, базовые гендзюцу, базовые упражнения, базовые природные преобразования чакры, несколько свитков, направленные на увеличение объёма чакры — она берёт всего понемногу, и взгляд, которым её одаривает дежурный шиноби, слегка удивлённый, когда она выкладывает на стол для поверки огромную коллекцию свитков. — Разве ты сможешь прочитать их по одному за раз? — интересуется он, и Сакуре приходится сдержаться, чтобы не накричать на него из-за поднявшегося в ней разочарования. Она делает глубокий вдох и смотрит на шиноби со всем гневом, на который она способна в тот момент. — Просто… посмотрите на них. Дежурный ниндзя вздыхает и принимается терпеливо перемещать каждый свиток по сканеру. Двенадцать гудков спустя матерчатая сумка, любезно предоставленная ей, полностью заполнена, и Сакура покидает библиотеку, захватив с собой продукты, направляясь домой так быстро, как только может. Её желание скорее попасть домой заставляет её идти дорогой, предназначенной для шиноби, и в своём фокусе она забывает, что другие знакомые ей люди по-прежнему продолжают существовать в этом мире. — Эй, лобастая! Сакура! Господи, ты, розоволосая уродка, притормози! — голос лучшей подруги заставляет замереть её на месте. С Ино они не разговаривали со времён того произошедшего инцидента — на самом деле после того момента она не разговаривала абсолютно ни с кем, и Сакура знает, что подруга попытается догнать её и устроить ей допрос, прежде чем она сможет убежать. Яманака обязательно попытается с ней поговорить, и она наверняка свалиться на колени посреди улицы и начнёт плакать от собственного горького разочарования. Ино всегда была отзывчивой, всегда подставляла своё плечо в трудные моменты и всегда кричала на её мучителей. Однако она не могла… Она могла сделать это прямо сейчас, не могла ей всё рассказать, потому что слов в тот момент не было, всё было сыро, она была одна, и в ней не было ничего стоящего как в ниндзя. Её сердцебиение внезапно стало невероятно громким в груди. — Ино! Извини, мне нужно идти! Увидимся позже! — она морщится от собственного крика, когда голос почти срывается. Блондинка замечает это, останавливается и хмурится с выражением, похожим на «какого чёрта?». Сакура колеблется всего секунду — она разворачивается и быстро бежит домой. Она не готова с кем-то разговаривать об этом прямо сейчас. Ино вновь кричит ей вслед, и она молит всех богов, чтобы той стало скучно и она перестала преследовать её. Она падает на пороге своего дома, задыхаясь от быстрого бега. Это был правильный поступок, убеждает себя Сакура. Разговор с Ино вскрыл бы банку с червями: их дружбу, Саске, может быть, этот инцидент. Всего этого было слишком много, чтобы справиться за один раз, а у Сакуры только недавно появились голые нити мотивации, чтобы работать, купаться и кормить себя, и она не собиралась терять их так легко. Через несколько минут, пытаясь подняться с коврика, снова падает. Её бёдра и икры горят, и она до сих пор не может отдышаться. Собственная слабость раздражает — она просто ненавидит её. В конце концов она поднимается и заставляет себя войти через дверь. Мать обеспокоенно выглядывает из кухни. — Сакура, — женщина торопливо выхватывает из её рук сумки и оставляет их в стороне, — всё хорошо? Почему ты такая запыханная? — Всё… нормально, — выдыхает девочка и спешит в свою комнату, уворачиваясь от родительских объятий. Слёзы вновь застилают глаза, и она плачет, может быть, полчаса, час. В конце концов Сакура берёт себя в руки и отвлекается на домашние дела. Она помогает матери разложить продукты, помыть посуду после почему-то невкусного обеда и закрывается в своей комнате с большим количеством свитков. Сожаление и отчаяние всё ещё присутствуют рядом, и она не знает, что с собой делать. «Займись работой», — подталкивает голос. Рассеянно кивнув, она открывает свой первый свиток и начинает делать заметки.

///

Спустя какое-то время она вновь обнаруживает на подоконнике мешочек с лежащими внутри него сюрикенами, инструкцией и запиской. «Не грози, если не можешь исполнить — это демонстрация слабости». Она перестаёт выходить на улицу, только путешествует между своей кроватью, холодильником, душем и столом со свитками. Под наставлениями внутреннего голоса она не оставляет попыток попрактиковаться в контроле чакры и увеличении своих объёмов, но каждый раз её всё время что-то останавливает. Исчезновение мотивации медленно выбивает её из колеи, она так много дремлет и так много плачет, что не знает, сможет ли когда-нибудь сделать что-то другое. В конце концов, сдерживаемая энергия снова настигает ее. Она не может усидеть на месте и продолжает вспоминать, какой совершенно бесполезной она была, есть, и, вероятно, будет всегда. Как она не может перестать плакать при малейшей провокации. Мысли продолжают преследовать ее день и ночь. Она ненавидит это. Она так ненавидит быть слабой. Она не может этого вынести, не может вынести себя. Ярость проникает в её кости, и крик помогает. От этого гнева и беспомощности у нее чешется кожа, и независимо от того, сколько она царапает её, глубокие красные царапины просто стесняются проливать кровь, а чувство не утихает. Она запутывается и не знает, что делать. «Проветрись», — подсказывает голос, и она решается. Поздним вечером она выпрыгивает из окна и бродит, бродит, бродит, пока не натыкается на Наруто. На самом деле она заворачивает за угол, и они просто сталкиваются лбами. — Какого… — блондин ругается вслух, вскакивает на ноги и собирается разразиться гневными словами, когда замечает, с кем неожиданно для себя столкнулся. Его лицо удивлённо вытягивается при виде человека, которого, как он думал, больше не увидит после его неожиданного исчезновения. — Сакура-чан? О, теперь она точно не сбежит. Девочка поднимается на ноги, отряхивает одежду от пыли и настороженно смотрит на своего одноклассника. — Сакура-чан, куда ты пропала? Я так волновался! — Наруто нервным коршуном начинает кружить вокруг неё, оглядывая её новый внешний вид и не замечая, как съёживается подруга. — А где твои любимые красные платья? Я думал, что ты надевала их ради… Она дрожит, не желая слышать это имя. Сакура сжимает челюсти и чувствует, как её руки и кулаки подёргиваются от напряжения. Наруто тоже замечает это, и его обеспокоенный взгляд превращается в вопросительный. — Давай не будем об этом говорить, хорошо? — она улыбается, и улыбка выходит фальшивой и чересчур неестественной. Она поворачивается и начинает быстро шагать в сторону своего дома, считая свою неожиданную прогулку очередной глупой ошибкой. Блондин следует прямо за ней, не смея отставать. — Возвращайся домой, Наруто. — Погоди, Сакура-чан, — мальчик хватает её за руку, и она рефлекторно дёргается. — Может быть… если ты не против… Мы можем сходить в Ичираку, просто посидеть и поговорить… Я так давно тебя не видел, — от беспокойного лепета она чувствует на глазах слёзы и хмурится. — Я, то есть, мы все волновались о тебе и не знали, где ты… Так что… ты могла бы рассказать, что с тобой случилось… Если ты, конечно, хочешь! Так значит… никто из Академии не знал, что с ней произошло? «Это только на руку, — довольно шепчет голос. — Об этом знаем только ты, я и эта подозрительная женщина». — Наруто, прости, мне правда… — она пытается вырвать свою руку, но при виде жалостливых синих глаз замирает и стыдливо отводит взгляд. Возможно, сейчас она снова совершала ошибку. — Ладно… давай просто пойдём ко мне домой, никуда больше. Солнечная улыбка на мгновение ослепляет. Это слегка приободряет, и Сакура даже сама хватает мальчика за руку и тащит его к себе домой. Они пробираются в её комнату через окно и устраиваются на кровати, поставив на низкий столик газировку и чипсы, захваченные по пути из дома Наруто. Молчание кажется неловким, Узумаки ёрзает и бросает в её сторону нервные взгляды, не решаясь о чём-либо заговорить. Почему-то только теперь он замечает, какой хрупкой и тонкой стала его подруга, — столько вопросов вертится в его голове, но ни один не слетает с языка. — Ты в порядке? — Он осторожно касается её ладони, и она понимает, почему он старается не двигаться. Любое его действие может спровоцировать у неё слёзы, и тогда Наруто начнёт паниковать, решив, что причиной её слёз является он, а не какие-то совершенно другие вещи, шум поставит всех в доме на ноги и это принесёт такое количество проблем, что Сакура просто не сможет из них выбраться. — Вполне. — Она шепчет так громко, как позволяют её голосовые связки, и медленно берёт чипсину из упаковки рядом с ней. Впервые за последние три недели она может удержаться от слёз.