Не хуже, чем темнота снаружи

Куда бы ты ни шёл, твоё одиночество шагает вслед за тобой. Когда падают первые осенние листья, покрывая землю разноцветно-огненным ковром, ты наблюдаешь за счастливыми парочками издалека. Они целуются у всех на виду, как бы демонстрируют всем своё счастье. Несмотря на наступление холодов, приход северных ветров в Ревашоль, они улыбаются и смеются, дарят друг другу своё тепло. Они *счастливы*. Тебя воротит от них. Ты лишь недовольно фыркаешь и уходишь вдоль пустынных улиц, зарывшись в воротник свитера. Тебя тошнит от вида весёлых и довольных людей. Ты сжимаешь кулаки, стискиваешь зубы до боли, чтобы не прибить кого-то из них. Тебе так хочется почувствовать хоть что-то. Ты бы мог смириться с тем, что ты больше не можешь чувствовать ничего из позитивного спектра эмоций, но другие словно тебя дразнят. Для тебя это выглядит как «смотри, как мне хорошо, а вот ты так не можешь, неудачник». Тебе кажется, будто каждый человек на улице смотрит на тебя с осуждением. Из глубины черепа поднимается ком злости, становится трудно дышать. Ты скорее спешишь домой, закрыться в собственном мире, без этих всех. Ты оделся не по погоде, потому холодный ветер словно проходит сквозь тебя, трогает твоё и без с того измученное тело своими ледяными когтями, раскидывает отросшие чёрные волосы в разные стороны. А действительно ли осенью листья бывают красные, жёлтые, оранжевые? Ты уже давно видишь только серые оттенки. Это цвет твоей нынешней жизни. По серому подъезду, поднявшись на пятый этаж, зайдя в свою квартиру, ты сразу же валишься на пол, съежая по стенке. Закрываешь лицо руками. Устал. Картинка перед глазами теряется, становясь чёрной. Теперь ты ничего не видишь, слышишь лишь, как по стеклу усердно стучат капли. Дождь начался. Ты вовремя пришёл домой. Только тебе плевать, промокнешь ты, как уличная дворняга или будешь греть себя в тепле и безопасности. Сегодня ты не делал ничего особенного, но уже давно ты возвращаешься домой без сил, лишь с надеждой, что сейчас ты вот так же закроешь глаза и они больше никогда не откроются. Ты не знаешь, сколько времени просидел на полу, закрывая лицо руками, в позе скорбящего о великой потере. Но капли тарабанить по стеклу перестали. Дождь закончился. Ты открываешь глаза. Они мокрые. И руки тоже. Хорошо, что никто не видит. Даже во тьме квартиры не скроешься от своего собственного дождя. Ты не знаешь, в честь чего лил слёзы на этот раз. Ты ненавидишь себя за слабость, за то, что не сдержался. Никто не знает, что дома ты проводишь время именно так, но тебе всё равно стыдно. Ты ненавидишь себя, сам себя ударяешь по щеке, произнося в свой адрес нецензурные слова. Встаёшь с тяжёлым вздохом, включаешь телевизор, в надежде заглушить тишину и собственные отвратительные мысли. По телевизору крутят какой-то очередной романтический фильм, вся эта классика в розовых соплях. Парочки целуются, признаются друг другу в любви. Плачут и смеются. Мерзость. Ты выключаешь телевизор, швыряешь в экран пульт. От этого никуда не скрыться. Ты не такой. Ты особенный. Особенный мудак. Относишься с осуждением и неприязнью к этой всей романтике. Ты считаешь, что тебе это все ненужно. Ты выше этих всех, глупых, недалёких. Может быть, иногда хочется, чтобы и тебя кто-то обнял, не обделяя вниманием. Но не показатель ли это слабости? Нет, ты сильный, ты способен справиться и сам. Ты привык прикрываться грубостью и колкими высказываниями. Да и кому нужно водиться с человеком, который стал такой размазнёй? Ну ты посмотри на себя: похудел, уже не та мышечная масса, глаза красные, а под ними синяки из-за регулярного недосыпа. Из-за этого ты выглядишь старше. Менее привлекательным, менее здоровым. На висках уже немного начинает проступать седина. Одно слово — *жалкий*. Как ты докатился до жизни такой? Выходишь на балкон покурить. В привыкшее к темноте квартиры глаза бьёт слабый солнечный свет. Ты зажигаешь сигарету, ощущаешь запах дыма и свежести после дождя. Стоя на балконе с сигаретой, будучи всё ещё в своём чёрном плаще, ты, наверно, выглядишь даже эстетично. Вроде тебе становится немного лучше. Горячий ментоловый вкус приятно обжигает лёгкие. Становится теплее и не так пусто внутри. Через какое-то время тебя сгибает пополам болезненный кашель. Вселенная тебе даже сигарету докурить не даёт. По привычке, ты тушишь её о запястье, вздрагивая от уже ставшей привычной боли и уползаешь обратно в квартиру. Ну вот, теперь ещё, кажись, заболел. Кому ты такой нужен? В температурном бреду, мучаясь от болезненного сухого кашля, ты и вовсе перестаёшь чувствовать течение времени. Тебе нет смысла рано вставать, собираться на работу, выходить из дома, мёрзнуть от ветра под холодным дождём, злиться и косо смотреть на случайных прохожих и в бессилии возвращаться сюда снова. Теперь ты лишь в своей мрачной, серой квартире, в которой давно не помешало бы навести порядок. Но у тебя нет сил. Ты только пялишься в потолок и слушаешь, как тикают часы. Ты словно в собственном вакууме, ты даже не знаешь, какой сегодня день недели и есть ли кому-то дело до того, почему тебя нет на работе уже…сколько дней? Ты и сам этого не знаешь. Ты за пределами пространства и времени, иногда поглядываешь в окно, как ветер теребит почти голые деревья, как на Ревашоль опускаются сумерки, затем утро. И так по кругу. «Ты слишком холодный. И слишком печальный. С тобой непросто.» «Ты не такой, как другие. В твоих глазах лишь вселенская печаль и ярость.» В твоей голове прокручиваются голоса людей, бывших когда-то близкими тебе. Ты не можешь уже этого слышать в тысячный раз, потому что понимаешь, что это правда, которая не даёт тебе убежать. «Ты когда-нибудь замечал в жизни хоть что-то, кроме собственных проблем?» Темнота в комнате и сознании кажется хуже, чем темнота и холод снаружи. Тебя выпотрошили, вынули всю душу и оставили так мучаться до конца своих дней. Ты хотел бы сбежать от реальности, но не можешь уснуть. Тебе либо холодно, либо жарко, а ещё болит голова. Ты слышишь стук в дверь. Сначала кажется, будто просто показалось. Ты не обращаешь внимание. Но когда за вторым стуком следует третий и четвёртый, мысль о том, что это галлюцинация отпадает. Ты вздыхаешь и подходишь к двери. Кого это принесло? В такой день и в такую погоду и к такому тебе? Ты открываешь дверь, дабы не томить себя догадками. — Привет. Ну и медленно же ты ползёшь. Тут и уснуть можно, пока тебя дождёшься. На пороге бедокур Гарри Дюбуа. Весёлый и улыбчивый для осенней погоды, шутливый в своей собственной манере. — Чего тебе, Гарри? — Отвечаешь ты непривычно хриплым голосом. — А что, нельзя уже навестить старого друга? Хотел узнать, почему тебя всю неделю нет на работе, не случилось ли чего. Ты пытаешься откашляться, чтобы твой голос звучал более нормально. Не то чтобы тебе хотелось кого-то видеть, когда ты в таком состоянии, но делать нечего. Не выгонять же человека, который с другого конца Джемрока притащился к тебе в такую погоду. Ты пропускаешь его к себе в квартиру, с тяжёлым вздохом опускаешься на диван. — Жан, мне кажется, ты заболел. — Да ну! Свою невероятную дедукцию тренируешь небось? — Отшучиваешься ты, снова закашлявшись. — Но я ведь угадал. — Наблюдает он за тобой, как ты морщишься от боли в горле. А он стал выглядеть лучше: нос уже не красный, улыбка стала шире, даже алкоголем за километр его не несёт. Похоже, даже у такого раздолбая, как Дюбуа, дела начали налаживаться. И только тебе одному в этом чёртовом городе всегда плохо. Он что-то рассказывает о том, как стало больше работы в участке в твоё отсутствие. Что-то о том, что Ким и Жюдит волнуются, не понимая, куда ты исчез, не предупредив об этом. Но ты не особо слушаешь, тебя сейчас это слабо волнует. В конце концов, ты такой немощный, что теперь даже покурить не можешь. Даже это не делает тебе лучше. Ты редко вставляешь слово. Стесняешься, наверно, что твой голос стал ещё ниже и звучит, должно быть, по-дурацки. Гаррье это замечает. — На самом деле, твой хриплый голос звучит даже *сексуально*. Ты приподнимаешь одну бровь, не совсем понимая, что тебе сейчас сказали, какой под этим подтекст. Похоже на комплимент? Тебе слишком давно не говорили что-то хорошее. Твои щёки немного краснеют и это не скроет щетина. Гарри замечает это и усмехается. Он смотрит на твоё удивление. — Ты такой смешной. Смешной. Смех. Веселье. Всё то, чего ты лишился и больше не понимаешь. Ты снова закрываешь глаза руками. Всё равно ты болен, имеешь право. — Прости. Гарри замечает твоё не лучшее состояние и настроение. Он берёт твою руку в свою, отодвигает её от твоего лица. Он кладёт свою ладонь на твой лоб. По его лицу видно, что он почувствовал, будто его ошпарило горячим чайником. — У тебя ещё и температура высокая. Не понимаю, как ты вообще на ногах стоишь. — А я и не стою. — Легкомысленно отвечаешь ты, устраиваясь на диване. Ложишься, поджав ноги к животу. Одеяло тебе не помогает, ты всё равно дрожишь и тяжело дышишь. Гарри поднимает с пола другое одеяло и бережно укрывает тебя. Он удивлён твоему беспорядку. По крайней мере, тебе так кажется. Подобное он привык видеть скорее у себя дома. А если у Жана дома что-то лежит не на своём месте — значит Жан не в порядке. С двумя одеялами тебе наконец-то становится теплее и спокойнее. Ты устал, даже несмотря на то, что ничего сегодня не делал. Ты прикрываешь глаза, ощущая, как мясистая рука касается твоих немытых волос, гладит тебя по голове. Странное очень чувство. Тебе снова кажется, что ты не один. И тебе наконец-то тепло. Закрывая глаза, ты на этот раз понимаешь, что сейчас наконец-то сможешь нормально поспать.