Невинность и янтарь

      — Счастливица. А мне здесь до вечера торчать, — женщина обиженно надула губы и попыталась достать до самой высокой полки. — Агнес, подай мне вон ту синенькую. За лестницей лень идти.       Я без труда дотянулась до книги и подала ее сотруднице. Она почти не глядя уверенно переставила ее в нужный ряд.       — Не зря тебя такую высокую к нам взяли, — коллега тихо хихикнула и придвинула поближе небольшую тележку. Рядом с кипой только что поступивших произведений в легком беспорядке покоилась старая литература. Мое последнее задание на сегодня.       — Как обычно по алфавиту. Новые в другой отдел. Ну, ты знаешь, — прищурившись, напарница уставилась на висящие часы, пытаясь разглядеть время. — Вот-вот придет почтальон. Если что, зови.       С этими словами женщина дважды стукнула по ручке корзины и поспешно удалилась, оставив меня наедине с бумажными обитателями библиотеки. Я принялась наводить порядок и расставлять книги в алфавитном порядке, для каждой выкраивая местечко среди энциклопедий, пособий, романов и прочих произведений. Кому-то это занятие может показаться скучным, но, признаюсь, это лучше, чем трудиться в суматошных условиях. Здесь твоя компания — это архивный покой, сладковатый миндально-ванильный запах старых изданий, приятно хрустящие страницы, потертые временем обложки и стеллажи, наполненные бесконечными историями и знаниями. Внутри этих стен время течет нераздражающе медленно. Нарушить его законы — значит сломать гармонию, которую ищет подавляющее большинство читателей. Но я и не пыталась, а, скорее наоборот, пользовалась.       Работая здесь, каждый день я могла позволить себе покопаться в мыслях. В зависимости от настроения любила размышлять, иногда предавалась рефлексии. Но сегодняшний пробирающий до костей мороз и усиленное желание навечно закутаться в толстую шаль привели меня к воспоминаниям о жарком лете.       Ох, это лето.       Я думала о нем нередко. По словам некоторых «избыточно часто». Плевать. Я закрывала глаза и как наяву видела белый мелкий песок, одинокое, но прекрасное солнце, янтарно-карие цветы, линию синего горизонта, чувственных губ, прибрежные скалы, обнимающей тенью спасающие от ожогов, и неуклюжие реверансы волн. При мысли об этом становилось все равно, что за окном метель, что я вернулась в прежнее русло со старыми проблемами, разве что сменив профессию. Сказка закончилась, но оставила согревающий след в памяти.       С тех пор, как я видела его в последний раз прошло три месяца. В то же время он был везде: в газетах, лентах соцсетей, по телевизору и даже по радио. Как раз последнюю новость я услышала вчера вечером по пути домой на такси. Вспомнилось, как я злостно хлопнула дверью машины прямо перед носом так называемого потенциального жениха, которому меня на протяжении нескольких месяцев пытались сосватать родители. Увы, встреча не могла закончиться, как планировали родственники хотя бы потому, что они не предупредили о горячо «жданном», для меня нежеланном, госте. Чувство предательства и обиды испытывали мою нервную систему на прочность, когда слух зацепился за знакомое имя.       «…о недавнем. Мисти Голдберг, ранее обвинившая известного датского актера Мадса Миккельсена в насильственнных действиях, решила не подавать иск в суд. Можно ли назвать такой исход положительным для Миккельсена и как теперь будут складываться судьбы участников конфликта? Следите за новостями вместе с нами по…»       Представив, что у Мадса стало на одну проблему меньше, щекотание от триумфальной радости рассеялось по солнечному сплетению. Не уверена, что облегчение пришло к нему сразу же. Возможно, он не мог поверить, что все обошлось. Также не исключаю, что он устроил праздник в честь победы. Я знала его характер слишком мало, чтобы сделать более точное предположение, но это не отнимало у меня права на внутреннее ликование. Я переживала за него, теперь меня обволокла пелена спокойствия.       Расправившись с первой половиной работы, я перевезла новые книги в самую оживленную часть зала, к стеллажу, выделенному специально для подростковой литературы. Новые поступления заняли место на средней полке под названием «Популярное». Первые заинтересованные посетители не пожелали ждать, пока я закончу, и решили изучить обновленный книжный каталог.       — Бедняжка Голдберг, — шепнула девушка и взяла книгу с самой яркой обложкой, — слышал вчера?       — Бедняжка или нет, на репутации Миккельсена теперь клеймо, — сопровождающий ее парень пожал плечами.       — И пусть. Он получил по заслугам, — посетительница вручила ему выбранную книгу и повела к кафедре выдачи литературы, — нет дыма без огня.       Вспыхнув от услышанного, я задвинула последнюю оставшуюся книгу в ряд с такой силой, что сломала ноготь на большом пальце. Нарушившие тишину резкий шорох и всхлип от боли привлекли внимание сидящих неподалеку студентов. Они недоумевающе переглянулись и несколько недовольно уставились на меня. Я непроизвольно приложила зудящий от удара палец к губам, другой рукой вцепилась в тележку и, избегая взгляда возмущенных, потащила ее в сторону служебного помещения.       На моем столе, рядом с кучей разноцветных ручек и подаренным сестрой планером, лежала связанная пачка писем, которые предстояло разгрести перед сном. Брать работу на дом — большой недостаток, отнимающий огромную долю свободного времени, которую можно потратить на что-то более приятное. Все же, здесь так устроено.       — Тебя там ждут. Мама, наверное, — раздавшийся за спиной женский голос вспугнул меня. — Эй, ты чего?       — Уф, я не слышала, как ты вошла, — ответила я и вытащила из шкафа сумку-шоппер, чтобы положить туда документы. Зацепив письма за нить, я не рассчитала их вес, и, развязавшись, бумага пластом упала на пол кабинета. Напарница подбежала и помогла собрать все в кучу. Не заморачиваясь над видом, мы наспех обмотали почту.       — Ого, тяжеловато, — подметила она, складывая связку в открытую сумку.       — Тяжеловато — это когда надо разгрести все это дерьмо за один присест, — пробормотала я.       — Лучше не скажешь, — сочувственная улыбка женщины дала знать, что она понимает меня, как никто другой.       Я шустро нацепила любимый шарф крупной вязки и, убедившись, что ничего не забыла, вышла навстречу матери.       Горячий капучино с корицей мог бы быть вкуснее, но повисшее между нами напряжение как будто добавляло в него горчинку. Даже пуф, который раньше казался удобным, стал деревянным. Я разломила овсяное печенье и отдала половину маме.       — Хорошая кофейня, уютно здесь, — было заметно, что она сама сидела как на иголках и не знала, с чего начать разговор. На ее месте после вчерашней выходки мне бы тоже было сложно найти подходящие слова. Только дело в том, что мне по природе не свойственно подставлять людей из-за своего представления о счастье.       — Угу, — я наблюдала за тем, как корица придает пене коричневый оттенок, пока стуча ложкой размешивала сахар.       Честно говоря, это место мне не совсем нравилось. Причислить кофейню к любимым не представлялось возможным из-за недостатка света, которого так не хватает в самое темное и холодное время года, и ворчливой пожилой хозяйки заведения, как коршун охотящейся за малейшими ошибками подчиненных. Все остальное вроде бы в жанре простых заведений подобного рода: обычный кофе, круглые столики и пара-тройка черно-белых фотографий на стене. Я заходила сюда только потому, что она находилась ближе всего к работе. По этой же причине я привела сюда маму.       На протяжении нескольких минут мы молча сидели и попивали горячий напиток. По телевизору крутили повтор какого-то матча, когда она решилась начать диалог:       — Послушай, Агнес. Тебе уже не двадцать и не двадцать пять. Мы просто очень сильно хотим пристроить тебя. Неужели не хочется оставить все позади и начать новую жизнь в компании приятного мужчины?       Как бы мягко она не старалась говорить, меня уже тошнило от навязывания мировоззрений. Если бы я была новогодней елкой, а представления родителей о хорошей жизни мишурой, то от меня бы и видного места не осталось. Так усердно они старались «обмотать» меня своими взглядами. Со стороны посмотреть, мама ни счастливая, ни несчастная. Она слишком долго занимала статус заядлой домохозяйки и поэтому была уверена, что ее образ жизни — эталон, который должен соблюдаться. Но и мое терпение не вечное.       — Если я не хочу выходить замуж просто ради того, чтобы выйти замуж, то это не значит, что я живу прошлым.       — Фантазиями, — поправка, сказанная как бы между делом.       — Называй, как хочешь. Я уже сто раз пожалела о том, что рассказала тебе.       — Ты всегда была мечтательной, ранимой девочкой. Скажу от себя, мне не хочется, чтобы ты поранилась об иллюзии.       — Какие иллюзии? Что ты несешь? — мое лицо искривилось злобой, голос пока что удавалось держать под контролем.       — Во-первых, не груби. Во-вторых, он актер, живущий за тысячи километров от тебя, а ты библиотекарша, застрявшая в воздушном замке грез. Пора спуститься на землю.       — Сама решу, чем мне дышать, но спасибо за совет.       — В третьих, он старше даже меня, — она стукнула чашкой по маленькому подносу со сладостями, — порой мне кажется, что у тебя хватает времени на глупости из-за того, что его слишком много.       — Мам.       — Ты даже не присмотрелась к Стиву. А между прочим, ты ему приглянулась, хоть и громко отшила.       Ноги машинально подняли меня с сиденья, со скрипом отодвинув пуф назад. Стальная осанка, сдерживающая бурлящий внутренний гнев, привлекла внимание некоторых посетителей. От прилива крови зазвенело в ушах.       — Можешь хоть раз услышать меня? Я хочу, чтобы вы перестали делать все за меня. Я устала получать советы о том, что мне нужно и не нужно, что делать и нет. Какая разница, замужем ли я, если я просто счастлива? Почему ты продолжаешь перекрывать мне воздух? Если так продолжится, то предпочитаю сдохнуть в канаве от одиночества или из-за того, что никто не принес стакан воды. Но хотя бы перестать выслушивать вашу философию.       — Детка, мы не желаем тебе зла, — и вот опять холодная интонация, исполненная в несменяемых традициях упрямого безразличия.       — Да, вы просто его вершите.       Я схватила вещи и, быстро оплатив счет на кассе, вышла на улицу. Леденящий воздух ворвался в легкие как режущее стекло. Надеть пуховик все никак не получалось, шарф и сумка валились из рук, телефон тоже вот-вот выпадет из кармана. После энной попытки одеться на ходу, вместо того, чтобы остановиться и спокойно просунуть руки в рукава, я просто сдавшись упала в пышный сугроб. Глядя на яркие звезды иссиня-черного неба, я валялась в прохладном снегу, пока он не выровнял мое дыхание. Напряжение медленно остывало, превращаясь в углекислое испарение.       Я позволила себе пролежать, пока не успокоилась.       Тишина в квартире как всегда приняла меня с распростертыми объятиями. Это мой храм, где все по моим правилам, у каждой сковородки свое место, и круглый год горят гирлянды просто потому, что мне так угодно. Качество жизни значительно выросло, когда из нее исчезли надзиратели и «помощники». Находясь вдали от родителей и видясь в основном только по праздникам, наши отношения не казались такими уж хрупкими. Я даже успевала соскучиться по отцу.       Мокрая, прилипшая к спине шерстяная водолазка снялась с трудом. Я повесила ее сушиться рядом с другой одеждой, в голову пришли сюжеты из детства: после каждой игры в снежки я приходила домой и как ходячий водопад влекла за собой струйки растаявшего снега. Мать ругала меня, каждый раз ставя в сравнение младшую сестру, которая послушно снимала комбинезон у входа. Мне же не нравилось раздеваться у всех на виду, я хотела сделать это в своей комнате. Казалось бы, глупость, но прошли годы, а я все равно все делаю не так.       Чтобы избавиться от ненужных мыслей и навязчивых переживаний, катастрофически плохо влияющих на мое внутреннее равновесие, я первым делом зажгла аромалампу, потом поставила на рабочий стол бутылку самого дорогого вина, что мне приходилось покупать. Скоро предстоит разгрести ту кучу писем, поэтому кто, как не я, создаст самые лучшие условия.       Я села за стол и сдвинула бардак к краю, чтобы вывалить на освобожденное место содержимое сумки. Пачка с грохотом выпала на поверхность. Столько работы на дом мне еще не давали.       «Не впервой, справлюсь», — подумала я и налила себе бокал красного.       Я отсортировала конверты и запечатанные в картон посылки на две стопки. Среди последних одна показалась мне из ряда вон выходящей не только из-за оформления, но и в силу веса. Придвинув настольную лампу ближе, я взялась рассматривать ее, когда заметила, что в строку адресата вписано мое имя. Странно, потому что вся почта, как правило, приходила владельцу библиотеки.       Руки нащупали нечто твердое и прямоугольное. Неужели я купила что-то по ошибке? Не может быть. Я никогда не заказываю товары на рабочий адрес. Интерес завладел разумом, и острое лезвие ножниц резво скользнуло вдоль запечатанной стороны.       Я вытащила предмет, запакованный в черный тонкий пергамент. Полупрозрачные минималистичные узоры показались мне настолько красивыми, что было жаль рвать его. Тем не менее недоумение оказалось выше жалости, и я проткнула обертку первым попавшимся карандашом.       От увиденного сердце ушло в пятки. Передо мной находилась книга, и не просто какое-то произведение — это был «Улисс». Внутри лежала закладка с зимним Копенгагеном. На ней тонкий слой снега украшал крыши типичных разноцветных стоящих в ряд домиков. С задней части закладки красовался крупный угловатый почерк:       «Мой долг еще не оплачен.       М.М.»