Переплетение судеб

Иногда судьба имеет свойство рушиться.

Иногда воспоминания причиняют боль, как и мысли о будущем, которого не будет. А иногда… недопонимания и обстоятельства, рушат жизни.

***

      — Где Гвиневра?       — Вы никогда не найдете её, вы опоздали. Она ушла. — ответил Гусион.       Он потерял счёт тому, сколько раз этот вопрос задавался ему. Ему было плевать, кто задавал эти вопросы, и кто приглушённо обсуждал, куда подевалась Гвиневра. Яркий свет светил в глаза, заставляя морщиться, и скрывать взгляд рукой.       — Почему ты предал свою собственную кровь? — спросил его брат. — Гвиневра — моя невеста!       Госсен насмешливо рассмеялся, не заметив боли от лопнувшей губы.       — Я не прятал её и не увозил. Ты ей не нравишься, потому что у неё есть свои стандарты.       Непокорная, дерзкая и титулованная — вот как они обычно описывали её. Для Госсена это было всё, что делало Гвину потрясающей. Он усмехнулся, вспомнив её образ: уверенная, сияющая и бесстрашная. А на вечернем балу она подняла средний палец и произнесла несколько грубых слов в адрес Пэксли.       Это было восхитительно.       Они называли её невежественной маленькой девочкой. Нет, она была женщиной. Она не принадлежала ни им, ни ему.       Прежде, чем Госсена снова оставили в покое, слуги убедились, что они затянули веревки, связывающие его запястья. Неужели они не могли привязать его к стулу получше? Парень усмехнулся своим мыслям. Его взгляд переместился на убранную мерцающую лампу, где пламя немного потанцевало прежде, чем превратиться в пепел.       Невольно в его голове всплыло воспоминание.       Как красные губы, почти касавшиеся огня свечи, немного дрогнули и потушили пламя поцелуем. Сияние её зелёных глаз завораживало. Лунный свет очерчивал лицо и изгибы её обнаженных плеч. Она была такой теплой и мягкой рядом с ним, её поцелуи были нежными и неуверенными, такими прекрасными.       До этого момента Госсен ни с кем не был так близок.       — Мы должны пойти на настоящее свидание. — сказала Гвиневра, прижимаясь раскрасневшимися щеками к груди Госсена. Её руки обхватили его торс, в собственническом объятии, а распущенные и запутанные волосы, казалось, больше подходили Гвине, её сути.       — А что делать на свидании? — лениво ответил Гусион. Сонливость брала верх.       Гвен приподнялась, и ткнула молодого человека в щеку.       — Серьёзно? — Гвиневра не сдержала смешок. — О-о… Ты действительно не знаешь?       — На самом деле, мне это не позволено. Ты же знаешь, это всегда происходит официально.       — Мне тоже не разрешается ни с кем встречаться, но как ты можешь быть таким невежественным? — Гвиневра наклонилась и невесомо поцеловала Госсена.       От неё пахло лавандой. Гвен провела по его подбородку кончиками пальцев с любящим взглядом. Её нежная часть тоже была прекрасна, но она по прежнему оставалась бушующим ураганом.       — Но если мы всё таки пойдем на свидание, мы можем просто заняться обычными делами.       — Хм?       — Мы могли бы поужинать в каком-нибудь шикарном месте. Сходить в парк или на море. Точно! Карнавал состоится на следующей неделе. Мы можем пойти туда и повеселиться!       Гусион закрыл глаза и попытался представить себе целый день с возлюбленной.       — Я хочу напиться. Не просто выпить, а до беспамятства.       — Хорошая идея, — кивнула она со зловещей улыбкой. — Но ты не думаешь, что гарсон заметит, что нам всего девятнадцать?       Госсен что-то промычал и уставился в потолок.       — Мы можем сойти за совершеннолетних, — только если бы у него была борода, он мог бы выглядеть старше. — Мы могли бы замаскироваться. — с сомнением предложил он.       — Мы можем повеселиться без этого, ты знаешь? — она хихикнула и снова поцеловала его. Чуть приподнявшись, он взял её за талию и притянул ближе.       Госсен улыбнулся этому сладкому воспоминанию, в своей собственной тюрьме.       Гвиневра наверняка пересекала море в этот момент. К рассвету она будет свободна, и навсегда исчезнет из его жизни.       — Мне очень жаль. — с сожалением прошептал он.

***

      — Он сказал, что придёт попрощаться. — пробормотала Гвиневра, плотнее закутываясь в плащ. У берегов Монийского королевства дули холодные ветра.       — Ты должна уйти сейчас. — настаивал Ланселот, оглядываясь в поисках преследователей. Его меч был вынут из ножен, и он был готов сражаться за свободу своей сестры. Используя свой клинок, он начал перерезать веревки, привязывающие лодку Гвиневры к гавани.       Гвиневра наблюдала, и думала о том, что она будет мертва для своего отца, матери, как только сойдет с берега.       — Я думала, ты не хочешь, чтобы твоя сестра уезжала? — молодая женщина поддразнивала его, но рассеянность была видна в каждом её движении и слове.       Рассвет был близок, и она собиралась исчезнуть под покровом темноты.       Почему Госсен не пришёл? Он просто опоздал? Это был последний шанс...       — Он не придёт. — сказал Ланселот с сочувствием в глазах. — Мне жаль, Гвина.       Губы Гвиневры задрожали, лицо сморщилось. Она высоко подняла подбородок и глубоко вздохнула.       — Тогда ладно. Хорошо, Госсен, вот как это будет, да?.. — она поспешно открыла сумку и вырвала чистую часть своего дневника. Нет времени готовить чернила. Палочки древесного угля в её сумке было достаточно для нескольких слов.       «ГОССЕН! ТЫ ОТСТОЙ! ПРОЩАЙ НАВСЕГДА!»       Гвен хотелось добавить ругательства, но у неё не хватило места, её слова и так были написаны размашистыми черными штрихами.       Что бы было, если бы все было хорошо?       Гвиневра представила смех, который они могли бы разделить, объятия и прикосновения... Они могли бы получить больше. Хотя бы ещё один прощальный поцелуй. Девушка прикусила губу и шмыгнула носом.       Она могла бы спросить его о стольком. Всё, что они делали, это убегали, прятались в темных комнатах, пользовались шансом поцеловаться, прикоснуться, исследовать тела друг друга. Они украли у друг друга первую ночь, на третей встрече и несколько последующих. Они могли бы поговорить ещё, она могла бы спросить его о большем.       У него были любимые книги? Хотел бы он посмотреть с ней театр? Мог ли он петь или танцевать? Может быть, ему нравилось бывать на свежем воздухе, если судить по второй встрече… Пойдет ли он в поход или покатается на лодке? Что, если ему нравиться пляж? Он умеет плавать? Ему вообще нравилось солнце? Пойдет ли он с ней рука об руку, чтобы увидеть закат? Поцеловал бы он её на вершине горы?       У Госсена тоже были сны. У него были секреты, которые он никогда бы никому не рассказал. Они были так похожи в обстоятельствах: знатностью, семьей и ожиданиями. Они оба были заперты в этих тюрьмах. Как будто были предназначены для того, чтобы встретиться друг с другом.       Но почему он не побежал с ней? Разве он не был бы счастлив, если бы они были вместе?       Эти вопросы навсегда останутся без ответа.       Но что для него была Гвиневра? Была ли она, по крайней мере, другом? Мимолётным увлечением? Просто кто-то, с кем он играл? Она посмотрела на свое короткое, жалкое письмо и скомкала его в бессильной ярости.       Гвиневра бросила бумагу своему брату и прокричала.       — Убедись, что он это прочитает!       Ланселот вытер подступающие слёзы, и заключил прильнувшую Гвиневеру в теплые объятия.       — Гвина, — он нежно поцеловал её в лоб и огладил её щеки. — Мы семья, и ничто не может этого изменить. Я всегда буду рядом с тобой, если ты вернешься. — он вздохнул. — Я могу рассказать ему всё, что угодно. Если ты хочешь... — Ланселот невольно замялся, а в его глазах промелькнула тень.       Больше нечего было сказать.       Госсен был ублюдком, а она была глупой. Она упивалась этими фантазиями о любви, бросающей вызов всем невзгодам. О том, как они вдвоём убегают туда, где могут быть свободны. Глупая Гвиневра, верящая в сказки — они были только для детей, не для женщин.       — Всё в порядке. На самом деле, я его не люблю. Ничего особенного, просто глупое увлечение. — в опровержение этим словам, её дрожащий голос, и слёзы, намочившие рубашку брата.       Ланселот был всем, что у неё осталось, и он тоже уйдет.       Никто другой не любил её, кроме него.       И такова была цена свободы.