Спасите наши души

Жан сам не ожидал от себя такого великодушного поступка, который он совершил на ярмарке. Они спокойно прогуливались по Тросту, когда в в каких-то закоулках его слишком внимательный друг услышал чей-то плачь. Кирштейн с самого начала не понравилась эта идея, а когда она узнал, что источником всех этих рыданий является его «подруга» он только больше разозлился. Конечно ему не хотелось тратить своих такие ценные часы свободы на решение проблем этой девочки. Поэтому, когда подвернулся момент, Жан развернулся и зашагал прочь. Но тут в голову ему вспомнился утренний случай, когда он абсолютно нечестным образом заставил Калви мыть полы. Ему вдруг слишком захотелось извиниться, он не до конца понимал за что. Возможно думал, что девушка расскажет Микасе, о том какой он ужасный и тогда у Жана не останется и шанса завладеть ее сердцем. А может что-то другое сподвигло сего купить не только это зеркало, но и первую попавшуюся побрякушку. Теперь они втроём шли под темнеющим небом к своему штабу. Луна сегодня была очень красивая. Честно говоря, Жан совсем не хотел быть для нее хорошим парнем или каким-то героем, но так вышло. Он мог отрицать, говорить, что он плохой парень, однако в действительности он был тем еще ранимым мальчишкой. К тому же женские слезы не нравились ему. Однажды в детстве он застал свою маму плачущей, Кирштейн знал почему она плакала и эти слезы в его голове остались на долгие годы. Став подростком он до сих пор находил в женских слезах что-то неправильное и ужасное. Девочки не должны плакать, потому что они не заслуживают горя. Но они жили в мире, где без мечтаний и позитива все люди давно бы погибли от слез. Но за стеной Сина никто не плакал, там хорошо и безопасно. Он сможет дослужиться до высокого ранга и встретить счастливую девушку. Не Микасу или Мону , а кого-то действительно счастливого. Ту которая не знает горя и потерь, ту что сможет своей улыбкой осчастливить его. Но к сожалению до этого было еще далеко, а пока его милейший друг очень трепетно общался с виновницей этих странных мыслей Жана. Неужели он нашел что-то интересное в Моне? Нет... Это бред. Микаса одна и единственная и не надо ему никакой другой. — И в тот вечер Жан плакал в подушку из-за нее. Он наверное думал, что мы не заметим это, но это было так очевидно. — закончил свой рассказ Бодт и Мона звонко рассмеялась. Она заливисто хохотала и ее кудряшки тоже будто звонко посмеивались. Жан на пару секунд даже засмотрелся на это, однако быстро опомнился. — Эй, Марко, ты что творишь? - грубо спросил Жан толкая приятеля в бок. Марко ничего не ответил и посмотрел на Кирштейна с таким выражением, что парень уже не мог злиться. Он закатил глаза и решил, что глупая привычка Марко болтать лишнее, чтобы поддержать разговор не должна повлиять на его репутацию в кадетском корпусе. Тогда он обошел друга и взял по локоть Монику. Девушка дернулась от такого действия парня и уже хотела было оттолкнуть его, но Жан резко отвел ее на пару шагов в сторону, оставляя своего изумленного друга одного. — Бодт может взболтнуть лишнего, но он мой друг. Поэтому я его прощаю. - проговорил суровым голосом Жан, такой тон был ему не свойственен и Мона тут же поняла что он ужасно рассержен. — но если ты растрепишь кому то об этой истории, то тебе же будет хуже. Лицо Моны приобрело вид изумленный и слегка шокированый. Она точно поняла все правильно, а это значит что Жан ей угрожает? Она снова громко рассмеялась и, вырвавшись из хватки этого задетого мальчика, ответила ему: — Я и не собиралась никому рассказывать, Кирштейн. Ты никому не нужен, поэтому можешь даже не переживать ни о чем. К тому же я вроде как у тебя в долгу, поэтому... На секунду девушка замолчала и вдруг поняла на какой ужас себя обрекла. Жан ничего не ответил и лишь хитро улыбнулся. А Мона, желая избежать позора, ретировалась к Бодту. **** Мона сидела под своим любимым деревом и ждала отца. Сегодня она была одета точно также как и вчера, ее внешний вид мало волновал ее. Особенно сейчас. Она вертела в руках блокнот и пыталась разгадать символы, которыми был написан дневник ее матери. Это не было похоже на шифр, почерк был довольно калиграфичным и мог бы показаться совсем нормальным. Она уже видела подобные символы в документах отца. Особенно часто он использовал этот язык когда писал отчеты об эльдийских детях. Она могла предположить что именно с ними был связан этот язык, но это ни капли не облегчило ей задачу. Она обшарила все книги в доме и не нашла даже самой маленькой книги на элдийском, не говоря уже о словаре. Идея в голове родилась как только она увидела две светлые головы в сотне метров от себя. Спрятав блокнот в маленькую сумочку, она понеслась сломя голову к мальчишкам. Марсель обернулся, услышав топот за спиной и слегка улыбнулся. Даже не отдышавшись, Мона выговорила: — Мне очень нужна ваша помощь. Две пары зеленых глаз переглянулись в недоумении. Не каждый день дочь марлийского адмирала просит о помощи. Марсель тут же подумал, что с ней случилось что-то ужасное, ведь иначе она не обратилась бы к ним за помощью. А Порко лишь подумал что эта девочка ужасно жалкая и наверняка ее проблемы это просто ерунда. Не стоит даже обращать внимания на нее. Не дожидаясь ответа от ребят она вытащила из сумки листик, куда переписала несколько слов из маминого блокнота. Она всучила листок в руки ужасно заинтересованного и изумленного Марселя и спросила: — Вы знаете этот язык? Марсель неловко сглотнул, а Порко толкнул брата в бок и тоже заглянул в листик. Они не знали можно ли говорить с такой особой про элдийский язык и рассказывать ей о нем. Таких инструкций им никто не давал. И пока смышленый Марсель раздумывал над ответом его братец выдал: — Ну и бред же ты написала... «Парадиз, жизнь, счастье», как можно ставить эти слова в одной строчке. Парадиз уж точно не про счастье и жизнь. Там смерть и ужас. Теперь пришел черед Марселя толкать брата в бок. Порко немного закашлялся, а Марсель стыдливо опустил глаза в пол. Мона же как будто не слышала этой странной речи Галлиарда младшего, она так обрадовалась тому, что они знают этот язык.  — Где вы его выучили? Вас учат этому здесь? - спросила девочка, обходя глазами стены концлагеря. Марсель кивнул ей в ответ. Девочками пару секунд поникла, но тут же спохватилась— Значит у вас есть словарь. Это было скорее утверждение, нежели вопрос. *** Тренировки по полётами на УПМ проходили нечасто. Было сложно проводить их по техническими причинам, но каждый раз когда это удавалось многие ребята радовались возможности полетать. Но не Моника. Для неё упм с первого года стал самой сложной частью обучения. Она плохо ориентировалась в воздухе, она путалась в рычагах и до сих пор не умела менять клинки в полёте. А для солдата это было важнейшей частью обучения. Ей было не видать десятки сильнейших без всех этих навыков, но она уже как то смирилась, что все запорола. Сегодняшняя тренировка строго оценивалась и баллы за него могли стать решающим в отборе лучших. С утра лил дождь и погода плохо распологала к полётам. Но это мало кого останавливало. Закрепляя ремни на своём теле Мона думала, зачем вообще все это делает. Создавалось ощущение, что её вклад в будущее нации просто не имеет никакого значения. Она осознавала степень вины перед всеми друзьями, но так хорошо было бы забыть это. Остаться здесь и больше не думать ни о какой миссии по спасению человечества. Но выбор был сделан давно, и её никто не спрашивал. Впрочем, она уже давно закрепила ремни, и теперь Саша тянула ее за руку в сторону ящиков с газовыми баллонами. Они были уже наполнены и оставалось только закрепить их. Мона попыталась аккуратно затянуть ремни и не уронить баллон, но попытки оказались тщетны. Она выронила его и баллон покатился по земле прямо к ногам Жана Кирштейна. Он закатил глаза, увидив всю эту ситуацию. А рядом стоящая Саша лишь похлопала девушку по плечу. Мона вымученно улыбнулась и не взирая на этот выпиющий позор подошла к Жану и наклонилась к его ногам. Она не смотрела на него, но могла поклясться что он улыбался. Саша закрепила Монике баллоны и они отправились на полигон. Идти было тяжело. Ноги не хотели передвигаться и тяжесть УПМ ?или вины? грызла Мону. Кадетов выстроили в линии и разделили по группам. Она искренне считала, что ей попалась лучшая команда. Саша, Криста, Имир, Ханна и Мина. Но не бывает идеальной команды. Везде есть одно но. И в их сплоченом женском коллективе этим но являлся Жан Кирштейн. Во время распределения на команды он надулся от негодования, Эрен начал подшучивать над ним, а Конни Спрингер и вовсе стал смеяться во весь голос. И вообще среди кадетов началось громкое улюлюканье, когда они все стали свидетелями такой комичной, по их мнению, ситуации. Такое унижение было для Жана просто невыносимо, но все усугубилось когда кто-то обмолвился, что Жан наконец нашёл соперниц по зубам. Тогда парень уже было хотел обернуться и врезать обидчику. Однако Марко похлопал друга по плечу и улыбнулся. Это подействовало и Жан немного ободрился. У него было очень много надежд на эту тренировку. Он думал, как окажется в одной команде с Микасой, уделает Эрена и наконец сможет обратить на себя её внимание. А вдобавок сможет получить пару тройку дополнительных баллов за хорошую работу. Но все изначально пошло не так, как ему хотелось. Микаса была в неизменной компании Армина и Эрена. Также в её команде были Райнер, Бертольд, Энни и Марко. Ботт было предложил поменяться командами и Жан в глубине души хотел бы согласиться, но знал, что будет если не повиноваться командованию. Поэтому ему приходилось молча завидовать Марко, а также терпеть эти мерзкие унижения. Наконец подошла очередь их группы тренироваться. Жан был очень успокоен тем, что большинство кадетов уже завершили свою тренировку и отправились на обед, поэтому никто не будет улюлюкать. Но Эрен Йегер, конечно, не упустил возможности поиздеваться над противником. И когда команда подошла к стартовой линии, Йегер сказал было какую то пакость. Но Жан, к своему счастью, этого не услышал и стартовал сразу же после выстрела сигнальной ракеты. Мона тяжело вздохнув, стартовала. Она поднялась с земли последней и услышала как где-то в дали Райнер вымученно произнёс её имя. Они очень  разочарованы ей... С одной стороны ей хотелось побить этих троих и спросить, какого черта они вообще от неё хотели? Она не была готова поступать в кадетку и вообще весь план оказался дерьмовым из-за них троих. Из-за их ссоры погиб Марсель. Она ужасно сильно винила их, считала их убийцами. Но это ни капли не снимало груза ответственности с собственных плечь. Моника ощущала себя пособницей всех гнусных дел, совершенных её друзьями по несчастью. Пробитие стены, смерти сотен тысяч людей от титанов и голода. Ограбления всяких богатых людей, чтобы добыть сведения и деньги. Ей, конечно, из-за отсутствия выносливости и регенерации титана можно было не участвовать во всех этих авантюрах, но она по прежнему считалась номинальным капитаном всех этих дел. Пусть этот пост занимал Райнер вот уже как пять лет, но Марли это было неизвестно. Мона раскаивалась. Ей было ужасно плохо. Она не спала по ночам, прокручивала ужасы в своей голове. Ей снились беспорядочные кошмары, там было много разных лиц. Марсель, Порко, папа, Джуллиана, капитан Магат. Они всё винили её. Кто-то заковывал её в цепи и эти сны раз за разом крутились в голове. Чувство вины было настолько сильным, что порой голова просто гудела от назойливых мыслей. Она с детства знала, что ничего хорошего в войне нет. Но она вела эту войну в своей голове уже 5 лет. Тросы, вонзаясь в деревья, потряхивали Мону так сильно, что порой хотелось взвыть от боли и усталости. Она летела уже минут 8, за это время ей попался всего один макет титана, которого, по всей видимости, не заметили ребята. Она аккуратно вонзила в макушку клинки и отсекла ровный треугольник. Хоть с этим проблем у неё не было. Однако скорость с которой она все это делала была ужасно медленной. В реальном бою этот титанчик бы скушал её, даже не заметив. Поэтому если она хотела надеется хоть на какие то баллы ей нужно было торопиться. С этой мыслью она ускорилась, начав тратить много газа. Через полторы минуты такого динамичного полёта она увидела макушки Мины и Ханны. Решив, что им то она точно не уступит, девушка в несколько мгновений оставила их позади себя. Резко повернувшись в право ей предстало прекрасное зрелище. Огромная опушка с макетами титанов и на ней только Жан и Саша. Имир и Криста наверняка повернули налево. Она приблизилась к макету с пятиметровым уродцем и вонзила в него клинки. Разрез получился просто волшебный. Жан, краем глаза увидел новую сопернику и ускорился в разы. Он в пару секунд уделал двух титанов, оставляя двух девушек в лёгком шоке. Саша, не желая уступать ему, тоже кинулась в атаку. Мона поняла, что ловить ей смесь нечего и полетела дальше, обходя Жана и Сашу. Кирштейн быстро понял, что потерял лидерскую позицию и пустился в погоню за девушкой. Мона летела, а голове было столько неопределенностей и боли, что её внимание расеевалось. Увидив краем глаза десятиметрового титана, она достала клинки и быстро атаковала. Пожалуй, эта была её самая лучшая атака за все 5 лет обучения. Всё получилось быстро, чётко и невероятно эффектно. Не так как у Микасы, конечно, но тоже было неплохо. И в этой эйфории от своего успеха она незаметила шестиметрового титана, который резко появился у неё на пути. Она ударилась животом прямо об руку этого уродца. И, потеряв равновесие, резко упала вниз. Она было повисла на тросах и немного успокоилась, но они в самый неподходящий момент вырвались и Мона приземлились спиной на сырую и твёрдую землю. Жан не часто испытывал сострадание к людям. Особенно, если проблемы людей шли ему на руку. Он действительно был добрым человеком, но милосердие не являлось его коронной чертой. Поэтому никто не удивлялся такому равнодушию Кирштейна к остальным кадетам. Лёжа на холодной земле Мона скулила от боли. Вздыхать было трудно, а грудная клетка так ныла, что невозможно было терпеть эту боль. Мона ждала Сашу, надеялась, что подруга заметит её сквозь все эти деревья и позовёт на помощь. Как назло, помошники Шадиса, которые помогали ему выдвигать макеты титанов куда то запропослились. Монике оставалось только надеется на чью-нибудь помощь. А пока она закрыла глаза и представила себя дома. Там, где она гуляла с Марселем и Порко. Там, где она была счастлива и любима. Ей так хотелось бросить всё это. Глупую затею с титанами, спасение человечества. Мона считала, что жизнь была к ней ужасно несправедлива. Душу раздирали простые человеческие чувства и от холодного расчёта уже, пожалуй, ничего не осталось. Она понимала, что ей вряд-ли хуже чем Энни, Райнеру и Бертольду. Они же тоже страдали. Она знала, что энни долго не могла уснуть по ночам. Райнер мучался от кошмаров и ужасного чувства вины за смерть Марселя. А Бертольда бросало в дрожь от любого воспоминания о дне пробития стены. Их жизнь омрачал и тот факт, что они не могли прожить дольше 13 лет с момента овладения титаном. Поэтому Мона, даже если бы и хотела, не могла строить из себя главную страдалицу. Она соврала, если сказала бы что не хочет жить обычной жизнью девочки подростка. Но и её собственная жизнь не была такой уж плохой. Учитывая все вышеперечисленные ситуации, Моника Калви в данный момент могла назвать себя счастливым человеком. Забывая обо всех трудностях и лёжа на мокрой земле она ощущала какую-то свободу. Возможно это было ложное чувство и она уже начала плохо соображать от болевого шока, но ей было хорошо. Впервые за столько лет до неё никому не было дела. Наконец-то она осталась одна и все её бросили. От этой мысли ей так захотелось смеяться и прыгать. Она открыла глаза, чтобы наконец осмотреться и попытаться встать и в следующую секунду она вскрикнула от страха и неожиданности. — Что ты тут делаешь? — с ужасом спросила девушка, глядя на Кирштейна. — Заметил , что ты лежишь тут. Уже было понадеялся, что  умерла. Но ты живучая. Мона не хотела слушать его язвительные речи, поэтому просто закатила глаза. Между тем она не собиралась отказываться от попыток подняться. Но когда она поднялась на логти её тело пронзила резкая боль. Спина ужасно зудила и Мона на секунду задумалась, как же она спокойно лежала, если там наверняка огромный ушиб. Грудная клетка ныла от боли и лицо девушки скорчилось. Жан внимательно наблюдал за всеми попытками подняться и оценивал у себя в голове, как же поступить. Конечно, уходить сейчас уже не было смысла, и не оставалось другого варианта, как донести эту жалкую знакомую к лазарету. Жан понимал, что если возьмёт её на руки, то им придётся идти пешком, потому что он не сможет управлять УПМ. Поэтому предстояло слегка помучить Мону Калви. Кирштейн подхватил девушку и заставил обхватить свою шею. Ноги ей пришлось обвить вокруг талии парня, чего она никогда бы не сделала, имея другие варианты. Но сейчас у неё не было сил и желания препятствовать действиям Жана. Саднящая боль, расплывавшаяся по всему телу отдавала в голову, и Калви обессилено закрыла глаза. Она слышала, как тяжело дышал Жан, после тренировки, чувствовала его сбившееся дыхание и ощущала странный запах, которым пахла его кожа. Наверное, это пот? Что за бред? Мона не понимала о чем она думает, какое ей дело до того, чем пахнет Жан. Но эти мысли отвлекали ее от боли и поэтому девушка, так жадно хватая грудью воздух, пускала себе в голову все эти абсурдные мысли. Моника устала. Устала за эти годы страданий, ей хотелось просто отдохнуть, поплакать и хотелось домой. Но понятие дома, ставшее растяжимым, вгоняло ее в тоску. Где теперь ее дом? Неужели место, где ненавидят таких как ее мать и друзья можно считать домом?  А как же отец? Может он не самый лучший, не самый добрый, но это папа. Ей хотелось бы увидеть его еще хотя бы раз. А Порко? Как же там малыш Галлиард? Он, очевидно, подрос и до сих пор пребывает в неведении о жизни своего брата. Конечно, он считает, что Марсель не мог умереть. Такой смелый, успешный и умный не мог просто так кануть в небытие. Больше его конечно разозлит,ради кого пожертвовал своей жизнью Марсель.  Несмотря на противоречивость всего этого ей не хотелось обратно в Марли.  Девушка со вздохом зачем-то вжалась в груди Кирштейна и тот лишь сказал ей:  — Ты, кажется опять у меня в долгу.