"Второй дом"

      Глава 23       «Финн»       2020 год       На следующий день в стенах «Второго дома» состоялась первая похоронная церемония. На ней собрались все, кроме Фрая. Вчера Найт под завязку накачал его «Маковыми листьями» и «Сонной азалией», а когда тот отрубился, Найт неустанно до самого утра извинялся перед ним и рыдал полночи. Его вопль, полный скорби был слышен за стеной, из-за чего я тоже так и не смог сомкнуть глаз.       Вчерашняя картина до сих пор стояла перед моими глазами. Растерянный взгляд Найта, полный ужаса, её умирающее, задыхающееся лицо. Даже «Второй дом» не избавлен от ужасов, которыми наполнен мир по ту сторону. Вчера я понял это четко. От них нигде не скрыться.       — О, Господи, прости меня, Дарлин… умоляю, прости меня… Боже… — Найт падает на колени перед её мертвым телом, усыпанным белыми цветами, хватается за голову и снова рыдает охрипшим голосом, — Господи, что я за Отец такой. Я не смог её защитить. Не смог! Прости меня, Дарлин, Господи, прости меня.       Я подхожу к нему ближе, кладу руку на его дрожащее плечо и нежно поглаживаю. Я знаю, что Найт сделал это не специально. Он полюбил их, как только увидел. Он желал им только добра. Я знаю, что Найт не хотел этого. Никто из нас этого не хотел. Мы были слишком опьянены — происходящим, своими желаниями, инжирным вином, семьей, бесконтрольной страстью и самозабвением. Это случилось, потому что мы утонули в нашей блажи и не видели ничего вокруг.       — Я не верю, что это происходит… Боже, Финн, я не верю… как я мог…       — Ты не желал им зла, да ведь? — я сажусь на корточки и обнимаю его за плечи, — я знаю, что не желал, Найт.       Найт всегда был для меня светом. В моменты, когда всё остальное погружалось во тьму — Найт был тем, за кем я слепо шел и всегда приходил к свету. Он был таким для всех нас. Даже когда оступался, он всё равно светил ярче всего, что было в мире по ту сторону. И, в конце концов, что бы он ни делал, важны были лишь намерения, ведь так? А его намерения, без преувеличения, были чисты.       После смерти Дарлин, Фрай занял её место — черную комнату, пропитанную травяным дымом, её васильковым запахом и инжирной сладостью, напичканный травами и сильнодействующими транквилизаторами, которые Рэджи колол ему чуть ли не с каждым приёмом пищи. Фрай должен был погрузиться в забвение. Навсегда забыть о том, что видел. Жить дальше. Будто ничего и не было. Будто Дарлин никогда не существовало. А всякий раз, когда я спрашивал Найта, справедливо ли забрать у него эти воспоминания, он с тоской смотрел в окно, на цветущие инжирные деревья и коротко отвечал:       — Он не переживёт, если вспомнит. Я бы не пережил.       Найт искренне сопереживал Фраю и искренне заботился о нём. Мне даже кажется, что после смерти Дарлин, Найт чувствовал себя ему обязанным. Он не отходил от его постели, держал его за руку и только шептал:       — Прости… прости… прости… — он повторял это до тех пор, пока его шепот не начинал дрожать, а потом поднимал на Фрая глаза и клялся ему: — я подарю тебе другую жизнь, лучше, чем та, что у тебя была, обещаю. Я никогда не заставлю тебя сомневаться в том, что ты попал не в то место. Я обещаю тебе, Фрай, со мной ты будешь счастлив. Я подарю тебе свет. Я твой должник.       А когда Фрай приходил в себя, то его взгляд бессознательно блуждал по комнате, и видно было, что он ничего не соображает. Лаймовые глаза уставились в одну точку, и ощущение было такое, будто жизнь его покинула вместе с ней.       — Фрай? — я осторожно тяну руку к его лицу, но боюсь к нему прикасаться.       Его зрачки дрожат, но не двигаются. Светлая кожа кажется еще более бледной, чем обычно. Его руки безвольно повисли вдоль тела, а под сломанными, разодранными пальцами до сих пор застыла его кровь. Он шкрябал ими деревянный пол в зале, когда пытался подползти к умирающей Дарлин. Некоторые из них сильно обломались и кровоточили.       — Давай покушаем, хорошо, Фрай? — в моих руках чашка с перетертыми овощами и стакан травяной воды.       В ней «Розовый цвет», который поможет ему вновь почувствовать жизнь. Я сажусь к нему еще ближе, прикасаюсь к подбородку и запрокидываю голову слегка вверх, его глаза съезжают с точки, в которую он смотрел последние полчаса и теперь его взгляд устремлен на черный потолок с крошечной низковольтной лампой. Вливаю в него потихоньку, глоток за глотком. Он облизывает пересохшие губы и медленно моргает, так медленно, что, кажется, будто проходит вечность.       — Вот так, ты молодец, Фрай.       — Дарлин? — его взгляд с потолка медленно сползает на меня и скользит по лицу, его губы растягиваются в нежной, забвенной улыбке и он вновь произносит: — я так рад тебя видеть…       Его глаза становятся влажными, то ли от того, что пересохли, то ли от того, что он видит во мне Её. Фрай с трудом поднимает ватную руку и тянется к моему лицу, а я чувствую, как моё сердце начинает стучать всё чаще. Я не Дарлин. Я ведь не Дарлин. Он ошибся. Но почему у меня не хватает сил сказать ему это?       — Дарлин, Господи… — он щурится еще сильнее и прикасается к моему лицу, нежно поглаживает его, пока я прикусываю губы, заставляя себя молчать.       Его теплая, ласковая рука поглаживает мою щеку, мою шею, касается моих губ, а я до последнего борюсь с желанием податься вперёд и прикоснуться к нему в ответ.       — Обними меня, Дарлин, — его рука вяло падает обратно на постель, а его влажные лаймовые глаза не перестают смотреть на меня с надеждой, с просьбой, с любовью.       Он продолжает видеть её перед собой, потому что здесь слишком темно, а его сознание слишком затуманено? Или потому, что я очень похож на неё?       — Ну, хорошо, Фрай, — я согласно киваю и тянусь к нему. Нежно прижимаюсь к нему всем телом, заботливо обнимаю, втягиваю носом травяной запах его кожи, а моё сердце всё еще колотится из-за того, что я его обманываю. А может, из-за того, что он понравился мне до безумия, а я теперь не знаю, как перестать это чувствовать, — я буду рядом, Фрай. Если тебе что-то понадобится, я буду рядом. Всё, что угодно. Слышишь? Всё.       Я шепчу ему на ухо и чувствую его теплые руки на своей спине, чувствую, как он нежно поглаживает мои плечи, как мягко прижимает к себе. Слегка прикасаюсь губами к его щеке, провожу по ней носом, этот жуткий грохот внутри меня не унимается, а Фрай шепчет едва слышно:       — Останься со мной, прошу… — его охрипший от крика голос звучит над моим ухом, и я стискиваю его еще крепче в своих объятиях.       — Я никуда не уйду, Фрай.       Я уснул в его руках, а на утро Рэджи снова накачал его до предела, так, что Фрай вообще не понимал, что происходит вокруг, но постоянно спрашивал про Флориду и погреб с яблочным джемом, капал слюной и не мог даже подняться с постели.       — Рэджи, ты уверен, что ему стоит это колоть? Ты посмотри на него, он себя в зеркале не узнает.       — А иначе как он всё забудет? — Рэджи игнорирует мои слова и запихивает длинную иглу в крошечную ампулу, набирает в шприц, вглядывается.       — Что в нём?       — Кое-что мощное, — он нащупывает вздутую вену и засаживает иглу в покрасневшую от инъекций руку.       — Я боюсь за него, — я прикасаюсь салфеткой к влажному подбородку Фрая, вытираю подтекающую слюну, его лаймовые глаза снова уставились в одну точку, — ты точно знаешь, что делаешь?       — О, нет причин волноваться, Финн. Всё будет в порядке.       — Ты обещаешь, Рэджи? — я не свожу с него глаз, потому что слышу по интонации, что он и сам не до конца понимает, что делает.       — Старик Рэджи не даёт обещаний, — а он праздно хлопает меня по плечу, сворачивает пустые ампулы и использованные шприцы в пакет и собирается уходить, — проследи, чтобы его не рвало в таком положении. К несчастью, у этой штуки есть побочка.       Я просидел с ним весь этот день и весь следующий. Иногда приходила Эйприл и приносила разные вкусняшки для нас обоих, но чаще всех прочих приходил Найт. Он садился на его постель, брал его за руку и не сводил с него печального взгляда. Он до сих пор сожалел, и казалось, будто даже время не способно было забрать у него это сожаление.       — Он думает, что я это она, — я киваю в сторону спящего Фрая, — мои глаза, волосы… Он думает, что она жива, что она рядом. Постоянно повторяет её имя, а я боюсь того момента, когда он поймёт, что её уже давно нет. Что всё это обман. Что тогда будет, Найт?       — Я обещал, что дам ему другую жизнь. Другую, за место старой. Лучшую, — Найт говорит это твердо, уверенно, положив свою горячую ладонь на мою руку, глядя мне прямо в глаза, честно, как и всегда, в его взгляде ни капли лжи, — чего бы мне это не стоило, я дам ему лучшую жизнь, Финн.       — Я знаю, Найт, — я киваю и не отвожу взгляда от его любящих, холодных глаз.       Лучшая жизнь Фрая оказалась наполнена бесконечным наркотическим туманом, беспробудным сном и обманом в проблесках сознания. Почти всё время он лежал, уставившись в одну точку, и бормотал бессвязные вещи, а я лежал с ним рядом, глядел в его отсутствующее лицо и гладил его руки. С каждым днем я всё больше привязывался к нему, а всякий раз, когда мне необходимо было уходить, я отпускал его с тоской.       — Иди, Финн, ничего с ним не случится. Дай ему отдохнуть, — Рэджи пытается выпроводить меня из спальни. В его руках пакет со шприцами и ампулами. Сейчас он снова накачает его до отказа. От этой мысли мне становится больно.       — Может не надо, Рэджи? Дай ему хотя бы прийти в себя.       — Если он придёт в себя, ты знаешь, что будет?       — Ты собираешься бесконечно пичкать его психотропами? Ты сведешь его с ума, — я стою между постелью с Фраем и Рэджи, у которого в руках пакет с проклятыми ампулами, а он сверлит меня своим врачебным взглядом и поджимает губы.       — Финн, иди куда шел.       — Рэджи, дай ему передышку, прошу, посмотри на него, он даже не понимает, где находится и как сюда попал. Может, сегодня обойдемся без этого, а?       — Финн…       — Я его успокою, если что, — я делаю полшага вперед, упираясь в него руками, жалобно гляжу в его закатившиеся глаза, а он лишь тяжело вздыхает, — Ренди, прошу, меня он слушает. Всё будет нормально.       — Ладно-ладно, но сегодня он на твоей ответственности.       Спустя почти три часа Фрай начал проявлять признаки сознания. Пытался проморгаться, оглядеться по сторонам, смотрел на свои руки, по углам черных стен, на висящую над нами низковольтную лампу, на меня. Он смотрел на меня, щурясь, будто пытаясь что-то вспомнить, а я улыбнулся ему любяще, потому что, кажется, он впервые посмотрел на меня как на Меня, а не на меня, как на Дарлин.       — Где я видел твоё лицо?       — Я прихожу к тебе каждый день, — я беру его за руку и нежно жму, — меня Финн зовут. Помнишь, как зовут тебя?       — Фрай… — он привстает и наклоняется чуть ближе ко мне, снова щурится, глядя в мои глаза, — ты похож на… похож на…       Фрай жмурится, а его дыхание застывает. Я вижу, как он тратит неимоверно много сил на то, чтобы вспомнить, но вспомнить ничего не может. А я трачу неимоверно много сил на то, чтобы отвести от него взгляд, но у меня всё равно не получается. Еще каких-то полгода назад, я бы даже не смог увидеть его лицо, а теперь я смотрел в его лаймовые глаза и в душе благодарил свою семью за то, что они позволили мне увидеть этот мир.       — Что это за место? — он спрашивает и его взгляд вновь упирается в потолок и на мгновение в нём зависает, а я сажусь к нему еще ближе и касаюсь его теплой руки.       — Ты в безопасности, Фрай. Всё в порядке.       — Воды… дай воды…       Когда я протягиваю ему стакан, он почти сразу же роняет его на себя, потому что руки до сих пор его не слушаются. Он неловко извиняется и перебирает пальцами, смотрит на свои ладони, а затем снова на меня.       — Что с моим телом?       — Это пройдёт, не волнуйся. Я сниму это, ты не против? — указываю взглядом на вымокшую одежду, а он вяло мотает головой.       Я расстегиваю крошечные пуговицы, обнажая его светлую кожу, двигаюсь ближе. Черные волосы спадают на глаза, едва касаясь плеч, и я заботливо убираю их за ухо. Мягко протираю его влажное тело, а он не сводит с меня глаз. Взгляд помутнённый, но гораздо чище, чем обычно. Я касаюсь ладонью его теплой кожи и провожу по ней рукой, дотрагиваюсь до выступающих ключиц, он медленно сглатывает и говорит тише прежнего:       — Ты похож на кого-то, кто был мне очень дорог.       — Может, это я и был? — отшучиваюсь и смеюсь, а он всё так же, не сводит с меня глаз. Они мягко блестят в свете приглушенной лампы.       — Я слышал твой голос. Там, далеко…       — Правда? — я приобнимаю его за плечи и пытаюсь приподнять, чтобы пересадить на сухое место, а он валится на меня чуть ли не всем своим весом. Фрай почти на голову выше, а потому справиться с ним несколько проблематично, но я стараюсь, как могу. Не хочу, чтобы он испытывал дискомфорт, его здесь и так в избытке.       — Что ты здесь делаешь? — его язык немного заплетается, а руки всё так же не слушаются, но зато он больше не вспоминает о том, что случилось и не пытается задавать мне неудобные вопросы, хотя по взгляду вижу, как хочет.       — Забочусь о тебе, — я нежно накрываю его сухим покрывалом и сажусь еще ближе, вновь касаюсь его руки и ласково перебираю его пальцы.       Всё еще не могу отвыкнуть от тактильного контакта. Раньше он был мне необходим, чтобы общаться, чтобы чувствовать мир и окружающих меня людей. Сейчас это больше не нужно, но привычка так и осталась. А потому я без стеснения прикасаюсь к его лицу, провожу большим пальцем по прямому, аккуратному носу, по мягким губам, но теперь мне не нужно представлять в своей голове то, как он выглядит. Я вижу его воочию и это удивительно.       — Финн?       — Чуть больше полугода назад я был слеп, как крот, а теперь не могу поверить в то, что вижу, — моё сердце гулко ухает с каждым новым прикосновением. Никогда прежде мне не приходилось ощущать ничего подобного. Хотя…       Когда я впервые увидел Найта, я не мог отвести от него глаз, потому что мне казалось, будто он источает свет. Он вызывал во мне что-то похожее на покой, ощущение блаженства, спокойствия, один его голос заставлял меня забыть о том, что я видел, а его холодные глаза казались мне самыми теплыми и любящими из всех мною встречаемых, похожие на глаза моей сестры Филлис и моего отца. Он одним своим взглядом обволакивал меня любовью, нежностью и легкой сладостью. Рядом с Найтом я был дома. Я был любим. А всё остальное не имело никакого значения.       С Фраем было иначе. Один лишь взгляд на него рождает во мне странное желание. Такое, какое мне еще не приходилось испытывать прежде. Это желание похоже на жар, на тепло где-то в груди, оно заволакивает меня будто изнутри и мешает нормально дышать.       — Что значит слеп? В прямом смысле?       — Ну да. Ни черта вообще не видел. Сейчас моё зрение плохое, но оно есть и это чудо, — с силой заставляю себя оторвать руку от его лица, но по-прежнему не могу отвести от него взгляда, — ты очень красивый, знаешь.       — Что вы со мной сделали? — он медленно моргает, сжимает и разжимает свои руки, пытается уловить проблески сознания, — не помню, как я здесь оказался.       — Я позабочусь о тебе, не переживай, ладно? — сажусь еще ближе, вновь прикасаюсь к его руке, его зрачки дрожат и он снова медленно моргает, так медленно, что потом с трудом может открыть глаза, — может, ты чего-нибудь хочешь? Можешь просить меня о чём угодно, слышишь, Фрай?       — Не оставляй меня здесь одного.       — Ну конечно, не оставлю. Я буду рядом, — я крепче сжимаю его руку и подаюсь вперед, улыбаюсь ему мягкой клыкастой улыбкой.       — Я слышал и другие голоса. Чьи они?       — Найт приходит к тебе каждый день. Да уж, он любит поболтать. Найт – Отец «Второго дома». Надеюсь, что скоро ты сможешь познакомиться с ним поближе, — говоря «поближе» я имею в виду, в куда более чистом сознании, но не спешу это озвучивать, — Найт хороший человек, он всем нам дарит свет. Однажды, он подарит его и тебе.       — О чем ты говоришь?       — Он пообещал, а раз пообещал, значит, так оно и будет. Найт никогда не лжет, — я киваю и мну его длинные пальцы, мельком вспоминаю то, как умерла Дарлин, и в который раз ищу оправдание случившемуся: «Найт этого не хотел», «Найт не желал никому зла», «Найт хотел, как лучше», «Найт дарит свет, а не забирает», «Он просто оступился» и с десяток других, похожих на эти. Ведь для меня Найт был идеалом, и он просто не мог поступать неидеально.       Весь этот день я провожу с ним рядом, а когда на «Второй дом» опускается ночь, Фрай цепляется ватными пальцами за мою белую рубашку и тихо говорит, поднимая на меня мутные лаймовые глаза:       — Останься со мной, Финн.       — Я могу лечь с тобой рядом?       — Делай, что хочешь, просто останься.       Он вяло указывает на место, рядом с собой, а я, не раздумывая, плюхаюсь туда и двигаюсь к нему ближе, кладу свою голову ему на плечо и снова заглядываю в его глаза. Они по-прежнему медленно блуждают по помещению черной комнаты, а его речь кажется заторможенной, словно в замедленной съемке. Он не спрашивает о том, как попал сюда, потому что ближе к ночи его мысли начинают путаться и это становится очень заметно. Иногда его взгляд залипает в одной точке, а иногда он и вовсе меня не слышит. А иногда говорит вещи, которых я не понимаю:       — Это я Фрею убил… я убил её… — Фрай медленно говорит и кивает головой, его взгляд становится влажным, а он повторяет снова и снова: — я закрыл её в чертовой будке. Я так сожалею… зачем я это сделал, Господи.       — Кем она была?       — Надо убрать из гаража проклятую машинку, Эби, — он не слышит моего вопроса и лишь продолжает: — он может пострадать, ты должна убрать оттуда машинку. Слышишь меня?       — Фрай, я не понимаю, о чем ты говоришь.       — О пишущей машинке. Она стоит на сломанной полке. Она убьет его. Ты должна убрать её оттуда. Ты сделаешь это?       — Фрай, — я прикасаюсь к его лицу и поворачиваю к себе, — о чем бы ты ни говорил, всё уже позади.       А он щурит глаза, вглядывается в моё лицо и снова спрашивает:       — На кого же ты похож… — его ватные руки скользят по моему лицу, прикасаются к моей коже, а я подаюсь вперёд, навстречу его ладони, мягко трусь о неё щекой и снова ощущаю этот жар под своей кожей. Его лицо так близко, что моё дыхание начинает дрожать, а из меня невольно вырывается вопрос, который я не собирался озвучивать:       — Могу я тебя поцеловать?       На мгновение Фрай будто проваливается в себя, а моё сердце грохочет с каждой секундой всё чаще. Не дожидаясь его ответа, я наклоняю к нему голову и касаюсь своими губами его мягких губ, пахнущих «Розовым цветом». Мой язык скользит по его губам, а его приоткрытый взгляд кажется отсутствующим. Я знаю, что это нечестно. Знаю, что поступаю неправильно, но я сижу у его постели почти неделю, судя по ощущениям, и всё это время я сдерживался, как мог, лишь бы не позволить себе лишнего. Я чувствую вину, но всё равно не могу от него оторваться. Я покусываю его губы, посасываю и облизываю, и это тепло всё больше заполняет меня до краёв. Но я не такой, как Найт. Я умею останавливаться.       — Прости… я не хотел… то есть, хотел… но не так, — я отстраняюсь от него так же резко, как и набросился только что, а он тянет ко мне свою руку, притягивает к себе и, не спрашивая, делает то же, что и я.       В ту ночь мы впервые переспали, а я до самого утра мучился чувством, будто я его использовал. Таращился на одиноко висящую лампочку, вспоминал прикосновение его губ, ощущение его горячей кожи и впервые чувствовал себя настолько по-другому, что это было не описать словами. Я так и не сомкнул глаз до самого утра, пялился на него, гладил его руки, и понимал — теперь я не смогу его забыть.       — Думаешь, я сделал глупость? — обращаюсь к Найту, который пришел ни свет, ни заря, с утренней порцией завтрака в виде сэндвича с зеленью и луковым мармеладом и застал нас спящими в черной комнате.       — Ты сделал так, как велело тебе сердце, а значит, это не глупо.       — Я не уверен, что это было сердце.       — Так или иначе, если ты счастлив, остальное уже не имеет значения. Ведь для этого «Второй дом» и нужен — делать нас счастливыми. И я очень рад, что ты обрел своё счастье, сын Финн, — Найт ласково обнимает меня одной рукой и нежно целует в макушку.       С этого момента я не покидал черную комнату, пытаясь быть как можно ближе. Рэджи всё так же пичкал Фрая психотропами, Найт пичкал его своими травами, а я пытался остаться его единственной тонкой нитью, соединяющей делирий, в котором он находился сутками напролет, с миром сознания, с чистыми проблесками разума и жизнью за пределами наркотического тумана.       А когда на пороге «Второго дома» появилась новая дочь, Найт даже вывел Фрая из черной комнаты, дабы мы все её поприветствовали. Фрай вяло сидел в инвалидном кресле, медленно заторможено моргал и смотрел на неё, а может и сквозь неё, так сразу было и не понять.       — Это дочь Анна, Фрай. Теперь она часть нашей семьи, а значит, и твоей семьи тоже, — Найт ласково обнимает Фрая за плечи, а Фрай не отрывает взгляда от её светлого лица, от золотистых волос, зеленых глаз и маленькой родинки над правым глазом.       — Уходи… Уходи… — Фрай шепчет едва слышно, не сводя с неё глаз, но она его не слышит. Зато Найт прекрасно слышит.       — О, нет, Фрай, ты всё перепутал. В таких случаях говорят: — Найт подходит к дочери Анне, протягивает ей свою руку и добавляет более официальным тоном: — «Второй дом» приветствует тебя. Он может стать и твоим домом тоже.       Фрай снова бормочет что-то, но никто уже не слышит, что именно. Его сдавленный голос глохнет на фоне звона посуды, лязганья вилок по керамическим тарелкам, в булькающих звуках разливающегося инжирного вина, в женском пении дочери Эйприл и Робин, в лёгкой струнной музыке, в голосах сынов «Второго дома». Его замученный шепот исчезает в весёлом смехе здешних обитателей, в потрескивании восковых свечей, в теплых объятиях и горячих танцах, в пряном аромате печёной куропатки, в нотках базилика и тимьяна, в сладком запахе шафрановой выпечки. Его лицо растворяется в травяном дыму, в лепестках акации, в синем тумане и общей блаженной атмосфере, лаймовые потухшие глаза закрываются, и он словно отключается от происходящего вокруг нас.       — Кажется, тебе нужно подышать свежим воздухом, Фрай, — Найт прикасается к ручкам инвалидного кресла и катит его в сторону входа. Двери «Второго дома» открыты нараспашку, и мягкий теплый весенний свет заливает просторный алтарный зал.       Я сижу на ступеньках, не внутри, а на той стороне. Колеса его инвалидного кресла поскрипывают за моей спиной. Найт останавливается у самого порога, но дальше не делает ни шагу. В его взгляде всё еще мелькает какой-то внутренний страх, когда он смотрит на ту сторону. Он садится на корточки и кладет свои руки на колени Фрая, задирает голову вверх, так, что кончики его длинных угольных волос едва касаются дощатого пола.       — Посмотри на всех этих людей, Фрай. Только посмотри, как они здесь счастливы. Ты тоже можешь быть счастливым, — Найт ласково гладит его колени и не сводит с него завораживающего взгляда, — я пообещал, что подарю тебе куда больше, чем ты потерял. Ты мне веришь?       — Я не… я не знаю… — пьянящий взгляд Фрая плавает по его лицу, но не может сфокусироваться ни на чем конкретном, а сладкий, теплый шепот Найта снова разносится у самых его губ:       — Послушай меня внимательно, Фрай. Я хочу дать тебе выбор, это очень важно. Посмотри туда, — Найт указывает на ту сторону, на пустынную дорогу вдалеке, на желтую придорожную вывеску с кричащей надписью «Второй дом», на припаркованный поодаль черный кадиллак, принадлежащий Рэджи, на простор и на пропитанный рапсом воздух. Окидывает это всё медленным взглядом и продолжает нашептывать, так, что даже у меня бегут мурашки по коже: — это та сторона. Там ты потерял всё. Та сторона холодное место, пустое. Там нет ничего. Только посмотри на это. Там ты совсем один, Фрай. Слышишь?       — Да, — Фрай послушно туманно кивает, не может отвести взгляда от яркой придорожной вывески и старого черного кадиллака.       — А теперь посмотри на меня, Фрай, — Найт прикасается к его рукам и мягко их сжимает, — я люблю тебя и обязательно подарю тебе свет. Я дам тебе всё, чего ты пожелаешь, но взамен попрошу лишь одного – останься со мной. Я отпущу тебя, если ты выберешь ту сторону. Но если останешься — я стану для тебя всем.       Между ними повисает тишина, сквозь которую Фрай пытается осознать всё им сказанное, а я поворачиваю голову и прислушиваюсь. Он бросает короткий взгляд сначала на ту сторону, а затем на Найта, прикасается руками к его лицу и ласково поглаживает, улыбается заторможенной улыбкой и шепчет каким-то чужим голосом:       — Я останусь с тобой.       — Я стану для тебя всем, Фрай.       После этого обмена обещаниями жизнь под крышей «Второго дома», на мгновение, как нам показалось, но начала налаживаться. Для Найта важнее всего было его согласие, и он его получил. А для меня было важно просто, чтобы он был рядом. И с каждым туманным, блаженным днём моя привязанность к нему лишь росла.       А в один из дней я решил, что должен вернуть то, что ему принадлежит.       — Фрай, у меня для тебя кое-что есть. Кое-что твоё, — я тянусь к его руке, кладу на его ладонь золотое, обручальное кольцо, на обратной стороне которого красуется витиеватая гравировка «Грайсу от Грайс», — оно твоё, Фрай.       Дарлин обронила его, когда, умирая, цеплялась ногтями за перекладины алтарного стола, а я поднял его, потому что знал, что в будущем оно станет единственным, что ему от неё останется, и он имеет право получить его обратно. Пусть даже если это время настанет сейчас. Пусть даже если это будет единственным, что будет хоть как-то связывать его с прежней жизнью, от которой он, сам того не понимая, отказался.       — Кольцо Эби? — он улыбается так, будто потерял его когда-то очень давно, так, будто оно имеет для него эмоциональную ценность, но он не помнит, почему, — откуда оно у тебя?       — Ты его случайно обронил, а я случайно нашел. Я должен был вернуть тебе его раньше. Прости.       Фрай долго смотрит на сверкающее теплым светом кольцо, крутит в едва работающих руках, щурит взгляд, пытаясь вспомнить, но по взгляду видно, что мысли безвозвратно утекают от него в разные стороны. Но на одной из них он, всё-таки, фокусируется. Поднимает на меня мутный взгляд, протягивает кольцо мне обратно и говорит:       — Нет, я ведь подарил его тебе, в Стейкхаус на Уэтерли Роуд, помнишь? Оно твоё.