"Второй дом"

      Глава 12       «Фрай»              На следующее утро дочь Анна появилась в дверях, как ни в чем не бывало. Она стояла на пороге, заглядывала внутрь так, будто оказалась здесь впервые и окидывала нас такими взглядами, будто мы никогда раньше не виделись. Найт, недолго думая, проходит мимо стоящих дочерей Робин и сына Рэджи и подходит к ней как можно ближе. Окидывает её дружелюбным взглядом и говорит ласковым, гипнотическим голосом:       — «Второй дом» приветствует тебя, — он с улыбкой протягивает ей свою руку и добавляет: — он может стать и твоим домом тоже.       Дочь Анна смотрит на него с благодарностью и протягивает ему свою тощую руку. Я таращусь на обитателей «Второго дома», ожидая, что они сейчас будут охуевать от удивления, как я и задавать ей тонну вопросов на тему того, что еще вчера она лежала мертвая у алтаря, а сегодня она была живее всех живых. Но никто никак не реагировал. Все просто подходили к ней и дружелюбно улыбаясь, приглашали войти внутрь. Они здоровались с ней за руку, клали свои ладони ей на плечи, улыбались, спрашивали ее имя и хоть бы один из них посчитал всё происходящее странным, но нет. Этого так и не случилось.       — Финн, что это за хуйня? — я подкатываю на своей коляске ближе к сыну Финну и спрашиваю почти шепотом.       — О чем ты говоришь, Фрай?       — Ты вчера мне сам сказал, что она умерла, и что мне всё это показалось, говнюк! — я говорю это чуть громче и некоторые из дочерей «Второго дома» оборачивают на меня свои взгляды, — а сейчас посмотри на нее! Она живая стоит, Финн, какого хера!? Что происходит!?       — Ого, да не кипятись ты так, всё в порядке.       — Нихуя не в порядке! — мой голос становится еще громче и теперь на меня начинают оборачиваться остальные сыны и дочери «Второго дома», — ты что, в самом деле, не видишь, Финн!? Она вчера лежала тут, а теперь стоит здесь! — я показываю на пальцах, а Финн смотрит на меня так, будто мне так и не удалось его впечатлить, — как это возможно, Финн!?       — Что сказать, «Второй дом» удивительное место, — он лишь пожимает плечами и ласково гладит меня по плечу. Я отталкиваю его руку и еду к дочери Эйприл. Она выкладывает с подноса в большую корзину у алтаря ароматные печенья с шафраном и миндалем.       — Угощайся, Фрай, — она протягивает мне одно из них, — тебе точно понравится. Я туда положила суперсекретный ингридиент.       — Эйп, что за дерьмо творится!? Это ведь Анна, она блять, вернулась! Какого черта!?       — Дочь Анна? — Эйприл оборачивается и мельком кидает на неё короткий взгляд, будто сверяясь с моими словами, — неужели ты не рад ее видеть?       — Да не в том дело, черт! Тебя вот вообще ничего не смущает? Например, то, что вчера она была мертва, и мы все с ней простились! На этом самом месте! — я тычу пальцем в место у алтаря и поднимаю на нее разъяренный взгляд. Ее лицо такое же, как и у Финна, не выражающее ни капли удивления. Ни капли хоть какого-то участия.       — Найт наверняка уже говорил тебе, что это место особенное? — она продолжает выкладывать печенье с деревянного подноса.       — Да, но ведь не до такой же степени! — я тычу пальцем в сторону дочери Анны, снова окидываю её взглядом, — она даже выглядит не так, как вчера. Ее впалые щеки и худоба, где всё это? Она выглядит…       — Живее? — предполагает дочь Эйприл.       — Да, блять, живее! Не то слово! Почему!? Эйприл, почему!?       — Что-то ты разнервничался, Фрай. Может, сам пойдешь, поприветствуешь дочь Анну?       — Я не подойду к ней! Черт, она пугает меня до усрачки! Ты совсем спятила!?       — Фрай, мы все одна семья. Наверняка, ей было бы приятно знать, что ты рад её возвращению.       Не добившись никакой информации от Эйприл, я поехал к сыну Рэджи. Он появился здесь первым, а значит должен знать больше всех остальных. Рэджи, сидящий на ступеньке, ведущей на второй этаж к комнатам, скручивает маленькую самокрутку, а затем несколько раз чиркает зажигалкой и из-за его головы плывут синие струйки дыма. Когда я подъезжаю к нему и задаю вопрос, он обрывает его рукой, и мы оба на какое-то мгновение погружаемся в тишину, пока он делает глубокую затяжку, а потом медленно ее выдыхает, словно смакуя на языке.       — Ты мне объяснишь!? — я не выдерживаю первым.       — Черт бы тебя подрал, Фрай, ты обосрал мне всё удовольствие. Чтобы раскурить «розовый цвет» нужна особая атмосфера, понял? И сосредоточенность. Главное, сосредоточенность, — он говорит это, показательно рисуя в воздухе указательным пальцем маленькие завитки.       — Тебе ничего не кажется странным? — я спрашиваю и вскидываю брови в сторону дочери Анны, с которой до сих пор многие стоят и о чем-то говорят.       — Что, например? — Рэджи оборачивается в сторону, куда я указываю, и будто смотрит сквозь всех собравшихся, а затем праздно пожимает плечами.       — Ты что, серьезно это!? Дочь Анна! Вернулась! Вернулась из мертвых, твою мать! Глаза свои разуй!       — Ааа, ты про это, — Рэджи говорит это так безэмоционально, будто не случилось ничего странного, а затем снова прилипает к своей самокрутке, и вновь пытается её раскурить.       — В каком смысле «Ааа, э-это»!? Ты что, спятил!? Посмотри на неё! — я снова тычу пальцем в ее сторону, но Рэджи туда уже не смотрит.       — Вы все реагируете одинаково, — Рэджи говорит это, усмехаясь, и вновь выдыхает струйки травяного дыма, — поначалу никто не верит во «Второй дом».       — О чем ты говоришь?       — Поверь «Второму дому», Фрай и, возможно, он поверит тебе.       — Что? — я смотрю на него непонимающе, а он лишь кивает головой, затягивается и говорит, чтобы я верил. Что вера это ключ ко всему.       Я отъезжаю от сына Рэджи с еще большим количеством вопросов, чем приехал изначально. Ищу взглядом Найта среди толпы людей, облепивших дочь Анну. Мельком вспоминаю слова Эйприл о том, чтобы подойти к ней. Но как только думаю об этом, то перед моими глазами тут же всплывает ее мертвое лицо, и меня пробирает тошнота до кончиков пальцев.       — Чего расшумелся, Фрай? — голос Найта разносится за моей спиной, я чувствую, как он подходит ко мне сзади и кладет свою голову мне на плечо, мягко трется о мою щеку, а его руки нежно обнимают меня, — ты себя нормально чувствуешь?       — Нет, не нормально! Найт, что происходит? — я всё еще не могу отвести глаз от внезапно ожившей дочери Анны. На вид она всё та же, только без впалых щек и серой кожи. Те же золотистые волосы, те же зеленые глаза, то же маленькое лицо и тонкие губы, родинка под правым глазом, всё то же самое, она такая же, как и прежде, за исключением того, что она, блять, жива.       — Фрай, скажи, ты веришь в чудеса? — сладкий шепот Найта снова проникает ко мне в уши и мягко заполняет собой голову.       — Какие к чертям чудеса? Нет никаких чудес!       — А как же твой дар? Разве это не чудо?       — Мой дар… это другое… — я говорю это без лишнего скептицизма, но потом всё равно думаю о том, настолько ли моё видение будущего это «другое».       — Во что вообще ты веришь, Фрай? Как далеко может зайти твоя вера?       — Я не верю во всю эту хрень типа воскрешения, счастливых монеток и прочей хуйни. Это не правда. Не может быть правдой, Найт.       — Но ты поверил в то, что мы будем вместе. Два абсолютно незнакомых, никак не связанных между собой человека, с разными историями и разной судьбой, живущими совершенно по-разному. Ты поверил в нас? И мы вместе, посмотри, — когда он говорит это, то берет мою руку и сжимает её в своих теплых ладонях, — поверь во «Второй дом», Фрай. Впусти в своё сердце немного веры. Хорошо?       Его сладкий шепот снова окутывает меня так, что перед глазами всё плывёт. Его мягкие руки ласкают моё лицо, его горячие поцелуи обжигают мою кожу. Найт снова и снова шепчет мне на ухо одно и то же – чтобы я просто попробовал впустить веру в свою душу. А я до сих пор не понимаю, как всё это вообще возможно уложить в своей голове.       К вечеру черная комната оказывается заперта вместе с дочерью Анной внутри. А я вынужден переехать в одну из комнат на втором этаже. Когда я спрашиваю у Найта, как я буду спускаться по лестнице без коляски, он шутливо говорит, что готов носить меня на руках столько, сколько я пожелаю, а затем добавляет:       — Дочь Анна больше нуждается в черной комнате, чем ты, Фрай. К тому же, думаю, в новой комнате тебе понравится куда больше. Она просторная и светлая и в ней мне нравится находиться больше, чем в черной комнате, а потому видеться мы будем с тобой гораздо чаще. Скажи, что ты счастлив?       — Это не так.       Ноги до сих пор меня не слушаются. Найт закидывает мою руку себе на плечо, подхватывает меня за талию и волочет вдоль по коридору второго этажа. Я нахожусь здесь впервые. Тут всё устроено, как в лучших традициях католических домов – приглушенные обои, мягкий свет, общая атмосфера сдержанности и минимализма, запах курительного дыма, пропитавший стены и распятие в конце коридора, почему-то перевернутое вверх ногами.        — Проходи, Фрай, чувствуй себя, как дома, — Найт помогает мне добраться до постели, а затем плюхается туда вместе со мной. Его длиннющие волосы рассыпаются по постели, и я почти сразу запутываюсь в них пальцами.       Эта комната выглядит куда более уютной, чем черная комната с ее угольными стенами, отсутствием света и кислорода в придачу. Здесь так много света, что с непривычки мне режет глаза. Как давно я его не видел? За окном стоит сухое черное дерево с красными листьями, на его фоне много пожелтевших деревьев. Значит, и правда прошел не один месяц с тех пор, как я оказался здесь? Снаружи льет, как из ведра, ветер ломится в запертые окна, а стены дома наверху почему-то скрипят. Редкие раскаты грома грохочут так сильно, что, кажется, будто небо сейчас треснет напополам. Найт поворачивает к себе мою голову и проводит большим пальцем по моим губам, внимательно смотрит в мои лаймовые глаза и снова нежно улыбается.       — Так хочешь выйти наружу?       — Хочу.       — Что тебя там ждет, Фрай? К чему именно ты хочешь так вернуться?       Когда он спрашивает это, я понимаю, что не хочу возвращаться на ту сторону, я хочу просто убежать отсюда. Эти стены, эти комнаты, завеса травяного дыма, что постоянно витает в воздухе и ощущение, будто висишь в вакууме, всё это угнетает и вызывает какой-то внутренний страх и тревогу, которую я сам себе не в состоянии объяснить.       — Это место… Оно давит на меня, здесь всё не так, — я окидываю взглядом светлый потолок, не похожий на тот, который был в черной комнате, — я здесь будто в тисках, понимаешь меня?       — Так бывает, если сопротивляться «Второму дому», Фрай, — Найт продолжает нежно поглаживать пальцем мои губы и не перестает сладко улыбаться, — отдайся ему. Отдайся мне. И не заметишь, как быстро всё изменится. Это ведь так просто, да ведь?       — Отдаться? После того, что…       — Ты никогда не сможешь наслаждаться настоящим, если так и будешь цепляться на прошлое, Фрай, — Найт наклоняется к моим губам и шепчет мне почти в рот, нежно касаясь кончиками пальцев моего лица, — перестань сопротивляться, Фрай. Поверь во «Второй дом». Поверь мне. Впусти нас.       Его мягкие губы прикасаются к моим губам, и, кажется, будто обжигают их. Его инжирное дыхание пьянит, а теплые, ласковые руки оказываются у меня под одеждой. Сердце начинает тревожно стучать, потому что я знаю – если Найт прикасается ко мне, скоро будет больно. С ним всегда так. Каждый чертов раз.       Моё тело невольно трясёт от его прикосновений, сначала до безумия нежных, мягких и ласковых, словно бархат, а затем настолько жестких и болезненных, что невозможно сдержать крик. Каждый проклятый раз он либо раздирает зубами мою кожу, либо что-нибудь мне ломает. Огромные багровые гематомы на руках уже давно не заживают. Он связывает их до посинения, а после не перестает извиняться за то, что снова перешел грань. И самое паршивое во всём это то, что я вижу, как он искренен в своих извинениях.       Когда он в очередной раз заламывает мои посиневшие руки и вставляет сзади, я понимаю, что он начинает вызывать во мне помимо любви что-то, что мне не нравится – страх и какой-то жуткий необъяснимый ужас. Найт не похож на остальных сыновей и дочерей «Второго дома» ни внешне, ни внутренне, ни как бы то ни было иначе. Он словно живёт на своей волне в мире безмятежности, самозабвенной нежности и того, что люди обычно называют вечным покоем. Его почти прозрачные голубые глаза словно и вовсе лишены тревоги, страха и всего того, что по ту сторону зовется грязью. Он словно отрешен от этого мира, верит только в то, во что хочет и не замечает того, чего не желает видеть. Умиротворенный и будто познавший что-то, что я всё никак не могу понять.       — Хах, гляди, Фрай, я чувствую его в твоём животе, — он заталкивает свой член еще глубже и проводит ладонью по выступающему бугорку на моём животе, — никогда такого не видел. Может, я просто не замечал? А ты? Ты чувствуешь? Что именно ты чувствуешь, Фрай?       — Я хочу шею тебе к чертям свернуть! Неужели не похоже!?       — Ты такой злюка, Боже, но знаешь, именно это мне в тебе и нравится. Ты становишься таким милым, когда злишься, замечал? — он говорит и сильнее вдалбливается в мое ноющее от боли тело, — эй, Фрай? Ты что, снова собрался отключиться? Давай не надо?       Он шлепает меня по лицу, а я будто снова возвращаюсь в болезненный, тягучий вакуум, который обволакивает меня со всех сторон словно горячее масло. Его нежные руки гладят моё лицо, а длинные тонкие пальцы залезают ко мне в рот. Перед глазами всё плывёт, а голова идет кругом.       — Открой пошире… — он заталкивает еще один палец, я чувствую их своим языком. Хочу сомкнуть зубы, чтобы проучить его, но моё лицо не слушается меня, — ты так эротичен, Фрай, с ума сойти можно. Посмотри на меня.       Он вынимает пальцы, держит мой подбородок и заставляет смотреть в своё лицо – нежное, всё такое же безмятежное, умиротворенное и соблазнительное. Он мягко облизывает свои губы и не отводит от меня взгляда, а я с каждым его толчком всё острее чувствую его внутри себя.       — Не отводи от меня глаз, слышишь, Фрай? — его сладкий шепот у самых моих губ, горячие болезненные толчки внутри и ноющие руки, которые он сжимает с каждым движением всё сильнее и сильнее. Так сильно, что в какой-то момент я начинаю кричать от боли.       Найт затыкает мне рот и его движения становятся еще более жесткими, быстрыми и болезненными, а шепот еще более раскаленным и влажным.       — Прекрати, Фрай. Я не хочу слышать твою боль. Прекрати кричать, прекрати это, слышишь? Это совсем не возбуждает, — он так сильно смыкает пальцы на моём лице, что его сводит от боли.       Я вою ему в ладонь, а он с силой прижимает руку к моему лицу, впивается зубами в моё горло, а еще через мгновение помимо адской, острой боли я слышу его мягкий, протяжный стон, заполняющий собой светлую комнату. Я прокусываю ему ладонь, а он даже не замечает этого, продолжая нежно стонать мне на ухо. Его алая, теплая кровь размазалась по моим губам. Моё тело всё еще ноет от боли. Найт крепче вжимается в меня и лишь обнимает еще сильнее. Его кожа еще сильнее пахнет запахом инжира и запах этот такой же, как и у «Второго дома». Длинные, черные волосы прилипли к моему телу, сердце колотится, как проклятое, а комната перед глазами вновь начинает плыть. Я уже и забыл, когда в последний раз вообще находился в чистом сознании.       — Эй, Фрай? Он всё еще внутри, хах… чувствуешь? — его ласковый смех раздается над моим ухом, а его член всё еще пульсирует у меня внутри, — я вполне мог бы так провести остаток жизни.       — Блять, вытащи, Найт!       — Зачем? Разве ты не хотел быть со мной? Сейчас мы настолько вместе, насколько это возможно. Разве тебе не нравится этот момент? Ты можешь представить себе момент ближе этого? — его инжирное дыхание обволакивает меня, влажные губы целуют моё перепачканное в крови лицо, касаются моих губ, а вскоре я ощущаю его кровь у себя на языке. Он медленно отрывается от меня и заглядывает в глаза, — какова она на вкус? Похожа на инжирное вино? Я знаю, что не похожа. Она ближе по вкусу к маковым листьям, которые я глушу, как проклятый. Порой они помогают погасить свои желания. Но, по-моему, я начал к ним привыкать и теперь они не особо-то работают. Как думаешь, это потому, что я тебя встретил?       — Да закрой ты нахуй свой рот уже и вытащи его!       — Ладно-ладно, не нужно так кипятиться, Фрай, — Найт медленно вынимает его из меня и по моим ногам вытекает его горячая сперма. Она стекает по моим бедрам и пачкает постель, а эта боль ёкает где-то глубоко внутри, — черт, Фрай, ну зачем ты сказал это сделать. У меня снова встал. Что прикажешь с этим делать?       — Господи, Найт, да отъебись ты уже! Я больше не могу!       — Нет уж, давай еще разок, у тебя всё получится. А если расслабишься немного, всё пойдет куда проще, — его теплые руки подхватывают меня, переворачивают и облокачивают к стене, я упираюсь в нее руками, а он прижимает меня к себе еще крепче. Вжимается в меня всем своим весом так, что я упираюсь в нее щекой, а затем снова боль, яркая и еще более острая, бесконечные толчки и нарастающая с каждой секундой ненависть.       — Я ненавижу тебя! Как же я тебя, блять ненавижу, Найт!       — Всё скоро изменится, Фрай, — его ласковый гипнотический шепот снова проникает в мою голову, а его горячие руки смыкаются на моём горле и тем сильнее, чем быстрее он двигается.       — Ты меня задушишь, кретин!       — О, как ты мог об этом подумать? Я не посмею, ты слишком мне дорог, Фрай, — его сладкий голос становится еще более отдаленным, а воздуха в моих легких всё меньше.       — Мне нечем дыш… ды… — я в панике цепляюсь пальцами о стену, раздирая ее ногтями, а чертовы толчки становятся всё более жесткими и всё более болезненными.       Перед глазами, отчего-то я вижу кровь. Я вижу ее на своих руках, но не помню, как она туда попала. Моё лицо было в крови. Откуда она взялась на моих руках? Кровь на моих пальцах, она стекает между ними и пачкает стену. На мгновение я погружаюсь в темноту, в густую и болезненную, поглощающую меня без остатка. Приглушенный голос Найта становится далеким, пока не исчезает вовсе. Острая боль разливается по телу, а у меня в висках стучит. Мне кажется, будто улетаю в пропасть. Тело меня практически не слушается. Сладкий шепот застрял в моих ушах. Я отключаюсь?       В какой-то момент я чувствую сильный удар по лицу и вновь открываю глаза. Перед моим лицом разодранные стены и кровь. Это моя кровь?       — Не отключайся, Фрай, еще чуть-чуть, — Найт говорит это и его слова превращаются в протяжный стон, он так крепко прижимается ко мне, что что-то внутри меня сладко ёкает, заставляя меня кричать, но не от боли, — хах, неужели тебе нравится? Что ты чувствуешь, Фрай?       Нежное тепло разливается по телу, а я не могу отвести своего взгляда от чертовой стены, перепачканной кровью. Чья же это кровь? Я бросаю короткий взгляд на свои пальцы. Мои пальцы в крови, но они не повреждены. Я вглядываюсь в рваные, косые царапины на стене, оставшиеся от моих ногтей и, наконец, понимаю, чья это кровь.       — Ты это видишь? Найт, ты видишь это!? — я в ужасе кричу и не могу оторвать взгляда от окровавленных царапин на старой стене.       — Что именно ты видишь, Фрай?       — Дом, — я таращусь в стену и не могу поверить в то, что вижу. Провожу пальцем по окровавленным царапинам и растираю свежую кровь на своих пальцах, — внутри стен кровь. Ты видишь её? Какого черта происходит, Найт?       Найт нежно прикасается носом к моему уху, касается меня влажным поцелуем, а я не отрываю глаз от стены, из которой сочится алая кровь. Мурашки бегут по коже от его горячих прикосновений, а его длинные угольные волосы щекочут мою обнаженную спину. Кровь струится из разодранных ногтями косых царапин и медленно стекает по светлой стене, а я до сих пор пытаюсь найти в своей голове объяснение тому, что сейчас вижу.       — Найт? Что это за хуйня? Ты ведь видишь это?       — Я ведь тебе говорил — «Второй дом» не просто дом, — он повторяет это еще более завораживающим, таинственным и каким-то запредельным голосом, который почти тут же растворяется во мне и исчезает где-то на подкорках моего сознания, оставляя после себя только жуть и ничего больше, — «Второй дом» живёт. Он чувствует твою боль. Он сопереживает тебе, Фрай.