
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Психология
Hurt/Comfort
Ангст
Дарк
Нецензурная лексика
Алкоголь
Рейтинг за секс
Серая мораль
Курение
Упоминания наркотиков
Насилие
Принуждение
Underage
Жестокость
Изнасилование
Сексуализированное насилие
Манипуляции
Рейтинг за лексику
Похищение
Психологические травмы
Ужасы
Телесные наказания
Триллер
Групповое изнасилование
Насилие над детьми
Психологический ужас
Слом личности
Упоминания инвалидности
Измененное состояние сознания
Описание
«Двадцать лет назад я родился вместе со «Вторым домом». Я стал его отцом, а после я стал отцом всем, кого он принял к себе. У меня никогда не было первого дома, а потому «Второй дом» стал для меня и первым и вторым и единственным. А все, кого он принял — моей семьей. Теперь и ты часть этой семьи. И отныне мы делим одно будущее на двоих.
Правда, славная история, Фрай?»
Примечания
«Второй дом» — место, столь уютное и тёплое, что ты почувствуешь себя здесь, как дома, едва переступив порог. Оно наполнено шелестом сухой, осенней листвы за окном, пьянящим запахом горячего инжирного вина, мягким потрескиванием дубовых поленьев, окутанное завесой курительного, травяного дыма. Место, пропитанное любовью, ароматом хрустящего хлеба и сладкой выпечки, обволакивающее тебя нежными объятиями, лёгкими поцелуями и сладким шёпотом, проникающим так глубоко, куда не добраться никому.
Однако, что-то с этим местом не так. Но что?
Посвящение
Тебе, мой жестокий читатель;)
Глава 10
05 октября 2022, 07:42
Глава 10
«Найт»
После смерти отца, всё, что у меня осталось это «Второй дом» и его паства, которая, как оказалось, совершенно не разделяла мои взгляды, поскольку они радикально отличались от взглядов моего пуританского отца.
Когда я встал у алтаря и заявил о новых идеях «Второго дома», зал, мягко говоря, посмотрел на меня странно. Все эти немощные старухи, консерваторы и люди высокой морали смотрели на меня, как на чокнутого. Привыкшие к идеям аскетизма и ограничения во благо духовности, что проповедовал мой отец, они чуть с катушек не слетели, когда я начал задвигать им идеи о безусловной любви, вседозволенности и моральной свободе.
По залу прошелся недовольный возглас, шокированные охи и вздохи, многие из них говорили, что я спятил после смерти своего отца. А на следующий день никто из них больше не пришел во «Второй дом». Никто, кроме Рэджи — сына семьи Льюис, который вытащил меня из черной комнаты. Рэджи, которого почти каждый день сюда силком таскала мать. Меньше всего я рассчитывал на то, что здесь останется именно он.
— Почему ты остался? — я стоял посреди пустого зала, а он сидел на задней скамье и не сводил с меня глаз.
— Потому что верю, что ты дашь мне ту жизнь, о которой я мечтал.
Так вышло, что мои взгляды ему приглянулись, а мне весьма приглянулись его обширные познания в ботанике и химии. С того самого дня мы начали выстраивать свои правила, царившие во «Втором доме».
— Если заварить эту при правильной температуре, то она запросто сможет усыпить, — он трясет перед моим носом пластиковой баночкой с сухой травой, — а если выпить эту, то начнешь видеть галлюцинации. Наверняка, нам это пригодится.
Я смотрел на все эти его баночки с травами, колбочки со странными цветами и пакетики с лепестками и идеи рождались в моей голове сами собой. Рэджи так много знал. До него я и не подозревал, что в мире вообще существует такое разнообразие трав, препаратов и прочих изменяющих сознание способов. Пока он красочно описывал мне все свои травы и способы их действия, я буквально смотрел ему в рот и всё еще не мог взять в толк, почему Господь послал в мою жизнь именно его? Мы должны были встретиться, чтобы создать всё это. И это случилось.
— Мы можем высадить всё это в вашем саду, Найт, понимаешь, о чем я? Тогда у нас будет куда больше этих трав, а чем больше их будет, тем больше с помощью них мы сможем сделать, м? — его хитрая улыбка растягивается на лице, глаза задорно блестят, а я, наконец, понимаю, к чему он ведет.
Вскоре я понял, что завлекать массы и быть оратором, как мой отец это совсем не моё. А вот обрабатывать их поодиночке это как раз тот вариант, к которому я шел.
Вторым на пороге «Второго дома» появился Финн. Его привел сюда Рэджи, который едва отговорил его от суицида, когда тот пьяный стоял на мосту Уотер-Хорн. А Финн в свою очередь подтянул в наши ряды Эйприл, которая готовила просто потрясные тыквенные пироги, да и много чего другого. Она осталась с нами, потому что ей некуда было больше идти.
Следующей на пороге «Второго дома» появилась Нэнси — хорошая знакомая Рэджи, девчонка, с которой они вместе учились и которая так же, как и он, разделяла наши взгляды. После развода своих родителей она оказалась вышвырнута за пределы своей собственной семьи. Пока отец восстанавливал остатки разрушенной карьеры, а мать пыталась склеить заново свою личную жизнь, Нэнси поняла, что ей необходим «Второй дом». Дом, в котором она будет любима, дом, который заменит ей то, что она потеряла.
Вскоре во «Втором доме» появился Ренди — наш незаменимый мануальный терапевт, отмотавший срок за нанесение тяжких телесных повреждений. За ним Марго, которую Рэджи и Эйприл нашли в отключке у старой водонапорной вышки. Адам пришел к нам, когда сгорел его собственный дом, а страховая отказалась выплачивать компенсацию.
Новые сыны и дочери «Второго дома» примыкали к нам один за другим, словно по цепочке, но мало кто из них хотел оставаться с нами насовсем. Многие уходили сразу же, как только решали свои проблемы и «Второй дом» им оказывался уже не нужен. Многих забирали обратно родственники, родители, супруги и друзья. Тогда еще во «Втором доме» не существовало традиции посвящения, тогда мы еще давали им свободу выбора. И порой они делали неправильный выбор. Но я ведь не мог с этим просто смириться? Им нужно было показать верный выбор, и я должен был их к нему подтолкнуть. Не заставить, просто подтолкнуть.
— Они должны остаться с нами насовсем, Рэджи. Только здесь они найдут любовь и свободу, только во «Втором доме» они смогут быть счастливы, почему они никак этого не поймут? — я никак не мог взять в толк, почему некоторые из них просто уходят.
— Большинство людей болваны, что с них взять.
Я ведь привязывался к ним. Я искренне их любил. Каждого из них. Переступая порог «Второго дома» они уже становились моей семьей, и я хотел для них добра. Только добра. Всегда. Но едва у них в жизни всё налаживалось, как они разворачивались и уходили обратно в тот ад, из которого пришли к нам в отчаянии.
Скажу честно, я не понимал людей. Очень многого я не понимал в них. Они сознательно выбирали ад и сознательно выбирали жить в нем — в ненавистных домах, в ненавидящих их семьях, среди родственников, которым они были омерзительны, с супругами, поднимающими на них руку, туда, к людям, которые обращаются с ними, как со скотом.
— Я должна уйти, Найт. Наверняка, Кэл волнуется, — Ида наспех надевает своё фетровое пальто и улыбается мне кривоватой улыбкой. На её лице всё еще красуется не до конца заживший синяк.
— О чем ты говоришь? Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь, Ида.
— Я не могу, Найт. Прости, я должна вернуться. Кэл без меня не справится.
— Разве не он сделал с тобой всё это? — я мельком осматриваю ее разбитые руки и покореженное лицо, а она вновь неловко улыбается мне и спешит покинуть «Второй дом».
Почему они выбирали это? У меня в голове это не укладывалось. Как это было возможно? Ида, которая пришла во «Второй дом» избитая своим собственным мужем, через неделю вернулась к нему обратно. Или Лиам, который пришел под крышу «Второго дома» со сломанной рукой, через несколько дней вновь вернулся к отцу, который сотворил с ним это.
Мне было так до боли жалко всех этих людей, и, принимая их в свои объятия, я до безумия хотел подарить им любовь и безопасность. Я хотел оградить их от жестокости, от грязи, от того, что творилось в мире по ту сторону. Я хотел, чтобы они любили и были любимыми. Я так хотел этого, словами не передать. Моим единственным желанием всегда было любить — во всех смыслах этого слова.
Я так долго задыхался от ограничений и ненависти своего собственного отца, что дал себе зарок — с любимыми мне людьми я никогда так не поступлю. Я буду любить их той любовью, которой никогда не было у меня самого. Я буду любить их безусловно, безумно, бесконечно. Всех, кого Господь пошлет под крышу «Второго дома». Для каждого из них я найду приют в своём доме.
— Они больше не должны от нас уходить, Рэджи, — я заявил это так серьезно, как мог. Я знал, он разделит любые мои идеи, а потому мешкать не стал.
— Ммм… ты говоришь о том, о чем я думаю? — он каверзно улыбается мне в ответ и мы оба понимаем — «Второму дому» необходимы поправки.
— Мы должны их спасти от самих себя, видит Господь, мы должны это сделать. Если не сделаем мы, этого не сделает никто.
Я был уверен, что в мире по ту сторону они обречены на страдания, и лишь «Второй дом» сможет стать для них той обителью любви и безопасности, которая спасет их жизнь от боли. А потому решение не заставило себя долго ждать — если мы не можем достучаться до них словесно, мы сделаем это иначе.
— Нужно подготовить черную комнату.
Черная комната — место, которое долгие годы было для меня камерой пыток, место, которое меня едва не убило, снова открыло свои двери. И на сей раз, оно должно было обрести новую жизнь и новый смысл. Я больше не позволю этому месту причинять людям боль. Теперь оно будет помогать людям сделать правильный выбор. Оно не будет их лишать выбора, как все эти годы лишало меня. Оно будет им его давать.
— Как тебе? — Рэджи заводит меня внутрь и включает свет.
Низковольтная электрическая лампочка освещает пространство черной комнаты теплым, уютным светом. С новым ремонтом черная комната выглядит совсем не похожей на ту, в которой я провел столько лет.
— Это прекрасно, Рэджи, — я окидываю её взглядом, подхожу к нему ближе и обнимаю с теплотой, — словами не передать, как я тебе благодарен.
— Это я тебе благодарен, Найт, не говори глупостей.
На следующий день мы залезли в винный погреб моего старика и опустошили некоторые его запасы. Если смешивать некоторые травы друг с другом, то получается много разных эффектов. А если влить их в инжирное вино, то всё становится еще краше. Поначалу мы экспериментировали, скажу честно, с дозировкой нужно было поработать. Дарлин, которая попала к нам несколько дней назад, вырубилась почти сразу после крошечной чашки с инжирным вином.
А как-то раз я зашел к ней в комнату. Она лежала на постели, а её синее платье задралось точно так же, как когда-то у Гейл, которую я прижал у нашего алтаря еще несколько лет назад. И в моей голове снова вспыхнуло это знакомое, жгучее желание, которое, как мне казалось, исчезло после смерти моего отца. Я не чувствовал его с тех самых пор, как Рэджи вытащил меня из черной комнаты. Я, в самом деле, думал, что оно исчезло навсегда и что теперь моя жизнь изменится, не будет такой же, как и раньше. А теперь оно будто заново накрыло меня обжигающей волной этого дикого возбуждения, которое становилось больше с каждой секундой, и я понимал — ничего никогда не будет по-новому. Я так и останусь сломанным. Отец был прав, это моя кара за то, что я отправил свою мать на тот свет. Не иначе, это именно она.
Я прикасаюсь кончиками пальцев к ее бедру, и новая жгучая волна обдает мое тело с ног до головы. Горячая ладонь скользит по внутренней поверхности бедер, а моё дыхание застревает в глотке тягучим комом. Я запускаю руку в ее трусики и чувствую себя точно так же, как и тогда с Гейл. Тот же жар, то же возбуждение и то же желание, которое сносит крышу и отключает меня от реальности.
Надо ли говорить, что я с собой так и не смог справиться? Я заталкивал в неё свой член снова и снова и с каждым разом я чувствовал к ней такую любовь, какой еще в жизни ни к кому не испытывал. Мы будто стали тогда одним целым, и это чувство крепко поселилось в моей голове. Она пыталась что-то сказать через травяной, наркотический туман, но не могла даже глаз открыть из-за огромной дозировки. Она лежала без движений и словно позволяла мне это делать. Она будто добровольно отдавалась мне, и я любил ее за это сильнее с каждым мигом.
Когда это удовольствие становилось неконтролируемым, я с силой хватал её за глотку и сдавливал так, что её лицо краснело. Я царапал ногтями ее кожу, я вгрызался в ее плечи, я кричал от этого удовольствия так сильно, что казалось, моя глотка сейчас к чертям надорвется. Я словно превращался в другого человека. В тот момент с ней я был другим. Я был таким живым, как никогда. В этот момент я так сильно любил её, просто неописуемо.
А затем я смотрел в её закатившиеся глаза, в бессознательное лицо и понимал — мне мало. Мне всё еще мало. Я всё еще хочу её. Я хочу находиться в этом состоянии всегда.
Когда Рэджи вошел в черную комнату, то замер прямо на пороге. Он смотрел на меня с открытым ртом, но он не уходил. А я, только увидев его, кинулся к нему, схватил его за руку и потащил к постели.
— Ты должен попробовать это!
— Найт, ты спятил?
— Я в жизни себя еще так не чувствовал! — я стоял перед ним, вспотевший, перепачканный в сперме, и тараторил, как сумасшедший, — ты должен почувствовать эту любовь, Рэджи, умоляю, сделай это с ней.
Мой первый секс. М-да, как вспоминаю, так и вздрагиваю по сей день. Тот опыт плотно отложился в моей памяти и, пожалуй, затмил собой всё — все мои мысли, всё моё тело. Всё, чем я был.
Дарлин провела в черной комнате почти две недели прежде, чем окончательно приняла «Второй дом», как свой единственный. На ее посвящении собрались мы все — сыны Рэджи и Финн, сын Адам, который пришел к нам совсем недавно, сын Ренди и дочери Марго, Эйприл и Нэнси. Позже ее место заняла дочь Анна, за ней сын Абрам, за ним сын Джейн и дочь Лив, сыны Джим и Уолес. Время их пребывания в черной комнате было разным, но способ и результат всегда одним — они оставались в нашей семье. И неважно было, каким способом мы это делали. Он был лишь средством для достижения нечто куда большего, чем просто новая жизнь.
Вскоре ко «Второму дому» присоединились сыны Никки и Рик, дочь Аманда и Эвелин, дочь Аделаида и Роза, сыны Мэтиас и Колин, дочь Элайза и многие другие. «Второй дом» обрел второе дыхание, а наша связь с ее обитателями стала еще более крепкой, чем когда-либо прежде. Наконец-то, я создал такую семью, какую всегда хотел — крепкую и любящую, принимающую меня таким, какой я есть, с моими желаниями, с которыми мне теперь не нужно бороться и, главное, разделяющие мои взгляды. С этими людьми я обрел счастье.
— Нужно засеять чердак, Найт, «Терновые листья» просто нарасхват, — Рэджи проходит мимо меня, волоча коробку с крошечными пакетиками и множеством разных склянок.
Большинство трав мы выращивали в саду и в погребе внизу под лампами, часть на чердаке «Второго дома», где было больше всего солнца. Остальное же приходилось добывать куда менее легальными путями, но Рэджи говорил, что мне не о чем беспокоиться. Свою работу он знал, поэтому я в нее не лез. Большая часть трав и препаратов шла на продажу, половину мы использовали в стенах «Второго дома». «Сонная Азалия» усыпляла, «Солнечный свет» бодрил, «Маковые листья» дарили покой, «Огненные лепестки» возбуждали, «Красная трава» рождала галлюцинации, «Терновые листья» помогали выйти за пределы, а «Розовый цвет» дарил удовольствие. Мы давали им свои названия как чему-то, что родилось во «Втором доме» и как чему-то, что существовало только здесь*.
Когда я спрашивал у Рэджи, где он это всё берет, он с хитрецой улыбался, подходил ко мне ближе, наклонялся к уху и говорил так, чтобы никто не слышал:
— Это большой секрет, Найт. Ты уверен, что сможешь его сохранить?
— Я сохраню его, обещаю.
— Мой старик часто ездит в экспедиции по Южной Америке, привозит оттуда тонну разных саженцев для своих исследований.
— Правда? — я удивился тому, что его отец был путешественником, такие люди меня всегда пугали. Не понимал, как можно настолько далеко уехать от своего дома.
— Нет, я прикалываюсь, — Рэджи хохочет, как припадочный и хлопает себя по коленкам, — я стащил несколько семян из биолаборатории в колледже, еще пару лет назад. Думал, что однажды мне это пригодится.
— Ты сейчас серьезно? — я всё еще не понимаю, он говорит правду или смеется, как обычно.
Шуток я не понимаю, скажу честно. С юмором у меня вообще дела обстоят прескверно, если не сказать хуже. Мой отец никогда не шутил, да и шутников в его окружении никогда не было, поэтому тому, что такое юмор я узнал лишь с появлением Рэджи в моей жизни. Он постоянно шутил, а я постоянно воспринимал это за правду, отчего он хохотал еще сильнее. А однажды от смеха он вообще с ног упал, а я так и не понял, что он такого смешного услышал. Не понимал я, что такое юмор, хоть убей.
— Ах-ха-ха, снова ты попался! — он снова хлопает себя по коленям и смеется еще громче прежнего.
— Господи, Рэджи, я ведь открыт перед тобой!
— Ладно-ладно, это всё моя мать. Заказывает кучу разных цветов на eBay для своего сада, а потом их скрещивает и всякое такое. Она шарит в этом, она раньше была этим экспериментальным биологом в лаборатории Монтгомери.
— Твоя мать скрещивала наркотические растения? Серьезно? — я смотрю на него и уже не верю ни единому его слову, — она была заядлой католичкой.
— Ну, что сказать, она хорошо шифровалась, — Рэджи пожимает плечами и снова смеется.
— Ты ужасен, Рэджи.
— Кто знает, что из этого правда, Найт, — он хлопает меня по плечу, проходит мимо и кричит вслед, — такие вещи должны оставаться тайной за семью печатями, пойми меня правильно!
Чужие тайны я уважал, поэтому, никогда в них особо не лез. Я верил, что если человек захочет чем-то поделиться – он обязательно это сделает. Рано или поздно.
Так или иначе, но у каждого члена моей новой семьи была своя роль. Я давал им свою любовь, семью, безопасность и крышу над головой, а каждый из них привносил нечто ценное и полезное в стены «Второго дома», будь то еда, бытовые вещи, деньги или новые ее члены.
Всё, наконец, заработало так, как и должно быть.
*Названия трав не имеют ничего общего с тёрном, маком и прочими растениями. Данные названия носят имена собственные.