Игра в маски

      К концу следующей недели, сидя перед камином в большом, уютном кресле, с остатками недоеденного ужина в тарелках с красивым узором, Гермиона неумолимо ловила себя на мысли, что в чем-то Малфой был прав. Не в ее положение жаловаться на сложившеюся ситуацию. Каждый день ее ждал сытный, а главное сбалансированный прием пищи, включающий в себя овощи и мясо, несколько видов закусок и обязательно чай с привкусом мяты.        Зелье для подавления магии.        Его вкус слишком очевидно выделялся на фоне цветочного букета аромата чая. Это, конечно, не в последнюю очередь било по ее сознанию пониманием неизбежности ситуации. Окна в ее комнате, как и дверь, казалось, плотно заколочены не менее пяти сантиметровыми гвоздями. Она несколько раз срывала ногти и пальцы до крови в попытках открыть створки хоть на миллиметр. Безуспешно. Лишь обеспокоенный вид снова и снова исцеляющей ее раны Миппи заставил Гермиону смирится с неизбежным. Из комнаты без использования магии ей не сбежать.        Разве что подловить Тео, когда тот снова решит наведаться в гости, вырубить его чем потяжелее и сбежать. Благо комната Малфоя совсем недалеко, а там рабочий камин, через который она сможет сбежать.               Но стоило подобной мысли впервые зародиться в ее беснующимся от страха сознание, она неминуемо чувствовала его недовольство. И это было основной причиной. Чтобы она не придумала, как бы ни решалась и не готовилась к побегу, Малфой знал о каждом ее шаге наперед, и буквально приковывал к постели под натиском нестерпимой головной боли. Это всегда длилось не больше минуты, но было достаточно часто для того, чтобы она перестала открыто думать о побеге.        Сейчас ее главной проблемой был Малфой. Он слышал абсолютно все ее мысли, рано или поздно приводя наказание в действие.        Удивительно было лишь то, как он терпеливо относился к неспокойной пленнице. Больше в ее комнату он не входил, сдерживая данное слово. Даже его присутствие рядов в подсознание она чувствовала не так часто, как ожидала. Его никогда не было рядом, когда она просто читала, занималась домашними делами или делала разминку, приводя окаменевшие мышцы в подобие нормы. А за проведенное рядом с ним время она отлично научилась чувствовать его присутствие.        Это всегда оставалось легким зудом на подкорке восприятия. Будто маленький червячок грыз яблоко пробираясь все глубже к сердцевине. Так она чувствовала его. Всегда позади, прямо за спиной, иной раз даже казалось, словно она могла чувствовать его теплое дыхание на собственной шеи. Но стоило ей обернутся, все чувства восприятия гасли не находя ничего подозрительного. Его никогда не было там, где она его чувствовала. И стоило ей усомниться в собственных ощущения, она всегда слышала его смешок в собственной голове. Его веселило то, как она пугалась не находя его позади.        А она, будто чувствуя что-то давно забытое, ждала как будто вот-вот, и он окажется позади нее. Будто так было всегда. Не с ней, не в ее новой жизни. Где-то далеко, за пределами ее понимания и восприятия собственной реальности. Словно когда то так было всегда. Он позади, она чувствует его тепло кожей, и отчего-то чувство всепоглощающего спокойствия разливалось по венам, принося некое понятие блаженства.        Потребовалось совсем немного времени, чтобы смириться с тем, что этот, настоящий он был способен подарить ей это чувство спокойствия. Ее рассудок боролся с этим, подбрасывал новые и давно забытые мысли о пытках и муках причиненных им по отношению к ней, или любому другому человеку. Заставляло ее, внушало неподдельное чувство страха перед глыбой, которую ей собственными руками не сдвинуть. Он убийца. Он монстр. Еще пару месяцев назад об одной мысли о нем все в ее голове переворачивалось с ног на голову, заставляя непослушное тело бежать как можно дальше и как можно быстрее, лишь не попасться на глаза тому, кого она принимала за него лишь завидев светлую макушку вдалеке. Все лишь быть как можно дальше! А что сейчас?        Она поймала себя на несчастной мысли, что в какой-то степени даже была рада его постоянному присутствию рядом. Будто бы так было спокойнее, будто так было всегда. Он всегда был где то рядом. В Хогвартсе она считала день удачным, если удавалось не встречаться с ним в коридоре, на четвертом курсе снова и снова ловила себя на мысли, что замечала его внимательный взгляд. А что было после четвертого курса? Это казалось ей особенно странным. После четвертого курса все внезапно прекратилось. Они встречались взглядами разве что раз в месяц, и то по ее инициативе. После он всегда был как то слишком далеко от нее. Не было привычного “грязнокровка”, не было презрительных смешков и взглядов полных ненависти предназначенных только ей. Гарри и Рону, конечно, доставалось по первое число. Но ее в компании друзей он будто перестал замечать. Тогда, вспомнила Гермиона, она думала, что за это ей стоит благодарить растущую дружбу с Тео. Наверное, он какими-то своими путями отводил его внимание, от ее персоны сосредотачивая все внимание на остальном.        И она правда так думала до той поры, пока Малфой не заточил ее в комнате собственного дома заставляя вспоминать и анализировать все что происходило в ее жизни, в попытке понять почему же он поступил подобным образом. А главное почему, ее, казалось, растущая к нему ненависть, с каждым днем медленно сходила на нет, оставляя на своем месте теплое умиротворение.        Гермиона и не заметила как давно принесенный Миппи ужин, так и остался стоять на небольшом накрытой белой скатертью столике совершенно позабытым. К концу собственных размышлений она поняла: в ее голове не хватает пазла. И стоит отметить, охренеть какого огромного куска пазла! Но Малфой, конечно, все знает. В его голове все кусочки находятся на положенных им местах, чего она не могла сказать о себе. Он явно знал что-то, что тщательно скрывал от нее, прикрываясь ненавистью и желанием собственной смерти. Все это было лишь глупой отговоркой, чтобы сбить ее чуткий нюх с пойманного следа. И стоит отметить, она без задней мысли купилась.        Браво, Малфой! Ты подловил меня! Она улыбнулась, и произнесла эти слова достаточно громко в собственной голове, стараясь, чтобы он точно это услышал.        Но к ее сожалению, последующей с его стороны реакции не произошло.        Это было как минимум странно, Малфой всегда реагировал, если в ее голову приходило что-то настолько очевидное, что по собственной надуманности она поначалу принимала за что-то совершенно не соответствующее истине. Так было когда она догадалась, что увечья, нанесенные эльфийке Миппи никак не относились к ионному. Стоило ей пару раз внимательно понаблюдать за ее поведением, как Гермиона догадалась, что та увеличила себя самостоятельно за любой проступок, который она по собственной наивности и безумной преданности хозяину считала непростительным и требующим наказания. Гермионе пришлось месяц убеждать ту, что за ее проступки Мисс не желает, чтобы эльфийка как-то наказывала себя, и что вовсе она не злится за случайно пролитый чай на ее чувствительные ноги, потому что домовиха лишь оступилась о собственную наволочку. Тогда, вспоминала Гермиона, Малфой сказал, что она проделала отличную работу, но отучить от старых привычек домовиху ей не удастся. Конечно, все было лишь в ее голове, но она четко помнила ощущение его присутствия. Сейчас же было ничего. Абсолютная пустота.        Было даже как то непривычно. За время, проведенное в комнате, она привыкла чувствовать его всегда, конечно за исключением моментов, в которых он сам понимал, что находиться не должен. Но, все же, сейчас предаваясь опасным по ее мнения воспоминаниям его, не было рядом.        А что если Малфоя нет в поместье?        Чушь. Он всегда с ней в любое время суток. Даже просыпаясь ночью от ночных кошмаров, она нередко чувствовала, как его незримая рука успокаивающе гладила ее по спине. Совсем как мама в детстве. Наверное, об этом он узнал, бесконечное количество раз копаясь в ее голове.        Он мертв?        Этот вариант больше походил на истину. Но будет ли его магия в таком случае и дальше охранять комнату? Помнится, Малфой упомянул, чары, наложенные на покои, сотворены его руками. В таком случае поддаться ли дверь, и сможет ли она, наконец, выйти?        Признаться в этом самой себе было странно, и, наверное, даже неприятно, но она уставилась на дверь в смеси неверия и неготовности к совершению задуманного. Но с какой бы стати? Почему в самый ответственный момент она оказалось совершенно не готовой к такому простому шагу? Кости ее в достаточной степени восстановились. Выйди она наружу, первым же делом обыщет комнату Малфоя на предмет чего угодно подходящего под категорию полезного. Возможно, милостивый Мерлин даже сжалиться, и позволит найти ей палочку более или менее подходящую для колдовства. Конечно, она не сможет воспользоваться ею в тот же момент, но это даст определенную уверенность в себе: подавителю без постоянной подпитки новыми дозами не продержаться больше пары дней, и то только в том случае, если зелье было сварено опытным зельеваром. А дальше все куда проще, чем кажется. Малфоя старшего, она уверена, в поместье встретить не удастся даже при самом сильном желание. Если Младший мертв, Старший точно будет, где то неподалеку с ним. Нарцисса не представляет вообще никакой опасности. Эта женщина не боец. Боясь за собственного сына, она с легкостью предала Лорда, соврав, что Гарри мертв, и лишь чудом смогла избежать его гнева после победы. С ней Гермиона справиться даже голыми руками. Домовики и остальная прислуга тоже не станет помехой. В крайнем случае, она возьмет Миссис Малфой в заложники и с ее помощью выберется из поместья, чего делать, конечно, совсем не хочется. Ей нужно лишь спуститься на первый этаж и найти первое открытое окно. Дальше дело за малым. Выбраться наружу и что есть сил броситься к ограде. До нее в лучшем случае пару метров из удачного места. Еще лучше сразу в лес при поместье. Там территория огорожена лишь магическими барьерами, останавливающими только входящих. Гермиона помнила об этом, так как когда то учила план поместья просто на всякий случай. Мало ли что. А дальше свобода. Малфой больше не сможет ее найти, Тео слишком труслив, чтобы решиться на подобный шаг.        Чувствуя невероятный прилив сил, она что было мочи, оттолкнулась от места и, подпрыгнув, подлетела к платяному шкафу, рывком раскрывая двери. Стоящий позади нее столик с накрытыми клошем тарелками с грохотом полетели в сторону камина. Кресло, в котором она сидела несколько секунд назад, с грохотом упало на деревянный пол, пару раз звонко подпрыгнув. Плевать на грохот.        Она знала, что в ее шкафу помимо обычной одежды так же была уличная обувь и несколько утепленных мантий. Малфой точно не для этого расположил в ее гардеробе одежду, в которой она спокойно сможет покинуть комнату. Быстро сорвав с себя уже ненавистную шелковую пижаму, Гермиона быстро натянула поверх мягкого лифчика теплую шерстяную кофту, ловко прыгая то на одной, то на другой ноге натянула теплые по ее мнению джинсы. Бросив взгляд на полки с аккуратно сложенными парами носков, она схватила первые попавшиеся, на ходу одевая. Было бы здорово собрать несколько комплектов одежды с собой, и сумка как, кстати, приветливо торчала черным краешком из-за висящих на вешалках мантий, но это лишний груз который ей не к чему.        Сейчас нужно просто сбежать, а потом будь что будет. Сердце бешеным набатом било по вискам не давай ни на секунду забыться в эйфории предстоящей свободы. Она так устала, так устала от ненавистных четырех стен, что этот глупый побег казался самой блаженной в мире идеей. В конце концов, что может пойти не так? Ее убьют? Да бога ради, она бы была и не против. А так будет хотя бы мизерный шанс на сопротивление, на уже ставшие безуспешными попытки выжить и продолжать бороться. А там, будь что будет…       На последок быстрым взглядом обведя комнату, она натянула высокие сапоги и наспех набросив на плечи мантию с тяжелым сердцем, медленно приблизилась к двери.        — Ну, — простонала она, схватившись трясущейся рукой за металлическую ручку двери. — Чего ты ждешь, идиотка! — стон боли разнесся по комнате отчаянной мольбой. Больше к чему-то извне, нежели к себе. К тому, чего она так боялась не встретить за той дверью.        Гарри, Рон, Джинни, Тео, Полумна, Молли и Артур Уизли, Близнецы, Родители, все кого она, когда то любила. Все, кого она любит сейчас. В конце концов, даже чертов Малфой сгодился бы… Ее за той дверью никто не ждет. Она в том мире больше никому не нужна…       Но ручка двери под легким давлением поддалась, и после тяжелого всхлипа прокатившегося по комнате она осела на пол так и не сумев поднять взгляд и увидеть, как легкие тени огоньков свечей плясали в появившемся перед ее взором коридоре. Всего два метра и дверь в комнату его спальни. Вокруг абсолютно ничего, комната полностью пуста. Лишь черный коридор без окон и одна одинокая дверь прямо напротив нее. Ей нужно лишь преодолеть несчастные несколько метров разделяющие ее от так желаемой свободы.        Она не смогла сдержать рвущийся крик боли, заставляющий тело согнуться пополам. Она дрожала от страха и осознания что там, за той дверью ее ничего не ждет. В том новом мире она никому не нужно, никто ее там не ждет. Ее помощь больше не требуется абсолютно никому, она как бесполезное тело продолжает свое бессмысленное существование в попытке быть, существовать, придумать причину, по которой до сих пор должна была жить. Но в чем заключалась ее причина? Ордена нет. Старые друзья мертвы. Единственный кому она хоть немного была нужна мертв, и подтверждением того стала открывшаяся дверь сломавшая последний стержень внутри пополам.        Какие бы цели он не преследовал, чтобы не собирался с ней делать дальше, все это придавало ей какой то смысл, заставляло подниматься с постели и решать эту головоломку каждый день. Малфой стал ее причиной жизни. Какая жестокая ирония…       — Я так рад, что ты решила остаться, — и лишь короткого предложения его приглушенным голосом хватило, чтобы крик, исходящий из глубин ее души новым воплем вырвался, наружу заставляя тело дрожать, словно от града камней.        Он жив.        Он все еще жив!        И как бы ни хотелось себя за это ненавидеть, как бы ни сопротивлялся ее разум, ломая стены и баррикады, выстроенные чтобы защититься от этого скверного чувства привязанности, она не смогла удержать себя, чтобы не броситься на него.        Сколько раз ей еще придется ломать себя, чтобы понять, что он нужен ей так же, как и она нужна ему. Чтобы понять, что в этой суицидальной склонности она находит то, что делает ее полноценной. То, что делает ее собой. И неважно через что он заставил ее пройти. В конце концов, она не знает через что проходил он, чтобы оказаться в этом моменте, в этой комнате с дрожащей в рыданиях девушкой в собственных объятьях. Чтобы вот так просто, спустя столько лет и омерзительных эпизодов просто схватить ее в охапку и прижать к себе так сильно, что ноги у обоих подкашиваются, заставив обрушиться на пол, чтобы слышать и чувствовать как она отчаянно хватается за рубашку на его спине боясь потерять то тепло которое могла чувствовать лишь она. Чтобы вцепится в ее волосы длинными, костлявыми пальцами и так сильно сжать в кулаке, что слышен ее жалобный скулеж. Но она не пятиться назад, не разжимает в кулаках скользящей ткани. Шипит, кричит от боли и слез, но продолжает цепляться, будто это ее единственный шанс спастись. Ее своеобразный спасательный круг…        — Я всегда найду тебя, — его приглушенный рык раздался где-то в районе макушки заставив и без того напряженные пальцы сильнее внимать в себя исхудавшее, но уже успевшее стать более мужественным тело. — Я всегда найду тебя, и буду рядом. Хочешь ты того или нет, я никогда не отпущу тебя!        Он что-то говорил, и говорил в ее волосы, а она лишь дрожала, вопя от жжения в глотке и цеплялась за него онемевшими от боли пальцами боясь потерять его тепло. То самое тепло, которое могла чувствовать только она. То самое тепло способное успокоить ее даже в самые тяжелые моменты жизни. Она не знала почему, не знала, откуда ей это было известно, но почему то была готова с пеной у рта отстаивать это перед самой собой. Она это просто чувствовало. Так было и будет всегда.        И не было в этом ничего пошлого или романтичного. Они просто были парой сломанных войной детей. Их втянули в это против собственной воли, заставили стать солдатами по разные стороны баррикад. Он не был виноват в том, что неоднократно пытался ее убить. Она не была виновата в том, что пыталась убить его и вынашивала планы его смерти глубоко в сердце, чтобы он не узнал.        Они просто не могли по-другому. Они были врагами, они и есть враги сейчас!        Но кто посмеет винить двух сломленных подростков в том, что они смогли найти извращенное спокойствие в друг друге?        Она посмеет. И будет винить себя за эту слабость еще очень, очень долго. Наверное, он тоже станет проклинать себя, на чем свет стоит за проявление такой слабости. Она давно заметила, как рядом он всегда старался быть ее опорой, ее защитой. Сильным буду я, а ты просто будь собой.        Но всей сути состоявшейся драмы не могло бы существовать, если бы они могли спокойно смириться с тем, кем были сейчас. Просто парой сломанных людей нашедших утешительное тепло вдруг друге.        Она так и продолжала захлебываясь собственными слезами цепляться за его рубашку на спине что постоянно выскальзывала из рук. Он продолжал прижимать ее к себе что было силы, наматывая вьющиеся волосы на кулак и шепча слова утешения скорее самому себе, ведь ей это совсем не помогало. 

      Никакой романтики. Никакой пошлости. Просто два давно сломленных человека.