Майор Гром: Особо опасна

Утро начинается не с кофе. — Игорь! Игорь, твою мать! Майор, подъëм! — трясёт его за плечо Зайцева. — Дома не спится? — Не спится, — огрызается Игорь, садясь, хотя Ксюша ни в чëм не виновата. Он сам идиот: надо же было додуматься после суток работы поехать в бар, а потом гулять заполночь. — Не спиться, не спиться бы мне совсем. — Тебя Прокопенко вызывает. Вроде бы не увольнять на этот раз, — сообщает Зайцева, поджав губы, и добавляет как-то мягче: — Завязывал бы ты с ночными бдениями в отделе, Игорëш. — Мне сюда было ближе, чем домой, — отмахивается Гром. Смотрит внимательно, машет рукой, мол, ерунда. — Не беспокойся, Ксень. Хочешь беспокоиться — Цветкова в оборот возьми, или, я не знаю, в ПДН переведись. Зайцева морщится. — Совет свой… — ей явно хочется сказать что-то другое, но девушка сдерживается. — …при себе оставь, Гром. И жвачку возьми, дышать на Фёдора Ивановича перегаром не надо, — с этими словами она достаёт из кармана брюк упаковку «Дирола», протягивая Игорю. Тот закидывает в рот сразу две подушечки. — Спасибо, — бурчит он, поправляя мятую одежду. — Ты не в курсе, зачем я Прокопенко нужен? Ксения дëргает плечом. — Ты, как обычно, превысил должностные полномочия, действовал не по уставу, и так далее. Вот уж не знаю, где именно на этот раз, но не удивлена ни капли. Гром потирает подбородок. — Мда, ситуация… — мозг лихорадочно прокручивает каждую ситуацию, где Игорь мог бы проколоться: неужели кто-то из не слишком добровольных информаторов додумался написать заявление? Навряд ли. Заходя в кабинет полковника, Игорь, по петровским заветам, вид имеет лихой и придурковатый, несмотря на состояние, близкое к тому, чтобы заснуть, едва задница коснëтся стула. Глаза колет — не то с похмелья, не то от недосыпа, голова тяжёлая, как чугунный котелок, но Гром, вроде бы, держится. — Садись-ка, — произносит полковник. Игорь присаживается на стул, надвигая кепку на глаза, и старательно дышит в сторону. — Пил вчера, что ли? — дёргает носом Прокопенко. — Это с какой такой радости? — С трупака на Английском, — огрызается майор. — Такая радость, да под утро, красота! — Ну, что поделать, такова наша профессия, — разводит руками Фёдор Иванович. — Ты мне лучше вот что скажи: человек не в разработке, а ты на него информацию запрашиваешь, это по какому такому поводу? Вот оно. Рычков настучал, падла. Не простил он Игорю ночного визита. На Цветкова не подумаешь — он хоть и псина ещё та, но на своих не гонит. Гром молчит, словно школьник, не выучивший тему — даже не слушавший, когда её объясняли на прошлом уроке. Сказать ему нечего. — Тебе зачем понадобилась некто… — Прокопенко открывает папку, — Ольга Давидовна Волкова? Майор тяжело вздыхает. — По личному делу, — выдавливает он из себя. — Засветилась… У моего информатора. — По личному, скажите, пожалуйста, — фыркает Фëдор Иванович. — Информатору своему привет передавай, как с Галерной съехали, так ни слуху ни духу от них. И вопросы лучше бы «информатору» задавал, чем служебным положением пользоваться… Ещё раз, и рапорт писать будешь, выговор влеплю, премиальные сниму! Понял, майор? — Понял, — повесил голову Игорь. — Могу идти? — Иди. Домой иди! Выходной у тебя, чтобы отоспался с суток. Забыл, что ли? — прикрикивает полковник. — И вечером к нам загляни. Чтоб пришёл выспавшимся, а не по улицам шарился! Проверю! Гром выходит из здания управления почти счастливым. *** Игорь ковыряет вилкой рагу. Аппетита нет, что удивительно — ел он последний раз утром, перехватил шавермы по дороге домой. Сейчас стрелка часов подбирается к восьми. — И салат возьми! — строго командует тётя Лена. — А то ж тебе не порежешь зелени — так и будешь одной сухомяткой питаться! Гром покорно накладывает себе немудрëных огурцов-помидоров, но энтузиазма они вызывают ещё меньше, чем картошка с мясом. Дядя Федя тяжело вздыхает. — Жениться бы тебе, здоровый лоб, а всё пригляд нужен. Мы с Леной ещё ого-го, но всё же не вечные. Майор набивает полный рот рагу и жуёт, не желая отвечать. — Игорёк! Не надоело тебе постоянно быть одному? — отеческим тоном интересуется Прокопенко. — А зачем мне еще кто-то? Мне и так хорошо, — проглотив кусок мяса, бурчит Игорь. Вообще-то, он не один — и со стажëром Димкой, невесть зачем приставленным к нему, Гром сошёлся, и с Пчëлкиной они расстались друзьями, и, опять же, Игнат никуда не делся, а дружат они уже ого-го сколько. — Не, ты же людям не доверяешь, да, Игорëш? Я такой же был, как ты. Так же им не верил. А что, думаю, доверюсь — все равно же продадут. Правда? — полковник разводит пухлыми руками. — А потом, Игорюня, я твоего папу встретил. А потом Ленку. И вот вся жизнь, она перевернулась, понимаешь? Потому что когда ты понимаешь, что за твоей спиной стоит семья, друг, жена — у тебя столько силы появляется. Ты горы перевернешь, понимаешь? Дыхалка вторая открывается — и всё. Не отталкивай людей, Игорь. Тебе сила нужна. Ты подумай… Вот, друзья у тебя есть, Дима, Юля… А на Волкову ты зачем запрос делал, скажи честно, хотя бы мне? Игорь думает. Что тут сказать? Зачем полез? Разобраться хотел, что делать с Ольгой, кто такая, чем живëт. Почему? Тянет к ней, непонятно, почему, но как у Бустера встретились, так и не выбросить из головы. Волкова — и красивая (наверное, Гром не уверен — для женщины она вроде как слишком высокая, и мускулы… по идее, должны портить, но Игорю нравится), и язык у неё подвешенный, как надо, и не дура, и доверяет ему… Но, наверное, как-то не так выбирают спутниц жизни. Не годится ему, с его-то собачьей работой, связываться с крепко побитой жизнью бывшей воякой в юбке, у него у самого крыша давно не на месте, если ещё и у жены будет протекать, останется только вместе двинуться. Гром мотает головой. Какой жены? Они на ринге повозились пару раз, да под ручку погуляли, полбара перед тем выхлестав, а он Волкову уже в супруги записал! Вообще, Игорь думал, что в жëны он выберет этакую тёть-Лену помладше: спокойную, но с характером, домовитую и понимающую, а не клыкастую служебную овчарку в человеческом обличье. Хотя, конечно, с пониманием у Волче хорошо, эта как раз и насчёт невообразимых вывертов рабочего графика на свой счёт не примет, и шутки игоревые дурацкие её гоготать заставляют, как подростка, и если поглубже копнуть — как никто другой способна проникнуться особенностями громовского характера. Да и свой собственный характер у Ольги чем-то на тётю Лену похож, только, наверное, взрывается она, потому что моложе. А ещё говорят, что лучше нет подарочка, чем жена-татарочка, тоже, значит, хозяйственная. Наверное. С Юлькой не сложилось — хорошая просто до слëз, бойкая, пробивная, Пчëлка и есть, в любую задницу без мыла залезет, что надо, найдëт, и чистенькой вылезет, материал слепит — что ужалит, но не по нём эта девочка с айфоном. Не для него, не с этой вот службой, которая всегда будет на первом месте, не с взрывами, когда лезет невовремя — с Юленькой лучше дружить, да приглядывать, как за младшей сестрёнкой, чтобы не вляпалась в какую-нибудь совсем уж дурнопахнущую историю. Игорь думает, кусает губы. — Ну, да, ковырнул, хотя не проходит она ни по одному делу. И Юля на неё ничего не нашла — кроме того, что и так все знают. Сложный человечек, понять пытался, кто такая. Игнат точно не расколется — там дело такое, конфиденциальное. Гуляли вчера. По Невскому, по Марсову полю, по набережной, — отрывисто произносит Гром, глядя исподлобья. — Не знаю, что выйдет, то и выйдет. С женщинами не стоит загадывать на берегу, иначе выйдет, как с Юлькой. — Это правильно, — кивает Фëдор Иванович. — Как погуляли хоть? Понял чего? Игорь мнëтся, не зная, что ответить. — Дядь Федь, вроде не допрос, или давайте под протокол, да с понятыми… Ничего такого. Просто гуляли. В бар сходили какой-то, нормальный такой. По городу прошлись. Оля мне про детство рассказывала. Про родителей. Ну, оно и так известно — про отца-военного, про маму-судью. Чем-то папку напомнило: тоже… В лучшее верили. В дело своё. В людей. Вот и… — Гром машет рукой. — Мне с ней интересно. Поговорить есть о чëм. Майор намеренно не обозначает свой интерес, но так и не озвученное признание повисает в воздухе: мне она нравится. Как будто он школьник ещё и вынужден оправдываться, что завёл детдомовскую подружку-хулиганку. Драчунью и двоечницу, хотя, наверное, вряд ли двоечницу — в академию с двойками не поступишь. — Приводи знакомиться, как готов будешь, — мягко предлагает Прокопенко. Игорь шмыгает носом. — Ага. Ладно. Приведу, как график позволит. На пельмени. Только это, фарша говяжьего надо накрутить. Ольга свинину не ест. Тяжело ей. — А мы давно с говядиной делаем, Игорëнь, — словно из ниоткуда возникает тётя Лена с умопомрачительно благоухающий шарлоткой, которую ставит на стол. — Права твоя Ольга, свинина тяжела на желудок, в нашем-то возрасте… Гром улыбается. Неужто приняли его выбор? Или это так, смотрины? — Да и мать её я знал, — вдруг продолжает Фëдор Иванович. — Не то, чтобы хорошо — так, по работе пересекались… Но знаком был, даже фотографию поискать можно. Игорь изумлëнно вздëргивает брови. Хотя чему удивляться — город, он как большой чемодан, который иногда перетряхивают. — Да ладно? Тогда Олька точно не откажется! — воодушевлëнно произносит он. — Поищите, пожалуйста, ей, наверное, это важно. И тут же осекается — может, не стоит вот так? Сам Игорь первые годы после смерти отца не мог слышать всех этих «да, знал Константина… Высочайшего класса был сотрудник» — хотелось кричать, что никогда они его не знали, не знали, любит он футбол или хоккей, какие сигареты курит, что делает по вечерам, не знали его, как человека. После, когда боль поутихла, Гром, тогда ещё даже не лейтенант, научился искать в этих рассказах отцовские методы работы, привычки, которых не мог застать, узнавать что-то, что не успел рассказать папа… Но значит ли это, что Оля такая же? Значит ли это, что ей будет интересно, важно, нужно получить этот обрывочек информации? Игоря вдруг словно жаром обдаëт — с каких пор он о незнакомом практически человеке думает больше, чем о себе? И, куда важнее — с чего он взял, что вправе решать за Волкову, нужно ей это или нет? Его дело — позвонить, увидеться, рассказать, что узнал, а решение принимать ей и только ей. Отодвинув тарелку, Гром тянется за шарлоткой с хрустящей корично-сахарной корочкой. Разговор уже течёт ни о чëм: о Димкиных успехах, о Юлькиной выходке на позапрошлой неделе, когда вызволять её пришлось даже не вдвоём, а втроём — с Цветковым, плавно перетекает на то, что Зайцева обиделась на майора за длинный язык, послала Костика «в поля, а то как с Громом сговорился», в следующий раз поаккуратнее, Игорëш, женщины — создания нежные… Выходя от гостеприимной четы, Игорь задирает голову к неожиданно звëздному небу и думает: как же хорошо. Как же ему повезло с семьёй. Зима в этом году странная: в начале ноября лёг снег, ночами — заморозки, днём то подтаивает, в коричневую слякотную лужу превращая мостовые, то так и держится минус. Ветер ледяной, сырой, будто клейкий, сильный и пронизывающий. Гром ловит себя на мысли, что надо бы придумать в следующий раз что-то получше, чем шататься по проспектам и улицам — это как же нужно было хотеть провести с ним время, чтобы гулять в такую паршивую погоду? И следующая мысль — позвонить. Но, наверное, час уже поздний, Волкова либо в дороге, либо готовится ко сну. Гром достаёт из кармана старенькую Нокию и клацает по кнопкам, набирая эсэмэску: Майор Мои тут в гости пригласили, не хочешь наведаться при случае? 22:06 Ответ долго не приходит. Игорь успевает даже подняться домой и скинуть куртку, прежде чем отправляет вдогонку второе, романтично-иронично-пафосное сообщение: Майор Если уже спишь — сладких снов. Город может спать спокойно, улицы под охраной майора Грома) 22:10