Життя починається знов

Просто сегодня у меня разболелось одиночество. Но это чепуха, старые раны всегда ноют в непогоду. © Дина Рубина

Ее одиночество было однажды выбрано намеренно, отчасти, чтобы избежать потерь, отчасти — потому, что она никого не считала достойным быть рядом. Ее друзья были фальшивыми, ее кумир погибла, а больше у Нины Эйнштейн не было никого, кроме ее самой и ее работы, ее увлечения, ее предназначения — науки. Она полностью пошла в дедушку, унаследовала его интеллект и могла со временем превзойти его, уже в столь юном возрасте сумев изобрести техники, которые одобрил один из лучших ученых Британии. Но никакие найтмеры и технологии не могли заменить людей, и даже если бы Нина изобрела искусственный интеллект, все равно это было бы не то. Совершенно не то. Металл и пластик — холодные, цифры — бездушные, а Нине всего двадцать лет, и ей рано решать что-то на всю жизнь. Кто знает, что с ней будет в тридцать? В сорок?! Вдруг тогда Нина передумает? Вечера дома стали тяготить леди Эйнштейн — в компании одного мерцающего монитора компьютера и экрана телевизора она скучала, несмотря на бесконечный простор всемирной паутины. Общение в чатах тоже не нравилось Нине — в основном там сидели люди, желающие не поговорить, а увидеть эротические фото или заняться виртуальным сексом. Нина не настолько отчаялась, чтобы заниматься подобным, а ее вдохновленные рассказы о найтмерах, исследованиях, новых догадках и гипотезах никто не хотел слушать. Нине было невыносимо одиноко. В таких случаях иногда заводят животных, с но животные требуют постоянного ухода, а не только по вечерам. Собак Нина не любила, на кошачий эпидермис у нее была аллергия, а грызуны, рептилии и рыбки не вдохновляли. Да и что толку от животного? С ним же нельзя поговорить. Точнее, можно, но оно не ответит, а если ответит, то это уже повод задуматься и заволноваться.

***

Этим вечером одиночество Нины разболелось особенно сильно. Она не смогла больше бездумно листать сайты — набросила куртку, чтобы не замерзнуть сентябрьским вечером, и вышла на улицу, медленно шагая по тротуару. После Реквиема по Зеро многое изменилось. Нанналли ви Британия уравняла в правах всех — и граждан Британии, и жителей секторов, многие секторы получили независимость, и Нина больше не считала, что это неправильно. Она не испытывала ненависти к японцам, она боялась их, а теперь бояться не было смысла, и страх свой Нина переросла, поэтому спокойно проходила мимо встречных бывших одиннадцатых. Куда она шла, леди Эйнштейн не знала — ей было некуда пойти, кроме как на работу или на кладбище к могиле Юфемии, но ни туда, ни туда Нине не хотелось. Она решила купить кофе, чтобы согреться и гулять с большим комфортом. Подошла к киоску, с привычным высокомерием обратилась к продавцу с заказом американо, получив стаканчик и заплатив, отвернулась, чтобы пойти дальше, но вдруг наткнулась на кого-то, кто оказался сзади, и от неожиданности выронила стакан. Поводов для злости у Нины оказалось куда больше одного — она увидела Куруруги Сузаку. Он больше не скрывал личность Зеро, Нанналли каким-то хитрым политическим ходом оправдала его действия и объяснила его выживание, оказавшись истинной сестрой Лелуша, и максимум, что скрыл новоиспеченный рыцарь Сотой императрицы — глаза за темными очками. Нине хватило ума не вскрикивать его имя на всю улицу. Нине всегда хватало ума — иногда даже чересчур. — Ты что творишь? — чудом леди Эйнштейн удержалась и не добавила никакого оскорбления. Их все еще слышал уличный торговец. — Прости, — Сузаку был удивлен не меньше Нины. Он знал, что леди Эйнштейн осталась в столице и работает с Ллойдом, но не сталкивался с ней больше — после коронации Нанналли Куруруги редко пилотировал Ланселота, чаще будучи рядом с юной императрицей. Пилотов хватало и без него, Ланселот — на крайний случай. И ладно бы Сузаку встретил Нину в лаборатории или на полигоне, но в городе? Еще и умудрился разлить ее кофе, не ожидая, что девушка повернется. — Обращайся ко мне, как подобает, — прошипела Нина. Она изменилась до неузнаваемости. Сузаку помнил ее тихой застенчивой девочкой из студсовета, которая обычно сидела в углу и работала за компьютером, а Куруруги старательно избегала, потом — помнил ее спутницей Шнайзеля на балу, теряющей разум при виде Зеро и отчаянно плачущей. Но эта Нина, что стояла перед ним сейчас, была совсем другой. Она больше не носила очки, то ли сделав коррекцию зрения, то ли используя линзы, и он впервые видел ее глаза, не скрытые стеклами. Она не плела ни детские косички, ни пучок на затылке — распустила волосы длиной чуть ниже плеч. Но не это было главным — Нина стала держаться совершенно иначе. Ни капли неуверенности и былой стеснительности, наоборот — гордое высокомерие, пронзительный взгляд свысока (хотя она доходила ростом Сузаку до плеча) и осанка истинной леди. Действительно. Как он мог забыть? Нина не просто британка, Нина — аристократка. Ее родители были простолюдинами, но Шнайзель лично даровал внучке Эйнштейна титул графини. — Простите, миледи, — поклонился Сузаку. Нина криво усмехнулась и распорядилась: — Купи мне другой кофе. Куруруги хотел сказать, что вообще-то в Британии отныне равенство, и приказывать ему Нина права не имеет, но вновь вспомнил про ее титул графини, и, сцепив зубы, заплатил за новую порцию американо. Не то чтобы ему было жаль денег или он не хотел угостить девушку, а как солдат, Сузаку привык выполнять приказы, но в случае Нины… она вела себя чересчур заносчиво. И ей он ничем, абсолютно ничем не был обязан. И ни в чем перед ней не был виноват — что странно, Сузаку привык чувствовать вину перед всеми, сначала после убийства отца, что сказалось на его психике, потом — после смерти Юфи, которую он должен был защищать и не смог, потом — после Реквиема Зеро, хотя Лелуш сам так решил, но смотреть Нанналли в глаза Сузаку долго не мог, помня ее отчаянные рыдания. Нина же но в чем не могла обвинить Куруруги, кроме его происхождения. Сузаку никогда не стыдился того, что он японец. Он гордился этим и искренне любил свою страну. Взяв протянутый парнем кофе, Нина не сказала «спасибо», лишь небрежно кивнула. Но, когда Сузаку пошел дальше, леди Эйнштейн зашагала рядом с ним. Он хотя бы был ей знаком. Раздражал — но был знаком. Сузаку не понял, почему Нина решила пойти следом, но после пары минут молчания решил, что игнорировать девушку невежливо, и не нашел ничего лучше, кроме как сказать: — Хорошая погода. Погода вправду была хорошей. Осенняя прохлада уже ощущалась, но ветер затих, закат алел в небесах рыжими отблесками, и небо оставалось ясным. Некоторые листья начали менять цвет на золотистый, и в воздухе явно чувствовался непередаваемый запах осени. — Ага, — кивнула Нина. — Хорошая. Как бы ей ни было одиноко, с Сузаку она заговорить не могла — не могла себя заставить. Неприязнь к японцам прошла, но к нему лично — нет, Нина не могла простить Куруруги смерть Юфемии, да и просто… он ее раздражал. Почему-то с первого взгляда раздражал. Выскочка, все привилегии получивший только за счёт того, что его любила ее высочество и того, что он оказался идеальной деталью Ланселота. Сомнительные, по мнению Нины, достижения. Сузаку был сыном премьер-министра и кузеном главы дома Киото, но это тоже были не его личные достижения. — Как там Нанналли? — наконец спросила Нина. — То есть, ее величество императрица. Она любила Нанналли. Ее невозможно было не любить, эту милую светлую девочку, беспомощную физически, но безумно сильную духовно. Нина не представляла себе Нанналли в роли императрицы, и все же та успешно справлялась уже не один год. — Хорошо, — невольно улыбнулся Сузаку. — Она держится. Я не встречал человека сильнее, чем ее величество. Нина кивнула. — А ты как? — спросил Куруруги. — То есть, простите, как вы? — Работаю, — туманно ответила Нина. — Ничего особенного. Тебе не понять, — не сдержалась она от шпильки. — Объясните, может, пойму, — предложил Сузаку, проигнорировав выпад. Нина удивилась — он даже не огрызнулся. Ну что ж, сам нарвался, сам виноват… Следующий час они бесцельно ходили по улицам, и Нина увлеченно рассказывала про свои исследования, наработки и новый найтмер, созданный по полностью другой технологии, не так, как Ланселот и Гавейн. — Это будет не просто оружие! — глаза Нины блестели. — Новое слово в робототехнике! Мой Мерлин сможет полететь в космос! Пора осваивать новые горизонты, ты так не думаешь? — вопрос был чисто риторическим. — Только нужен пилот, и это моя проблема, — она вздохнула. — Здесь те же сложности, что и с Ланселотом. Нужна идеальная совместимость. — А если… я? — не подумав, выпалил Сузаку. Нина смерила его оценивающим взглядом. — Теоретически… Ты был хорошей деталью Ланселота, и я не могу отрицать, что ты не подойдешь Мерлину. Но ты же понимаешь, что это займет время? Или ты не нужен ее величеству? Сузаку не сказал бы вслух, что не нужен, но ощущал, что так и есть — взрослеющая Нанналли все сильнее отдалялась от него, и, хотя знала о Реквиеме Зеро все, и понимала тоже все — окончательно простить Куруруги за убийство брата она не могла, и гораздо больше доверяла Каллен, Джино, Джеремии и Ане. Сузаку во дворце был чужим — как и везде, а еще, несмотря на его отчаянное желание мира, он не умел жить без войны. Кроме войны, Куруруги ничего пока что не успел, ничего, кроме войны, не знал, умел только сражаться, а сейчас сражаться было не с кем. А так хоть будет, чем заняться. И не придется мучиться виной под взглядом глаз Нанналли, одинаково похожих на глаза Лелуша и Юфемии. Куруруги был уверен — Сотая Императрица легко разрешит ему отлучиться (может, даже с радостью). — Я поговорю с ее величеством. На небесах зажглись первые звезды. Нина посмотрела вверх. — Видишь? — она показала на два огонька, сияющих рядом. — Возможно, этих звезд уже не существует. Их свет доходит до земли за миллиарды световых лет. Возможно, они давно уже взорвались и погибли, а мы любуемся ими, и для нас они, как живые. Сузаку поежился. Он никогда особо не любил астрономию, и, кое-как закончив школу с перерывами на армию, запомнил только самые важные науки и азы менее необходимых. — То есть, мертвые буквально смотрят на нас с небес? — спросил он. — Выходит, да, — Нина пожала плечами. Ей вдруг тоже стало не по себе. Одной из наблюдающих за ней звезд будто бы была Юфемия, и она была уверена, что Куруруги тоже подумал о принцессе. Вот, что у них есть общее. Общее горе, общая утрата, общий ангел, так или иначе изменивший их судьбы и защитивший каждого по-своему. Юфи многое сделала и для Сузаку, и для Нины. Именно благодаря принцессе они стали теми, кто они есть. — А еще говорят, что звезды — это души людей, — продолжил Куруруги, не зная, зачем бередит чужую и свою рану. Но… с кем ему еще поговорить о Юфемии? Больше никто ее не знал так близко, а с теми, кто знал, вспоминать Юфи было слишком больно. — Ее душа стала бы самой яркой звездой, — уверенно произнесла Нина, угадав мысли Сузаку. — Ее душа могла бы стать солнцем, — сказал Куруруги. — Возможно, не в нашей галактике… — Возможно, — кивнула леди Эйнштейн, теперь уже сухо — она вспомнила, что именно Сузаку не защитил Юфемию. — А твоя душа стала бы максимум метеоритом. Промелькнуть и погаснуть, и заодно разрушить другую планету на своем пути. — А ваша душа стала бы спутником, — не выдержал и парировал Куруруги. — Как Луна, что лишь отражает свет Солнца. Нина хмыкнула. Она смогла оценить ответный выпад. — О Луне сочиняют стихи, песни и легенды едва ли не больше, чем о Солнце, — проговорила она. — Кто пишет о метеоритах? Метеориты даже свет ничей не отражают. Сузаку вздохнул и сдался. Переспорить Нину на почве чего-то хотя бы немного научного было невозможно — у нее нашелся бы ответ на все. С гениями лучше в дискуссию не вступать, это парень уяснил еще после общения с Ллойдом, но Ллойду он мог хотя бы врезать в качестве последнего аргумента, а бить безоружных женщин — худшее, что может сделать мужчина. — Ты ненавидишь меня? — спросил он Нину. — Да, — честно ответила она. — Ненавижу. И не смей забывать, с кем ты разговариваешь. Чертова графиня. — Простите, — выдавил Сузаку. — И все же вы будете работать со мной, если я подойду вам? — Я профессионал, — усмехнулась Нина. — Для меня главное — работа. Все личные отношения остаются вне. Они помолчали, продолжая идти рядом. Сумерки сгущались, окна домов начали загораться теплым светом, а воздух похолодал. Порыв ветра слегка развеял отросшие кудри Нины. — Проводить тебя… то есть, вас… домой? — сбивчиво спросил Сузаку. Он никак не мог привыкнуть обращаться к Нине подобающе ее титулу. Нина хотела сказать «обойдусь», но передумала. Ее одиночество все еще болело, а в компании Куруруги становилось хоть немного, но легче. — Проводи. А завтра приходи в центр исследований, — ответила она. — И больше никогда не забывай, кто я теперь, ясно? Куруруги учтиво поклонился. — Да, миледи.