Happy death day

– Ты уверен? – Хотел бы верить, что мне это приснилось, но… В палате повисает тишина. Минхо и Сынмин не смотрят друг на друга. Вместо этого оба буравят взглядами одеяло, которым укрыт Ли, и трубки с прозрачной жидкостью, растянувшиеся на краю койки и убегающие вверх к подвешенному медицинскому мешочку. Сынмин уже не уверен, что было правильным решением удрать из своей палаты, когда обнаружил эти две довольные мордашки, нежащиеся в объятиях друг друга. Ему пришлось вернуться сюда, к Минхо, поскольку иначе он был бы вынужден бесцельно шататься по коридорам, отсчитывая десять минут, которые пообещал дать двум голубкам. С Минхо спокойнее и уютнее, как ему казалось до тех пор, пока его нога не переступила порог. Когда он уходил после своего визита, Минхо был вполне себе весел и от агрессии не осталось и следа, хотя обычно боль в плече раздражала его настолько сильно, что он готов был шипеть на каждого, кроме Джисона. Сегодня же присутствие Сынмина его будто бы даже радовало. Но вернувшись сейчас, Сынмин обнаружил Минхо совсем растерянным, побледневшим и, кажется, паникующим. Он добрую минуту пытался выбить из парня ответ, не стало ли ему хуже, а когда узнал, в чем дело, резко захотелось стереть себе память. Потому что это дерьмо надо либо расхлебывать, либо смириться с ним. И от обоих вариантов у Сынмина начинает болезненно сдавливать виски. – И когда? – Завтра. По крайней мере, я слышал от персонала, что идут последние этапы подготовки. Минхо тянется к тумбе, где лежит его телефон. Морщится болезненно, сумев все же взять практически бесполезный агрегат, поскольку интернет в нем настолько хреново работает из-за заглушек, что кроме мессенджеров ничем и не воспользуешься. Он заходит в приложение, проверяет чат с Чаном, но ожидаемо никаких новостей нет. С тех пор, как лидер был в сети в последний раз, прошло слишком много времени, чтобы надеяться, будто случится чудо и он вдруг объявится. Либо потерял телефон, либо сеть во всем городе обрубили окончательно, либо он уже давно… Нет, о самом плохом думать не хочется, пускай мысли и сами пытаются пробраться под кожу и обосноваться там, медленно разгоняя тревожное беспокойство по всем нервным окончаниям. Прокручивая в руках мобильный, Минхо все же нажимает кнопку вызова. Раньше он не решался этого делать, остерегаясь, что может вызвать проблемы, если вдруг сеть пропустит сигнал и у Чана на всю округу зазвучит что-нибудь особо громкое и привлекающее лишнее внимание. Чан, конечно, говорил, что зомби на него никак не реагируют, но ведь все могло поменяться за эти дни. А теперь выбора нет – хуже своим звонком уже не сделать. Поднеся трубку к уху, Минхо без особой надежды слушает тишину, а затем вдруг начинают звучать гудки. Сигнал прошел, связь есть. Он чувствует, как волнение пробегается по всему телу. Щелчок. Минхо замирает, забыв, как дышать, выпрямляется и боится шевельнуться, чтобы не спугнуть удачу. Ловит на себе вопросительный взгляд Сынмина, и только тогда отнимает трубку и включает громкую связь. – Чан? – осторожно зовет Минхо. В ответ слышно только треск помех. – Эй, ты слышишь? Треск становится громче. Слышится отдаленное рычание, стремительно приближающееся с каждой секундой. В какой-то момент кажется, будто мобильный на том конце терзают зубы дикого зверя – он рычит, шипит, скрежет стоит такой, что режет слух. Сквозь этот шум пробивается голос, звучащий очень отдаленно и напоминающий речи диктора по радио, только слов разобрать не получается. Еще немного они слушают этот набор звуков, пытаются дозваться Чана, а затем все резко обрывается. Минхо пару раз пытается снова дозвониться, но гудков больше нет. Он поднимает тяжелый взгляд на Сынмина. – Если бы на него напали, мы бы услышали его голос, – отвечает на немой вопрос младший как можно спокойнее, а самого изнутри бьет мелкая дрожь. Мысли в голову лезут только самые плохие, озвучить их – все равно что признаться себе в чем-то непоправимом. Ему совершенно не хочется думать о том, что прямо в эту секунду десяток мертвецов терзает плоть его друга. Не хочется, но мысли эти все равно назойливо лезут в голову, во всех подробностях проматывая эту пленку несуществующего – как он надеется – фильма ужасов. – Возможно, его вообще уже нет в городе, – неуверенно предполагает Минхо, соглашаясь с Сынмином. Он прекрасно знает: улизнуть из города после того, как его оцепили отряды военных, просто невозможно, и все же куда приятнее тешить себя мыслью о лучшем исходе. Если сдаться собственным мрачным демонам, нашептывающим о том, что все давно кончено, обратного пути уже не будет. – Парням нельзя говорить об этом. Сынмин хочет возразить, потому что такие серьезные секреты друг от друга не доведут ни до чего хорошего. Но с другой стороны, что они могут сделать? Они не какие-то супергерои, даже в армии еще не служили, чтобы иметь хотя бы базовые навыки для каких-то похожих ситуаций. Их мнение никто и слушать не станет, а импульсивность сыграет с ними плохую шутку и поставит под удар вообще всех, кто остался. И такое бессилие кажется чертовски несправедливым. – О чем говорите? – Голос Хана заставляет обоих вздрогнуть. – Так и знал, что секретничаете тут. Вместе с Хёнджином он протискивается в палату. Оба все еще выглядят слегка помятыми, потому Минхо несложно догадаться, из-за чего Сынмин вернулся сюда. Он мог бы осудить такое поведение парней в этот тяжелый для всех период, но прекрасно понимает, что это их способ справляться со стрессом. Они есть друг у друга и если они могут делиться тем теплом, которое судьба отобрала у них всех вместе с утратой близких, то почему должны отказывать себе в этом? Будь его плечо в порядке, он бы наверняка и сам проявлял больше тепла по отношению к Сынмину. По крайней мере, ему бы хотелось иметь возможность совсем немного отвлечься от пожирающих мыслей. В больнице вообще сложно с поддержанием позитивного настроя. Стены пропитаны чужой болью и страданиями, даже несмотря на то, что сейчас здесь большинство людей полностью здоровы и вынуждены жить в палатах, словно в пансионате, поскольку правительство так и не дает разрешение покинуть карантинную зону. Даже подумать страшно, сколько времени пройдет, прежде чем ученые убедятся, что те, кто не был заражен напрямую в городе, могут возвращаться домой. Впрочем... к чему им теперь возвращаться? Конечно, у них есть семьи, и Минхо ужасно хочется своими глазами увидеть, что с его родными все в порядке, а любимые Суни, Дуни и Дори по-прежнему ждут его в своих мягких лежанках. Его уверили, что за пределами этого адского места по всей стране ничего подобного не происходит, но верить на слово не в его правилах, даже если эти слова немного успокоили и помогли спокойно выдохнуть. Что до карьеры, то об этом даже вспоминать больно. Группы больше нет и никогда не будет, а продолжать дальше идти этим путем самостоятельно или даже в составе оставшихся четырех человек кажется ему чем-то преступным. Чан бы наверняка уверил его в обратном, поскольку продолжать их общее дело означает хранить память о погибших, но Минхо должен признаться хотя бы самому себе: он не сможет. Боль, разрывающая сердце на части, поутихнет со временем, но никогда не будет забыта, а выходить на сцену и смотреть в глаза стэй все равно что признаться в собственном бессилии. Будто именно он виноват в произошедшем. Будто именно он не смог спасти их всех. – Как-то неловко. – Что?.. – Минхо поднимает взгляд, когда голос Хана выдергивает его из раздумий. – Вы так притихли, что я всерьез начинаю беспокоиться, – поясняет Хан. Он пытается звучать непринужденно, старается показать, что шутить, но в его жестах чувствуется легкая нервозность. – Ты себя плохо чувствуешь? Может, врача позвать? – Меня просто тошнит от этого места, но лекарства от такой болезни еще не придумали, – ухмыляется Минхо, возвращая себе привычную едкость. – Ладно, этот пациент скорее в порядке, чем болен, – говорит Хёнджин с заметным облегчением. Он знает, что фраза эта должна звучать иначе, но теперь говорить «скорее жив, чем мертв» у него язык не поворачивается. Теперь любая шутка, каким-либо образом связанная со смертью, пугает его. – Но вы все равно какие-то кислые. Так о чем говорили? Минхо закусывает щеку изнутри, обдумывая, какая ложь прозвучит более правдоподобно. Сынмин его опережает: – Мы пытались дозвониться до Чана. Хан каменеет и кровь тут же отливает от лица, делая его совсем бледным. Он задерживает дыхание, не зная, что ему хочется больше: услышать горькую правду или продолжать оставаться в неведении. Заметив это, Хёнджин берет его ладонь в свои руки и легонько сжимает. – Сигнал не проходит, – качает головой Сынмин и переводит взгляд на мобильный. Хочется посмотреть в сторону, чтобы не стыдится той полуправды, которую приходится говорить, но он знает, что так он может выдать себя с потрохами. – Сначала слышали пару гудков, а потом все оборвалось. Минхо незаметно выдыхает. Он уж было решил, что сейчас Сынмин расскажет парням все и тогда их придется связать, чтобы удержать от необдуманных действий. – Может, он сам сбросил? Ну, чтобы внимание к себе не привлекать, – тараторит Хан, нервно перебирая пальцы Хёнджина. – Что если... – Мне кажется, там просто обрубили связь, – прерывает его Сынмин, желая поскорее соскочить с этой темы. Он кивает на телефон, как бы говоря тем самым, что Джисон может сам проверить, если не верит. Вместо того, чтобы взять мобильный Минхо, Хан мягко отнимает свою руку из хватки Хёнджина, достает свой собственный телефон и дрожащими пальцами тычет в экран, набирая номер Чана. На какое-то мгновение Минхо кажется, что вот-вот пойдут гудки и они снова услышат устрашающее рычание на том конце, даже морально пытается подготовить себя к тому, что Хана придется налету ловить и убеждать в том, в чем невозможно убедить даже самого себя – в том, что на самом деле все в порядке. Но телефон молчит, лишь издает короткий щелчок, оповещая о том, что попытка дозвониться не увенчалась успехом. Джисон расстроен, по нему это сразу видно, скрывать такие вещи он не умеет. Волнение сменяется грустью, читаемой на его лице слишком хорошо, чтобы суметь проигнорировать. Минхо понимает его, очень хорошо понимает, потому что Чан давно стал неотъемлемой частью его жизни, точно так же, как стали Чанбин, Феликс и Чонин. Ему страшно позволять потаенным мыслям брать верх и уже хоронить Чана вместе с остальными, но где-то в глубине души он осознает, что надеяться глупо. Это лишь ударит сильнее, когда выяснится, что все надежды на лучшее оказались напрасны. Такая боль гораздо хуже пули, пробившей его плечо. Плоть имеет свойство вылечиваться в той или иной степени, а с душой такие фокусы не пройдут. – Из-за вас, паразитов, здесь стало слишком душно, – говорит Минхо, почти остервенело выдергивая трубку из катетера на сгибе локтя, отчего у младших несколько заторможено округляются глаза. – Пошли прогуляемся. Он отбрасывает одеяло и ставит ноги на пол, нащупывая ступнями тапочки. В больничной робе он согласился походить только первые дни после операции, когда рана периодически продолжала кровоточить и новую одежду пачкать не было никакого желания, но сейчас он одет по-домашнему уютно. От старой одежды пришлось избавиться – ни дыра от пули, ни пропитанная кровью ткань не оставили выбора. Остальные тоже все выбросили примерно по той же причине, а еще и потому, что эта одежда постоянно лишний раз напоминала обо всем произошедшем. В больнице им предоставили повседневную одежду из магазина неподалеку: самих за покупками не выпустили, просто притащили то, что они попросили без особого фанатизма – по паре футболок, кофт, штанов и белья на смену. – Ты уверен, что вот так просто можно выдергивать капельницу? – Сынмин с сомнением косится на болтающуюся тонкую трубочку, из которой медленно капает раствор. Его внутренний перфекционист не выдерживает, поэтому он поднимается со своего места и аккуратно вешает трубку на стойку с капельницей. – Я все равно уже на процентов пятьдесят состою из этой жижи, – ворчит Минхо и морщится, пытаясь накинуть на себя кофту на крупных пуговицах так, чтобы не нужно было слишком сильно шевелить плечом. Сынмин уже даже не спрашивает ничего, просто делает шаг ближе, помогает просунуть руку в рукав и осторожно натягивает его. Джисон с Хёнджином переглядываются хитро, но вслух ничего не говорят. Территория больницы достаточно большая, чтобы можно было спокойно гулять и не волноваться о том, что обязательно с кем-нибудь пересечешься. Да и, по правде говоря, из зараженного города удалось вытащить не так уж много людей, здание заполнено, но места всем хватает сполна. Одно крыло отведено под нужды ученых, туда никого из спасенных не пускают во избежание утечки вируса, с которым приходится иметь дело для поиска варианта если не лечения, то хотя бы полного уничтожения. Если не знать, что находишься буквально в заложниках обстоятельств, то территория больницы кажется даже вполне уютной: на улице тепло, светит солнце, вокруг куча деревьев, высаженных вдоль дорожек, вьющимися змеями среди аккуратно постриженного газона. Даже есть небольшой фонтан, установленный посередине перед зданием. И всюду разбросаны скамейки, где пациенты всегда могут посидеть, наслаждаясь природой, или поболтать с родственниками и друзьями, которые пришли их навестить. В эту картину не вписываются только натянутые по периметру сетки с колючей проволокой и расставленные для охраны территории военные – меры предосторожности, которые не только призваны не пропускать зомби внутрь в случае, если им удастся дойти сюда, но и не выпускать никого за пределы карантинной зоны, если вдруг кто-то из спасенных решит удрать. Они идут неспешно, времени у них все равно навалом. Так всегда кажется, когда в воздухе витает неопределенность и приходится зависать в пустоте, гадая, сколько еще может продлиться это состояние. Хан осторожно поглядывает по сторонам, прикидывая, сколько военных стоит на охране, и выискивая слабые места в импровизированном заборе. Их, конечно, навалом, если ты разумное существо и знаешь, как обойти военных, поскольку перелезть через забор в целом не сильно большая проблема, ровно как и сделать дыру в нем, хотя это совсем уж крайний вариант, потому как никаких кусачек в его распоряжении нет, да и оставлять дыру равносильно тому, чтобы подвергать всех опасности извне. Никто здесь не должен пострадать от принятых упрямыми мальчишками решений. Разговор не вяжется, но молчание не кажется неловким или давящим. Им всем слишком комфортно друг с другом, чтобы заботиться о необходимости болтать без умолку. Все мысли в любом случае так или иначе сходятся: каждый думает о том, что ждет их дальше, но кроме этого у каждого есть и то, чего не разглядеть другим. Сердце Минхо тяготеет от того, что приходится скрывать случайно услышанную правду. Сынмин не находит себе места из-за бессилия в этой ситуации. Хёнджин беспокоится о том, как бы Хан не сбежал геройствовать в одиночку, как уже однажды сделал. А Хан старательно просчитывает будущие ходы, какие придется предпринять, чтобы провернуть побег. И еще Хану больно и страшно. Больно от осознания, что он, возможно, больше никогда не увидит Минхо и Сынмина. Страшно, потому что подвергает опасности Хёнджина. Он мог бы попытаться удрать один, но на самом деле понимает, что не сможет сделать и шаг за порог безопасности, если будет понимать, что дороги назад может и не быть, а вперед придется пробиваться самому. Он ведь совсем не тот смельчак, каким выступил, когда в той злосчастной подворотне выскочил на дорогу и побежал, что есть сил, лишь бы отвлечь на себя целую толпу мертвецов. Этот поступок – исключение из правил, нечто иррациональное, случившееся под влиянием момента и благодаря ударившему в голову адреналину. Джисон не хочет – не может – бросать Чана и продолжать делать вид, что когда-нибудь тот сам вернется. Он знает Чана, этот парень никогда не приблизится к ним, чтобы не подвергать опасности, пока не будет на все сто процентов уверен, что не представляет ни для кого угрозы. Даже когда они все вместе пытались выжить в том проклятом месте, старший держался подальше, насколько это было возможно. Джисон не хочет бросать Чана, но одному за ним идти ему не хватит духу, сколько бы он сам себя ни убеждал в серьезности собственных намерений. Хёнджин нужен ему. Но он ведь никогда себя не простит, если потеряет Хвана. Остаться здесь, в безопасности, и наверняка выжить обоим, или же рвануть вслед за призрачной надеждой отыскать Чана и погибнуть вместе – казалось бы, выбор очевиден. Не факт, что они далеко продвинутся в своих поисках, когда толпы озверевших и голодных монстров преследуют по пятам. И совсем не факт, что Чан все еще сохранил свою человечность. Шансы погибнуть восемьдесят к двадцати. И все же… двадцать – разве это так мало?.. – Знаете, чего тут не хватает? – разрывает тишину Хёнджин, задумчиво глядя вдаль и слегка щурясь от солнца. – Нормального айс американо. – И чего-то максимально мучного, да? – добавляет Сынмин, вызывая этим улыбки. Все знают, что Хёнджин буквально зависим от кофе и мучного, и иногда эти пристрастия заставляют не на шутку беспокоиться о его здоровье, потому что складывается впечатление, что больше он ничем другим не питается. Но будь это правда, Хан бы давным-давно сам привязал его к стулу и с ложечки кормил чем-нибудь полезным, но не менее вкусным. – И аниме, – подхватывает Джисон, страдальчески возводя глаза к небу. – Боги, дайте мне нормальный интернет, у меня уже ломка. – Приходи вечером, посмотрим, что у меня есть, – пожимает плечами Минхо. – Я сохранял себе что-то на телефон на время перелетов, но так и не посмотрел. Хан закусывает губу и бросает беглый взгляд на Хёнджина. Знал бы Минхо, как ему хотелось бы согласиться и провести полночи за просмотром аниме, как прежде. И он даже начинает размышлять над тем, что один день ничего не сделает, они могут отправиться на поиски и завтра ночью, а время до этого использовать на то, чтобы как следует попрощаться, но Хван его опережает. – Прости, но я хотел украсть сегодня Хани, – признается он так, будто это правда. Впрочем, отчасти так и есть. – Мне пришла в голову идея, которую хочу нарисовать, и мне нужна моя модель. Джисон удивленно приподнимает брови. Он не помнит, чтобы Хёнджин когда-либо рисовал его, но никого, кажется, эта несостыковка не смущает. Минхо только понимающе кивает – он ведь сам послал Хана поговорить с Хёнджином, и если это действительно принесло плоды, то остается только порадоваться. Втянув поглубже свежий воздух, Минхо резко останавливается и усаживается прямо на траву возле тропинки, а затем тут же откидывается на спину. Знает, что вставать потом будет весьма болезненно и трудно без чужой помощи, но все равно довольно растягивается на траве, как кот, нежащийся под лучами солнца. Остальные успевают сделать еще шаг-два, когда с заминкой замечают потерю одного бойца. Сначала обеспокоенно наблюдают за Минхо, но быстро понимают, что Ли просто захотелось сделать то, что он сделал, не более. К его спонтанному поведению уже давно можно было привыкнуть, а все равно каждый раз удивляешься, откуда берутся у него в голове такие мысли, которые он не стесняется сразу же воплощать в жизнь. Все трое усаживаются рядом, пока Минхо, немного прикрывая глаза ладонью, изучает облака, лениво плывущие по небу. В природе все по-прежнему, будто и не произошло никакой катастрофы. Удивительно, какими ничтожно маленькими люди кажутся в масштабах даже одного города. Сотни людей оказались уничтожены обстоятельствами, природа будто просто чихнула, изгоняя из себя заразу, и продолжила существовать, как ни в чем не бывало. И перед стихией все равны, точно так же, как равны и перед смертью. Множество раз было доказано, что ни деньги, ни слава не спасут тебя от неизбежного. – Вон то облако похоже на тебя, Хани, – констатирует Минхо, указывая пальцем в небо. По голубому небосводу действительно плывут массивные облака всевозможных форм, и при желании можно разглядеть в них какие угодно фигуры. – Где? – оживляется Джисон, задирая голову. – Да вот же. Щечки, ушки. Кажется, в лапках даже есть орешек. Джисон кривится, возвращая взгляд к Минхо. – Нет там никакой квокки, у тебя слишком бурное воображение. – Квокки нет. А Хан Джисон есть, – серьезно выдает Минхо, но в глазах его пляшут задорные огоньки. – А вон там… Он резко замолкает, и глаза его широко распахиваются, провожая взглядом пролетевший над ними самолет. Звуки двигателей долетают до них с опозданием, и Минхо резко подскакивает с земли, стонет от прострелившей плечо боли, но все равно делает несколько шагов вперед, словно так ему удастся догнать махину, движущуюся на невероятной скорости. – Ты чего? – обеспокоенно спрашивает Хёнджин, поднимаясь следом. – Самолет же просто. – Нет, – шепчет Минхо, потому что уверен: это не просто какой-то самолет. Это тот самый самолет, о котором вполголоса переговаривался персонал больницы, думая, что их разговор останется никем не услышанным. Глядя на побледневшее лицо Ли, чей взгляд все еще буравит белую полоску в небе, Сынмин тоже все понимает. Он только встает рядом и сжимает здоровое плечо Минхо пальцами – то ли в знак молчаливой поддержки, то ли чтобы самому удержаться на ногах. – Да в чем дело? – раздраженно спрашивает Хан, пытаясь разглядеть в небе то, что этих двоих так сильно обеспокоило. Где-то вдалеке мелькает вспышка света, которую на удивление хорошо видно даже в столь солнечный день. А после – отдаленный, но весьма различимый грохот, от которого земля под ногами буквально сотрясается, отдаваясь тревожными импульсами по телу. – Зачистка, – хрипло произносит Минхо. Теперь уже скрывать нечего. Глаза начинает щипать от подступающих слез, когда он буквально кожей ощущает, как Джисон медленно поворачивает к нему голову и смотрит не верящим услышанному взглядом. – Они уничтожили Хёсан.