Ким Докча и тайны секса

      Курительная трубка вращается кругом между костляво-белых пальцев, так и норовя упасть на роскошные постели. Молодой господин Ким скучающе смотрит в пустоту, под нос напевая незамысловатую мелодию «Песнь завывающих ветров», привезённую из не особо далёких китайских краев.       На недавнем приеме услышав ее впервые, молодой господин Ким отвлёкся от светского разговора со своим сверстником, упиваясь звучанием прекрасной трели флейты и голоса певицы, что был похож на смех иволги. Внешность молодой девы была более изысканная, чем ее песнь: нежность и целомудренность обволакивали плавными волнами ее натуру. Засмотревшись на известную певицу-странницу, Ю Сану, которая путешествует каждые шесть месяцев по иностранным землям, собирая в себя культуру чужеземную и их историю, молодой господин Ким несвойственно ему, как прослывшему в кругах простолюдинов и слуг дамскому угоднику-повесе, отвернулся и продолжил вести диалог с другим молодым господином так, будто не отвлекался на несколькими минутами ранее на искусство.       Сейчас, убаюкивая «Песнью завывающих ветров» очередную хорошенькую наложницу, лежащую в одних нижних одеждах рядом с ним, молодой господин Ким не может понять своих изменений. Существуя жизнью первого сына придворного чиновника, Ким Докча никогда ни в чем себе не отказывал, особенно когда дело касалось прекрасных молодых дев. Его всегда притягивало к их мягким, иногда резким чертам лица, к пышным или не очень формам. Парфюм, что использовали девушки, ласкал его нюх, а невесомые прикосновения бархатных подушечек пальцев под тихий смех, спрятанный за рукавом ханбока или шелком веера, вызывал мурашки. Так получилось, что первый молодой господин Ким уродился с красивым лицом и высокого роста, так что заполучить себе новую понравившуюся юную деву в наложницы никогда не составляло особого труда. Справедливости ради, Ким Докча всегда хорошо обращается со своими женщинами, поэтому в его огромном цветочном гареме жизнь протекает благополучно и приятно. Благоухающие наложницы радуют его глаз одним своим присутствием, а тело ночным прислуживанием. Однако все прелести жизни молодого господина перестали быть таковыми. Теперь Ким Докча не видит в этом чего-то будоражащего кровь — вся его жизнь в один миг стала скучной. Распускать гарем желания нет: он все ещё любит своих женщин, поэтому не может одним словом испортить их будущее и жизни. Молодой господин Ким глубоко задумывается. Его давно сместили со статуса наследника, отдав всю ответственность за их семейные владения второму сыну. Так как Ким Докча любимец своих отца и матушки, он продолжает жить в роскоши и праздном безделье, несмотря на собственную бесполезность государству. Содержать огромный цветник первого сына по карману семье Ким, потому что-то начать делать не в планах юноши. Леность его бытия так сладка и соблазнительна, что молодому господину остается только ждать возвращения своего прежнего состояния.       «Может дело в том, что я давно не влюблялся в новую юную деву?»       Курительная трубка падает на одеяла. Скатившись по дорогим тканям, она с грохотом оказывается на полу, будя Чан Юми. Хрупкая девушка вскакивает от неожиданного громкого звука, однако быстро валится обратно в мягкую постель со стоном: ее тело продолжало гореть после плотских истязаний молодого господина Кима. Чёрные, словно чернильные разводы, длинные волосы струятся реками по ее спине. Взяв в руку локон, Ким Докча обольстительно улыбается, целуя его и смотря наложнице прямо в ее глубокие глаза, в которых отражается он сам.       — Испугалась, Юми-а? — ласковым голосом дразнит девушку молодой господин Ким.       — Ах..! Нет, мой господин, — отвечает Чан Юми, пытаясь в водопаде собственных волос спрятать румянец на скулах.       — Мы с тобой так близки, а ты смущаешься такой мелочи? Так ты мила, Юми-а.       — Мой господин, вы близки со многими девами. За месяц отсутствия наших встреч я начинаю забывать о вашей заботе и красоте, — покорно говорит девушка, подняв голову.       — Прошу меня простить, моя дорогая Юми-а, — Ким Докча нежно проводит пальцами по волосам, убирая передние пряди за покрасневшее ушко, — однако увеличить количество наших ночей я не могу. Остальные наложницы будут держать на меня обиду, а ваших слез я трусливо боюсь. Я хочу, чтобы и ты, и другие мои люди были счастливы в моем доме, поэтому нужно идти на компромиссы, хорошо?       — Ваша покорная слуга понимает, — кивает Чан Юми и следует за своим господином под одеяло.       Ким Докча легко тянет за шелковую верёвочку — тканевые балдахины опускаются, закрывая его и девушку от лунного света.       Новый день начинается с шумной возни за пределами господских покоев. Юноша раздраженно открывает глаза и принимает предложенный дворецким чай, садясь вертикально на постели.       — Что происходит? — хмуря взгляд, спрашивает Ким Докча у пожилого мужчины, что прислуживает ему с ранних лет.       — Молодой господин, — кланяется дворецкий. — Этот слуга приносит извинения. Господин Ким, ваш отец, обеспокоен вашим настроением, поэтому с утра послал в ваше поместье новый «цветок» для вашего сада.       Торопливые сборы проходят незаметно: Ким Докча, застрявший в своих мыслях о неожиданном отцовском подарке, совсем не замечает быструю работу слуг, одевающих его в домашний ханбок, заплетающих его длинные волосы в пучок и убирающих его покои после жаркой ночи с наложницей Чан, к утру ушедшей в отдельный дом, находящийся на территории главного здания поместья. Полы одеяний свободно развеваются при ходьбе. Молодой господин Ким переходит из одного коридора в другой, не обращая внимания на кланяющихся до пола слуг. В приемной комнате, освещённой лучами солнца, он наконец-то видит подарок.       — Ха?! — невольно вырывается у него изо рта.       Высокий юноша, стоящий на коленях посреди приемной, перед скоромным возвышенным троном, яростно вырывается из цепкой хватки стражником, безуспешно пытающихся утихомирить наглого простолюдина. Его одежды чисты, плотно обтягивают его мускулистое и крепкое тело, которого пытался достичь Ким Докча, но не смог, соломенная шляпа валяется рядом, а волосы, видимо, ранее собранные в аккуратный пучок, растрепались и теперь вьющимися локонами ниспадают на обворожительно красивое лицо. Молодой господин встаёт у входа как вкопанный, смотря на подарок отца. Красота этого простолюдинах, что скрывалась за грязью полевых работ, после тщательного очищения наконец-то вырвалась наружу. Черт возьми, он красивее многих аристократов! У Кима Докчи спирает дыхание, глаза судорожно бегают по всему телу и лицу нового «цветка» в его сад, а внутренний трепет жизни возвращает юноше прежние краски. С восторгом глядя на первого в его гареме наложника, что крупнее молодого господина и в росте, и в плечах, Ким Докча вальяжно садится на собственный трон, схватив с рук слуги свой веер, расписанный искусным мастером.       — Здравствуй, — голос молодого господина мягок — истинный обольститель девичьих сердец.       — Что вы, знать, себе позволяете?! — кричит в неистовом гневе простолюдин, вперив свои глаза, готовые рвать, метать и убивать, на сидящего перед ним аристократа, обмахивающий себя веером, стоящий больше, чем жизнь одного простого люда.       — Как ты, грязный простолюдин, смеешь так разговаривать с молодым господином?! — стражник замахивается, чтобы проучить его, однако поднятая белая и утонченная рука Кима Докчи его останавливает.       — Не рукоприкладствуй, — молодой господин встаёт со своего места и размеренной поступью идёт к юноше, отложив в сторону веер. — Теперь он — мой.       Стражник раболепно извиняется и продолжает держать вырывающегося юношу, пока к ним ближе не подходит аристократ. Белоснежная, подобно нефриту, кожа сияет в солнечном свету, когда молодой господин Ким протягивает не знающую тяжелого труда руку к загорелому лицу его наложника.       — Айщ..! Не кусайся!       Простолюдин не хочет успокаиваться. Он всегда ненавидел всем сердцем аристократию и чиновников, не считающих их за людей. Вчера вечером, собирая рис с поля, юноша был похищен. Мысль о том, что из него хотят сделать раба, так взбесила его, что он был готов действительно пойти на смертоубийство. Тонкая белая рука, протянутая к его лицу, коей не обладала ни одна знакомая ему простолюдинка, только подбавила огня в его яростной ненависти: он захотел ее испортить, осквернить своей грязью избалованного мальчишку, которому он был подарен. Его мягкий лепет из уст, принимающих пищу три раза на дню, его жадный взгляд глаз, видящих столько драгоценностей, сколько могло спасти целую деревню от голода, само существование этого молодого господина Кима — всё это было ненавистно простолюдину.       — Лучше скажи своё имя. Если у тебя его нет, то я сам придумаю.       — Ю Джунхек, — выплёвывает юноша.       — Мгм, Ю Джунхек… — смакует два слова Ким Докча и удовлетворенно кивает. — Красивое. Мне нравится, — он выпрямляется и хлопает один раз в ладоши. — Отправьте отцу в честь благодарности нового коня, купленного на той неделе, а Джунхек-и накормите.       — Мой господин, этот слуга боится, что этот простолюдин разгромит все поместье и посмеет совершить смертоубийство, если его не утихомирить, — кланяется подошедший дворецкий, который искренне жалеет стражников.       — Хм, — Ким Докча садится на корточки, чтобы быть с Ю Джунхеком на одном уровне. — Скажи, чего ты хочешь, при условии того, что ты станешь моим человеком?       Чего хочет Ю Джунхек? Ярость сменяется недоумением. Спрашивал ли кто-нибудь когда-нибудь о его хотелках, желаниях и мнении? Ответ един — нет. Этот аристократ издевается над ним или у него слабость на смазливые лица, поэтому он готов опуститься до простого народа, лишь бы заполучить диковинку к себе в постель? Если трахание с первым сыном придворного уважаемого чиновника и есть плата за благополучие семьи Ю Джунхека, то он переступит через свои принципы и ляжет под аристократа, смыкая челюсти терпя его пытки.       — Сделайте мою матушку и сестру своими слугами.       — Хорошо, — беспечно соглашается молодой господин. — Твоя родня сегодня же вечером уже будут работать в моем поместье. Навещать сможешь их хоть когда, главное не отвлекай от работы. А ты, Джунхек-и, будешь жить…       — Мой господин, — продолжает дворецкий, попутно отдающий распоряжение слугам, — наложник не сможет жить в доме наложниц. Невзирая на его новый статус, он все ещё мужчина.       — Объяви, что если кто-то из моих прекрасных дев забеременеет от наложника, то и ее, и его, — Ким Докча кивает в сторону успокоившегося Ю Джунхека, — ждёт наказание в сотню ударов бамбуковой палкой.

***

      Жизнь в качестве человека молодого господина Кима также сладка, как и еженедельные сладости, приносимые каждому живущему в поместье первого сына придворного чиновника. Должно быть праздная жизнь сделала из этого аристократа благодетеля. Семья Ю Джунхека более не знает голода, холода и бедности. Для матушки нашлось место на кухне, а для маленькой сестрички — в прачечной.       В первый месяц новой жизни Ю Джунхек ни разу не был в постели своего господина, однако испорченные подушки и одеяла в его личных покоях стали привычным явлением. Конечно, другие наложницы его не взлюбили, поэтому даже сейчас за общим завтраком некоторые девушки перешёптываются, заговорщицки и хитро поглядывая на хмурого юношу, а Чан Юми открыто показывает свою неприязнь, «случайно» опрокинув его чашку риса на пол. Смешливо извинившись, она демонстративно пинает посуду подальше, размазав драгоценный рис по полу, и уходит. Тяжёлый вздох вырывается из Ю Джунхека, уставшего от такого рода издевательств.       — Интересно, этот простолюдин хоть сможет ублажить нашего господина должным образом?       Улавливает его слух очередную женскую насмешку. Пальцы, лежащие на лёгких одеяниях, сжимают ткань на коленях. Почему этот молодой господин Ким не хочет видеть его в своей постели? Неужели спустя пару недель любвеобильному аристократу разонравился Ю Джунхек, чью красоту так расхваливал, когда они невольно встречались в коридорах поместья? Хотя, это логично. Среди нежных дев, чья кожа может посоперничать с самым дорогостоящим бархатом, он выглядит неопрятно. Среди хрупких цветков, он — ненужный сорняк.       «После очевидного сравнения, я стал бесполезным».       Неизвестное чувство больно колет его душу, пробивая ее тонкую материю насквозь. Ещё с полминуты юноша неподвижно сидит в столовом помещении, а потом, кинув пустой взгляд на элегантно завтракающую Чан Юми, покидает шумную трапезу. Двустворчатые двери легко отворяется под нажатием его руки. Покои его веют прохладой, зелёная трава под окном купается в свежей росе, а на улице снуют слуги и иные работники поместья, пока их молодой господин Ким дремлет после бурной ночи с наложницей Мин. Ю Джунхек садится на край кровати и опускает глаза на календарь, который с недавнего времени научился читать и понимать. Этой ночью молодому господину Киму прислуживает в постели наложница Чан.       Ничем не потревоженный сон тает, подобно снегу в весеннюю пору, разливаясь водой по пробуждению молодого господина. Капельки в уголках глаз скапливаются и при частом моргании скатываются вниз по вискам, впитываясь в чёрные волосы. Ким Докча приподнимает ткани балдахина, где его ожидает старик-дворецкий с чашкой утреннего, несмотря на то, что сейчас уже давно за полдень, чая в руках. Приятный вкус чая из цветков хризантем оседает на языке. Мысленно поблагодарив Ю Сану, привезшую из Китая такой чудесный напиток, юноша встаёт с постели, отдаваясь в руки слуг. В одинокой обстановке молодой господин обедает, пропустив завтрак.       — Что у нас по плану сегодня? — зевая, спрашивает Ким Докча, отложив чашу риса.       — День рождения второго молодого господина Кима. Презент в честь такого радостного дня уже готов.       — М-м, — страдальчески мычит юноша, — резиденция брата слишком далеко. У меня нет настроения выходить далеко за пределы дома.       — Празднование будет проходить в столичной резиденции шестой молодой госпожи Ким, — доверенный слуга достаёт календарь. — Также сегодня по ночному расписанию вам будет прислуживать наложница Чан.       — Хорошо. Столица не так далеко, — кивает Ким Докча. — Раз начался новый цикл, то нужно изменить расписание прислуживания. Бедный Джунхек-и совсем потухнет и зачахнет, если я продолжу обделять его вниманием.       — Есть два варианта решения этой проблемы: либо подарить одну наложницу незнатного происхождения второму молодому господину Киму, прибавив к ней приготовленный комунго, либо составить новую систему ночного прислуживания, где к вам будут ходить по две наложницы за раз, чтобы освободить место для будущих ваших цветков.       — Как бы грустно это не звучало, но наложница Мин меня начала разочаровывать. Какова обстановка в саду?       — Удовлетворительная, мой господин. Неофициальный наложник Ю вызвал у наложниц шума. Некоторые потешаются над ним. Наложница Мин жаловалась на недоедание кухаркам, однако никто ничего не предпринял, — молодой человек поднимает руку, тем самым подозвав к ним матушку Ю Джунхека.       — Вы слышали об этом? — спрашивает с некоторым уважением Ким Докча, нахмурив брови и скрестив руки перед грудью.       — Молодой господин, — женщина кланяется, — эта слуга не знала, что делать, поэтому выбрала не вмешиваться в дела наложниц моего господина, — исподлобья посматривая на реакцию юноши, мать Ю Джунхека переводит дыхание, боясь разозлить добродетельного господа, что приютил всю их маленькую семью, отмыл, покормил, да ещё и грамоте речи и письменности научил.       — Ясно. Убедитесь, что все в моем саду сыты, — молодой господин Ким взмахивает рукой, безмолвно приказывая удалиться с поля его зрения, и возвращается к разговору со своим доверенным лицом. — Узнай, кто терроризирует мой сад, пытаясь захватить мое внимание такими скрытыми выходками, до вечера, пока я не отправился на праздник моего брата. Свободен.       После завтрака-обеда молодой господин Ким изъявляет о своём желании прогуляться на свежем воздухе. В простом, но в то же время дорогом ханбоке он прогулочным шагом бродит по рынку, подбрасывая в руке тканевый мешочек с монетами, который не жалко потерять. Чёрная шляпа, кат, прикрывает его лицо от палящего солнца, а под обувью крошится земля. Капельки пота стекают по вискам. С досадой подумав о забытом в поместье веере, молодой господин Ким мельком рассматривает продукты, которые выставляют на продажу купцы, безделушки и литературу. Беря в руки каждую рукопись, он пролистывает страницы, наслаждаясь мягким их шелестом, останавливается на любой из них и читает, таким образом выбирая, что купить. Так его выбор падает на не пестрящую разными красками обложку книги, в которой в картинках изображено мужеложство. Слегка покраснев, Ким Докча осознаёт, что совсем не думал о процессе соития между двумя мужчинами, когда решил сделать Ю Джунхека своим наложником. Кинув в протянутые ладони монеты, юноша быстро уходит с покупкой в поместье, чтобы в спокойно обстановке пополнить свой кругозор в постельных делах.       За чтением он не замечает, насколько быстро летит время. В его покои стучатся — после разрешения несколько слуг заходят внутрь с праздничным ханбоком. Небо за окном уже темнее, чем было во время прогулки, и это подталкивает молодого господина мысль о сегодняшней ночи.       — Узнал? — спрашивает Ким Докча у доверенного слуги, когда девушки начинают заниматься его волосами.       — Да, — молодой человек кланяется и шепчет на ухо Киму интересную информацию, что приводит аристократа в тихую ярость.       — Немедленно высечь Чан Юми десятью ударами бамбуковой палкой за нарушение мира в моем доме, — спокойно приказывает молодой господин, слегка вздёрнув подбородок кверху. — Во внутреннем дворе в присутствии всех наложниц и слуг. Привести Мин Хэин в надлежащий вид и посадить в повозку.       Приказ первого сына придворного чиновника Кима разносится тайфуном по всему поместью. Когда он уезжает с плохим настроением, прихватив с собой наложницу Мин, его сад, дом наложниц, переворачивается вверх дном. В общем зале сидит весь цветник. Прикрывая лица расписанными веерами, юные дамы шепчутся, стреляя очаровательными глазами в сторону вырывающейся из рук стражников наложницы Чан. Каждая девушка обсасывает эту весть, устремляя на провинившуюся, что всегда была фавориткой молодого господина, многозначительные взгляды, переливающиеся в разных тонах: кто-то смотрит осуждающе, кто-то искренне сочувствует благородной деве, что никогда не знала, что такое телесные наказания и унижение, кто-то злорадствует, причитая о справедливости в этом мире. Ю Джунхек в укромном уголке тихо попивает чай, прикрыв веки глаз, чтобы хоть так изолироваться от мира сего. Его манеры далеки от идеала, но уроки учителей этикета, которых ему приставил молодой господин, дают свои плоды: теперь юношу нельзя назвать необразованным дикарем. В таком же спокойствии, будто познав философию даосизма, Ю Джунхек стоит во внутреннем дворе поместья, где слуги, делая минутные паузы, бьют бамбуковыми палками по белоснежной и хрупкой спине Чан Юми, с неистовыми воплями рыдающей так громко, что кажется вся Столица может услышать ее страдания. На десятом, последнем, ударе наложница падает вперёд, ее плечи подрагивают от всхлипываний, а по агатовым щекам в три ручья текут слёзы. Очаровательное лицо искажается в уродливой гримасе, от которой другие наложницы воротят носом и, развернувшись к ней спиной, уходят, пытаясь успокоить бегущие табуны мурашек от столь страшного наказания. Ю Джунхек остаётся последним. Разрываясь от «подойти и помочь» до «она это заслужила», юноша выбирает первое.       — Не трогай меня! — кричит она, резко отпрянув от протянутых мужских рук. — Какой-то жалкий простолюдин не имеет право на это!       — Как хотите, — пожимает плечами Ю Джунхек. — Если вы не готовы принимать помощи от людей, не важно в какой семье они родились, то я удивлён тем, как вы дожили до сегодняшнего дня.       Он разворачивается и уходит в свои покои, где просиживает три часа. Когда небо темнеет, а звёзды и луна просачиваются сквозь редкие плывущие облака, к поместью прибывает молодой господин Ким, сразу идущий к внутреннему двору. Его вальяжные шаги слышит лежащая на земле наложница, которая начинает жалобно стонать и хныкать. Ким Докча останавливается в двух метрах от неё и, осматривая результат назначенного им наказания, подходит ближе к исполосованной карминовыми ранами подрагивающей спине.       — М-мой,.. хнык! Г-господин…       — Мне жаль, что тебе, Юми-я, пришлось пережить такую боль, — искренне говорит юноша, аккуратно приложив руки под ее плечи и колени, чтобы поднять. — Однако ты ведь понимаешь, что за любым нарушением правил, созданных мной, последует соответсвующее ему наказание?       Наложница Чан лихорадочно кивает, всматриваясь сквозь пелену слёз в молодого господина, несущего ее на руках в целительный домик. В лунном свете очертания его лица становятся мягче и нежней, чем они есть на самом деле, делая из итак милосердного аристократа настоящего небожителя. Его руки сильны и чисты, также как и его великодушное сердце, в котором, Чан Юми надеется, уже есть место для неё. Твёрдо решив осчастливить первого сына придворного чиновника, наложница Чан сделает всё в своих силах, чтобы влюбить его в себя. Потому что её несчастный господин так одинок, что продолжает набирать себе гарем и даже в отчаянии решился на мужчину-наложника! Девушка прижимается носом к шее юноши, вдыхая аромат алкоголя и присущий для благородных встреч запах, и совсем не замечает ноющей и обжигающей боли, что распространяется по ее хрупкой спине, когда молодой господин Ким кладёт ее на кровать.       Подозвав работающего ночью лекаря, Ким Докча оставляет на него здоровье наложницы и уходит к себе. За ним верным хвостиком следует доверенный слуга, докладывающий об обстановке в поместье после публичного наказания одной из цветков и общем настроении слуг.       — …Одним словом, удовлетворительно, — заканчивает молодой человек, останавливаясь у дверей в покои господина.       — Как же я устал, — тяжело вздыхает Ким Докча и проходит внутрь комнаты. — Позови ко мне… Джунхек-и.       — ..? — с искренним удивлением слуга смотрит на юношу, чьей слабостью всегда были нежные и хрупкие девы любых сословий. — Вы уверены? Что если неофициальный наложник Ю не покорится вашей воле? Это может дойти до смертоубийства.       — Ты не прав, — качает головой молодой господин, пока с него снимают слои одежды служанки. — Во-первых, Джунхек-и давно успокоился. Во-вторых, кто сказал, что он будет в роли женщины?       Беспечность во всех проявлениях молодого господина Кима выбивает из доверенного слуги весь воздух, заставляя того поперхнуться собственной слюной. Кропотливо работающие служанки тоже замирают, переваривая услышанное и пересекаясь между собой непонимающими взглядами. Воцаряется мертвая неловкая тишина, прерываемая кашлем молодого человека, но только для слуг: Ким Докча же не видит в этом ничего такого фееричного.       — Мой господин! — в ужасе восклицает молодой человек. — Вы ляжете под наложника?!       — Да. Что в этом такого?       — Ваша беспечность и легкий нрав, подобный весеннему ветру, когда-нибудь погубят вас!       — Сравни это с чашкой риса. Чашка риса — обычная ночь, проведённая с хорошенькой девой. Однако, если вкушать каждый день чашку риса, то это пагубно скажется на аппетите, поэтому вместо чашки риса на стол подаётся иное блюдо, кардинально отличающийся от приевшийся чашки, — толкует своеобразную философию Ким Докча, переодеваясь в легкие халаты, едва прикрывающие его стройное тело.       — Но..!       — Чтоб умерить твое беспокойство, то я буду кричать: «Ягоды», если мне действительно будет больно. Зови Джунхек-и.       Взмахом руки Ким Докча прекращает разговор, который уже начал его раздражать, и, когда покои опустошаются, оставляя молодого господина наедине с собой, он берет в руки цилиндрической формы коробочку с мазью. Открывая и закрывая ее, юноша откидывается на простыни, терпеливо дожидаясь Ю Джунхека, что сегодня станет официальным наложником.       Завывания ночного ветра, едва слышный шум внешнего мира и собственные удары сердца. Абстрагировавшись от продолжительного ожидания, молодой господин Ким не замечает стоящего в дверях юношу, спокойно смотрящего на него. Его тихое: «Мой Господин, вы звали меня», выводит аристократа из прострации. Содрогнувшись от испуга, Ким Докча поворачивается к Ю Джунхеку и теряет дар речи: нижние прозрачные халаты обнажают бронзовую кожу мускулистого тела, во всей красе демонстрируя рельеф грудей, пресса, рук и ног, а также не маленького размера член, свисающий между красивых подтянутых бедер. Глаза начинают слезиться. Капелька стремительно скользит влажной дорожкой по фарфоровой щеке, пугая до смерти простолюдина, не понимающего в чем он провинился.       — Я виноват, простите меня, мой господин, — низко кланяется юноша.       — Ах, нет! — Ким Докча вскакивает и встаёт на колени, оперевшись руками в постель. — У меня слабость ко всему красивому.       — А..? — одна из бровей Ю Джунхека приподнимается, что не остаётся без внимания молодого господина, жадно впитывающего в себя образ своего наложника.       — Подойди ближе и слушай меня внимательно.       Ю Джунхек беспрекословно подчиняется и подходит ближе, падая на колени, чтобы быть ниже аристократа. Подняв тёмные глаза на молодого господина, сидящего в непристойной позе перед ним, он на пару мгновений отводит глаза и чувствует разжигающееся в себе пламя, что румянцем вспыхивает на резких скулах и мочках ушей. Легкие ткани стекают по ладной фигуре аристократа, открывая вид на почти худощавое тело юноши: на широкий разворот плеч, острые ключицы, в ямочках которых можно хранить драгоценные камушки, бледную грудь с розовыми сосками, тонкую талию и линию волосков, уходящих под тесёмки штанов. Громко сглотнув слюну, Ю Джунхек поднимает взгляд на хихикающего молодого господина Кима, искренне наслаждающийся реакцией неофициального наложника, сжимающего до белых костяшек полы своего халата.       — Джунхек-и, я освобожу тебя от мучительной думы, — Ким Докча протягивает к лицу Ю Джунхека руку, поддевая подбородок юноши тремя пальцами. — Ты будешь сверху, я — снизу.       Молодой господин приближается к наложнику, заглядывая в саму скоромную душу.       — Возьми меня.       Ю Джунхек приникает губами к чужим, более нежным и мягким, словно прикасается к лепесткам прекрасного цветка, орошаемого утренней росой. Неловко и неопытно, он скользит внутрь рта языком, мельком дрожа от новых ощущений. Тонкие, по сравнению с его, руки обнимают наложника за плечи, вынуждая подняться с колен и забраться на удобную постель. Расставив ладони по обе стороны от головы аристократа, Ю Джунхек чувствует, как поднимается его член, почти касаясь ощутимого бугорка в штанах юноши. Молодой господин Ким сразу на практике обучает мастерству глубоких поцелуев целомудренного юнца, раздвигая шире ноги. Почему-то его действия кажутся ему слишком привычными, будто наложник Ю был его единственным партнёром на протяжении нескольких лет. Выкинув эту навязчивую мысль из головы, он в паузах между жадными, забирающими весь воздух из лёгких поцелуями лаконично инструктирует Ю Джунхека, придвинув к его ладони коробочку с мазью. Наложник слушает его внимательно, кивает и прямо спрашивает, если что-то не понятно.       «Какой милый!»       Восхищается Ким Докча, когда видит смущение юноши, толкающего в него свои смазанные мазью пальцы. Лунный свет струей освещает крылья лопаток Ю Джунхека, склонившегося над извивающимся то от боли, то от удовольствия аристократом, стонущего так громко и сладко, что они оба не замечают тихого скрипа открывающихся дверей, не слышат женского вскрика от ужаса и серьезных голосов патрульных, следящих за покоями развратного господина. В зажмуренных глазах Ким Докча видит разноцветные огни: странные ощущения инородного предмета в его нутре сносят ему голову. Ловкие пальцы юноши, приученные к мелкому труду, мягко скользят в теле молодого господина, раздвигая тугие стенки. Невольно в пустоте мыслей возникают вопросы, на которые Ким Докча не ждёт ответа: «Тоже ли самое чувствуют его прекрасные наложницы?» или «Сможет ли поместиться в него размерчик его очаровательно красивого наложника?. Сжимая пальцами роскошные простыни, смятые его же метаниями, молодой господин, подмахивая стройными бёдрами, где рассыпались карминовые отметины укусов и засосов, сделанные в порыве дикой страсти, закидывает одну ногу на сильные плечи наложника, приказывая войти в него членом. Ю Джунхек вытаскивает из горячего нутра пальцы и слишком резко, из-за безудержных чувств, толкается в растянутое колечко мышц по самое основание, выбивая из Кима Докчи воздух. Аристократ выгибается дугой, поджимая пальцы ног. Он может с уверенностью признать, что это действительно лучше чашек риса!       Темп наложника быстр, а сила, с которой он вбивается в молодого господина, заставляет кожу бедер гореть, будто после порки. Поменяв уже несколько раз позы, прочитанные в той рукописи, Ким Докча кусает ткани влажных простыней, подставляя растраханный зад Ю Джунхеку, вошедшему во вкус. Он сильной хваткой до синяков сжимает талию аристократа, внимая каждому вздоху, с истинным наслаждением упиваясь стонами, что подстать молодому господину Киму красивы, как пение иволги. Когда он чувствует, что очередная кульминация скоро достигнет его, Ю Джунхек только наращивает скорость проникновения, вводя кулаком по достоинству своего господина. Дрожь пробегается по всему телу, начиная с головы и заканчивая возбужденной плотью, изливающейся обильно во внутрь итак заполненного нутра. Вздымающаяся исцелованная грудь синхронизируется с чужой, лежащей совсем рядом. Молодой господин без сил лежит на боку, обнимая одной рукой наложника, пока из него вытекает белёсая жидкость, попадая на простыни. Его рука снова тянется к красивому лицу Ю Джунхека, убирая за ухо выбившуюся прядь волос, потом лишь ребром кисти проводит по его взмокшим вискам, румяным скулам и щекам. Цепкая хватка на тонком запястье останавливает молодого господина. Теперь официальный наложник Ю заключает его в свой кулак и переплетает второй ладонью их пальцы. Желая что-то сказать, он приоткрывает рот, однако распахнувшаяся дверь перебивает его.       — М-мой господин..! Вы действительно возлежали с этим..! Грязным простолюдином?

***

      Невидимыми волнами аромат лесных ягод распространяется по квартире. Парфюм для дома в форме курильницы разбивается о пол, после того как тяжелая рука Ю Джунхека спихивает покупку одного идиота с полки. Хан Суен была права: Ким Докча определенно купил те чертовы карты и эту «курильницу» у старой ведьмы, на прилавке которой стояла клетка с вороном.