Пробуждение

– Чтобы не скитаться неприкаянно всю жизнь

и вернуться к себе настоящему, нужна отправная точка.

Но отыскать её и свой путь назад можешь только ты сам.

                Все телевизионные каналы надрывались сенсационными новостями о завершении cуда над До Хэ Су – дочерью серийного убийцы До Мин Сока.       Присяжные пришли к единогласному решению, согласившись с заявлением подсудимой о самозащите. Исходя из нетривиальной ситуации, в которой оказалась До Хэ Су, её действия приняли с точки зрения социальных норм. Финальный вердикт суда, как это часто бывает, не сошёлся с заключением присяжных. Однако с учётом несовершеннолетнего возраста и дополнительных обстоятельств суд признал До Хэ Су невиновной, а это в итоге было важнее всего остального.       Хён Су не смотрел телевизор. Он чувствовал такое опустошение после месяцев дикого напряжения и непрекращающейся внутренней борьбы, что не мог больше всего этого слышать: у него и без того не смолкал монотонный гул в голове и то и дело сбивалось дыхание. И поэтому он решил просто дать себе время. Не думать ни о чём. Не планировать. Не надеяться. Привыкнуть к тому, что он здесь и сейчас. Он – До Хён Су. Такой же, как и все. Обычный.       Вот уже несколько дней он никуда не выходил из квартиры Ким Му Чжина. Спал. Ел. Дышал.       Жил. Просто жил.       Погрузившись в чтение, он не заметил, как вернулся Му Чжин. Только когда книга вдруг взлетела вверх и повисла в воздухе, вздрогнул от неожиданности и удивлённо поднял глаза.       – Что читаем? – поинтересовался Му Чжин, подслеповато вглядываясь в текст в вечерних сумерках.       Он, как всегда, не умел скрывать эмоции. Его до сих пор распирало от гордости и восторга: освобождение Хэ Су, повышение до главы редакции сенсационных новостей, персональная колонка на первой полосе, полмиллиона подписчиков в сети…       Стоило ему взглянуть на обложку книги, что он отобрал у Хён Су, – и его сияющее круглое лицо застыло маской глубочайшего изумления.       – «Тогда минувшего иссякнувший поток опять наполнится с магическою силой…» – Му Чжин буквально ткнулся носом в разворот. – Ты серьёзно?       – А что? – поднялся с дивана Хён Су и не особо вежливо выдернул книгу из рук журналиста.       – Шарль Бодлер? «Цветы зла»? – выпученные глаза Му Чжина всё никак не возвращались к привычному пытливому прищуру.       – А что? – ровно тем же тоном повторил Хён Су и, приметив страницу, на которой вынужден был прерваться, аккуратно положил томик на журнальный стол. – Нашёл у тебя в книжном шкафу. Что тебя так поразило?       – Любопытный выбор, – хмыкнул Му Чжин, отступая. – Не думал, что тебя заинтересует подобная литература, вот и удивился. Хотя... – он на минуту задумался. – Пожалуй, да, это твоё, как ни странно.       Он плюхнул кейс с ноутбуком в кресло и принялся стягивать пиджак.       – Знаешь ли, я сам удивился, увидев это на твоей полке: был уверен, что дальше манги и жёлтой прессы твои интеллектуальные вершины не стремятся, – невозмутимо отбил Хён Су, с насмешкой наблюдая, как репортёр, кряхтя, пытается высвободиться из узкого рукава.       – Один-один, – миролюбиво поднял руки Му Чжин, как только ему удалось снять пиджак. – Поужинаем, что ли? Можно пиццу заказать. Будешь?       – Нет. Я всё уже приготовил.       Хён Су снисходительно улыбнулся, глядя, как вытянулось лицо Му Чжина, когда тот, прошлёпав на кухню, завис над плитой. Ему бы в пантомиму вместо журналистики – отбоя от поклонников бы не было! Какие там полмиллиона…       – Это что? – принюхался несостоявшийся артист. – Рагу с поджаренным рисом? Что там? Клубника, крабы… Ты чего, нашёл клад и решил шикануть, заказав доставку из ресторана?       – Нет, – продолжая улыбаться, мотнул головой Хён Су. – Сказал же, сам приготовил.       – Пахнет знатно!       – Я добавил в бульон сушёной трески.       – Охренеть! – Му Чжин вновь вытаращил глаза. – Достать соджу? Или, быть может, совиньон, раз у тебя сегодня Бодлер?       – Прекрати нести чушь, извращенец, – вздохнул Хён Су, вынимая из холодильника контейнер с кимчи. – Ужинать лучше давай.       – Я не извращенец, а эстет, – надул губы Му Чжин в притворной обиде, но умничать дольше не стал, а оправился переодеться и вымыть руки.       Через каких-то полчаса он, разомлевший от роскошного ужина, алкоголя и общей эйфории последних дней, благодушно откинулся на спинку стула, смакуя соджу с таким видом, будто это впрямь белое сухое элитного сорта.       – Почему ты на меня так смотришь? – нарушил тишину Хён Су, которому надоел этот моноспектакль.       – А ты изменился, – Му Чжин не сводил с него изучающий взгляд, пьяно растягивая слова.       – Что?       – Ты очень изменился с тех пор, как потерял память, – журналист налил себе ещё. Увидев, как брови Хён Су удивлённо взлетели, он пояснил: – Нет, ты всё тот же заносчивый придурок, но порой кажешься совсем другим. Что-то в тебе перевернулось, это точно. Хотя…       Хён Су вопросительно смотрел на него и молчал, и Му Чжин с явной охотой продолжил свои рассуждения. С каждым словом его язык развязывался всё больше и больше.       – Может, это не ты изменился, а вернулся тот, настоящий До Хён Су?       – Перестань нести чушь. И бутылку убери, – сам Хён Су пил мало и практически не пьянел.       – А вот и не уберу! – стукнул стаканом по столу Му Чжин. – Имею право. Во-первых, я заслужил. Во-вторых, завтра выходной. В-третьих… о чём я говорил?       Он уставился на этикетку бутылки так, словно надеялся обнаружить там подсказку. Потом встрепенулся и расплылся в широкой улыбке, очевидно, поймав ускользнувшую было мысль:       – Хён Су, а Хён Су! Двуличный ты, удачливый мерзавец! Знаешь, что я о тебе думаю?       – Что?       Хён Су передвинул ополовиненную бутылку, уже не первую, на противоположный край стола.       – Я думаю, нет, я уверен, что ты не псих.       – Спасибо. С чего вдруг? – Хён Су и сам удивился, с каким напряжённым вниманием ждёт ответа пьяного репортёра.       – Я думаю, что ты… – Му Чжин икнул и долго что-то мычал, видимо, подыскивая нужное слово. – Ты… ж-ж-жерва.       – Ну надо же! – усмехнулся Хён Су. – Чья же?       – Не чья, а чего! – важно поправил его Му Чжи, снова икнул и наставительно поднял вверх указательный палец. – Жертва неправильно поставленного диагноза, социального давления и твоего собственного отца.       Хён Су замер, подавшись вперёд и забыв, что хотел сказать. А Му Чжин, почувствовав его заинтересованность, принялся рассуждать, энергично жестикулируя:       – Я думал об этом. Много думал. Ещё когда писал статьи о До Мин Соке. И в детстве тоже… Но теперь, конечно, иначе, серьёзнее. И я пришёл к выводу, что твоя социопатия, эмоциональная неразвитость и прочие липовые диагнозы – это результат влияния До Мин Сока, его разочарования в тебе, его собственного извращённого ума и восприятия мира. Никакой ты не психопат. Ребёнок, росший без матери с таким-то папашей, разве может развиваться нормально? В дефиците общения, внимания и любви? Любому ребёнку нужны эмоции! – голос Му Чжина стал громче и отчётливее. Он словно выступал со сцены, но зритель у него сейчас был один, и зритель этот сидел, закаменев в сильнейшем потрясении. – А До Мин Сок, суеверные запуганные жители деревни, не самые сладкие жизненные обстоятельства и прочее – всё это заставило тебя просто выключить все чувства, чтобы и в самом деле не сойти с ума. Разве можно научиться улыбаться, когда с детства улыбаться нечему? Разве можно искренне, до глубины души испытывать эмоции, когда запрещаешь себе что-либо чувствовать, потому что живёшь под страшным давлением, а после – во лжи, под чужим именем, в вечном непроходящем страхе разоблачения?       – Замолчи… – дрожащими губами еле слышно прошептал Хён Су.       Ему казалось, что Му Чжин препарирует его душу, безжалостно возвращая в прошлое и озвучивая такие вещи, от которых он снова начал задыхаться.       – Хватит… Замолчи… – беззвучно повторял Хён Су, не отдавая себе отчёта, что разошедшийся репортёр его просто не слышит.       А Му Чжин и впрямь его не слышал. Его несло. Он размахивал руками, словно что-то писал в воздухе, на ходу поправляясь и словно пробуя на вкус витиеватые фразы для будущей статейки:       – Но при этом, друг мой, ты лучше многих, с позволения сказать, обычных людей, которые могут засмеяться, заплакать, разозлиться без особых усилий, с пол-оборота. Да… Подумать только: в деревне, опустошённой и запуганной дьяволом по имени До Мин Сок, нет того, кто бы не провинился перед тобой, Хён Су. Все превратились в монстров. По разным причинам: от страха, под влиянием старосты, от невежества. И только ты остался человеком. Поэтому я уверен: всё вернётся. Теперь ты научишься чувствовать и выражать эмоции. Дело времени. Вообще-то ты уже вполне себе чувствуешь, скрытный проходимец! – Му Чжин погрозил ему пальцем. – Я сразу это понял. Меня не проведёшь!       Хён Су зажмурился, пережидая подкативший к горлу приступ и стараясь глубже дышать.       Пройдёт, сейчас пройдёт… Лишь бы Му Чжин наконец заглох!       Ким Му Чжин вдруг перестал раскачиваться на стуле, выпрямился и склонился к Хён Су. В его тоне появились назидательные нотки:       – Но ты не задирай нос! Слышишь, Хён Су? Сомнений нет – ты придурок. Однако абсолютно нормальный придурок. Не хуже и не лучше других. И за это я тебя люблю. Давай ещё выпьем, а?       Сглотнув царапающий горло ком, Хён Су одним махом осушил свой стакан, резко выдохнул и поднялся со стула.       – Хватит! На сегодня достаточно.       Он потянул слабо упирающегося журналиста в спальню и помог ему устроиться на неразобранной постели. Ничего. Этот эстет сегодня и так поспит. А ему нужно было остаться одному. Просто позарез.       Когда он уже выходил из комнаты, Му Чжин вдруг приподнялся на кровати и неожиданно трезвым голосом проговорил:       – Может, оно и к лучшему, а, Хён Су?       – Ты о чём?       – Что ты память потерял.       Утихший было приступ снова сжал рёбра.       – Ты начинаешь жить с чистого листа. Самим собой. Настоящим… – Му Чжин плюхнулся на постель, зевая и приговаривая: – Настоящим, да. Это ж здорово, как ни крути…       Журналист сладко похрапывал на всю квартиру, а Хён Су стоял на балконе, оглушённый его словами. Сон не шёл, но дышалось свободно: ночной воздух был свежим, северный ветер задувал прямо на балкон. И теперь, немного успокоившись, Хён Су заново перебирал в голове и переосмысливал сказанное Му Чжином.       Ребёнок, выросший в дефиците внимания, общения и любви? Да, наверное, так. И даже не наверное, а точно так.       Ну Му Чжин, глашатай истины…       Хён Су не помнил себя до десяти лет. После – да, но что было в первый десяток лет его жизни, вспомнить не мог, как ни старался. Самое раннее ясное его воспоминание – это блуждание по лесу, как в лабиринте. Как он оказался далеко от дома – неизвестно. Он трясся от страха и брёл между деревьями наугад, голодный и уставший. И вдруг рядом с ним возник отец, отчего-то своим появлением напугавший его ещё сильнее.       С этого воспоминания и начался отсчёт. Словно сознание Хён Су, выключенное по какой-то причине, включилось именно тогда, в лесу. От нервного потрясения, надо полагать.       А что было до? Наверное, там была мама. Её Хён Су не помнил совсем. Только её голос, одну-единственную фразу, непонятно как застрявшую в его голове: «Я спою тебе, Хён Су. Спою, чтобы остаться с тобой, когда меня не будет рядом». Запись маминой колыбельной на кассете была его единственным бесценным сокровищем. Он бесконечное количество раз прокручивал её, силясь вспомнить лицо мамы, её внешность, – и не мог. Но не терял надежды: слушал и слушал. Никто не смел ни брать кассету в руки, ни слушать запись. Это была его святыня, которой он лишился, оставив сумку с вещами в ресторане господина Но Ман Сика…       От мамы не осталось ни одной фотографии: отец уничтожил всё, связанное с ней, когда она ушла. Хотя это он говорил, что жена исчезла, не сумев принять его любовь и его сущность. А на самом деле…       Почувствовав спазм в груди, Хён Су закусил кулак и заставил себя не думать о том, как ему рассказали о теле матери, найденном вместе с другими жертвами серийного убийцы До Мин Сока.       До Мин Сок.       Пожалуй, единственный человек, которого Хён Су помнил во всех деталях, был его отец. Помнил вплоть до запаха сырой рыбы. Или перекиси водорода, как определил Хён Су, уже будучи взрослым. Так от отца пахло постоянно. Так пахло в его подвале, где стояла огромная ржавая клетка и где До Мин Сок запирал провинившегося сына или дочь для наказания. Именно по этой причине Хён Су не мог себя заставить есть сырую рыбу и с большим трудом, далеко не сразу привык к морепродуктам, и то после термической обработки, когда ненавистный запах менялся.       Образ отца накрепко, будто шабером по мягкому металлу, врезался в его память. Высокий, жилистый, с цепкими руками, в неизменной чёрной рубашке навыпуск, с длинными волнистыми волосами и холодным, непроницаемым лицом. Ещё Хён Су запомнил красно-чёрные поводки фирмы «Hound dog», которые часто видел в руках До Мин Сока. Он тогда ещё думал, что отец волонтёрствует в каком-нибудь питомнике и хотел как-нибудь попроситься туда с ним, но тот никогда в разговоре не упоминал собак, да и собаками от него не пахло. А вот сырой рыбой – постоянно.       От этих воспоминаний Хён Су передёрнуло. Он сходил на кухню, выпил стакан воды и вернулся на балкон: там ему было легче дышать и думать.       Над крышами занимался блёклый городской рассвет.       Любил ли его отец? Иногда Хён Су казалось, что да. А может, ему просто отчаянно хотелось, чтобы любил. Во всяком случае, До Мин Сок никогда этого не говорил и не показывал. Не обнимал его, как отцы обнимают своих детей. И часто разглядывал сына с таким странным изучающим видом, будто оценивал какую-то вещь, отчего Хён Су становилось не по себе.       Новость о том, что До Мин Сок был убит, а не свёл счёты с жизнью, не вызвала у Хён Су никаких эмоций. Наверное, он просто очень устал от отца. Ведь До Мин Сок не оставлял его даже после смерти, то и дело призраком возникая рядом, наблюдая за ним и даже разговаривая. Мало того – отец повадился являться к нему и во снах. Как будто ему мало было мучить сына в реальности! Но как только Хён Су начал видеть в своих снах Чжи Вон, отец исчез. И Хён Су с запозданием понял: она защищала его. Защищала от отца, воспоминаний о нём и его призрака!       – Отец, прошу, уходи. Я хочу просто жить. Жить дальше. Пожалуйста, уходи…       Хён Су сказал это отцу в ярком, с мельчайшими подробностями сновидении, когда Чжи Вон впервые поцеловала его. Сама. И До Мин Сок ушёл. По какой-то причине он отступил и оставил сына в покое. По какой? Хён Су не хотел думать об этом. И не думал.       В спальне завозился и что-то сказал Му Чжин. Хён Су прислушался, но хозяин квартиры, видимо, всего лишь на минуту проснулся и тут же снова захрапел.       Пару дней назад они ужинали в кафе: он, Му Чжин и Хэ Су, которая сообщила, что уезжает в Европу. Для Му Чжина это было ударом. После он долго не мог успокоиться, плакал, метался и искал утешения у брата девушки, которая, как он считал, бросала его.       Однако Хён Су не было жаль Ким Му Чжина. Не маленький. Переживёт. И дождётся Хэ Су. Ничего катастрофического не случилось. И сестру можно было понять: после всего пережитого она просто не была способна тут же строить какие-то отношения, ей требовалось время и расстояние, чтобы прийти в себя. Му Чжин ждал восемнадцать лет. Подождёт ещё. А Хэ Су к нему вернётся. Хён Су не сомневался в её чувствах к журналисту – её первой и единственной любви. Но сперва ей требовалось обрести себя, обрести истинную свободу. В том, что у неё получится, Хён Су тоже не сомневался и радовался за неё, в самом деле радовался.       Как там сказал Му Чжин? Всё вернётся? Он научится чувствовать по-настоящему? И выражать эмоции, как все вокруг?       Хён Су закрыл глаза и вдруг неожиданно для самого себя мечтательно улыбнулся. Это было бы... Это было бы подарком судьбы. Разве недостаточно она потешалась над ним и испытывала его? А ведь он действительно что-то чувствовал. Да, именно – чувствовал! При каждой встрече с Ча Чжи Вон. При мыслях о сестре. При разговоре о дочери... Значит, Му Чжин недалёк от истины: всё вернётся. Но как? Как?!       Перед отъездом в Барселону Хэ Су сказала ему странную вещь, которую сегодня за ужином, пусть и иными словами, повторил Му Чжин. Чтобы жить дальше, чтобы начать с чистого листа, Хён Су должен вернуться к себе настоящему.       А какой он – настоящий?       Кто мог знать об этом? Даже его «приёмные» родители, чьим сыном под именем Пэк Хи Сон он был пятнадцать лет, канувших в небытие, не могли подсказать ему и помочь. Пэк Ман У, не выдержав тяжести реальности, спрятался в безумии и находился в клинике для душевнобольных, возвращаясь в своём угасающем сознании всё дальше в прошлое. Спрашивать его было бесполезно: глядя прямо в глаза Хён Су, пришедшего поговорить с ним, он видел перед собой своего Пэк Хи Сона и без конца улыбался, бормоча бессвязные фразы.       А Кон Мин Чжа, столько лет игравшая роль его матери, а ныне сидевшая в тюрьме за все те злодеяния, что совершила с мужем и сыном, попросту не захотела описывать Хён Су то, каким он был на самом деле. Но зато сказала ему такое, от чего пелена с глаз Хён Су мгновенно слетела, словно сорванная ветром, – и он понял.       Он всё понял!       Не найдя ни у кого ответа на свой вопрос, Хён Су наконец-то осознал, что помочь ему обрести себя настоящего способен один-единственный человек на всём белом свете.       Хэ Су была права, но ошибалась в главном: этим человеком был вовсе не он сам.