Пробуждение

Чжи Вон любит дождь. В дождь её голос становится выше.

Она смеётся по пустякам. Неужели ей нравятся холодные капли?

Или, быть может, их шум, приглушающий все остальные звуки?

      Ему снилось, как они ехали с Чжи Вон в машине: он за рулём, она рядом. Его рука лежала на тонком запястье с выступающими венками, а пальцы легко поглаживали шелковистую кожу. О чём они говорили и говорили ли вообще – этого Хён Су не помнил. Но зато помнил ни с чем не сравнимое ощущение близости и пронзительной ласки от одного только неуловимого будоражащего касания. Чжи Вон повернула руку ладонью вверх – и его пальцы, скользнув по тёплой ложбинке, переплелись с её, отчего на миг остановилось дыхание, а потом сердце рвануло так, что рука непроизвольно сжалась, и Хён Су услышал:       – Дорогой?       Звук голоса Чжи Вон вернул его в реальность. Хён Су прикусил губу и, лишь ощутив боль, сумел сосредоточиться на её голосе. Чжи Вон вела машину и что-то взволнованно говорила ему. А он? Неужели он задремал, убаюканный мягким тембром, таким уютным, что хотелось закрыть глаза и вернутся в тот сон. Взять Чжи Вон за руку и, не отпуская, ехать и ехать, а куда – неважно…       Смутившись, Хён Су сжал руки на коленях. Сколько ещё будет продолжаться это наваждение? Сколько ещё ему придётся разрываться между явью и снами? Сколько убеждать Чжи Вон (и себя!), что он не тот, за кого она его принимает? Кем хочет видеть?       – Дорогой, ты случайно не знаком с Ян Чжин Тэ?       Хён Су удивлённо поднял голову – и успел перехватить взгляд детектива Ча, в котором мелькнул испуг. Вновь отвернувшись к дороге, девушка смущённо прошептала:       – Простите, я заговорилась. Простите меня…       В машине повисло тягостное молчание, во время которого Хён Су пытался лихорадочно вспомнить, о чём же Чжи Вон с таким воодушевлением рассказывала ему пять минут назад. Но руки поневоле чувствовали тепло тонких пальцев, переплетённых с его, а в ушах шелестело, удаляясь в небытие: «Дорогой… дорогой…»       Едва не застонав от досады и злости на себя, Хён Су уставился в боковое окно. Нужно прекращать эту бесконечную бессмысленную пытку. Нужно быть тем, кем он является на самом деле, и не поддаваться соблазну стать тем, кем отчаянно хочет видеть его Чжи Вон.       О чём же они говорили? О чём?!       Хён Су сцепил зубы на костяшке пальца так, что от боли чуть не вскрикнул – и тут его разум просветлел, а мысли вернулись к предмету прерванного разговора.       Он сел в машину к детективу Ча, чтобы вместе отправиться к Ян Чжин Тэ – племяннику покойного старосты Квон Сон Бока. Показания Ян Чжин Тэ раскопал неугомонный Чхве Чжи Соп. Оказалось, что староста платил за проведение шаманских ритуалов, вот только суммы, полученные шаманкой, были в несколько раз меньше, чем снятые со счёта До Мин Сока. По всему выходило, что Квон Сон Бок использовал осиротевших брата и сестру, чтобы добраться до состояния До Мин Сока, намеренно сделав До Хён Су козлом отпущения и натравив на него всю деревню. И теперь становилось ясно, по какой причине староста взял на себя опеку над ними после смерти отца.       Хён Су плохо помнил Ян Чжин Тэ, который приезжал в Кагён-ни только на летние каникулы. И не был уверен, что спустя столько лет тот захочет свидетельствовать в пользу Хэ Су. С чего бы? Однако попробовать убедить его всё-таки стоило: это был их единственный шанс предоставить суду свидетеля в защиту обвиняемой.       Но им не повезло: Ян Чжин Тэ не оказалось дома. Ча Чжи Вон, несколько раз нажав на звонок, удручённо покачала головой:       – Как же так? Мы договорились встретиться тут!       Попытки дозвониться до хозяина пустой квартиры тоже ни к чему не привели: абонент был не в сети.       – Должно быть, он просто передумал, – заключил Хён Су и с раздражённым вздохом привалился к стене.       – Быть не может! – возразила Чжи Вон. – Когда я звонила ему, он согласился на встречу. Наверное, что-то произошло!       Вдруг телефон в её руке звякнул, и на экране высветилось: «Простите меня. Я не могу свидетельствовать».       – Пойдёмте отсюда, – направился к лифту Хён Су, но детектив решительно схватила его за руку:       – Нет! Давайте подождём! Ведь он рано или поздно вернётся. Мы дождёмся его и попробуем убедить.       В её глазах было столько безусловной веры в положительный исход, что Хён Су молча сдался и, сцепив на груди руки, приготовился ждать. Столько, сколько хватит терпения детектива Ча.       Гиблая затея. Но, чтобы Чжи Вон успокоилась, он подождёт. Спешить-то ему всё равно некуда. Вот только рядом с ней, да ещё наедине, Хён Су чувствовал себя так, словно раздваивался. Раздваивался снова и снова, отчего ему было очень плохо и хотелось обхватить себя руками и держать, чтобы не развалиться на части.       Хён Су прикрыл глаза и вдруг услышал приглушённое монотонное шуршание. Прежде чем он сообразил, что это за звук, Чжи Вон радостно воскликнула:       – Ой, дождик пошёл!       Она приблизилась к бетонному парапету, на котором плясали крохотные фонтанчики от тяжёлых дождевых капель, и с явным удовольствием вдыхала потяжелевший влажный воздух, а Хён Су удивлённо отметил, как вмиг просветлело её лицо, как струи дождя буквально на глазах смывали с фарфоровой кожи следы усталости, недосыпа и переживаний.       – Вам нравится дождь? – шагнул он к Чжи Вон и окунулся в свет, который она излучала, поставляя лицо живительной небесной влаге.       В ответ детектив Ча лишь молча кивнула и протянула руку, собирая в ладонь прохладные капли.       Хён Су наблюдал за ней со смесью недоумения и странного, растущего где-то внутри неизъяснимого удовольствия. Ему нравилось смотреть на изящные пальцы Чжи Вон, подрагивающие от прикосновений дождя, на её улыбку радости, такую по-детски искреннюю и чистую, что и самому захотелось улыбаться. Подумав так, Хён Су ощутил, что и в самом деле улыбается: до того непривычно заныли уголки губ.       Он смотрел и смотрел, а перед его глазами вместо озарённого радостью лица Чжи Вон возникли вечерние сумерки, в которых он шёл навстречу ей с раскрытым зонтом. Спрятавшись под ним и стряхивая с волос воду, Чжи Вон звонко смеялась.       – Дождь идёт. Здорово!       – Ты что, радуешься дождю? Неужели полицейские любят дождь? Он же портит улики.       – Зато столько романтики…       – Романтики? Тогда, быть может, мне сегодня приготовить для тебя что-нибудь вкусненькое?       – Хочу блинчики!       – Блинчики? Что ж, блинчики хороши в дождь. Идём, я тебя угощу.       Хён Су воочию видел над собой и прильнувшей к нему Чжи Вон большой чёрный зонт. Ясно слышал уютное постукивание дождя по тугому надёжному куполу. Физически ощущал приятную тяжесть руки Чжи Вон на своём локте и то, как щекочут шею её локоны, струящиеся по его плечу от их тесных объятий на ходу…       Вдруг в это видение, такое осязаемое, настоящее и в то же время нереальное, вплёлся холодный уверенный голос. Его голос:       – Чжи Вон верит только тому, что видит. Поэтому с ней проще простого…       Хён Су резко выдохнул и часто-часто заморгал, пытаясь сообразить, что это значит. Чжи Вон верит лишь тому, что видит? А он? Он сам? Почему он не может поверить ей? Поверить и довериться? Что его сдерживает? И откуда берутся эти голоса, эти обрывки видений, эти сны, не дающие ему покоя?       Что с ним происходит? И когда закончится. Да и закончится ли?       – Дождь перестал, – услышал он свой собственный севший голос. Только на этот раз он действительно говорил вслух. – Я подожду здесь один, а вы идите.       Он сказал это ровно и сухо и даже сам до конца не осознавал, чего ему это стоило. Однако Ча Чжи Вон почему-то не уходила. Стояла и пристально смотрела на его руки.       – Почему вы… Почему вы не снимаете его? – запинаясь, проговорила она.       – Что не снимаю? – не понял Хён Су, но, проследив за её растерянным взглядом, догадался, что она имела в виду одновременно с её тихим ответом:       – Кольцо.       Он покрутил тонкий золотой обруч на левой руке.       – А, это… – он смущённо улыбнулся. – Я заглянул в мастерскую проверить, помнят ли руки. Но, когда снимаю его, начинаю ошибаться.       Заметив, как внезапно побледнела Чжи Вон, он заторопился, ругая себя за неуместную откровенность:       – Простите, я слишком бестактен. Нужно было давно вернуть его вам, – он не без труда стянул кольцо с пальца и протянул Чжи Вон. – Возьмите. Я найду другое ему на замену. Лишь бы вес был одинаковый… Возьмите! – ему пришлось повторить свою просьбу дважды, прежде чем Чжи Вон протянула руку с таким же, как у него, золотым рифлёным ободком на безымянном пальце. Её рука дрожала. И неизвестно, как бы разрешилась эта взаимная неловкость, если бы вдруг не появился тот, кого они так долго ждали.       Им пришлось побегать за Ян Чжин Тэ, прежде чем он сдался и согласился побеседовать в спокойной обстановке маленького кафе.       Оказалось, их подозрения были верны. Староста Квон Сон Бок задумал прибрать к рукам состояние покойного До Мин Сока ещё до того, как Хён Су и Хэ Су назначили официального опекуна. И пообещал племяннику оплатить учёбу в университете, если тот поможет. Ян Чжин Тэ согласился. Он принялся распускать ложные слухи о Хён Су. Резал кур, потрошил их и разбрасывал по дороге. А утром собирались жители деревни, которым Ян Чжин Тэ говорил, что во всём виноват сын До Мин Сока. Он запугал людей и спровоцировал проведение шаманских ритуалов.       Слушая его рассказ, Хён Су и сам не мог бы объяснить, что испытывал больше: злость на оболгавших его алчных людей, обиду на невежественных жителей деревни или облегчение от того, что наконец-то узнал правду: он не был на самом деле одержим злым духом, во что уверовал много лет назад до такой степени, что начал видеть призрак отца. Самым важным сейчас было то, что нашёлся свидетель, который мог бы повлиять на приговор и спасти Хэ Су.       Но Ян Чжин Тэ упорно отказывался выступать в суде, так как боялся потерять место учителя младших классов. После раскрытия правды о прошлом его просто выгонят из школы с позором. Это как минимум.       Услышав разочарованный вздох Ча Чжи Вон, Хён Су подался вперёд, перехватил бегающий виноватый взгляд племянника своего прежнего мучителя и неторопливо, со спокойным нажимом заговорил, не позволяя Ян Чжин Тэ отвернуться:       – Решая, выступать ли в суде, прислушайтесь к своему сердцу. Я надеюсь, вы примете решение, не противоречащее вашим интересам, – он сделал вескую паузу, не теряя визуального контакта с притихшим учителем. – Чтобы впоследствии об этом не жалеть. А я… Я всё прощаю вам здесь и сейчас. Поэтому не вините себя.       Произнося эту речь, Хён Су старательно игнорировал потрясённый недоверчивый взгляд Ча Чжи Вон. Однако ему не удалось уйти от разговора позже, когда они в сумерках ехали в машине, оставив Ян Чжин Тэ в кафе наедине с его воспоминаниями, сомнениями и воскресшими демонами.       – Ваши слова о прощении… – начала Чжи Вон, и Хён Су обречённо вздохнул: он этого ожидал. – Такое непросто сказать. Вам, должно быть, это трудно далось?       – Нет, – скупо усмехнулся Хён Су. – Наоборот, легко, – и в ответ на потрясённый вздох Чжи Вон пояснил: – Я ведь солгал. Прощение, тоже мне… Да я хотел свернуть ему шею прямо в кафе!       Заметив, что детектив Ча не отвечает ему, он посмотрел на неё:       – Простите за откровенность. Но я буду говорить прямо. Мне показалось, его терзает чувство вины, и, если немного надавить, он сдастся.       Манипуляция.       Простая игра на чувствах другого человека. Никаких угрызений совести Хён Су при этом не испытывал. Он всего лишь платил той же монетой тем, кто сломал жизнь ему и его сестре. Разве это преступление? Или, быть может, грех?       Тишину в салоне машины нарушил звонок. Вынув из кармана телефон, Хён Су удовлетворённо хмыкнул и показал экран Чжи Вон:       – Видите? – он снял трубку. – Я слушаю вас, Ян Чжин Тэ. Вы придёте в суд? Согласны свидетельствовать? Да, я понял. Завтра с вами свяжется мой адвокат. Спасибо и до встречи.       Взглянув на Ча Чжи Вон, которая напряжённо вслушивалась в разговор, он потряс телефоном перед её изменившимся лицом:       – Нет, сворачивать ему шею было бы преждевременно. Подождём до последнего заседания и вердикта суда.       Поняв по расширившимся в ужасе глазам Чжи Вон, что его мрачноватая шутка была принята всерьёз, Хён Су усмехнулся:       – Детектив Ча, вам следует научиться контролировать мимику. Ваши мысли буквально на лице написаны.       – И о чём же я сейчас думаю? – слабо и явно через силу улыбнулась Чжи Вон.       – «Он не тот, кого я знала. Я искала совсем не его», – Хён Су произнёс эти безжалостные слова и посмотрел на свою собеседницу. – Я прав?       Потрясение и растерянность на лице Чжи Вон сменились решимостью. Она прикусила губу и, резко перестроившись, затормозила у обочины, отчего ремень безопасности Хён Су больно врезался в грудь, как раз там, где гулко стучало сердце в противовес внешнему напускному спокойствию.       – Вы делаете это нарочно, да? – не выдержала Чжи Вон. На её глазах закипали слёзы. – Почему вы так жестоки?       – Потому что, согласно медицинскому заключению, могу врать, не испытывая при этом вины, – солгал Хён Су, чувствуя, как вина, от которой он так убедительно открещивался, накрывает его с головой. – Похоже, вы так и не поняли. Или верите, что можете отличить мою ложь от правды?       Чжи Вон не отвечала и лишь тяжело дышала, вглядываясь в его лицо так, словно пыталась понять, он говорит искренне или лжёт.       Но время лжи, пятнадцатилетней, позабытой им, не нужной сейчас, прошло. И Хён Су не хотел лгать. Ни себе, ни ей. Ей – тем более.       – Когда я очнулся в больнице, я ничего не помнил. Словно просто проспал пятнадцать лет. Однако это не так. Привычки, выработанные за это время, никуда не исчезли. Никуда… – он усмехнулся, хотя горло его царапал колючий ком. Но ему нужно было всё это сказать. – Я готовлю блюда, которые никогда не видел и не пробовал. А в мастерской движения моих рук, когда я работаю с металлом, на удивление отточены до мелочей.       Он взглянул на Чжи Вон, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Она слушала его исповедь, затаив дыхание. Жадно внимала каждому слову. И это сводило Хён Су с ума.       – Я внезапно осознал, что могу считывать чужие эмоции и понимаю, как их лучше использовать. Поэтому я знаю, что вы хотите от меня услышать.       Застывшие слёзы сорвались с ресниц Чжи Вон, когда она опустила голову:       – Я ничего не хочу.       Хён Су не мог видеть мокрые дорожки на её белых щеках, но терпеть эту муку больше не осталось сил. С этим нужно было кончать, как-то разрубить этот гордиев узел, пока он действительно не потерял рассудок и не обрадовал тех, кто и впрямь считал его психом. Он устал метаться между снами и явью. Эта борьба до смерти измотала его.       – Нет, хотите. Ждёте, чтобы я сказал: «Пусть я и забыл тебя, но мои чувства остались». Вы отчаянно жаждете услышать эту ложь.       – Разве я когда-то говорила, что жду от вас эти слова? – дрожащими губами прошептала Чжи Вон и разрыдалась.       Хён Су и сам чувствовал, как его лицо заливают слёзы, но ничего не мог с собой поделать. Лгать он больше не станет.       – Как ты мог забыть меня? Как, скажи? После стольких лет и всего, через что мы с тобой прошли? – голос Чжи Вон креп и заполнял собой всё небольшое пространство машины, отдавался в ушах и резал Хён Су по живому.       Пусть.       Он больше не станет лгать!       – Как ты мог забыть меня, словно меня и не было в твоей жизни? – терзала его Чжи Вон.       – Детектив Ча, – с усилием прохрипел Хён Су, молясь только об одном: чтобы его не накрыл приступ удушья. Только не сейчас и не здесь. Не при ней. – Я в жизни никогда ни к кому не привязывался. И я не знаю, сколько продлятся те чувства, которые я испытываю.       – Вы настолько не доверяете себе?       – А вы… – не отвечая на вопрос Чжи Вон, продолжал он, сопротивляясь желанию схватиться за грудь и вывалиться из машины, чтобы прекратить эту пытку, чтобы ослабить боль, которая огнём разливалась в груди. – Вы постоянно смотрите и ищете прежнего меня. Воодушевляетесь, находя сходство, и разочаровываетесь, замечая различия. Но я его ненавижу. Прежнего себя – того, кто вам нужен. Ненавижу, слышите? И не желаю узнавать!       Боль полыхала за рёбрами и поднималась выше и выше, захлёстывая виски. Но Хён Су должен был договорить. Хотя бы раз. А там…       – Мы с вами продолжаем ходить кругами. Вы гоняетесь за моей тенью, а я убегаю, не желая открыться вам. В итоге мы просто стоим на одном месте.       Его наконец прорвало, и боль выплеснулась наружу вместе с рыданиями. Только вот легче не становилось.       Будь проклята эта чужая жизнь длиной в пятнадцать лет! Хён Су не желал думать о ней, вспоминать её, быть её частью. Если бы можно было так же стереть память у всех остальных, то и дело случайно называющих его Пэк Хи Соном, которого он люто ненавидел, хотя не помнил и никогда не встречал настоящего. Но каждый раз, глядя в зеркало, он поневоле спрашивал себя, кто же перед ним: он, До Хён Су, или тот, кем он стал в той, другой жизни, под чужой личностью. Каждый раз, когда он что-либо делал, он недоумевал, откуда у него этот навык, а сообразив, приходил в ярость. Настолько, насколько вообще был способен на подобные чувства.       Всё это было невыносимо. Просто невыносимо, как и слёзы Ча Чжи Вон, которая, закрыв лицо руками, рыдала рядом с ним…       Сколько они так просидели в машине, Хён Су потом так и не вспомнил. Равно как не понял, каким образом он вдруг оказался наконец один. Машины детектива Ча не было. Ночной Сеул погрузился в иллюзию сна, а он, Хён Су, сидел у каменного парапета моста, прислушивался к затихающей в груди боли и с облегчением дышал ночной прохладой и надвигающимся дождём.       Правильно ли он поступил, сказав Чжи Вон всё то, что вывернуло их души наизнанку? Он не был уверен. Но твёрдо знал одно: дальше так продолжаться не могло. Он не хотел притворяться. Не понимал зачем. Это что, вернёт его память? Вернёт все пятнадцать лет, прошедшие, как сон и превратившиеся для него в сновидение на самом деле?       Хён Су встал и огляделся, пытаясь сообразить, где находится и как добраться до дома Му Чжина. Он мог бы позвонить и попросить приехать за ним на машине. Мог бы вызвать такси. Но вместо этого просто двинулся вперёд, чувствуя, как лицо обдувает свежий ветер, а на кожу падают первые ласковые капли.       Дождь провожал его всю дорогу. Мягкий, утешающий, он тихо шёл рядом, обнимал за плечи и направлял полуслепого от рыданий Хён Су, смешиваясь на его лице со слезами. Он нашёптывал что-то бессвязное, неразличимое, остужал пылающие щеки и развороченную душу, возвращая ей – не покой, нет – убеждённость в правильности сказанных жестоких слов. В необходимости этого тяжёлого для обоих разговора, который рано или поздно всё равно бы случился.       Хён Су пошатываясь брёл по обочине и плакал. Он в жизни столько не плакал, как сегодня, этим поздним вечером. И когда его забрасывали камнями. И когда терзали на шаманских ритуалах, унижая и проклиная. И когда после побега из Кагён-ни он несколько дней голодал, пока в полуобморочном состоянии не оказался на задворках ресторана господина Но Ман Сика, который сжалился над ним, накормил, приютил и даже дал работу, не расспрашивая ни о чём. Он не плакал. Он закаменел, покрывшись непробиваемой защитной оболочкой, которая столько раз спасала его от отчаяния и помешательства.       И вот теперь эта оболочка лопнула. От взглядов Чжи Вон, от её слов, от её чувств к нему. И пролился ливень. Этот проливной дождь словно шёл из самой его души, со слезами вымывая всю тяжесть и неопределённость.       Сегодня Хён Су разбил сердце Чжи Вон. Но поступить иначе ему бы не позволила совесть, уважение к детективу Ча и что-то ещё такое, чему он не находил названия. И поэтому просто шёл и плакал, а дождь шёл вместе с ним до самого дома Му Чжина.       У входной двери, шагнув под навес, Хён Су ненадолго задержался, глядя на войлочное ночное небо, из которого сыпался холодный бисер. Он не жалел о том, что сказал. И теперь лишь надеялся, что этот ночной дождь если не обрадует, то хотя бы успокоит Ча Чжи Вон. Извинится перед ней за него, найдёт правильные, нужные слова, которые сам Хён Су отыскать не смог.       Он надеялся, что Чжи Вон всё поймёт. Простит его за правду. И перестанет искать того, кого встретить ей больше было не суждено.