На мосту

Моракс чувствует себя так отвратительно, как никогда ещё не чувствовал. Презрение, омерзение, ненависть — столько эмоций, и каждая сжирает его самого изнутри. Он не хочет этого делать, но как он может не делать? О контракте напоминает шахматная фигура в груди. — Барбатос, прошу, сдайся, — его рука, рука самого умелого воина Тейвата, дрожит, словно он юнец, впервые взявший копьё. — Хватит этой борьбы. — Даже не подумаю, — анемо Архонт стискивает зубы, вновь расправляя окровавленные крылья, пробитые насквозь несколькими каменными стрелами. Ничего, пока он может ещё создавать ими вихри. — Сдаются врагу, Моракс, а ты не враг мне вовсе. — Ты ведь знаешь, зачем я здесь, — он оттягивал этот момент как мог. Но его ноги уже касаются брусчатки моста, а ухо режет лязг закрываемых ворот. Да, только сейчас он вспоминает, что Мондштадт — военная крепость. И сегодня она в полной боевой готовности. — Сдайся, прошу тебя. Ты не виновен в бунте своего народа, они жили не по твоему указанию. Селестия пощадит… — Что бы сказала Гуй Чжун, если бы услышала тебя?! — за его спиной поднимается буря, что куполом накрывает город, не давая пробиться туда даже каменному дождю, пропитанному гео энергией. — Предлагаешь мне отречься от моих детей?! Бросить их на растерзание Селестии?! Ребёнок вырос и принимает свои решения, долг родителя — поддержать его выбор. И если такова воля моего народа, я останусь с ними. — Ты глуп! Ты молод и глуп, Барбатос! — он знает, что за книга в руках Венти. Ветра анемо Архонта уже повержены, даже дракон Двалин был убит по приказу Селестии. Но Барбатос всё ещё силён. В его силах разрушить Гавань, стоит только взять под контроль весь ветер Тейвата. А потому нужно действовать сейчас, пока не погибли его адепты и воины. Но не может. Рука с копьём не шевелится, а в груди что-то рвётся и так болит, что едва ли хватает сил сдержать крик. — Ты ведь знаешь, Венти, знаешь, что я сильнее. Всегда был сильнее. Тебе не выстоять. Сдайся, прошу, ты перестанешь быть Архонтом, и тогда я сделаю тебя одним из адептов Ли Юэ. Только сдайся. — Что за чушь ты несёшь? Стать адептом? Сбежать? — он вытирает кровь с лица, до боли сжимая Небесный атлас. — Чтобы что? Смотреть с границы на пустошь, которая останется здесь? Видеть выжженные поля и чувствовать сотни и сотни душ моих неупокоенных детей? — Дай мне сделать это, Венти! Твои люди в любом случае умрут, этого желает Селестия, — просто отойди с дороги, дай Мораксу войти в город и уничтожить там всё до самого основания. Закрой глаза, отвернись и слушай, как метеориты один за одним будут сыпаться на Мондштадт. — Они умрут, ты прав, — он кивает, печально опуская голову. И на секунду Моракс даже верит, что у него получилось уговорить Барбатоса. — Но сначала умрёт их Архонт. Здесь, на этом мосту, защищая свой город, как и положено богу и покровителю, — ветер сносит летящую в него каменную колонну, и Венти может только собрать последние силы, готовясь к бою. Может, хоть кто-то из мондштадцев сможет сбежать? — Не смотри на меня так, Моракс, ты всегда знал, что я выберу их. И когда острый наконечник, уже не раз пронзающий тела Архонтов, пробьёт насквозь грудь, разрывая ошмётки окровавленных перьев; когда бог свободы выронит из онемевших пальцев Небесный атлас и осядет на колени, свалившись на изуродованную битвой землю, Моракс опустится рядом, спрятав за капюшоном боль и отчаяние, горящие в глазах. Второй раз он вынужден убить близкого сердцу. Вихрь всё ещё кружит вокруг Мондштадта, защищая его от нападения. Венти создал поистине мощный барьер. — Моракс, прошу, добей меня, когда уничтожишь город, — он кашляет кровью, пальцами сжимая пронзившее его копьё. — Я хочу упокоить столько мондштадтцев, сколько успею. Чистые души должны вольно гулять с ветром по их земле. — Если это твоё последние желание, — Моракс бы исполнил любое: исцелил, спрятал, забрал, спас. Он бы укрыл Венти от глаз Селестии, договорился бы с верховными богами, оберегал бы его хоть целую вечность. Но Венти не желает этого. Венти счастливо улыбается, с трудом поворачивая голову в сторону закрывшего ворота города. Его милый Мондштадт. — Они так… так горят своей свободой, — ему в пору плакать о своей кончине, но он слишком счастлив за свой народ. Они познали волю. И они готовы всё отдать за неё. Даже жизни. Он уже чувствует, как чистые души обращаются ветрами, ускользающими из осаждаемого другими Архонтами города. Пусть летят — им суждено вечность гулять по просторам своей родины. — Не печалься, Моракс, я ухожу самым счастливым из всех Архонтов, которых ты убил. А Моракс разбит. Не потому что вновь испачкал руки кровью. Потому что понял: Барбатос всегда выбирал их. И даже умирая, он предпочёл детей города свободы тому, кому клялся в любви. Первый метеорит обрушился на храм Барбатоса.