Сливовый джем или Береги пальцы - шипы бывают острыми

Санс Утро хорошим не бывает. Сегодня, как никогда раньше, я был согласен с этим высказыванием. Отчаянно хватаясь фалангами пальцев за растянутую горловину домашней футболки я поднялся с кровати и, волоча ноги, направился в ванную. Надо привести себя в относительный порядок сегодня, хватит жалеть себя и страдать! Взгляд растерянно бродил по отражению в зеркале, выхватывая отдельно, как куски пазла, части внешности. Скулы бледные, не то, чтобы у меня они были обычно залиты розовым румянцем, но такой бумажный, даже чуть сероватый оттенок выдавал бессонную ночь и проблемы со здоровьем. Так же, как и необычно расширенные и яркие зрачки, вокруг которых в черных провалах глазниц то и дело закручивались омуты пурпурной магии, которая, словно издеваясь надо мной, впервые за десятки лет именно сейчас вышла из-под контроля. Чёрт! Я знал причину, знал и не хотел её признавать. Ведь… Это было слишком неожиданно для меня, ужасно несвоевременно и так... жутко несправедливо. Нечестно по отношению к моему брату и ко мне самому. Я скривился. Да, такого рода активность магии имела место в жизни каждого монстра в трех случаях: первое и самое простое и безвредное — подростковое созревание, пережитое мной ещё тридцать лет назад; второе — магическое выгорание, обычно приводившее к безумию, а порой даже и смерти несчастного больного монстра; и последнее, третье — волнение души, когда та чувствовала возле себя родственную половинку, истинную пару или соулмейта, как их называли у нас в подземелье. И меня до последнего не покидала надежда, что это именно второй вариант, и как бы глупо это ни звучало, но потеря здравого ума, рассудка смысла существования или самой жизни пугала меня меньше, чем возможность в порыве неконтролируемых эмоций навредить брату. Непонятно? Сейчас объясню. Всё дело в Папирусе. В этом ветреном, безответственном, но жутко мной любимом монстре. И его вечно приносящей проблемы личной жизни. Но на этот раз, как мне казалось, ему посчастливилось завести отношения с действительно прекрасным существом, и, несмотря на принадлежность к разным видам, они прекрасно ладили. И человек вроде бы действительно любил этого несерьезного баламута. Человек… Резкий кульбит души в грудной клетке вызвал острый приступ тошноты, скрутившей спазмом несуществующий желудок и заставил немедленно склониться над унитазом, через кашель отблевывая скользкие мутные сгустки с неприятными комочками. Он противного привкуса ацетона першило в горле, а в уголках глазниц собирались крупными горошинами слезы. Сплюнув тягучую слюну я стер с подбородка потеки темно-бурой магии, отторгнутой организмом. Голова шла кругом, а перед глазами расплывались синие пятна. Я со стоном прижался лбом к холодной керамике ободка унитаза, ладонями и коленями опираясь о мраморный кафель пола. Плохо дело. Правую бедренную кость прохватило вибрацией, заставляя принять сидячее положение и вытащить из кармана шорт телефон, с экрана которого на меня смотрела довольная физиономия моего любимого и единственного брата. Видеовызов, черт бы его побрал! — САП Папс! — натягивая вымученную улыбку в привычной своей манере поздоровался я, поднимаясь по стенке, одной рукой держа телефон, а другой цепляясь за висящее на крюку полотенце, желая хоть как-то удержать себя в вертикальном положении. — Привет Са-а-анс, что делает мой старший братик? Я так соскучился по тебе! — С твоего отъезда прошло всего лишь два дня, бро, как ты мог соскучиться? — губы сами растянулись в широкой улыбке, но новый приступ головокружения заставил до скрипа сжать металлическую полочку, опираясь на нее сильнее, чем следовало бы, нечаянно срывая её с креплений своим весом и с грохотом вместе со всеми стаканами, флаконами и сложенными на ней полотенцами улететь на пол. — Ньех, Санс, что случилось? Ты в порядке? — Хэй, бро, ничего! Просто твоя любовь сбивает с ног! — надеясь отбиться от него шуткой я улыбнулся и оперся лопатками о стену. — Санс! Я позвонил не для того, чтобы слушать твои глупые каламбуры! — с экрана на меня смотрело нахмуренное недовольное лицо Папируса. — С тобой точно все хорошо? — с сомнением в голосе переспросил он. На что я уверенно кивнул, проглотив подступающую сладковатую слюну. — Я весь внимание, слушаю тебя бро, что ты хотел? — Т/и заболела. — просто сказал он. — У нее исчез голос и она отказывается идти в больницу. — Ох, ну... вот же, так и знал, что этим всё и закончится! Я загляну к ней сегодня. Я вздохнул. Если честно, мне не хотелось слишком часто видеться с ней, провоцируя и без того бушующую магию, но я обещал брату присмотреть за этой крохой, а я всегда держу свое слово! Тем более, я и сам переживал за её состояние, ведь люди так слабы, хрупкие и нежные, они так легко "ломаются". Еще немного пообщавшись с братом и выслушав все его "Ньех! Невероятно хорошие" новости я с удовольствием заметил улучшение собственного самочувствия и, спустя время даже смог подняться на ноги. Голова больше не кружилась, лишь незначительный спазм сжимал что-то под ребрами. Надо зайти в аптеку по дороге. — З-заходи… — прохрипела она едва слышно, отходя от двери и пропуская меня в темный коридор. — Хэй, мелкая, ты хоть жива тут? Видок конечно у тебя… тот ещё. — я прошел глубже в квартиру, осматривая стены оклеенные синими обоями и вход в кухню, откуда через открытую настежь дверь раздавался свист чайника. Разувшись и стянув с себя теплое худи, я проследил за тонкой чуть сгорбленной фигуркой, которая скользя по полу теплыми носками проскользнула совсем близко и собралась было пройти мимо, но замешкалась, сипло закашлявшись и слегка задев меня плечом. В груди екнуло. Моя рука не спрашивая моего на то разрешения молнией уперлась в стену на её пути и я, затаив дыхание наблюдаю удивлённые глаза, что цветом могут сравниться только с необычного цвета весенним небом перед грозой. Её лицо горит красным пламенем, не понять от чего, наверное, простуда берёт свое, а губы открываются чтобы вместо вопроса, что читается в этих невероятных глазах выпустить вновь лишь сухой кашель… и я провожу пальцами, нежно оглаживая овал лица, касаясь пушистых ресниц, стирая бисерины пота, что собрались возле непослушных прядей волос, прикладываю свою белую жесткую ладонь к её лбу оценивая температуру. — Да у тебя жар, малышка! — Я… я уже выпила жаропонижающее, С-Санс… Санс? — даже не хрип, шепот слышу в ответ и чувствую, как собственная душа липнет изнутри к клетке рёбер, выражая этим своё удовольствие. Моё удовольствие. Моё имя, играющее на её губах тихим шепотом заставляет прикрыть глаза, а фантазия тут же непослушно рисует непристойные картины, где только я и моя малышка подо мной, такая мягкая и доступная — проводит маленькими холодными ладошками по моим подрагивающим рёбрам, в порыве страсти цепляется за ключицы и шепчет Моё имя. Моё, не Папируса... Но этого не будет, никогда! Я не позволю чёртовой магии решать, кому из нас достанется эта кроха! Никогда не предам своего единственного брата, никогда не отниму его счастья, никогда. — Санс? Все хорошо? — моя рука до сих пор на её лбу. — Санс? Я успокаиваю пульсирующую душу и открываю глаза, чтобы ещё раз взглянуть в маленькую копию грозового неба, обрамленную пушистыми ресницами. — Я никогда не замечала, что твои глаза такие красивые. Не простые белые зрачки, вокруг как будто фиолетовый вихрь, ох. — она ​​хихикнула, прикрывая рот кончиками пальцев. — Я вижу там маленькие сердечки, Санс! Никогда не замечала раньше. Я поспешил отвести взгляд и отступить, принимая руки и давая возможность убежать. Не думал, что будет так сложно. — Разве у Папируса не такие же? Сердечки… — не смог сдержать своего тихого удивления. — Нет. — т/и схватила меня за руку и поскользила по гладкому полу в кухню, увлекая за собой. — Зрачки Папса совсем не такие, разве ты не знаешь? Никогда не смотрел в глаза своему брату? Глаза брата я знал прекрасно. И знал, как выразительны они могут быть, когда сильные эмоции выпускают фиалковую магию. Как странно, что она не видела… я нахмурился. — …Они меньше в диаметре и совсем белые, только иногда, мне кажется я вижу в них цветной контур — светло-фиолетовый, с оттенками розового. Ты будешь чай? Я сделаю малиновый… Так вот, они не такие, как твои! И никаких сердечек. — она помахала чайной ложечкой в ​​воздухе. — У тебя и цвет не похож, глубже и темнее… насыщенный лавандовый. Красивый. Знала бы ты, малютка, в каких ситуациях проявляется этот лавандовый — не подходила бы ко мне так близко, не мучила бы хорошим отношением. Я с благодарным кивком принял из её рук чашку с ароматным чаем, словно нечаянно касаясь пальцев. Как жаль, что ты можешь быть мне только другом, как жаль, что магия выплескивается и бурлит во мне зря, как жаль, что душа ошиблась, признав тебя парой.