Heaven knows what

Двух этих слов в ответ достаточно, чтобы сегодняшней ночью я смог заснуть. Остальные вопросы всё ещё важные, но уже не настолько срочные. Нащупав под одеялом его ноги, я прикладываюсь ледяными ступнями к его голени. Становится приятно тепло.

***

Меня настолько крепко вырубило, что я даже проспал будильник. Его половина кровати пуста. Заглядываю на кухню - он сидит у окна с чашкой кофе и пребывает в медитативном состоянии. Как всегда поутру - лицо и губы бледноваты, волосы растрепаны. Я счастлив, что таким могу видеть его только я. Но заговорить всё еще боюсь. Просто молча присаживаюсь на корточки и, обняв его ноги, кладу голову ему на колени. Жду. Он знает, чего, но не торопится. Неужто дрессирует? Ведь я очевидно докатился до повадок животного. Тащу его вещи, сплю у входных дверей, жмусь к его ногам. В следующей жизни я не хотел бы быть домашним животным. Питомцы не мыслят себя без своего хозяина и большую часть жизни проводят в тоске, ожидая, когда тот вернется домой. Правда, ещё меньше хотелось бы быть человеком. Как я уже понял, бытие - вообще не мое. В этом плане Сонхун на порядок выше меня. Он превратил бытие в процесс бесконечно творческий. Сейчас он словно божество, снизойдет ли, наконец, до ответной ласки? — Сонхун. Я готов лизать твои ноги, лишь бы ты… Он опускает на меня слегка изумлённый взгляд. — Да не надо лизать мои ноги. Черты его лица смягчаются, а пальцы оказываются в моих волосах. Наконец-то. Хотя, вылизать его ноги мне в самом деле хочется, но, боюсь, следующим, что я почувствую на себе - это намордник. — Хун, что за таблетки ты вчера принял? — Валиум. Внезапный укол в самое сердце. Больно. Так вот, значит, за счет чего он смог подпустить меня к себе снова. — Сонхун. Бензодиазепины вызывают сильнейшее привыкание. Эта мера крайняя, радикальная. — Зато эффективная. Вот они, жертвы. Больной здесь я, а таблетки, в итоге, пьет он. — А где ты вчера был? — Виделся с твоим спонсором. Советовался, что делать с твоей “новой” зависимостью. — В смысле, что делать с тем, что я люблю тебя? — Любовь и зависимость, в твоем случае - взаимозаменяемые понятия. И мы оба это знаем. Порой, называть вещи своими именами - просто ужасно. — И что он сказал тебе? — То, что я и так знаю. Что это не лечится. Но я не знал, что отвержение у тебя вызывает настолько сильный … дистресс. — Я сам не ожидал. Даже КПТ не смогла это исправить. — На это нужны годы, Ники. — Вся жизнь, если точнее, Сонхун. — И что же нам с тобой делать? — Компромиссы?... Потянувшись лицом к его паху, трусь о него через штаны. На самом деле, я безумно хочу взять у него сейчас в рот, и он это чувствует, потому слегка напрягается, но не отталкивает меня. Вот он, первый компромисс.

***

Сонхун проверяет сообщения на телефоне. — Советую тебе этим вечером не быть одному. Договорись с Юнги, сходите на встречу АН. Потому что вечером мы снимаем одну из финальных сцен с Сону. Сцена, в которой он погибнет.

***

В течение дня Сону, будучи под впечатлением, присылает мне фотографии и видео, как учится держаться в седле мотоцикла самостоятельно. Это необходимо ради эпизода, в котором он газует и срывается на чужом спортивном байке мне на помощь. Остальное - отснимут с дублером. Мотоцикл для него до того тяжёлый, что каждый раз садясь на него - заваливается с ним на бок. Но вскоре, всё же, трогается с места довольно уверенно и едет ровно. Правда в конце - так же уверенно врезается в решетчатый забор. Джейк пишет, тут ни одного кустика не осталось, в котором бы Сону не валялся. Вот это я понимаю - преданность делу. К вечеру присылает фотографию, на которой Хис с Енджуном несут его в мешке для трупов. Выглядывая оттуда, он улыбается и машет рукой. И подпись “еще одна причина жить: в этих пакетах неудобно”. Жизнеутверждающе, убедительно. Но не для меня. Я прячу телефон обратно в карман и выхожу в центр круга. Я на этих собраниях бываю нечасто, но меня тут хорошо запомнили. — Меня зовут Ники и я зависимый. Присутствующие уже в предвкушении. Они знают, что сейчас начнется мой фирменный стендап, после которого все плачут исключительно от смеха. Вот только вечер сегодня немного необычный. — Значит ли это, что я обречен? Я всё еще не понял, я запутался. Год назад мне дали второй шанс. Мне и близкому мне человеку. И, представьте себе, даже так - я всё равно решил сорваться. Да. За два дня до заезда в реб центр - вместо того, чтобы позвонить куратору или спонсору и попросить о помощи - я позвонил ему. Да, вот такой я эгоист, не хотел идти на дно в одиночку. К тому же, именно он всегда считал, что мы безнадежны, неоднократно повторяя это. Окончательно смирившись с тем, что он прав, я и решил сорваться. Вместе. Однако он, после пяти дней чистоты, что дались нам обоим немыслимыми усилиями, бросился ко мне сломя голову лишь для того, чтобы остановить меня, не дать мне совершить ошибку. Выходит, когда нам дали второй шанс, что-то изменилось в нём. Он поверил в меня. В нас. Уже не считал безнадежными. Оттого так спешил. Спешил спасти. Потому что верил. И на пути ко мне погиб, разбившись на мотоцикле. А я, в итоге, не сорвался только потому, что сразу после этого заехал в больницу с тяжёлым нервным срывом. Потому что я любил его. Выходит, всё что я сейчас имею - во многом “благодаря” тому, что он погиб, понимаете? Не случись бы этого, уверен, мы сорвались бы оба, я бы сбил его с пути. И не был бы с теми людьми, с которыми я сейчас. Поэтому, каждый день я будто стараюсь доказать первоочередно ему, что он не ошибся, когда поверил в нас. И что погиб не напрасно. И что я действительно стою того, чтобы быть спасенным. Но правда ли это на самом деле? — Ники. — обращается ко мне Юнги. — Любая вера, во что угодно, истинно это или нет - сойдет за костыль, если на него можно будет опереться. Потому что мы, наркоманы - хромые. А истину оставь для тех, кто крепко стоит на своих двоих.

***

— Если тебе не нравится то, что ты видишь - не смотри. Я отворачиваюсь, хотя уже поздно. Уже успел увидеть, как Сонхун закинул в рот таблетку валиума, а теперь слышу, как он запивает её водой. — Одна таблетка, чтобы просто впустить меня в свою кровать. А сколько ты выпьешь, чтобы дать мне трахнуть себя снова? Да, к концу дня я будто устаю быть “нормальным” и всё больше становлюсь собой. — Думаю, тебе виднее, чего и сколько в таком случае мне подсыпать в еду или выпивку. Сонхун не то, чтоб злопамятный, но клычки свои оголяет всё чаще. Подвинув меня на вторую половину кровати, он ложится на нагретое моим телом место. — Хоть какой-то от тебя толк, животное. Я довольно улыбаюсь. — Ты весь вечер растираешь шею. Ляг удобнее. Я сделаю тебе массаж. Шейно-воротниковая зона - мой профиль. Уже спустя минуту Сонхун облегчённо постанывает в подушку и просит не останавливаться. На секунду я ловлю совершенно иной вайб от этой фразы, но сдерживаюсь. Просто прошу его снять футболку для удобства и смещаюсь на область лопаток. Но от его голой кожи неизбежно завожусь. Время компромиссов? — Я хочу тебя целовать, Сонхун. — Только спину. — Шею тоже хочу. Сонхун проверяет время на телефоне. — Пять минут ровно. — Десять. — Восемь. Спина - лишь прелюдия, на которую я трачу не более трёх минут. Его невероятно чувствительная шея - вот моя цель, и я уже знаю, как именно ее нужно целовать. Даже без применения языка или покусываний. Достаточно касаться губами, сперва легко и нежно, затем настойчивее. Я всё продумал. Сонхун, всё же, человек, из плоти и крови, а я - с его плотью старательно учусь общаться на понятном и приятном ей языке. Он неизбежно возбуждается. Перевернувшись на спину, сперва колеблется. И, хоть и неуверенно, но просит целовать шею и дальше. Сам же, приспустив белье, начинает мастурбировать прямо при мне. То, как он ласкает себя - зрелище завораживающее. Приятный компромисс, не правда ли? Боюсь спугнуть какими-либо еще действиями, потому ласкаю только шею. Ему и этих ласк хватает, чтобы кончить очень быстро. Уже хорошо зная мои пристрастия, он спешит вытереть свой живот, дабы я не возбудился и не стал неуправляемым. Однако, я успеваю смахнуть пальцем сперму с его кожи и засовываю его себе в рот. — Ну что за привычка. Вот так, худо бедно, но между нами снова происходит близость. Валиум ли это или по доброй воле с его стороны - время покажет.

***

Для придания антуража нескончаемой тусовки гостиную Хенджина, которая сегодня станет эпицентром безумий, с особым вниманием к деталям украсили захламили всякой наркоманской атрибутикой, подчеркнув атмосферу наркопритона. Полностью воссоздали тот вид, в котором она была, когда я впервые привел сюда братьев ПакЛи для погружения в “эстетику” моей жизни. В соседней комнате толкутся все, кто сегодня снимается. Помимо меня, играющего Джинни, самого Джинни, играющего ноунейма под кайфом, Джуна, Сону и кучки наркоманов, играющих наркоманов, сегодня к нам присоединяются и Сонхун с Хисыном. Они будут играть самих себя. Сценарий этого дня мы даже не правили. Во имя реализма, решили отснять всё именно так, как и было в тот день. Эпизод начинается с того, что только Джинни открывает двери, я бью его кулаком по лицу. И только затем здороваюсь. Между нами это обычная ситуация. Просто Сону опять несколько суток подряд ночует у него, с голодухи соблазнившись его ширевом. Сползая по стене, одной рукой он держится за разбитый нос, другую уже протягивает для рукопожатия с Хисыном и Сонхуном. В квартире, как обычно, бедлам, проходной двор и суета. — Ваш зоркий глаз подскажет, выбирайте сами. — говорю я двоим, глядя на присутствующих как на материал для исследований. Ведь я уже примерно понял, чем всё это является для Хисына и Сонхуна и что они тут собираются "исследовать". Сам же, первым делом, пулей несусь в спальню. Туда, где Сону. Хисын и Сонхун вливаются в окружение легко и непринужденно, угощая халявной выпивкой и аптечной барбитурой, которую предварительно закупили по моим рекомендациям, по списку. Хенджин занимает позицию наблюдателя и довольно скоро из них двоих для себя выделяет Сонхуна. Выделяет. Для себя. Что бы это не значило. Я пытаюсь добудиться до Сону. Состояние у него на тройку с минусом. — #%!!0$, джекпот, джекпот! Я привел джекпот! Ты ахуеешь, иди посмотри, кого я привел! — я трясу его, желая поделиться своей “находкой”. Я настолько воодушевлен, что даже не спрошу его, трахался ли он с Хваном на этот раз. Затусил так затусил, стандартная ситуация. Просто веду его в гостиную. Застываю в дверях, а Сону вместе со мной. Он вообще ничего не понимает, так как не видит ничего, что было бы похоже на “джекпот”. А вот я то - вижу. Хисын, сидя в клубах дыма веществ не самых ему привычных, записывает на диктофон фристайл одного из тех мудрил, который фристайлит исключительно если ширнется. А ширево в этом доме закончилось еще вчера. Хисын заканчивает почти каждую его фразу ужасающе прицельно, будто во всех прошлых жизнях только это и делал. Сонхун же, растянувшись прямо на полу с Хенджином и еще двумя - возится со спичечными коробками, стирая с их боков фосфор, порядком нанюхавшись спиртом. Они наскребли уже целую горсть. Увлеченно что-то обсуждая, потягивают выпивку, которую Джинни доливает в стаканы. — Да они же подставные. Мусорские. — заключает Сону, всё сильнее паникуя, пока наблюдает этих двоих. У него начинается паранойя из-за делов. Хотя, его можно понять. Уж слишком хорошо братья вписались. И, всё же, не стоило оставлять их надолго без присмотра. Хенджин - чёрт хитровыебанный. Из неких собственных соображений, он подсыпает Сонхуну какую-то психоделическую дрочь в выпивку. Тем временем кто-то, ворвавшись в квартиру, пытается протащить через двери огромный кусок дерева, заявив, что это эфедра и сейчас он будет её экстрагировать. Джинни пытается объяснить, что хвойник в этих широтах не растет в принципе, но двое студентов химфака, впившись в ствол дерева, слишком упороты. Хисын удивлён тут появлению этим двоим, но еще более тому, что Хенджин, как выясняется, по специальности - биолог. Просто взял академ. Пожизненно. Хисын делает очередную заметку в своем телефоне о том, что наркопритон - не только лимб для судеб, но и кладбище талантов. — Эфедра это вообще кустарник, а то, что вы притащили - дерево. Сонхун же, потеряв Хисына из вида, чует неладное, но вовсе не из-за этого. Кто-то шепчет ему, что в доме есть третья комната, и двери её прямо в полу. Потому Сонхуну сразу же приспичило залезть под стол, чтобы найти эти двери, куда бы они не вели. Стол сразу же накрывается простынёй, и та свисает до самого пола, полностью погрузив Сонхуна в ужасающую темноту, обещая ему не самый приятный трип. Хенджин, избавившись от куска дерева, но не от студентов, пытается отыскать Сонхуна. С намерениями (как он по сей день утверждает) весьма неопределенными. Хотя, все предполагают - весьма примитивными. Но Хван считает себя выше этого. Местами, в самом деле так и есть. Правду не узнает никто, даже Сонхун запутался с тем, что творилось с ним, пока он триповал. Хван успешно находит его, под общий шумок залезая к нему под стол. От всеобщего ажиотажа у Сону сдают нервы, как обычно, первым. — Этот ушастый... — Хисын. — Да, он постоянно что-то записывает. А тот второй, бледный... — Сонхун. — Да, он так умело обращался с лезвием, потом исчез. — Каким лезвием? — ... И Хван тоже исчез! Мы следующие. Я ебал. — Так, стоп, погоди ка... И он пытается сбежать через окно. Он уже не раз так делал, этаж то первый. Однако Хисын, расценив ситуацию за потенциально опасную для жизни, успевает схватить его за ноги и тащит обратно. Оттого, что его держит сам Хисын, Сону еще сильнее вырывается. Вообще, если углубляться в его страхи, некоторые - не безосновательны. Однако в этот момент ситуацию с одновременным исчезновением Сонхуна и Хенджина считаю более опасной для жизни. Угадайте, чьей. Вскоре, из-под стола доносятся маты. До этого я еще не слышал, чтобы Сонхун так матерился. Хотя знакомы два дня, но, всё же. Хенджин вылезает оттуда первым, бросив фразу “ладно, с тебя хватит”, не уточняя, чего именно. Просто вытаскивает Сонхуна за ногу, протащив по полу. Хисын, завидев, что творится, случайно ослабляет хват, и Сону таки выпадает из окна. Примерно таким было знакомство самых важных для меня людей.

***

Съемка идёт полным ходом. Вокруг шум, все суетятся, исполняя свои роли. Сону орет в окне, распугивая всех прохожих снаружи. Хисын, едва не срывая с него штаны, пытается удержать его, потому что он вот-вот выпадет раньше положенного. Мы же с Сонхуном, как и полагается, под столом. Перед тем, как схватить Сонхуна за ногу и вытащить его оттуда, я позволяю себе шалость, которую никто не увидит, пока нас прикрывают простыни до самого пола. Целую его прямо в губы. Впиваюсь, если быть точнее. Отчаянно. Он матерится пуще прежнего. — Всё хорошо, хорошо. — шепчу ему в губы и снова толкаюсь в него языком, пока могу, пока еще есть время. Он, задыхаясь от моего языка, свои реплики выкрикивает рвано и хаотично, но оттого выходит еще более реалистично. Вытащив его из-под стола, едва успеваю пригнуться. Енджун замахивается на меня по сценарию, но ощущения у меня двоякие, знаете ли. Этот второй удар, что должен мне от него прилететь - удаётся снять не с первого дубля. Пользуясь этим обстоятельством, я снова и снова целую Сонхуна в губы под столом и сам задыхаюсь от собственной жадности, едва не теряя осмотрительность, и всё нашептываю ему что "всё будет хорошо". Мурашки по телу от мысли, что вокруг нас вся съемочная группа, а я - буквально поедаю его, делая своим. Нас отделяет от мира тонкая белая простынь. Одной её достаточно, чтобы никто не узнал. И никто ведь не узнает.

***

К вечеру все порядком уставшие. Сону набил себе очередные синяки, хоть и приземлялся на матрасы, но высота приличная. Все, кто играл в массовке - уже порядком пьяные и не только от выпивки. В квартире настоящий хаос, пускай изначально и искусственно созданный, но с каждой следующей минутой... Это неизбежно вызывает у меня флешбеки. Как только так сразу - меня везут домой. Я даже только "за". Потому что мне, черт дери, к вечеру становится всё хуже и хуже. Слишком много всего за один день, и всё об одном и том же. За рулем Джейк. — Ну что, нализались там под столом с Хуном? — Откуда ты знаешь? — На губы ваши смотрел каждый раз, как вы вылазили оттуда. Их цвет менялся. — Кто еще заметил? — Вроде, только я. — Это потому что ты знаешь больше остальных? — Будем надеяться, что только из-за этого. А еще из-за чрезмерного внимания к деталям. — Джейк. — Что? — Вяжи со спидами.

***

Я снова невольно гипнотизирую глазами настенные часы на кухне. Телефон вибрирует постоянно. Что Хис, что Сону, что даже Джун - абсолютно все аккуратно интересуются, как моё настроение после такого насыщенного рабочего дня. Естественно. С утра и почти до самой ночи я пробыл там, где никогда не был трезвым ранее. Но где всегда был собой. Каково мне теперь, м? Если более простым языком - после этого все особенно ссутся, что я сорвусь. Спустя часа полтора, наконец, домой возвращается Сонхун. Сейчас сразу же побежит в душ, уверен. Почти весь день он провел на полу, да еще в квартире Хенджина. Однако, разувшись, он спешит ко мне. Я ничего не успеваю ему сказать, как он ударяет меня внутренней частью запястья прямо по лицу, из-за чего я ловлю молдавский приход, едва удержав себя на ногах. Сегодня меня слишком часто бьют, хотя этот удар - единственный настоящий. За что - понял, естественно. Не понял только, где он научился так бить? Вроде не кулаком, а я едва сознание не потерял. Он прекрасен. Жадно впиваюсь в него глазами. Чувствую в нем агрессию, что вот-вот снова как-то себя проявит. — Красивый, пиздец. Это всё, что я могу сказать. Кажется, у меня снова проблемы. Стоили того те поцелуи под столом?

***

Блистер с валиумом - на тумбочке. Я уже не против, чтобы он его принимал, я даже за. Потому что сегодня он мне особенно нужен. — Ты прекрасно играл. — говорит он, войдя в комнату. Говорит это сухо, но убедительно. Таблетки не трогает. Сняв халат - в домашнее не одевается, а сразу в кровать. Абсолютно голым. Я в замешательстве. — Ты ничего не забыл? Он достаёт из ящика лубрикант. Я в еще большем замешательстве. Стягивает с меня штаны вместе с бельем и кидает на пол. Я приподнимаюсь на локти и взволнованно наблюдаю. Перекинув через меня ногу, Сонхун усаживается сверху. — Сонхун? Смазав пальцы лубрикантом, заводит руку назад и, о черт возьми, вводит их внутрь себя, прикрывая веки. Его длинные ресницы ложатся на его щеки. Я растерян, я пьянею. Он скуп на слова, я же боюсь спугнуть его своими. Зачарованный, наблюдаю, что будет дальше. Если он сейчас достанет из-под подушки ножичек и полоснет по моей шее, я не пожалею, вопреки той боли, которую придется пережить перед тем, как захлебнуться насмерть. Распределив смазку по моему члену и прижав его своей промежностью, Сонхун ерзает бедрами, заставляя меня затвердеть почти мгновенно. — Сонхун, почему? И он понимает, о чем мой вопрос. Это даже не удивительно, что он понимает. Он всё понимает. Разве мы не прекрасная пара? — Тебе это нужно. Сегодня. И вот оно что. Сегодня. Именно сегодня - он хочет заставить меня забыться и не думать обо всём, что было. Он предлагает мне себя и этого достаточно более чем, чтобы я не думал о той квартире. О тех людях. О тех временах. Обхватив его бедра руками, впившись в них пальцами, я задаю ему темп, и он, пластичный и плавный, поддается. И я благодарен. Молча. Я закрываю глаза и чувствую, как он медленно и аккуратно впускает в себя мой член. Становится тепло, тесно и слишком хорошо. — Давай. — шепчу я. И он начинает двигаться. Постепенно, я начинаю чувствовать, как именно ему нравится, когда он сверху. Начинаю помогать ему бедрами, и постепенно мы синхронизируемся в темпе. Не могу сдержаться, потому вскоре, впившись руками в его ягодицы, развожу их, насаживая на себя чуть резче и глубже. И он позволяет. — Готов, если я еще грубее? Он начинает нервно жевать свои губы, но кивает. И судя по тому, как сильно он течет спереди на мой живот, самое главное уже происходит - он близок к пику. — Если б я раньше знал, что тебе нравится быть сверху, Сонхун… почему ты не говоришь со мной об этом? — Ты добился меня шантажем. С тех пор мне сложно говорить с тобой в принципе. Укол в сердце, а внизу живота - сладко и горячо. Этот контраст сносит крышу. Когда-нибудь он начнёт говорить со мной о том, что и как ему нравится. Обязательно. Мы будем говорить открыто, мы будем делиться. А пока - я беру то, что дают, с молчаливой благодарностью. Я становлюсь грубее. Он сжимает меня трясущимися бедрами и, рвано дыша, кончает мне на живот даже не прикоснувшись к себе. В моих глазах темнеет мгновенно и я кончаю следом. Но он не прекращает двигаться, игнорируя то, насколько чувствительным сейчас я стал. Так же, как и я игнорировал все те разы, когда трахал его на износ. Из меня вырывается стон за стоном. И скинуть его с себя не могу и остановить. Он изводит меня, ритмично насаживаясь, и ловит следующую волну оргазма, плотно сжимая меня внутри. И тут я понимаю: таблетки не принял, чтобы не сбило его потенцию. Сегодня меня трахают, а не я. Я к такому не привык, но только потому, что это лучше всех моих фантазий. Сонхун пытается отдышаться и, слезая с меня, тянется к баночке с лубрикантом. — Хун, мне хотя бы минут десять восстановиться. Он же, смазав пальцы, водит ими вдоль моего ствола, не затрагивая головку. За что я ему благодарен, хотя понять не могу, что он задумал. Затем плавно спускается к мошонке. И тут я внезапно понимаю, что к чему. Одним пальцем он проскальзывает внутрь меня и уверенно вводит его ровно туда, куда нужно. Я сразу это чувствую. Вернее, он заставляет меня это почувствовать. Он слишком хорошо по себе знает, как что устроено. Поэтому я ему доверяю. И неспроста. С каждым надавливанием становится всё приятнее. — Скажи, если надо сильнее или мягче. — шепчет он. Я кладу свою руку поверх его и подсказываю. Еще до того, как у меня встаёт полностью, из меня уже вовсю течет. Сонхун довольно улыбается и, развернувшись ко мне спиной, опять устраивается сверху. — О боже. — только и могу я выдать на выдохе. — В этой позе попадание по простате самое прицельное. А еще удобно двигаться. — О боже. Ты решил, всё же, заговорить со мной об этом? — Разве я рассказал тебе что-то новое? — Хун, я большую часть жизни торчал. Я знаю, как прицельно попасть в вену, а не … Я уже достаточно тверд, потому он легко насаживается на меня и начинает двигаться уверенно. Чувствую, он был прав. Я упираюсь в нужное место, от чего он каждый раз сладко мычит и отпускает себя, как мне кажется, впервые по-настоящему. Обхватываю его талию обеими руками и впиваюсь в его спину губами. Меня еще никто и никогда не трахал так, как это делает сейчас он. В голове проносятся мысли о том, делал ли он так же с Енджуном или это мне припало в качестве исключения? Что я вообще знаю о всех тех годах, которые он прожил, пока я был еще подростком? Этот пробел, кажется, не заполнить, даже если впустить его в себя полностью. Нам нужно время. Нужно, как воздух. Нужно. — Ты мне нужен. — шепчу, задыхаясь. В ответ слышу своё имя. Он повторяет его снова и снова и приближается, заходясь мелкой дрожью всем телом. И я держу его крепче, в этот раз не давая ни единой возможности встать с меня. До последнего остаюсь в нём, пока он не начинает жалеть обо всем, что затеял первым. Пока из него не брызгают слёзы. Он отчаянно вскрикивает, когда я прижимаю его к себе еще сильнее и держу до тех пор, пока он не теряет последние силы. — Выпусти. Отпусти. Выйди. — Боюсь, мне слишком понравилось. — Я тоже. Отпусти. — Только если пообещаешь повторить это снова. — Прошу. И я отпускаю, но только потому что вспоминаю столь ненавистное мне слово “компромисс”. Он отползает на свою половину, приподняв бедра кверху. Я подкладываю под него салфетки, потому что из него ручьем вытекает всё моё. Руки сами тянутся раздвинуть его ягодицы пошире. Я типа помогаю, хотя на деле оба знаем, зачем я это делаю. Сонхун, уткнувшись лицом в подушку, обессиленно мычит. Пройдясь несколько раз салфетками между его ягодицами, я принимаюсь выцеловывать каждый дюйм между и вокруг и по центру, стремясь языком внутрь. Опять. — Пять минуточек. — прошу я первым. — Три. — Четыре.

***

— Спасибо. — шепчу я и трусь о его шею. Не знаю, сколько сейчас времени. Он спит. А я, почему-то, проснулся и сразу - к его шее. Одно из самых теплых мест на теле, где особенно хорошо ощущается запах. Его запах. Всё еще глубокая ночь. Лучшее время, чтобы проснуться и вспомнить о том, что у меня есть. Днем теряю, ночью - снова приобретаю. И так по кругу. Лучшее время, чтобы утонуть в этом запахе. И только одного мне, боюсь, никогда не узнать. Он заботится больше обо мне или обо мне как о своём проекте? Как сказал Юнги, истину следует оставить лишь для тех, кто крепко стоит на двух ногах. Это не обо мне. Сегодня я упиваюсь его запахом так же, как и самым сладким самообманом. И буду делать это пока могу. — Люблю тебя, Сонхун. Слышишь? Мурчит в ответ. Где-то там, в его снах, мой голос пробивается эхом. Я ничего нового не сказал, но уверен, моё сегодняшнее “люблю” всегда сильнее вчерашнего. Сколько мне отведено времени рядом с ним?