Чему суждено случиться

Где бы Тайлер ни был, это останется с ним навсегда — это теплое чувство надежности дружеского плеча, добрый взгляд в спину, ощущение стоящего на твоей стороне ангела-хранителя. И пусть ангел-хранитель всего лишь человек, такой же, как он сам, это ничего не меняет (не меняет его любви) и ничего не отменяет. Забавно, что сам он всегда чувствует связующую их нить, она тянется красным пунктиром от его сердца к рукам Джоша, будто поводок. Без этой нити он был бы, наверное, неполным, несовершенным, но она есть, и потому Тайлер выходит под свет софитов каждый раз почти что без страха (потому что он никогда не один, ни на сцене, ни вне ее). Каждый раз ангел-хранитель за его спиной, а поет Тайлер всегда обращаясь к залу, но на самом деле он всегда поет для Джоша. Когда на их сцене гаснет свет, оставляя его одного в круге слепящего света, Тайлер закрывает глаза, крепче сжимает хрупкий деревянный корпус укулеле в руках, вдыхает воздух в легкие и начинает петь — и это всегда песни о любви; иногда о любви странной, далекой, потерянной, страшной; иногда о любви прошлой, будущей или настоящей. Иногда это песни, написанные им самим или другими живыми и мертвыми людьми. Что бы он ни пел, он всегда поет о них двоих. Wise men say Ангел-хранитель не знает о том, какую миссию ему приписывает тот, которого он хранит. Джош вообще не думает о таких вещах; он просто любит Тайлера, вот и все, и не надо никаких слов. Джош просто будет рядом, будет там, где он нужен, и вовремя подставит плечо и подаст руку. Будет ли он при этом спасать подгорающую лазанью от кулинарных потуг Тайлера или спасать разваливающееся шоу, не так важно. Only fools rush in Как небрежно пальцы Тайлера касаются струн, так же небрежно они касаются всего на свете — новых блокнотов, висящих на вырезе майки очков, смартфонов, отворотов шапки, микрофона, бумажных кофейных стаканчиков, собственной одежды, коленей Джоша, волос Джоша, рук Джоша. В пальцах Тайлера — какая-то своя безалаберная ветреная свобода, и когда этот безумный ветер касается тебя, пробегая по волосам, перебирая пряди с затаенной нежностью — так трудно потом вспомнить, как дышать. Джошу всегда это давалось тяжело — дышать, жить, быть человеком. Но с Тайлером это стало одновременно легче и труднее. But I can’t help falling in love with you Он никогда не прятался за чужие спины и не прятался за спиной Тайлера; он просто никогда не стремился быть первым, потому что зачем? Джоша устраивало место за его плечом, потому что оттуда удобно присматривать за этим бешеным идиотом — а иногда и присоединяться к идиотизмам. Потому что вдвоем веселее. Но когда гаснет свет, и Тайлер стоит один на один с залом, облитый светом, с крохотной укулеле в руках, Джош чувствует, как сильнее натягивается и звенит между ними невидимая струна, которую Тайлер протянул между ними. Shall I stay? Would it be a sin Странно, что они так совпадают. Они ведь с Тайлером совсем не похожи, даже когда испытывают схожие эмоции. Тайлер — буря и шторм, лихая волна, свободная стихия, а Джош — он весь закрыт, всегда в своей голове; часовой механизм, отсчитывающий мгновения до взрыва сверхновой или детонации заряда. Без Тайлера музыка в голове Джоша — всего лишь трескотня и пение цикад, скрипящие и хрипящие заевшие намертво пластинки. If I can’t help falling in love with you? Без Джоша музыка Тайлера — всего лишь бесконечный монолог и луч, выходящий из точки А в бессмысленную пустоту. Like a river flows surely to the sea Darling so it goes Some things are meant to be Если бы соулмейты существовали, эти двое показали бы друг на друга с уверенностью: не нужно долгих размышлений, чтобы понять, что это такое. Видит бог, эта красная нить не возникла сама собой, и прежде, чем Тайлер начал чувствовать спиной взгляд Джоша, было много всего — и не все, что было, случилось красиво или просто. Были выстрелы на поражение — в ход шли слова, взгляды и дела, и были победы и поражения, как в любой любви. Многое из пройденного им обоим хотелось забыть, но они помнили, и от этого их связь не становилась слабее. Потому что некоторым вещам суждено случиться. Take my hand, Тайлер поет это Джошу. Всегда ему, в каждый момент времени. Потому что нет друга ближе, нет любимее любимого; потому что так суждено, и потому, что он сам так решил (они сами так решили). Нет смысла отрицать очевидное, как нет смысла в том, чтобы бежать от самого себя. Тайлер поет, и под его закрытыми веками Джош морщит нос, собираясь чихнуть, вдохнув перышко от подушки, Джош неловко балансирует на ступеньках лестницы, Джош запутывается в рукавах слишком узкой футболки и вертится на месте, Джош роняет с тарелки намазанный пастой тост и жалобно мычит. take my whole life too И он улыбается, улыбается, улыбается, пока руки двигаются в привычном танце, извлекая звук из тишины, пока слово за словом, как бусины на нитке, возникает из ничего его песня. И пока Тайлер поет, под его веками Джош отбирает у него последнюю (лишнюю) бутылку пива, Джош встревает вместе с ним в драку, Джош репетирует за электронной установкой, заткнув уши наушниками и яростно шевеля губами в такт неслышной Тайлеру музыке. Тайлер знает, что за его спиной Джош видит его самого таким же нелепым и крутым, глупым и проницательным, добрым, счастливым, уставшим, потерянным и раздраженным. Эта штука, которая между ними — она больше, чем дружба, сильнее и богаче, чем любовь; это какое-то невыразимое невыясненное родство, необъяснимое волшебство. For I can’t help falling in love with you Джош стоит в темноте за его плечом, слушая, как Тайлер поет, нанизывая слова на путеводную нить мелодии, и чувствует, как механизм в его груди отсчитывает назад оставшиеся ноты, доли, такты, фразы, строки, зная, что как только замрет в воздухе последний аккорд, на них обоих обрушится тьма (но если Джош уже привык к ней, она внутри и снаружи, то Тайлеру еще не время, еще не место). И даже зная, что несколько секунд спустя техники включат все софиты заново, включат экран за их спинами, и их зальет пылающий, как новорожденная звезда, свет, Джош все равно делает шаг вперед, когда кончается песня. И тьма оглушает их. Тайлер скорее чувствует кожей, чем слышит, как из-за плеча появляется его ангел-хранитель, не знающий о своей ангельской природе; и когда вселенная взрывается светом заново, вышибая воздух из груди и слезы из глаз, они уже стоят рядом, плечом к плечу, как и всегда, и десятки тысяч людей перед ними шумят, как море. А они — вдвоем у самой воды, на берегу, и мир вокруг них юн и нелеп; и мир начинается там, где сплетаются пальцами их опущенные руки.