Клуб джентльменов «Uskyldige engler»

      Его тёмная кофта падает с плеч ровно с тем же изящным тактом, с которым мужчина поднимается, как змея, скользя головой и плечами и стороны в сторону, пока длинные пальцы осторожно проползают по бокам ног, бёдер, и останавливаются на коленях таза, обжигая кончиками, когда Уилл выдыхает в подбородок доктора, заглядывая на него так, как люди обычно смотрят на луну в мольбе или восхищении, как на музу в отчаянии поражения. Старший распознает чужой план ещё до того, как тот успевает сформировать его конечный аспект — хихикнув, Уилл совершает попытку сбежать, но тут же шипит и усмехается, как тёплые фаланги психотерапевта сжимают локоны на затылке и тянут обратно к груди, что м-р Грэм позволяет, продолжая улыбаться с прикрытыми глазами. Он выдыхает, когда большой ведёт полукруг по теменной зоне, остальная часть пальцев расслабляется, переставая колоть — доктор едва нажимает, чтобы не царапать, но единым касанием «почёсывает» голову молодого человека, который нескрываемо прикрывает веки и приоткрывает губы, и стоит Ганнибалу достаточно расслабить пальцы — как его сердце падает на колени, стукнувшись чашечками, но персидский ковёр не позволит коже разбиться, не больше синяков на трое суток. Уилл тянется правой рукой к носку обуви правой ноги старшего, стремясь дотронуться указательным, но последний намеренно отодвигает ботинок, отчего палец Уилла замирает, а сам он неуверенно смотрит на доктора, словно провинившийся питомец, кто не знает, где конкретно нашкодил и каким способ заслужить прощение перед хозяином. Он запрокидывает голову, прогладив кудрями пах и внутреннее бедро психотерапевта, смотря круглыми оленьими глазами на Ганнибала, как ожидая указаний, которых названный давать ему не собирается, сохраняя нейтральное выражение лица без потаённой в комиссурах улыбки. Уилл выдыхает, прежде чем резко скользнёт на правом колене и развернуться к старшему (обеспечив и закрепив себе синяк на названном участке ноги трением), плавно подтягивая руки, пока не коснётся пальцами уровня коленных чашек, мягко сдавливая ткань брюк, после повторно сталкиваясь с необходимым зрительным контактом — без него мальчик не выполнит задуманного, поскольку попусту не получит на то позволение. Ганнибал просто наблюдает. Он не собирается показывать, что нужно делать, или наставлять на какую-либо конкретную сцену¹, но также не намеревается отказаться от контроля полностью. Запрещать — ключевой процесс. Он уже дважды запретил Уиллу: сбежать, коснуться обуви.       Последний крайне сообразителен, хотя, данный термин в априори нельзя использовать в отношении Уилла — он самый умный человек, он человек среди свиней, потому было бы аморальным называть его «умным» или «образованным» — он возлюбленный Ганнибала, в конце концов. Правая кисть скользит под рубашку мужчины, выпрямляя ее, расстегнув две пуговицы снизу, после касаясь указательным и средним пряжки ремня, и, как обжигаясь, не трогает ее, но вцепляется в язычок, потянув его вниз. Уилл утыкается носом в апоневроз с правой стороны, прикрывая глаза и выдыхая в эрекцию старшего, пока расстёгивает ремень.              — Уилл. Взгляни на меня, пожалуйста, — названный поднимает сапфиры на своём имени, и, дослушав просьбу, кивает единожды, — молодец.              То, с каким голодом профайлер прижимается к низу живота, открыв губы и втягивая кожу, вкалывает первую иглу в желудок и желудочек Ганнибала. Он закрывает глаза на секунду, когда кладёт правую кисть на мягкие пряди мальчика, одёрнул бы любовника, но тот читает, моментально поднимая океан на медово-кровавые глаза д-ра Лектера, левой опуская ткань нижнего белья, прежде чем прижать член к лобку и низу живота, чтобы сделать удобнее себе и скользнуть языком от основания до головки, пропуская ее меж красных губ, втягивая, вторая иголка входит в нутро садиста. Каждый глоток Уилл совершает, погружая в себя не больше сантиметра, останавливаясь на середине и задерживаясь, Ганнибал не торопит его, позволяя согревать, пока мальчик самостоятельно не решится пойти дальше. Всё-таки это его способ получить прощение за побег, не доктору решать, как его избранник пробует извиниться, но ему принимать или отказать Уиллу в том, является ли выбор младшего действенным или безрезультатным.       Последний вылизывает надутые вены снизу, после давя языком, погружая член глубже, пока не доходит до гланд и язычка, не давясь, но кашлянув, отчего вибрация проходится до сжатого желудка психотерапевта. Он шумно выдыхает в кожу апоневроза, когда утыкается носом и закрывает глаза, глотая два раза, после отстраняясь и втягивая щеки, чтобы создать дополнительное давление на эрекцию д-ра Лектера. Лизнув уздечку, отдаляется на сантиметр, оставив между три слюнные нити — у Ганнибала на миллиметр раздувается зрачок от подобного зрелища, пока пульсация заставляет младшего продолжать. Левая кисть Уилла остаётся на ковре, правой он держится за бедро мужчины, исходит мало хлюпающих звуков, потому как д-р Грэм проглатывает большую часть слюны, когда сосёт — данный глагол значительно испортили, но смысл в том, чтобы не только держать во рту, но вылизывать и глотать, как леденец, что Уилл и делает, не позволяя слюне течь по штанам психотерапевта. Хотя одна скатывается и падает на средний палец младшего, когда он снова проглатывает до уздечки, «гудит» гортанью, дабы создать немного больше вибрации, закрывая глаза, но слез сдержать не удаётся, потому как задняя стенка горла и язычок достаточно чувствительны к подобным вещам.              — Дорогой, расслабь горло, пожалуйста, — Уилл не реагирует в течение семи секунд, прежде чем подавится, сглотнуть два раза, после кивнуть, что повторяет и член мужчины в такт движению, когда пальцы последнего сжимаются и теперь направляют голову доктора.              Ганнибал не собирается быть вежливым, у Уилла нет выбора, кроме как принять всё, что тот собирается дать\даст ему: резко и грубо погружаясь до основания, отчего мальчик хрипло хрюкает носом и пытается шипеть, но этого не выйдет из-за недостатка воздуха и невозможности наполнить лёгкие в достаточной мере. Удерживая волосы Грэма одной рукой, свободной садист скользит костяшкой указательного по скуле, щеке Уилла, касаясь едва заметных редких веснушек, после коснувшись стенки носа, затем… Затем он зажимает нос, не позволив Уиллу глотнуть или выпустить воздух, блокируя дыхание, на что получает несколько ударов кашлем и подёргиванием младшего. Последний сейчас держится двумя руками за штаны Ганнибала, пуская больше слез и вглядываясь так отчаянно, третья игла прокалывает органы мужчины.              — Уилл. Тебе необходимо закончить, — отпуская парня, кто моментально отстраняется и начинает задыхаться, смотря вниз.              Картина настолько съедобна и сладка, что стоит побеспокоиться о возможном диабете: растерзанный м-р Грэм с мокрым от слез и слюны лицом, розовыми глазами, как сорт шампанского брют, и сапфирами, что лежат на дне алкоголя, сбитый ритм дыхания и сердцебиения, который Ганнибал слышит со своей позиции, то, как влага блестит на подбородке, смешивается со щетиной и течёт к его кадыку; д-р Лектер вытирает большим уголок рта, который сейчас изящно-приторного оттенка сангрия, прежде чем погрузить два пальца на две фаланги меж губ мальчика и надавить на язык, что почти обжигает от температуры.       Уилл берет запястье мужчины, убирая его пальцы из ротовой полости, что психотерапевт позволяет, потому как Грэм после берёт одной рукой у основания, заглатывая не так быстро, как раньше, но до того, чтобы коснуться головкой стенок горла и гланд, что определенно будут болеть на следующий день. Ганнибал разрешает ему неторопливый ритм, когда младший то глотает, то облизывает член, не выпуская его в холодный воздух комнаты, аналогично позволяет себе глотки кислорода, отчего вибрирует в пульсацию садиста. Последний ласково притрагивается к локонам, скорее поглаживая, нежели сжимая или направляя, около двух минут тратит на восстановление возлюбленного, прежде чем сдавить пальцы и впечатать молодого человека себе в лобок, заставляя глотать жёстче\быстрее и стонать, — Ганнибал наступает носком обуви на пах парня и тот почти дёргается, на что старший щёлкает языком в знак отказа. Уилл всхлипывает, выпрашивая мокрыми щенячьими глазами поблажку, но получает скрытую улыбку и скулит, его глотка сжимается от боли и толчков, в конечном итоге, пойманный опускает кисти на ковёр и закрывает глаза, стараясь держать челюсть достаточно расслабленной, а язык активным, дабы создать дополнительное удовольствие для любовника.              — Я же сказал, на кого смотреть. — заметив, как спина шатена дёрнулась, доктор наклоняет голову в бок с хладной мимикой, чувствуя запах спермы, — плохой мальчик.              Уилл крайне мило пытается повилять головой, что не удаётся благодаря его нынешнему занятию: тогда он вытягивается, приподнимаясь на коленях, и, игнорируя собственную боль и неудобство, делает глубокие толчки и доходит до чмокающих звуков, потому как иногда слишком усердно втягивает щеки, из-за чего член вырывается изо рта с характерным шумом.              — Пожалуйста, — вымаливает он между вдохами, — пожалуйста.              Ганнибал знаёт, что мёд в его глазах течёт и кипит, потому что всё, что нужно сделать м-ру Грэму, чтобы осчастливить названного, так это просто существовать, жить, но, когда он так старается угодить доктору, грешно оставлять его попытки без внимания. Кошачья улыбка возвращается на уголки губ литовца.              — О чём ты просишь, любовь моя?              Пальцы мальчика уже мокрые и липкие от его же слюны и предэкуляра на стволе, когда он не отвечает, просто заглатывая до основания и опускаясь обратно, размазывая смесь (буквально) Ганнибала и себя по подбородку и языку, смотря умоляющим взглядом с явным желанием одобрения, перестав втягивать щеки, дабы использовать только язык и горло — гланды мальчика будут болеть последующие сутки от питья и приёмов пищи. Четвертая игла проскальзывает внутрь и остаётся там, но мужчина не против, наоборот, поддерживает пенетрацию. Мокрые пальцы на бёдрах д-ра Лектора дрожат, когда Уилл так отчаянно вылизывает и вбирает его, как будто зависит от этого — хотя, стоит ли упоминать о том, что его мальчик будет нуждаться в нём хуже кислорода и будет одержим Ганнибалом ровно в той же степени, в коей сам названный пребывает и которой наслаждается всем проколотым сердцем. Он позволяет себе выдох в секунду, прежде чем опустит глаза вниз и убедиться, что вся сперма попадёт точно в круглый стеклянный контейнер, что по размеру напоминает маленькую банку от джема, у мужчины вздрагивают бёдра, когда он заканчивает сбор семени и выдаивает остаток.              Если Уилл должен получить от Ганнибала, то должен получит всё.              

///

             Третью жертву Негодяя, на удивление, обнаружили после грозы, ближе к вечеру, в сочетании грубо бьющих волн ветра, что уводят тучевые облака прочь, и холодной влажности от травы до крыш многоэтажек и выше. В отличие от первых двух жертв, труп под окном частного дома, а не у дороги или в парке (любой другой общественной территории). Он отличается по многим факторам и, «валяется» жертва в менее заметном месте, то его бы сочли заснувшим перебравшим женихом после мальчишника или брошенным одетым манекеном, если бы, конечно, не кровь. На мужчине черный костюм с белой рубашкой без галстука, пропитанный плазмой с лица, как и большая часть одежды — нос был отрезан охотничьим ножом, достаточно крупным, чтобы сам процесс не вызывал большого количества усилий, либо серпом — острым, чтобы одним порезом или взмахом.       Мимо проходящий сосед заметил неладное. Не понял, что лежит под окном у двора, и, благо, первым делом позвонил в полицию, а не в дверной звонок, дабы разузнать подробности — владелец здания в данный период времени пребывал на больничном; как выяснят позже, около недели назад его сильно побили в уличной пьяной драке. Он не был тунеядцем и алкоголиком, просто не в то время, не в том месте, и не в том состоянии трезвости. Иная травма у иного человека, но не существует иных эффектов от активности серийного маньяка, так или иначе, невинные гражданские, не привыкшее видеть разбросанные органы вокруг или переплетённый с деревом труп, в девяносто процентах случаев обнаруживают жертву раньше нежели офицеров полиции. Кто виноват, слишком любопытный человек, пожелавший рассмотреть непонятный по виду издалека субъект, или невнимательность полиции, их редкие рейды и слабая охрана? Наверное, тот кто убивает.              — Сломана шея, — Брайан ткнул в направлении названной области, поднимаясь из согнутой позы. Данный факт можно обнаружить самостоятельно, лишь взглянув на шею жертвы, потому как та неестественно бурая и покрыта «выемками» и «кочками». Хотя мужчина выглядел бы более жутко, если бы сидел или стоял, ибо голова бы смотрела туда же, куда и спина.              — Не вручную. Может, молотком или кувалдой, — устало-сонно проговаривает младший, не поднимая томного взгляда с мужских пальцев и редких прядей газона меж ними, которые слабо покачивались от потоков ветра по земле. — Думаю, нос был отрезан при жизни.              Джек не комментирует, м-р Зеллер делает пару шагов в сторону, присаживаясь, дабы коснуться белыми перчатками плеча и челюсти жертвы, лицо которого выглядит так, будто он буквально прикусил язык. Уиллу не требуется оборачиваться, чтобы взглянуть на начальство, чтобы понимать, что тот хмурится как не в себя.              — Одним порезом, не больше, — поражённо проговаривает медик. Он едва надавливает на челюсть, сконцентрировавшись на красном пятне и двух дырках посередине. Как точка мишени на лице, но без прилагающих габаритов² для попадания. — У носовой кости, как по чертежу.              — Значит, новый доктор в нашей коллекции, — мрачно отрезает Джек, заполняя паузу, пока Уилл плавно оглядывается вокруг. — Уилл?              Названный не отвечает, убедившись в том, что детективы здесь ищут, нежели защищают территорию от посторонних глаз и прессы, м-р Прайс, к слову, также обходит дом по периметру, возвращаясь к коллеге по цеху.              — Что они пытаются найти? — также скромно и тихо, как и прежде, спрашивает младший, но дело вовсе не в скромности — его разбудили в три дня, как в три ночи для человека, который придерживается активной жизни в дневное время суток. Интересно посмотреть, сколько он продержится с разбитым режимом сна, хотя, как будто это происходит впервые.              — Свой мозг, — смешок Зеллера переходит в кхеркание, когда он встречается с суровым видом агента Кроуфорда. Медик поворачивается к жертве, осматривая шею на наличии царапин (или изображает, что сосредоточен на работе и абсолютно серьёзен сейчас).              — Ну, то, что Негодяй отрезал, — невозмутимо информирует Джек, словно гордится подопечными сейчас, — или паспорт, визитку или любой другой документ, подтверждающий личность. В коробке у мисс Агин она же оставила ее ID.              Младший повторно прошёлся скучающим океаном по персонам дальше них, бродящих, как цапли на болоте и тыкающихся в траву, в поисках зацепки, но обнаруживающих лишь ветки и листву; затем м-р Грэм смотрит под окно, в стекло, карабкаясь обзором до крыши — деревянный дом, достаточно ухоженный, по состоянию краски, та была нанесена достаточно давно, но владелец следит, не позволив покрытию облупиться. Под крышей таких зданий, тем более частных домов часто селятся птицы между досками, но здесь их нет — позаботился о том, чтобы не было пространства между, дабы свить там гнездо. Хороший хозяин. Холостой взрослый мужчина, со стабильной работой и любовью к быту и садоводству, который, казалось бы, непроизвольно оказался причастен к расследованию, что происходит под его окном. Точнее, трупу под ним.              — Подсказка перед нами, Джек, — смотря на люстры на, судя по интерьеру комнаты, кухне, Прайс молча стоит где-то рядом, также устремляя взгляд в окна. — Это не подарок следствию, а подношение ему, — жильцу, — он должен знать жертву.              Старший грозно, как медведь, ступает ближе к профайлеру, в отличии от медиков, смотрит ровно на Уилла, чуть ли не усмехаясь, пряча руки в карманах:              — Что ж, странно. Он сказал, что не узнает убитого. — доктор обречённо переводит глаза на собеседника. — Лжёт в страхе. Думаю, он уверен, что станет следующим. — Зеллер едва слышимо окликнул коллегу, кто поспешил к нему, пока пара беседует. — Полагаешь, Негодяй убивает людей, как-либо связанных? Первые две жертвы работали в похожей стезе. Дальше, знакомых? Супругов?              Уилл слабо покачивает головой в отказе.              — Нет, разовая акция. Я бы не сказал, что ее интересует реакция жильца.              — Тогда, полиции?              — Нет, Джек, жертвы. Она снова указывает на порок пострадавшего. И порок этот определённо кроется в, — посмотрев в окна, старший следует за ним, пока Уилл, как отведя от себя зрительный контакт, обращается к круглому подбородку и крепкой шее детектива. — Стажёры? — Заглянув за спину м-ру Кроуфорду, — ты допустил к месту убийства стажёров?              Пока Кларенс активно обсуждает что-то со следователями, которые, прямо сказать, пинают траву у забора, взмахивает руками и кивает в радости, словно разговаривает не с полицейскими на месте жестокого преступления, а в парке на прогулке с собакой с другими людьми, наслаждающимися природой: мисс пассивную агрессию Уилл пока не видит, но не сомневается, что та намеренно ускользнула и бродит вокруг дома. Будет дожидаться, пока доктор не упадёт в разговор с Джеком или медиками, как в воду, чтобы затем поймать момент и подкрасться — нужно ныне следить за спиной.              — Мальчуган и у «Качелей» был, подходил же к нам, — указал, как бы невзначай. — Метуше пока не вижу, — поворачивается, качаясь в осмотре и выискивании названной персоны, пока младший сводит брови до морщинки между ними.              Уиллу хотелось бы проругаться, но сквернословие не даст никакого результата, кроме бесполезно потраченной слюны. Хотя, всё равно очень бы хотелось сказать пару ласковых слов касательно текущей ситуации и ее включающих субъектов.              — Нужно разговорить жильца. Убедить его, что Негодяю до него нет дела, — парень начинает отрезать указания, прикрывая веки от недовольства. — Пусть попытается посодействовать, хотя бы немного.              — Сделаем. Но у нас с тобой сегодня встреча, раз уж мне удалось тебя выцепить, — Уилл бы поморщился, будь он моложе и менее закрытым от последнего глагола Джека. Даже в стрип-клубе подобных терминов не используют. — Родители парня из школьного спортклуба.              Не то, что у м-ра Грэма есть выбор, очевидно. Подозрительно, что старший также пока не сетует на пропущенные сеансы с д-ром Лектором, которые парень даже не потрудился назначить, забыв и отдохнув от расследования на неделю, пока не произошло вот это — официально одетый труп без носа около ухоженного дома холостяка. Но ещё не вечер, и у Джека имеется черта характера, когда он цепляется за одно и несмотря ни на какие уговоры и попытки отвлечь, держит в голове, пока не уладит тему, что волнует детектива. В итоге, Уилл смиренно медленно кивает собеседнику, тот не улыбается, но в карих глазах мерцает радость от согласия и отсутствия споров.              — Получив дозволение от каннибала, не копирует ли он его? — переводя внимание на белые халаты мужчин, кто стоит над жертвой, — если Потрошитель «передразнивает» некоторых убийц, возможно, и этот решил попробовать его меню? Начав с лица?              Уилл берет небольшую паузу для ответа, закрывая глаза. Жёлтый свет разово мерцает в темноте, и, когда парень открывает глаза, то видит перед собой убитого, без вмешательства клинка в его лицо, который следит за профайлером тусклыми глазами. Он отводит левое плечо назад, как разминаясь, но хруста не следует; как и атаки. Мужчина сгибает руку в локте и начинает щелкать пальцами — Уилл фокусируется на женских длинных ногтях, который усиляют звук щелчка. Он не придерживается мелодичного ритма или пытается разбавить тишину, делает это, потому как подобная продолжительная активность — раздражает. Если смотреть на пару метров дальше и без звука, то можно подумать, что человек подкидывает монету или пытается вспыхнуть зажигалкой, но в его кисти ничего нет, он просто щелкает пальцами и толстыми ногтями. Уилл открывает глаза, возвращаясь в реальности.              — Что-то в его нагрудном карме. Забрали нос, но что-то отдали взамен, — пока Зеллер оглядывайся, другой медик наклоняется и ловко лезет в карман, вдруг замирая, как не ожидав, что слова младшего окажутся правдой.              Джимми приседает на корточки, закрывая спиной обзор, пока Джек в нетерпении делает шаг ближе к трупу, Брайан остаётся на месте, потому как угол обзора позволяет ему увидеть предмет. Уилл внутреннее сжимается, замечая скользящее движение из-за спины на прежнее место главы отдела поведенческих наук.              — Что за? — медик шуршит чем-то, пока возится, роняя иной объект на красную от плазмы и мокрую от дождя рубашку жертвы.              Это синий плак³, старый и потрёпанный, едва сохранивший номер, но не облупленный. На самом деле медик вытаскивает из нагрудного кармана пачку для покерных карт, открывает ее, из-за чего тонкая колода вываливается на ладонь, уже слипшаяся от влаги, и, позже, выскользнувшая фишка.              — Это игральные карты, — хмуро информирует Прайс, — но здесь нет…              — Шута. — Уилл шагает в сторону от подошедшей девушки, — она специально заменила покерные карты на игральные. С шутом в «дурака» не играют.              Джимми поднимается на ноги, смотря то на профайлера, то на карты в своих руках, пока Джек прямо пялится на Уилла, словно тот признался, что всё это время являлся приёмным сыном Негодяя и Потрошителя и был в курсе, кто, когда и как будет убит, но из вредности не докладывал об этом м-ру Кроуфорду. На самом деле, у Джека просто такая мимика — как будто только что дерьма навернул или об него потушили сигарету.              — Что ещё за игры в «мафию»? Задолжал криминалам, и вот — расплата?              — Сунул нос куда не надо, — мрачно подпевает Метуше, разглядывая размытой грозой пятно крови на рубашке.              Джек взглянул на девушку типичным «а ну захлопнуться всем нахуй», но та не среагировала, неотрывно наблюдая за жертвой, как будто тот сейчас правда поднимется и начнёт щелкать, если не пальцами, то языком — или любым другим способом, чтобы раздражать окружающих.              — Казино и мафия здесь ни при чём.              — Да, пока вы не ушли далеко, — Брайан поднимает ладони, смотря то на агента, то на профайлера, — он был побрит за пару часов после смерти. Кажется, у него была борода, Негодяй сбрил. Оставил бакенбарды и усы.              Детектив хмурится пуще прежнего, что у него сейчас брови в круги загнутся, одна деталь лучше другой, хотя преступление само по себе менее содержательно, нежели предыдущие два — мужчину перевезли под окно, ранее сломав шею и отрезав нос, положив карты в карман и сбрив часть бороды. Уилл надеется, что Потрошитель не станет переделывать под свой манер данное убийство, потому как почти уверен, что ему оно покажется безвкусным и довольно опрометчивым.              — Борода, карты и нос я понять ещё могу, — щебечет Эгёль, указывая на то, что сказанное ею — не самый сложный аспект обработки жертвы, — но, простите мой французский, как такого кабана перенесли сюда без свидетелей? К тому же, если Негодяй, — тычок в сторону профайлера, она жестикулирует рукой, — девушка? — Ох, м-ру Грэму даже не нужно упорствовать, дабы ощутить зубастую ухмылку в свою сторону.              Вместо того, чтобы ответить вопрошающей (пусть этим занимается остальная часть группы), Уилл обращает внимание на ткань бинта на указательном пальце Метуше, который перевязывает не столько кончик фаланги, сколько длинный ноготь. Вышедшая из-под кофты мишень на кисти девушки теперь полностью различима — это действительно габариты и яблочко чёрного цвета. Поняв, на что именно направлен взгляд шатена, Эгёль вздрагивает рукой, быстро сжав пальцы, после пытаясь незаметно убрать руку к бедру, тем самым скрыв ее от обзора.              — Если знать точки опоры и расписание жизни соседей, оставить гору трупов под окном — несложная задача. — Уилл рассуждает так, словно собеседница — единственное препятствие между ним и сладким крепким сном на тёплой чистой постели, в то же время оставаясь довольно безучастным.              Девушка прикусывает нижнюю, что, должно быть, скрипит от сухости без слюны, не намереваясь как-либо оспаривать заявление доктора, отчасти потому, что последний заметил то, что она хотела бы, оставалось скрытым и лишённым внимания. Ногти так просто не ломаются, а такие когти — тем более. Поведением она скорее напоминает змею, нежели медузу, которую лишили яда, и теперь она изворачивается и шипит, но пугать у неё ныне особо нечем. Хотя, Уилл сомневается, что у подобных личностей запас желчи когда-либо остаётся пустым.              — Думаю, Негодяй следует определенному сценарию, — смотря ровно на Джека. — Если бы дело было только в его любопытности, она бы не оставила его здесь, под этим домом. Если бы он был игроманом, то оставила бы ему нос.              Джек дожидается конца речи, прежде чем расслабить сжатое, как кулак, лицо, изменив мимику на более спокойную и понимающую, кратко покивав подбородком, как индюк. Медикам больше нет смысла тыкать лицо жертвы, и дальнейший осмотр будет поведать в лаборатории, уж никак не в мёртвой траве. Кларенс подходит как раз вовремя, когда агент подзывает пару более крепких ребят для транспортировки (в чём, к слову, мисс Метуше оказывается права, потому как убитый мужчина — довольно крупный высокий мужчина, крепкий, широкоплечий) полностью игнорируя стажёра, девушка сжимает челюсти и комиссуры, отходя от профайлера, когда Джек в следующие несколько секунд накрывает парня тенью от медведя.              — Нам с тобой нужно ещё кое-куда заглянуть, — и снова, будто у Уилла есть выбор.              Он выдыхает, оборачиваясь в сторону ухоженного небольшого огорода, смотря, как томаты едва выглядывают из-под листьев, прежде чем немного нахмуриться и пробормотать нерадостное согласие на указание старшего.              

\\\

      

      Скромная семья, обычные люди, уют и комфорт, не разведённые родители, старший брат в школьной спортивной команде, младшая дочь с грамотами за участие в математических конкурсах, ничего, что привлекало бы внимание — идеальный серийный убийца, ибо лишь будучи абсолютно незаметным, можно стать никогда не пойманным.       Парень скользит взглядом по фотографиям, пока Джек общается с родителями (хотя, как сказать, общается, ведь они ждут комментариев друг от друга, этакая игра в кто первым заговорит\молчанку), Уилл может ощутить немое неодобрение старшего за то, что профайлер оставил основную долю коммуникации на его плечах, но в данной ситуации агенту придётся принять и проглотить такой исход.              — Он мог бы и сам рассказать, — скромно врезается отец семейства, чуть ли не шёпотом. — Он… Он всегда был очень общительным юношей, — Джек разово кивает подбородком, слабо опустив уголки губ, как будто с ними сына воспитывал, — всегда участвует в школьных мероприятиях. Не могу представить, — мать судорожно выдыхает, стараясь сделать это бесшумно и не трястись от волнения, — чтобы школьный груз когда-либо волновал его. Они любит спорт. Всегда его любил.              — Наш сын был участником команды, которой спонсировал Гейнор, — вдруг решается женщина. Видимо, понимает, что характеристика от супруга навряд ли то, за чем здесь полиция.              В конце концов, они сами сообщили о странном поведении ребёнка.              — Да, верно. М-р Долгун часто жертвовал на благотворительность, особенно, когда помощь идёт детям. — Джек продолжает едва потряхивать головой в согласии.              Фотографии детей, фотографии родителей, счастливый дом, но не хватает рисунков или питомца для полноты картины. У подростка не было тяжёлой пубертатной фазы, когда хотелось рвать и метать или онанировать двадцать четыре часа в сутки, не было интереса к падению в субкультуры, ничего, кроме спорта, учёбы и хобби — и, судя по всему, его любимое занятие есть первое упомянутое занятие.              — То, что с ним сотворили, — волнение матери исходит не из-за ребёнка, а из-за того, как это сказалось на ребёнке. Жестокое убийство их знакомого, щедрого и доброго, и внезапная скрытая радость сына от его смерти, — немыслимо. Спустя день, после этой новости, он, он…              — Он всегда был эмоциональным ребёнком. Но дети так не радуются. Люди «скромнее» празднуют Джекпот, — мужчина помогает жене, ибо та замялась при подробном описании произошедшего. — В него как бес вселился. Включил музыку, летал по комнате как мяч, не слушал нас. Я не по-нимаю. И сайт… С-сайт на его компьютере. От той самой журналис-тки. — он жестикулирует.              Удивительно, какую громадную роль играет такое ничтожество, как Лаундс, с ее абсолютно похабным сайтом и манерой написания, словно девушка вчера с «зоны откинулась», ненависть к полиции, вопросы к преступникам, будто те ей — дорогие\долгожданные гости за столом, а не убийцы, одни из которых едят жертв, вторые заливают их мёдом, третьи делают из внутренностей предметы быта, хобби или одежды.              — Ваш сын часто пропускает телефонные звонки? — медленно поворачиваясь к агенту Кроуфорду, нежели паре.              — Простите?              На самом деле, профайлер не совсем понимает последнего вопроса, потому как общаются они, пребывая в одном помещении, а не крича друг другу с разных этажей. М-р Грэм не обвиняет мысленно, интересуется и ничего более.              — Часто ли он не отвечает, на телефон? — Уилл разворачивается корпусом, окинув взглядом женщину, но не задерживаясь, прежде чем вернуться, к, странно, смущённому напарнику. — Часто ли пользуется им в целом? Подростков трудно «вытащить» из сети. Игры, приложения, соцсети — то, что кажется детям наиболее важным.              Родители олицетворяют выражение «быть сбитым с толку», словно их сын всю жизнь ходил на руках, и они успешно игнорировали данный факт, но будучи буквально облитыми неожиданной информацией, всё, что они сейчас могут, это смотреть на свои кисти, друг друга или пытаться проглотить немного воздуха.              — Я, я не заметил, — попытка парировать от отца, но он отворачивается и прячет глаза, доказав правоту профайлера.              Уилл кивает, сжимая губы и руки, желая, на самом деле, оказаться подальше от семейства и происходящего здесь, хотя не уверен в причине подобной жажды. Он поворачивается к старшему с надеждой, которую Джек, к счастью, понимает мгновенно:              — Прошу нас извинить, мы на пару минут.              Агент пытается выдавить из мимику более-менее вежливую улыбку, но выходит так, будто он рассыпал мусор на их газон и сейчас пытается спрятать черный мешок от него за спину, прикрываясь этикетом. Они отходят на пару метров от родителей, и их дистанция явно смущает мать, к кисти которой тянется мужская, дабы успокоить супругу касанием. Джек трёт большим правую бровь, после отпускает руку, чтобы почти неприлично наклониться к парню — хотя такой жест для того, дабы оставаться не услышанными.              — Он купил молчание. Сперва напугал, — типичная тактика насильников и похитителей, рассказывать истории о том, что родители продали и предали, либо что всем отделам полиции нет дело до жертвы, — после задобрил. — Уилл поворачивается к паре, дабы обратиться, — могу ли я поговорить с ребёнком?              Судя по и без того напуганным мокрым глазам матери, предложение младшего женщине не симпатизирует, хотя не сказать, что она испытывает чистый страх.              — Не думаю, что это необходимо. — отец смотрит в сторону, на ближайший к нему стул, словно отказывает мебели.              Он прав, беседа с юношей не является настолько нужной и эффектной, что сразу бы указала на причину почему Негодяй выбрал м-ра Долгуна в качестве первой жертвы (как правило, первые запоминаются ярче всего), но наводку бы на прошлое названного диалог дал бы. Уилл возвращается к Джеку с нейтральной мимикой, незачем спорить на уже полученный отказ, и последний направляется к родителям, чтобы вежливо поблагодарить за их сообщение о подозрительной реакции сына, и попрощаться, пока профайлер остаётся на месте.              — Знаешь, ты дурак, — доносится с лестницы хриплый, но всё ещё детский голос, Уилл не вздрагивает, ибо знал о присутствии мальчика рядом. Его не столько привлёк сам диалог, сколько гости и их голоса снизу, что сын решил спуститься и задержался, когда понял, о чем взрослые дискутируют, — если спрашиваешь на всё разрешение.              Уилл поворачивается по направлению к подростку, который с сухим стуком соскакивает с первой ступени, подходит к перилам и опирается на них крыльями, спрятав руки за спиной и начав рассматривать белые носки.              — Зачастую, люди негативно реагируют на наглость, — мальчик поднимает глаза, опускает уголки губ и хмыкает, вскинув плечами:              — И что? Хочу твою конфету — съедаю конфету, похудеешь зато.              Нельзя сказать, что ребёнок грубый, скорее он ограждается сейчас лёгкими «проколами» дерзости, не хочет признаваться в открытую, но так или иначе хочет рассказать что-то об убитом и, вероятно, его пороке вине, значит, следует пути детских аллегорий и передразниваний, дабы намекнуть на проступки м-ра Долгуна.              — Че пялишься? Все конфеты на кухне, — серые глаза парня следят за старшим так, словно он ждёт, когда Уилл развернётся, дабы кинуть в него тупым предметом.              — Крис, — отец окрикивает за грубость, названный прижимается к периллам чуть сильнее, оглядываясь на родителя.              Тон мужчины уже говорит о многом: родители, которые предпочитают воспитывать детей в чётких рамках «хорошего человека» чаще всего сами опускаются до волчьих методов воспитания — крики, ругань при посторонних, неприятные тактильные взаимодействия типа толчков, шлепков или подзатыльников, а также, разумеется, физического насилия над ребёнком, то бишь полноценных наказаний до синяков — порки, избиения или, например, оставить потомство в закрытом помещении без освещения, подвале или чердачке — и без касаний, ребёнок в страхе и стрессе причинит себе достаточное количество синяков, в попытках выбраться из комнаты. Но сейчас ситуация иная — отец просто окликнул сына, не приказав заткнуться или следить за языком, следовательно, навряд ли Крис давно являлся поклонником острого языка. Уилл выдерживает семь секунд, дожидаясь отсутствия атаки от кого-либо из присутствующих, прежде чем обратиться к подростку:              — Кражей конфет ты «спасаешь» человека от переизбытка сладким?              — Че? Никого я не спасаю, — увиливает, скрестив руки и уводя взгляд в сторону, — просто люблю сладкое и не люблю спрашивать.              — Неверно, — с полуулыбкой, тихо добавляет доктор. Мальчик, не повернув головы, смотрит на говорящего. — Думаю, — ещё более спокойно продолжает, — ты, в целом, крайне критичен к сладкому, и твоя ненависть к сахару появилась после того, когда за молчание тебе заплатили леденцами и шоколадом.              Отец поднимается, с явной целью начать выпроваживать детективов прочь из дома, поскольку когда приходят двое незнакомых из полиции, один из которых ведёт допрос, и которому только не хватает настольной яркой лампы, дабы светить в лицо и спрашивать, а второй разговаривает исключительно на метафорах, так ещё и с их ребёнком о сладостях и купленном молчании, по сути, это смущает в негативном значении.              — Он был не хорошим человеком, понятно? — мальчик сжимает руки пальцами, родитель замирает рядом с Джеком. — Доставал нас. Сюсюкался и постоянно совал всякие конфеты, мы даже шутили, что в следующий раз он нам соски с молоком принесёт. И ещё его лапы мерзкие, — рассказчика передёрнуло, агрессией сейчас подросток защищается. — Как щупальцы. Всех ему потрогать нужно, видите ли, удачной игры он так желал.              — И тебя, как и некоторых других, он считал особым «везунчиком», не так ли? — Уилл делает тон чуть строже и твёрже, Джек после вопроса младшего поправляет горло, родители никаких попыток оборвать дискуссию боле не делают — пребывают в шоке от услышанного.              Реакция мальчика как та самая зажжённая лампа на допросе — на самом деле, это считается пыткой, потому как изнуряющая атмосфера допроса о мрачной уголовной теме, грубые и злые офицеры, которые пытаются достать или выбить информацию, иногда признание, и ослепляюще белый свет настольной лампы за несколько часов способны довести подозреваемого до сильной усталости и изнурения от процесса. Он перестаёт сдавливать фалангами свои бицепсы, смотрит в глаза доктора, как в бездну, словно оцепенел, почти сопит носом, фокусируясь на Уилле, будто ждёт, когда последний скажет что-нибудь иное, что отвлечёт его или даст понимание, что м-р Грэм не знает, что случилось. Но, вот незадача, Уилл уже в курсе, и единственным методом защиты является побег.              — Получил, что заслужил. Мне не жаль, — парень фыркнул, прежде чем развернуться и прыжками подняться наверх.              Дождавшись хлопка двери, Уилл хмурится и поворачивается к отцу, фокусируясь на воротнике его кофты:              — Обратитесь к психологу, ребёнок явно пережил насилие. — мужчина кратко лизнул губы, после закивав. — Нужно также опросить группу, которой он жертвовал. Чрезмерная тактильность к чужим детям. Извините, — лучше не посвящать в детали тех, кто на ФБР не работает.              Уилл дожидается Джека в машине, и они уезжают в полной тишине под недовольное сопение старшего, в то время как профайлер наблюдает за светом в окне и силуэтами, поднявшихся родителей для небольшого интимного разговора с ребёнком: кто-то держит руки у рта в жесте сочувствия и удивления, когда автомобиль трогается с места. Они останавливаются у старого придорожного кафе, оставаясь в машине, дабы избежать ненужного внимания от официантов или гостей заведения — к тому же, чего бы младшему точно не хотелось, так это сидеть с чашкой капучино с Джеком напротив и обсуждать убитого педофила.              — Липкость, приторная манера общения. Мёд и зефир. Она показала ему его же отражение, — Уилл проговаривает это лобовому стеклу, нежели водителю.              Дело здесь не столько в приторности, а конкретно в желании быть сладким для общества, и, если вежливость отчасти и создавала тот дессерт, по примеру «милый, добрый человек — муху не обидит», то с м-ром Долгуном ситуация зеркально иная. Он вёл себя достаточно ласково по отношению к семье, особенно к своим детям, друзьям и коллегам, и, вероятнее всего, людям, которые особо его недолюбливают, но основной порок не в этом: ему действительно приносило удовольствие «заглаживать вину» перед теми, кого, фигурально выражаясь, его горячий, доведённый до жидкого состояния температурой, сахар, обжигал до мяса. Причём, извинялся он, продолжая метафору, принося подарки из различных всевозможных сладостей.              — Замечательно. Вот почему она разрешения спрашивала, у нас теперь два «карателя», — ибо Потрошитель также убивал тех, кто, не сказать, был совершенно невиновен. Уилл хотелось бы побыстрее оказаться дома. — Кого нам теперь следует опросить, что вторую жертву пустили в мясорубку? Или что нужно сотворить, чтобы отрезали нос?              Закрытость человека может стать препятствием в определенных случаях, особенно корыстных, например, мисс Агин предложили денежную махинацию, но та отказалась, за что и была наказана, но тогда ее бы не выставляли с перьями — и месть мафии была больше похожа на быструю работу без вдохновения, а не тщательный процесс с выбранными деталями. Если приписывать и третьего мужчину — навряд ли нос вообще был отрезан из-за любопытности, когда ему в карман намеренно положили пачку игровых карт.              — Он раздражал. Они все ее раздражали. Это схоже с паранойей — Негодяй знала, что такие люди существуют, и пока они живы, она просто не могла спать. — как будто бы эти ублюдки способны на простой человеческий сон, храня под подушкой охотничий нож для выбранной жертвы. Или, правильнее будет предположить, храня под ее подушкой острый серп? — Они с Потрошителем — абсолютно разные породы.              — Да, ведь он их ещё смакует. — фыркает старший, словно недоволен, что Потрошитель не делится и не отправляет ему часть в письме.              Чёрт, возможно, м-р Грэм ошибся, когда сказал, как, по его мнению, стал бы убивать Джек, потому как теперь даже блядский метод «чистой пули», проще которого, наверное, будет лишь удар колото-резанным предметом, кажется для агента чрезвычайно усложнённым. Если бы, чисто теоретически, последний был бы Потрошителем и каннибалом, то они, следуя образу мышления Джека, поймали бы его спустя две-три недели после начала серии убийств в каком-нибудь сколоченном сарае, где бы он сидел и жевал (смаковал) чью-нибудь ногу, не обращая внимания ни на грязь вокруг, ни на дефицит кулинарии, он бы и кость проглотил, попытался бы убежать, больше напоминая человека, кого с детства растил лес и стая волков, но точно не способ действия Потрошителя, учитывая его медицинские познания, дабы принести жертве нужный и больший вред/боль в определённой области, зависимо от самой жертвы; как и познания в области готовки блюд.              — Нет, дело не в каннибализме: она их не ест. Уничтожает, — пальцы младшего подёргиваются в едва активной жестикуляции. — Потому как они мешали другим жить, следовательно, помешали и ей. Если бы Негодяй не знала о проблемах, которые ее жертвы создавали, — небольшой вдох перед продолжением повествования, — они не были бы убитыми.              Джек хмурится в напряжении, потому как доводы о мотиве убийств маньяка, это, конечно, хорошо, но никаких существенных улик данное занятие не приносит: у каждого есть те или иные минусы характера, которые не нравятся другим, а значит, что возможных будущих жертв более чем предостаточно. С другой стороны, если гипотезы Уилла — слабо горящая свеча в тьме морской глубины, то без Уилла ничего кроме темноты, холода и огней европейского удильщика не было бы.              — Что делать сейчас? Искать знакомых от Агин с неприятными историями о ее нелюдимости или опросить каждого, кто когда-либо взаимодействовал с третьей жертвой? — м-ра Кроуфорд смотрит то на парня в соседнем сидении, то на стекло, словно ругается, хотя, как и было упомянуто ранее, это его метод коммуникации.              Доктору хочется согласиться со всеми вопросами старшего, потому как чем больше сведений будет в запасе, тем быстрее скрепятся звенья логической цепочки и возможность найти следующую планируемую жертву Негодяя быстрее убийцы, но на поиск и проверку знакомых, друзей и врагов требуется немалое количество времени.              — Нужна очная ставка с жильцом дома, — ровным тоном инспектирует профайлер, — где была оставлена последняя жертва. Также личность убитого. — Поскольку никаких документов (как и носа) на территории участка найдено не было. — Джек, у меня смена сегодня.              Может, смены и не было. Как и жажды сидеть вечером у безызвестного кафе с главой отдела и осуждать детали расследования, потому как рабочее время уже подошло к концу. К слову, смена у Уилла сегодня всё-таки имеется.              — Хорошо. Но я должен тебе кое-что сказать. — младший приготовился к тому, что его нутро сейчас будут делить на песчинки, обречённо разглядывает носовую перекладу м-ра Кроуфорда. — Ты не обратился к д-ру Лектору, — тот томно вздыхает, — Уилл, я не позволю тебе свободно разгуливать после осмотра трупа и анализа психопата, который потрошит людей или отрезает им носы, — названный повторно вздыхает, что называется «поздно спохватился». — Уилл, нет. Сколько ночей ты провёл тогда в палате, хах? — Рассуждает так, словно это м-р Грэм был тем, кто готовит человеческие органы на гриле.              — Значит, та проверка не была просто формальностью?              Не совсем хорошо отвечать злостью на злость и гневом на гнев, но давление на одну и ту же точку начинает раздражать, особенно когда оно усиливается с каждым новым диалогом. Если защищать себя, то защищать до конца:              — Нет, для того чтобы я мог нормально спать по ночам. Я не хочу, чтобы ты начал давиться воздухом на месте преступления и хочу, чтобы ты чувствовал себя более или менее, но хорошо, — с каждым словом его голос походит на уверенное рычание, словно жёсткая терапия с подростком, который свернул не на ту дорожку, начав воровать и лгать на регулярной основе. — Как долго тебя держали на больничной койке после гибели той девчонки?              Джек держит паузу для ответа, хотя отчасти младший ощущает себя именно так, будто это его держат за горло.              — Терапия здесь не поможет.              — Не поможет, потому что ты не позволяешь ей помочь, — он бы стукнул по рулю, но вовремя мысленно одёрнул себя, сбавив тон.              — Потому что я знаю все уловки. — теперь вздыхает агент, и, кажется, вся его сдержанность катится к чертям.              — Хорошо. — поднимает обе брови, о нет. — Но для твоей же безопасности, я привлеку д-ра Блум на данное расследование.              Пока Уилл старается сдержать смешок оттого, что сейчас старший прямо заявляет о манипуляции, давлении шантаже, последний заводит автомобиль и смотрит вперёд себя так, словно ничего плохого он не совершает.              — Я покину расследование.              Джек оборачивается на три секунды к собеседнику, бровей не опустив, приговоривая, как сказку на ночь:              — Ладно. Спасибо за твой вклад. — когда они отъезжают на пару метров от поворота к заведению, Уилл ждёт окончания речи, детектив продолжает. — Либо Алана, либо терапия у д-ра Лектера. Он профессионал; это не первый клинический случай, он знает, как помочь. Ну же, Уилл. Я хочу нормально поспать.              Самым опасным и хитрым маньяков, хуже Потрошителя, Негодяя и всех, кто ещё может сбежать из Балтиморского психдиспансера является Джек, потому как любой его план, итогом которого есть вовлечение или возвращение подопечного, обязательно заканчивается успехом, ибо те манипуляции и ухищрения, которые старший использует, злят, но и чуть впечатляют.              — Если у тебя есть визитка или его номер, одолжи мне, будь добр. Я запишусь, как только смогу.              Весь вид детектива говорит «ловлю на слове». У парня едва не сводит челюсть от силы, что он прикладывает в сжатие зубов друг в друга.              

///

             Какая удача или проигрыш, что у дорого д-ра Лектера оказался последний свободный час, специально для Уилла, которому, несомненно, не терпится заняться терапией и обсуждением (обсасыванием) пережитых травм. Может, и не стоит быть настолько оборонительным, может, старшему это нужно не больше м-ра Грэма, хотя, с другой стороны, стать другим «клиническим случаем» на практике психотерапевта сомнительный повод для радости. Но определенно превосходит вариант оставаться один на один с Аланой, для терапии… Для личной беседы, для любой беседы без посторонних.              — Добрый вечер, Уилл, — названный поднимается с сидячего положения, скользнув в пространство между дверью и человеком, стараясь не поднимать глаз выше колен старшего:              — Здравствуйте, доктор, — после, как замявшись, стоит ли, — Лектер.              Парень не оборачивается, устало оглядывая книжные владения второго этажа, как собственный гарем — не появилось ли новых книг, как будто способен разглядеть каждую деталь с первого этажа. Не то, чтобы Уилла смущает обеспеченность, но да, очевидно смущает после работы в стрип-клубе как основной и регулярного общения с личностями, для которых листва деревьев и стодолларовые купюры не различаются. В задницу терапию, Уиллу хочется домой. Стая — терапия, спокойное тихое размышление, смотря в пустоту леса, терапия, тот же тупой⁴ обзор потолка в положение лёжа является плодовитой терапией, если не торопиться и тщательно, в первую очередь для себя, разжевать ошибки прошлого и принять проглотить его.              — Начнём с детства, энцефалита или Негодяя? — но хотелось бы сразу закончить: младший слабо поворачивает подбородок к правому плечу, опять же, скорее общаясь с обувью терапевта, нежели ее владельцем.              Любопытно узнать, у кого из пары терпения хватит на дольше — у доктора, который, Уилл уверен, сейчас предпочёл бы попивать «Ruinart Blanc de Blancs» в первом ряду партера, обсуждая насколько короток прыжок прим-балерины, а не дискутировать с человеком, кто рассматривает трупы и надевает на себя маску убийцы, или другого доктора, кто не едва ли способен на большую вежливость от недостатка сна, частые теперь встречи с Джеком и, разумеется, вынужденная коммуникация с д-ром Лектором, который, рано или поздно, заметит насколько глубока бездна недоверия к своей персоне. Примечательно, что стрип-клуб и работа в нём Уилла не обременяет от слова совсем.              — Вас вынудили присутствовать здесь и сейчас, не так ли? — последний плавно оборачивается корпусом, смотря не выше плеч психотерапевта. — Сомневаюсь, что агент Кроуфорд владеет чем-либо, что способно повлиять на ваше решение. Следовательно, кем-либо?              Уилл некоторое время смотрит близко к подбородку, яблоку Адама, слабо хмурясь, когда опускает до галстука, после бесшумно втягивая воздух, почти роботизировано наклоняет голову на два сантиметра, тем самым изображая согласие. Он не заговорит первым, потому как данную «тайну» открыли как бутылку шампанского, а не «Liberty Presidential», вытаскивая потаённые богатства наружу, как внутренности.              — Алана Блум прекрасный специалист, м-р Грэм, — названный ступает в правую сторону, — в чём же причина отказа?              Догадаться почему именно Алана не самая трудная задача, ибо а — Джек упомянул ее при их знакомстве с Ганнибалом, б — с кем человек будет чувствовать себя комфортнее в железной деве, нежели с неудачным былым предметом воздыхания?              — Мне хотелось более дорогого психолога, — мальчик пытается выцепить момент, дабы заглянуть на уровне глаз, но поскольку те преследует его, а Уилл крайне недружелюбен для зрительного контакта, его план остаётся лишь планом. — Что сподвигло согласиться, вас, д-р Лектер?              Как будто что-либо в Уилле способно когда-либо смутит старшего, тем более, заставить отказать от этого необузданного дикого создания:              — Мой самый обеспеченный пациент, — скользит к креслу, от него к столу, препятствие в виде мебели временно даст мальчику ложное чувство дистанции, что Ганнибал не сможет достать его, когда захочет, — закончил курс.              М-р Грэм улыбается и выдыхает носом в усмешке:              — Придётся вам разориться, — тихо комментирует профайлер.              — В данное время, я уже занят активным поиском более экономически умеренной транспортной компании, — Уилл секундно скалится в усмешке, пока старший вдыхает от желания ощутить, как его клыки сомкнуться на кадыке или пальцах. Но Уиллу нельзя позволять продолжать веселиться — ибо в один момент он сам одёрнет себя и закроется, попытается отдалиться, что уже есть поражение. — Вы довольно настороженно относитесь к людям с достатком, м-р Грэм?              — А вы вписываете себя в данную категорию?              — Предпочтительно, нет. Больший заработок приводит к большему количеству границ: люди предпочитают комфорт развитию. Меня вполне устраивает моя жизнь, — хотя жизнь до м-ра Грэма как воспоминания из глубокого безрадостного детства.              Парень хмыкает и начинает увиливать — поднимает глаза к потолку, люстре и люверсам, не закрывается намеренно, но начинает терять интерес к словам доктора: и хотя теперь исключительно он решает, будет ли дискуссия иметь продолжение, его, кажется, обозримые варианты развития событий не будоражат.              — Я рад за вас и ваше благосостояние, — «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало» — правдивое значение ответа.              Его дерзость и острый язык не столько от собственной закрытости в характере, но та, несомненно, имеет место быть, и печали от того, что обречён ходить на терапию по средствам шантажа д-ром Блум, сколько от усталости: вымотан нарушенным распорядком сна и «сбитым» режимом, восемь вечера для Уилла есть пять утра для обычного работника офиса или той же полиции, учитывая\помня о любви детектива Кроуфорда вытаскивать парня из его привычной занятости непредсказуемо и вешая ярлык срочности на каждую их встречу.              — Могу я предложить вам кофе, доктор Грэм? — названный поворачивается корпусом в смущении. — Медицинское образование позволяет мне мгновенно различить признаки недосыпа.              Пациент четыре секунды разглядывает воротник рубашки старшего с ощутимой обречённостью, словно казак, что должен убить ребёнка ради цветка папоротника⁵, сжимающего в руке тяжёлый клинок, Ганнибал выжидающе наблюдает за мимикой профайлера, замечая, что малое количество веснушек на бледном лице всё-таки имеется, а его оттенок кожи настолько белый, что кажется почти прозрачным, показывая вены и капилляры на щеках и челюсти. Шрамы на лбу и скуле стали бы очаровательным дополнением, но доктор сомневается, что позволит кому-либо оставить подобные следы, а его первостепенная цель — заботится, а не метить. Хотя, так или иначе шрамы от Ганнибала у мальчика появятся в любом обозримом будущем.        Уилл, естественно, не разочаровывает:              — Да. Да, пожалуйста, — брови сводятся на миг, и старший, приподняв комиссуры до вида сытого кота, кратко кланяется и выходит из кабинета.              Уилл знает, что за ним следят: знает, что конченная персона стоит за его спиной в паре метров, но не от уважения к личному пространству, а по чувству самосохранения, ибо что психотерапевт, что профайлер являются опасностью для незваного гостя. Парень неспешно разворачивается туловищем, когда слышит щелчок — к нему снова сбегают за спину, не столько защищаясь, сколько начав придуриваться и играть с детективом. Он продолжает поворот, теперь используя ноги, а не корпус, но кроме томного освещения и танцев его же тени не видит иных признаков жизни, устав от данного возвращения детства у того, кого он пытается заметить: в то же время осознавая, что падает в клише — нужная личность за его спиной, у уродливых полосатых занавесок.       Это обнажённая по пояс девушка ниже Уилла ростом на пять-шесть сантиметров, с красивым женским телом — не костлявая, с средней, но пышной грудью, линией пресса по центру от солнечного сплетения до живота, с кожей тёплого оттенка ванили, разумеется, головой оленя, самца, и прикрытая светлыми лоскутами шерсти и меха по ногам, но кожа бёдер выглядывает, оголяясь. Она стоит и смотрит ровно на доктора в практически оборонительной позе, правая стопа выставлена вперёд, как и плечо, словно ещё момент — и гостья бросится на него, попытается выдрать гортань или, наоборот, вбить кадык, голыми руками, но вместо нападения она вдруг представляется. Делает поклон, прижав одну кисть к грудине, а вторую за спину, и когда выпрямляется, меняет руки, которые скользят, как в танцевальном движении. Ее рога выглядят довольно тяжёлыми.              Правда, мадмуазель, похоже, слишком стеснительна, ибо, стоит психотерапевту вернуться в кабинет, как она прыжком достигает лестницы и забирает на неё столь ловко и быстро, как лемур на ветки, шмыгнув как мышь куда-то за шкафы. Младший следит за местом, куда пропала девушка, пока Ганнибал не подойдёт к нему и не ударит приятным ароматом обжаренных кофейных зёрен: последний прослеживает за точкой фокуса мальчика, после возвращаясь к его шоколадным локонам, ибо, если он покажет Уиллу, что смотрит на то, что названный видит, а доктор — нет, то, определенно, смутит своего новоприобретённого пациента.              — Благодарю вас, — разумеется, д-р Лектер сделал и себе небольшую поблажку.              Поскольку Уилл крайне пока не терпим к тактильному контакту с малознакомым человеком, в девяноста девяти восьмых процентов он бы дёрнулся, дабы освободить себя от касания к коже другого, наличие горячего напитка вешает на запястья Грэма незримые кандалы: терапевт касается первой фалангой указательного двух пальцев мальчика, едва заметно щуря глаза, понимания, насколько сильную бурю Уилл сдерживает внутри в данный временной момент.              — Глясе на основе кленового мороженого, эспрессо и сладко-солёного сиропа с корицей, — как бы невзначай комментирует мужчина, присаживаясь (впервые) на своё кресло, дабы не смущать Уилла. Тот ухмыляется кружке, примечая, что старшему определенного нравится представлять свои блюда и напитки.              Его улыбку смывает, как акварельную краску кипятком, когда он делает первый глоток и закрывает глаза: Ганнибал следит за реакцией мальчика абсолютно безэмоционально, даже не расслаблено, словно вовсе не заинтересован, хотя, конечно же, это всё человеческий костюм — Уилл закрывает глаза, когда кофе доходит до желудка и остаётся на рецепторах языка от выдоха, и открывает веки так неторопливо, как будто его ресницы имеют значимый вес.              — Compliments au chef⁶. — низким шёпотом мурчит детектив, смотря на переносчицу слушателя.              Приятный американский оттенок во французском языке звучит маняще, как песнь морской сирены.       — Merci.              — Осторожнее, доктор. Иначе вы рискуете каждую сессию тратить несколько минут на приготовление кофе, — вообще, дерзость парня сейчас есть высший успех для него, ибо сам Уилл потерялся между выбором ответа «доктор, я твоя навеки» и «целую твои руки».              Уилл делает иной глоток, и уголки губ терапевта поднимаются слабее привычного, наблюдая, насколько изящно дёргается адамово яблоко от глотания. Однажды ему следует напоить мальчика из своего рта молоком или виски, удерживая его рукой за горло, чтобы убедиться, что тот проглотить большую часть, а не выпустить по шее и руке Ганнибала. Уилл бы смотрелся так изысканно и съедобно, стоя на коленях и принимая всё, когда старший наклонится, поцелует его, после пуская напиток внутрь, затем отстраниться, заставив любовника взять большой палец и слизать остатки, после пососать его, с этими большими, глазами из васильков на воде Тихого океана.              — Если потраченное время обеспечит мне созерцание вашего удовлетворения, то я с радостью жертвую «этими несколькими минутами», — д-р Грэм пытается спрятать улыбку тем, что прижимает губы к кружке, но старший всяко замечает. — Quid pro quo, brangus⁷ Уилл.              Названный усмехается ровно в секунду, перестав скрывать очевидное веселье, пока психотерапевт с кошачьей улыбкой наклоняет правый висок в сторону, скользя взгляд по спине и бёдрам гостя, как тёплым, но не горячим воском.              — Сироп похож на солёную карамель, — Уилл всматривается в кружку, как будто не понимает, почему осталось три глотка кофе и куда пропала остальная часть напитка. Он оглядывается на доктора, — как вы его сделали?              — Сахар, сливки и морская соль. Рецепт примитивен, но, за простотой скрывается многое, — втягивая воздух, когда мальчик допивает остаток кофе.              Он так хорошо и голодно проглатывает сперму, что в будущем это не должно возникать проблем — при качественном здоровом питании семя имеет сладко-солёный привкус, и можно сделать его чуть слаще, добавив в рацион чуть больше овощей и фруктов. Не совсем правильная диета для своего избранника, но часть белка и сахара д-ра Лектера уже в организме его мальчика, старший закидывает ногу на ногу из-за разовой пульсации от данной мысли.              — Негодяй такого мнения не разделяет. Могу я? — спрашивая разрешение на то, (феномена сама по себе поразительна, потому как настолько дерзкий, но скромный и воспитанный юноша) чтобы поставить кружку на столик у свободного кресла, терапевт единожды кивает:              — Полагаете, она нетерпима к простоте?              Прежде чем ответить, профайлер оглядывается на второй этаж, словно та стоит у перил и слушает пару беседующих, не собираясь вмешиваться, как и не собираясь прекращать подслушивать, но увы, там никого нет.              — К тем, кто мешает ей и другим жить, — вдыхая, как дым сигареты, — и наслаждаться жизнью.       Аромат ванили в естественном сочетании запаха от Уилла не то, чтобы прямо раздражает доктора, но та, кто активно вдавливает свой ингредиент в нутро возлюбленного Ганнибала так или иначе имеет эффект: идея о том, чтобы подать какое-либо блюдо из органов или крови девушки, полностью отрекается, она уже достаточно была вблизи м-ра Грэма.              — Негодяй — гедонист?              — Нет, иначе бы, — Уилл кратко качнул подбородком, следя за галстуком доктора, после смотря напротив, к окнам, — ее жертвы таковыми не являлись. Она скорее следует некому сценарию, подбирая, а не выбирая тех, кто кажется ей наиболее подходящим. — И снова Уилл на мгновение чувствует себя Джеком, потому как его мысль может быть не понята.              Обычный человек бы нахмурился или сощурился, пытаясь уловить значение комментария. Доктор не изменился в мимике, следя за крыльями м-ра Грэма (представляя, как бы смотрелись мышцы в движении при снятой коже).              — Чего она лишила свою последнюю жертву?              Уилл слабо смущён тем, что кто-то может понимать и читать его настолько же хорошо и быстро, насколько сам названный читает других. Пока невозможно сказать, имеет ли данная реакция позитивный или негативный характер, но, если говорить на чистоту, м-р Грэм лишён горячего голодного желания когда-либо выяснять.              — Отрезала нос. Сомневаюсь, что забранный ею «трофей» можно приписать к любопытству жертвы.              Некто делает «кс-с», не в звуке подзыва кошки, а в усмешке, вытягивая последнюю согласную, как шипение змеи, младший поворачивается к окну, замечая выставленный указательный палец в предупреждении. Он закрывает веки и вместе с тем, одновременно, поднимает правую кисть, закрывая глаза, но не прижимая ладонь к лицу, словно защищает себя от яркого солнечного света: в его воображении Негодяй, наконец, начинает двигаться, плавно ступая к д-ру Грэму.              — Они раздражали ее, и не больше. Она не оказала услугу тем, кто страдал от убитых ею, — девушка осторожно приближается к говорящему, ухо дёргается, как сгоняя мошку; ее пальцы касаются плеча Уилла, когда Негодяй обходит его, он не следит, только чувствует, как чужая рука скользит к крыльям, затем позвоночнику и другому крылу, — не убивает ради мести. Не убивает ради избавление мира от тех, кто деградирует, — парень сглатывает, ожидая, когда маньяк появится из-за его спины. Последний убирает руку с профайлера. — Учит их, как малых детей. И, — прикусив нижнюю на секунду, — с каждой новой жертвой, ее гнев растёт.              — На кого же направлена ее ярость, Уилл?              Названный снова закусывает губу. Из-за его спины выходит та же оленья голова, но теперь в строгом мужском костюме без пиджака, поправляет галстук, затем рукава белой рубашки, отходя от м-ра Грэма на пару метров, чтобы после развернуться корпусом и раскрыть руки в жесте гордости. Одно ухо повторно дёргается.              — Нет направления, д-р Лектер. Это часть ее характера. — вобрав немного кислорода. — Такая же, как голод Потрошителя.              Уши Негодяя резко пригибаются к шерсти головы, хотя сейчас маньяк не принимает позу, в которой появилась в кабинете впервые — вместе с тем ростом агрессии, падает ее чувство страха перед упомянутым: мальчик оборачивается, находя себя в раскрытых объятиях вендиго: у него нет чёткого лица, нет мимики, рога, аромат снега ночью в лесу, и готовность в любой момент скрепить большие руки, если Уилл задумает дёрнуться для побега. Не хотелось бы верить, что у существа есть желание оставлять мальчика, потому как, а — он не знает настоящую личность Уилла, его полное имя, возраст, место работы, б — если бы Потрошитель хотел навредить младшему, то уже бы сделал это, пускай и в разуме Уилла, но сомкнул бы руки, но то, как вендиго мягко удерживает парня, даже не касаясь, вынуждает доктора сглотнуть, пытаясь убедить себя о собственной анонимности участия в деле.              — Она соберётся и бросит вызов Потрошителю? — Ганнибал поднимается, забирая упущенный момент, когда младший отдаётся подпространству воображения и будет принадлежать ему малое количество времени.              В его синих глазах столько отчаяния и усталости, но абсолютное отсутствие страха, пока он наблюдает за кем-то иным в фантазии, кто, судя по взгляду, больше и опаснее его, способный сломить человека одним, даже не резким, движением. Как предполагает терапевт, м-р Грэм наблюдает за Потрошителем и, ох, как бы это было приятно съедобно послушать, как по видению эмпата выглядит нутро старшего мужчины.              — Не совсем. Но он разозлит ее рано или поздно. — веки Уилла закрываются, когда замечает, как руки или отростки каннибала начинают двигаться так, словно он не живое существо — а машина, кнопку включения которого только что нажали невидимой рукой. Уилл чертовски хрупкая добыча в его руках, но это не значит, что у парня нет шансов вырвать рога или глотку существу. — Дело не в гневе или жадности, а в неготовности делиться.              Осталось только терпеливо дожидаться, когда Потрошитель выберет наименее изящную форму для убийства Негодяя и предпочитаемый ужин, то есть органы, которые захочет забрать с собой с места расправы, стоит девушке лишь попытаться дёрнуться или фыркнуть в направлении старшего маньяка. Как сказала Метуше, то, что Уилл предполагает, автоматически правдой не является, но как парировал Зеллер, зачастую, всё происходит именно так, как профайлер описывает, следуя его высказанной гипотезе, как чёткому плану к успеху.              — Очень хорошо, Уилл. А сейчас… Вернитесь ко мне, пожалуйста.              Сама просьба, то бишь «волшебное слово» звучит размыто для названного, когда он послушно следует вежливому поручению д-ра Лектера и открывает веки, словно не в силах сконцентрироваться на том, где он есть сейчас и кем является. Смотрит по направлению к окнам слегка прищуренными глазами, как от яркого солнечного света, который прекратил поступать несколько часов назад (который Уилл успешно проспал), после, наконец, фокусируясь и «прогрузившись», плавно, но слабо поворачивается корпусом к психотерапевту, моментально отступая. Мальчик смотрит на обувь, на пряжку ремня, затем останавливается на четвертой пуговице пиджака и молчит, не собираясь больше поднимать сапфиры, чему Ганнибал, нельзя сказать, что счастлив. Он предпочёл бы прижать парня к себе, удерживая либо до потери сознания и, как следствие, похищения, либо пока сопротивление не перестанет поступать, будь Уилл менее ценен или важен, менее дорог доктору, то уже направлялся бы к подвалу, но конечно же, нет. В другой Вселенной.              — Следовательно, пришёл ли черед Потрошителю боятся?              Уилл поднимает устало спокойные глаза, на скулы и нижние ресницы мужчины напротив, но не гренадин.              — Прекратите, доктор. Мы оба знаем, психопаты, — вдыхая, снова опускает тусклый взгляд, — не способны на чувства или эмоции.              Для мальчика одинокого хорошо и плохо пока не видеть, как кипит мёд в гранатах, фактически достигая оттенка артериальной крови. Уилл чувствует, как девушка за его спиной в трех метрах повторно принимает оборонительную позу, пока уши оленьей головы двигаются в такт\сторону любого исходящего шума, звука дыхания в том числе.