Моë спасение

      Он забился в дальний угол комнаты. Маленький мальчик с золотыми волосами, в глазах которого застыл страх.       — П-папа, не надо, п-пожалуйста...       Звонкая пощёчина в ответ и оглушающая тишина. Фридрих приложил руку к горящей щеке. По щекам полились слëзы.       — П-п-п... — Фридрих пытался умолять отца, но в его присутствии он заикался особенно сильно.       — П-п-п! — передразнил его мужчина. — Утри слëзы, сопляк! Они опять тебя избили. Избили сына майора! А ты снова не смог дать им отпор. Признайся, сидел и распускал нюни?!       — Нет, я-я...       Ещё одна пощёчина.       — Ну ничего... Я выбью из тебя эту мягкотелость.       Отец начал расстëгивать ремень.       Картинка сменилась. Теперь Фридрих шёл по лагерю с огромной горой серых тряпок. Кто-то подставил ему подножку и он полетел вперёд. Тряпки сделали падение мягче. Вокруг раздавался противный гогот. Фридрих хотел встать, как услышал его голос:       — Блумхаген, ты чего разлëгся? Хотя называть тебя фамилией твоего отца это неуважение к нему, — Альберт Нойманн посмеялся над своей колкостью, а затем пнул Фридриха в живот. — Буду назвать тебя щенок, — ещё один пинок. — Так, щенок, чего лежишь? — ещё один пинок, сильнее двух других, и плевок в лицо.       Фридрих проснулся в холодном поту. Руки трясло, а сердце отбивало бешеный ритм. Он сел на край кровати, попытался восстановить дыхание. Безуспешно. Картинки из сна ярко мелькали перед глазами.       — Фридрих? — он вздрогнул от неожиданно прозвучавшего в темноте голоса.       — В-в-всë в п-п... Всë в порядке, — мужчина выругался про себя. В последнее время он стал гораздо меньше заикаться, но в моменты сильных эмоций всë возвращалось на круги своя.       — Иди сюда.       Фридрих аккуратно лëг Теодоре на плечо. Она мягко гладила его волосы, целовала в лоб. Когда его дыхание восстановилась, она спросила:       — Фридрих, ты же знаешь, что можешь мне всë рассказать. Что происходит?       Бывшему немецкому солдату не первый раз снились такие сны, но он не хотел, чтобы Теодора о них знала. Он хотел быть для неë сильным. Но сейчас слова полились неостановимым потоком. Он слишком долго молчал. Слишком долго терпел. Он был дома и мог поделиться своими переживаниями. Этой женщине он готов доверить не только свои секреты, но и свою жизнь.       — Мой милый Фридрих, мне очень жаль, что тебе пришлось пережить все эти ужасы. Сейчас я рядом, — нежный, почти невесомый поцелуй в лоб. — И мы с тобой справимся со всем на свете, в том числе и с непрошенными призраками прошлого. Ты веришь мне? — такой же лëгкий поцелуй в нос.       — Верю, mein Schatz*. Дора, без тебя я бы погиб. Ты моë спасение и мой ангел.       Фридрих слегка приподнялся и поцеловал девушку в губы, сначала нежно, но затем всë настойчивее и настойчивее. Через этот поцелуй он хотел выразить всë: боль прошлого, радость настоящего. Руки Фридриха сжались на талии Теодоры, и он, не разрывая поцелуй, перевернул еë на себя. Дора расцеловывала каждый сантиметр его лица, в то время как его руки изучали еë тело. И не было в ту секунду чего-то важнее, чем два сердца, которые бились в унисон в этом опасном сером мире.       — Я тебя люблю, Дора.       — Ich liebe dich**, Фридрих.       Каждое касание было наполнено трепетом и заботой. Не уместны были похоть и страсть, они оба это чувствовали. И чувствовали, что все ужасы позади, а впереди их ожидает тихая и счастливая семейная жизнь.