Огонь в Антиве горячее

      Десять лет пролетело так, будто их и не было. Зевран давно покинул Антиву, успел поучаствовать в Пятом море, оказаться в на острие вороньего клинка, вернуться в Антиву, снова свалить, увлечься Нерией и совершить ради неё пяток восхитительных безумств, отметиться в Киркволле. Потом снова искал Нерию, чтобы помочь ей, таскался с ней и кучей беглых магов и эльфов по Ферелдену... Получил от Нерии от ворот поворот. Успел даже переосмыслить свои чувства к этой удивительной женщине. И лишь чудом задержался в её лагере на пару лишних дней, чтобы однажды вздрогнуть, услышав знакомый голос. Голоса.       Сказать по правде, та безумная ночь, которую он однажды провёл в спальне двух горячих сестричек в доме одного из торговых принцев, осталась в его памяти одним из тёплых и неожиданно приятных воспоминаний. Он не задумывался особо, но где-то в глубине души его грела мысль о том, как они к нему отнеслись. Имея среди знакомых репутацию несдержанного повесы, который без особых сомнений задирает любую подвернувшуюся юбку, слывёт соблазнителем, он прекрасно знал, что для своего ненасытного и необузданного темперамента ему обычно приходится всячески обхаживать чопорных «недоступных» красоток, которые в действительности хотят его, но предпочитают делать вид, что он отчаянно их добивался, чтобы сберечь своё эго и сохранить флёр неприступности. А потом, если что, всегда можно сказать — ах, это мерзкий коварный соблазнитель! Сестрички Ревасан, сами того не зная, оставили неизгладимый след в его душе. То, как они отнеслись к нему... Они действительно считали его привлекательным, они хотели его и... Не скрывали этого. Они прямо и честно заявляли об этом. Они дали ему понять, что ему не обязательно добиваться любви, выгрызать её, требовать. Что его могут любить по своему желанию.       — Как тебя зовут, красавчик?       — Согласись, сестра, он просто произведение искусства...       — Мы уже думали, что ты и правда решил забыть нас...       Не решил. Не забыл. Просто... отодвинул в самый дальний уголок сознания. Туда, где хранятся самые тёплые воспоминания. Подальше от прочей грязи.       И теперь, когда в походном лагере Нерии он вдруг услышал их голоса, что-то внутри сжалось, скрутилось в давящем, напряжённом ожидании. Делая вид, что вообще никуда не спешит и просто прогуливается по лагерю, он двинулся в сторону, с которой звучали голоса.       Они стояли возле крайних палаток, усталые, помятые и замёрзшие. С ними была кучка каких-то избитых и потрёпанных оборванцев. Все до одного — эльфы.       Сёстры стояли, покачиваясь на холодном ветру, в каких-то не самых тёплых накидках, и их обычно свободные, вездесущие, как вода, волосы были заплетены в тугие косы. Эльфийки держали друг друга под руки, так, что их бледные пальцы, сжимавшиеся на предплечьях друг друга, выглядели ещё белее. Свободными руками они опирались на посохи. Но всё равно покачивались от усталости. Раньше яркие и насыщенные, как густой дикий лес, глаза их казались будто потухшими, слегка выцветшими. Вокруг ртов, что умели творить такие восхитительные вещи, и на нахмуренных лбах пролегли первые скорбные морщинки. Эта война не пощадила и их.       Они о чём-то рассказывали Нерии на эльфийском, совершенно безэмоционально, и о содержании беседы Зевран мог догадываться только по живо меняющимся на лице Сураны эмоциям. Сёстры же оставались бесстрастными.       Наконец Нерия выслушала их, коротко и расстроенно взмахнула руками и повела в глубь лагеря. Тут же к ней подошёл Фенрис, приставленные Солоной кунари, и они принялись ставить для присоединившихся новые палатки.       Зевран знал, что вполне мог бы тоже присоединиться к этой суете. И это даже было бы правильно. Но что-то не давало выйти вперёд. Что-то заставляло оставаться в тени. Какой-то спрятанный очень-очень глубоко страх.       Вот он сейчас подойдёт к ним и скажет:       «Привет, куколки! Соскучились по мне?»       А они окинут его уставшими взглядами, в которых не мелькнёт ни капли узнавания... И равнодушно ответят:       «Что-то не припоминаю, чтобы мы были знакомы, милорд. А ты, сестра? Не-а. И я не припоминаю».       И все вокруг неловко улыбнутся, а кто-то поморщится, вот-де, снова Зевран волочится за кем-то, только увидел — а уже! Бедняжки даже в себя прийти не успели.       Он не хотел, чтобы воспоминания о них омрачились этим.       Он отчаянно боялся, что они его не узнают. Что они забыли.       Но желание встретиться было сильнее. Дождавшись, пока палатки будут поставлены, новые эльфы-беженцы расселены, и все разбредутся, а небо потемнеет и покроется густыми зимними облаками, он крадучись пробрался к палатке, в которую заходили сёстры. И решительно откинул полог.       Внутри была только Лиариль. Она сидела на постеленных на наскоро сколоченную деревянную подставку шкурах, сбросив и свою накидку, и платье, и устало растирала покрытые синяками руки. В углу полыхала жаровня.       Услышав, что кто-то вошёл, она вскинула голову. И глаза её на миг расширились, отзываясь в Зевране приятным теплом. И безграничным облегчением.       — Ты?!       — Ну привет, красотка. Соскучились? — осмелев, почувствовав, как отпускает эта невидимая рука, что навязчиво сдавливала мозг, Зевран широко улыбнулся, проходя внутрь.       Лиариль задумчиво наблюдала за эльфом, и взгляд её оставался печальным.       — Не ожидали тебя здесь увидеть. Честно признаться, мы думали, что тебя давно повесили на суку́ за твой длинный язык. Или за яйца.       — Обижаешь, — Зевран ухмыльнулся, бесцеремонно плюхаясь на походную постель рядом с эльфийкой и обнимая её за талию. — Меня не так-то просто повесить на суку. Кто только не пытался. А сейчас вот нас всех хотят взять за яйца... Как я могу оставаться в стороне?       — Тоже верно... — задумчиво протянула Лиариль, будто неосознанно кладя ладонь поверх пальцев Зеврана и еле заметно поглаживая. — Что ж, мы рады, что ты выжил. И рады тебя видеть.       — Вы всегда говорите о себе во множественном числе? — приподняв бровь, поинтересовался Араннай.       — Не всегда. Только когда знаем, что наши мысли по этому поводу совпадают.       — А совпадают они всегда.       — Практически, — Лиариль достала откуда-то целебную припарку и принялась прикладывать её к синякам, фиолетовой россыпью покрывающим её руку.       — Кстати, а где Наль?       Эльфийка едва заметно поморщилась.       — Где-то там. Возится со своими беженцами. Набрала по дороге увечных и больных... Говорит, воспитает из них настоящих эльфов. Что мы должны сделать всё, что можем, так как эльфы в эльфинажах сейчас никому не нужны и их жизни в опасности.       — Я смотрю, это тот самый случай, когда ваши мысли не совпадают?       — Да нет. Просто они же не маленькие дети. Могут сами себе жопу подтереть. Надо же иногда и о себе подумать. Еле ноги донесли, а она туда же: потащилась проводить вечерний урок. Рассказывает им на ночь сказочки о Забытых.       Зевран вскинул брови, осторожно вытаскивая из судорожно сжатых пальцев целебную припарку и принимаясь вместо Лиариль прикладывать лекарство к её синякам.       — И как, они внемлют?       — Бестолочи. Но старательные. Может, что-то из этого и выйдет.       — Во всяком случае, если они не дураки, то будут помнить, кто их спас.       — Да, хотелось бы.       Лиариль устало отложила припарку и тяжело вздохнула.       Зевран протянул руку и мягко обхватил пальцами её подбородок, поворачивая голову девушки к себе.       В её глазах будто на секунду вспыхнул призрак прежнего яркого пламени, и неожиданно почувствовав, как свело живот, Зевран прошептал:       — Знаешь, я думал о вас иногда.       — Мы тоже, — так же шёпотом ответила Лиариль, и Араннай притянул её ближе, мягко приникая к губам.       Не было больше цветов и пряностей, был запах холода и пыли, но всё ещё кожи, хоть и мокрой.       Она отвечала на поцелуй осторожно и устало, будто передавая по капле каждую прожитую за эти годы минуту.       Оборвав поцелуй, они ещё какое-то время сидели, привалившись лбами друг к другу, и молчали.       Наконец Лиариль встала и бесцеремонно спихнула с лежанки Аранная.       — Ну-ка подвинься. Наль скоро придёт, нужно подготовить спальные места.       И принялась возиться со шкурами.       Полог откинулся и вернулся на место.       Эраналь, уже даже не бледная, а какая-то серая, с огромными синяками под глазами, вошла в палатку.       И замерла, уставившись на Зеврана.       — Ты?!       — И я рад тебя видеть, малышка. Нет, меня не подвесили за яйца на суку, но мне приятно, что вы обе так переживали за мои яйца, — широко улыбнувшись, выдал Зевран.       — Болван, — фыркнула Наль, стремительно подходя ближе и обнимая эльфа за шею. — Ты уже выписала ему по первое число?       — Ждала тебя. Знала, что ты не захочешь пропустить такое развлечение.       — Да за что?!       — Для профилактики.       — Кажется, я не шутил, когда сказал, что скучал по вам.       — Ты такого не говорил.       — Правда? А я был уверен, что говорил!       — Между прочим... — с какой-то подозрительно нравоучительной интонацией начала Эраналь, и Зевран предпочёл решить вопрос с возможными нотациями заблаговременно: обхватил её подбородок пальцами и притянул к себе, затыкая поцелуем.       Эльфийка что-то протестующе промычала, но тут же обвила его шею руками и ответила.       — Ну-ка, давайте-ка спать. Ты не видишь, что она с ног валится? — с беспокойством глядя на слегка дрожащие пальцы сестры, хмуро проговорила Лиариль, и треснула Зеврана по спине куском шкуры.       — Ох, честно сказать, я и правда сейчас умру, — упершись лбом в его ключицу, проговорила Эраналь.       — Тогда вперёд, дамы. Нас ждёт тёплая... шкурка. Не постель, конечно, но я вас и тут согрею.       Девушки засмеялись.       Зеврану было страшно неудобно и даже жарко лежать, сжатому с обеих сторон двумя крепкими телами, которые ко всему прочему умудрились нащупать через него ладошки друг друга и сжать, спокойно устроив их на его груди. Обе руки, на которых покоились их головки, затекали. Но он прикрыл глаза и попробовал понять, где бы хотел оказаться сейчас, если не здесь? И не нашёл ответа.