На руках у меня засыпай

Он и вправду оказывается живым, чертовым ходячим мертвецом, восставшим из могилы. Эрин в который раз проклинает себя и свою судьбу, вот за что ей все это выпало и тому подобное, хотя кто еще из ее знакомых может похвастаться, что их родственная душа — сайдкик Бэтмена, вернувшийся к жизни? Эрин не перезванивает доктору и никому не рассказывает о вернувшихся снах, потому что о таком мало с кем можно поговорить. Даже с Брюсом, наверное. Этот вопрос мучает ее много дней, недель и месяцев. Он заслуживает знать о том, что его сын жив, но Эрин думает-думает-думает и ничего не рассказывает. К тому времени в Готэме уже появляется Красный Колпак. Но пока он не стал Красным Колпаком, он был мальчишкой, который не знал, кто он и где он, что за люди его окружают и чего хотят, — беспомощный, как ребенок. Эрин подавляет в себе порывы сорваться и найти его, потому что она даже не знает, где это. Она слышит имена Ра’с аль Гул, Талия, Дукра, Всекаста, Эссенс. Возможно, Брюс мог бы что-то знать. Но она не разговаривает с Брюсом. И не рассказывает о его сыне. И не помогает ему. Впоследствии Эрин понимает, что это дрянной поступок. *** Эрин не любит ночных гостей, но Джейсон иногда все же заявляется в ее квартиру без приглашения часам к двум-трем утра. Она ожидаемо не спит, у нее свободный график работы и иногда трудно отвлечься от дела, поэтому Эрин сидит допоздна и завершает заказы. Джейсон ступает так бесшумно, что каждый раз страшно. Он мог бы таким образом подобраться к ней со спины, сдавить своими сильными руками ее шею, она бы услышала хруст — и все. И даже ничего бы не заметила. Но Джейсон не сделает этого, не потому что они связаны, а потому что ему незачем убивать ее. — Что ты здесь забыл? — спрашивает она с отсутствующим гостеприимством, не отвлекаясь от работы. — Подумал, почему бы не навестить мою любимую родственную душу на ночь глядя. — Любимая родственная душа оценила бы простой звонок. Можно даже по фейс-тайму, раз тебе так хотелось увидеть меня. Что тебе надо, Джейсон? — она поворачивается и видит, как он устроился в ее любимом кресле у окна. — Я устал, — говорит он, и Эрин внезапно физически ощущает, как на плечи падает этот груз. Джейсон сгорблен и напряжен, и она думает о том, насколько это выматывает — каждый день бегать по крышам, и смотреть на смерть и кровь, и кругом насилие-насилие-насилие. Она откладывает кисти и идет на кухню. Шумит чайник, разогреваются в плите шоколадные кексы, на плите подогревается паста. Она приносит это в студию и кладет перед ним на маленький кофейный столик. Джейсон сидит неподвижно, — можно подумать, что он задремал, но он не отрывает взгляда от нее, когда она приносит ему ужин. — Спасибо, — благодарит он с удивлением. Эрин фыркает. Она, может, не слишком дружелюбна к нему, но не совсем бессердечна. В ванной она вешает два белых полотенца и говорит, где в шкафу найти мужскую одежду — папа иногда оставлял свои вещи, когда ночевал у нее. Эрин стелет ему кровать в гостевой спальне. — Если хочешь еще, то сковородка на плите. Одеяло и подушки я вытащила. — голос у нее тихий и уставший. Джейсон в ответ кивает и ничего не говорит. Это молчание не висит над ними, Эрин чувствует, что ей комфортно, и уютно, и хорошо, и она надеется, что и ему — тоже. Она не избавит его от смертельной усталости, от обязанностей, которые он сам на себя повесил, но если ему так нужно отдохнуть и обязательно в ее квартире — то пожалуйста. Джейсон ощущает, насколько спокойно становится ему рядом с Эрин.