нежность

-...б-бля, аккуратнее...- шипит Томас, болезненно щурясь, после резко вздрагивая.- Мать твою, да ты специально?! Лидер сидит рядом, хмурый и рассерженный, и обрабатывает поврежденную руку Риджуэлла, аккуратно вынимая пинцетом осколки. И, кажется, что лишь Том и не замечает, какая мертвецкая аура вокруг, что аж кактус на столе вянет от злобы. - Завались.- рычит Торд, и голос его уж очень зол и низок. Даже Томаса наконец прошибает и он перепуганно зыркает на Ларрсона, замолкая.- Нахуя ты вообще решил надраться? Я же тебе, блять, сколько раз уже говорил, что твой мозг больше не может перерабатывать алкоголь. Этот отдел банально заменен железом и начинен прочей дрянью... И чем больше Ларрсон ворчливо выплевывает сухие факты, тем больше успокаивается и под конец лишь устало вздыхает, наконец смотря на Тома. Тот сидит, будто бы слушает и даже не пытается язвить. Может, он все же что-то у себя там повредил? Если, конечно, там еще есть, что повреждать... Торд не сразу узнал, что у Риджуэлла рак. И, конечно же, не от самого Томаса(тот его крайне умело избегал), а от Эдда, который скорее язык себе откусит, чем заткнется самостоятельно и добровольно. И Ларрсону даже удавалось делать вид, что это его вообще не ебет. До того момента, пока не наткнулся на обморочного Тома на кухне. Тот вцепился в ручку видавшего виды холодильника, аж костяшки пальцев побелели. - Блять...- слабо выдает Риджуэлл, совершенно слепо пялясь на Торда, видимо, даже не понимая, кто перед ним стоит, а после его глаза и вовсе закатываются. Все происходит как в каком-то глупом немом кино, Ларрсон дергается, чтобы подхватить падающего лучшего из худших друзей, пока тот до кучи не приложился головой о пол. И нет, Торда все это нисколько не беспокоит, что за чушь, нет-нет... Ларрсон беспокоится о кафельной плитке на полу, о визжащей ручке холодильника, никак ни о Томе, ни за что. После этого случая Риджуэлл неохотно делится, словно выплевывает: - Рак. Рак мозга. Опухоль в моей пустой башке. Рад? Торд молчит какое-то время, после как-то даже укоризненно качает головой, так ничего и не сказав. Лишь достает портсигар, задумчиво закуривает, даже Томасу предлагает, но тот, поморщившись, отказывается. Торд пожимает плечами, мол как знаешь, так они и сидели на мелкой кухоньке в каком-то понятливом молчании. Томас думает: от того и сошлись. Насрать на все, включая себя. Только вот нет. Привязанность, больная, извращенная, построенная на вражде и, видимо, влечении совсем уж извращенном, крепла, включая и созависимость, которую уже было трудно отрицать.