Вернись со мной в Гусу – дубль два

      Кровь. Очень много крови. Изначально хлынувшая изо рта, носа, глаз и ушей, она заливает его всего, и теперь кажется, что каждая пора в теле Вэй Ина кровоточит. Её так много, будто все его внутренние органы превратились в кашу и выплеснулись бурным потоком наружу.       Его одежды пропитаны ей насквозь, как если бы Вэй Ин упал в целое озеро. Он как-то рассказывал, что в другой реальности здесь был кровавый источник, вот только сейчас вода там чистая, а сам Вэй Ин лежит в центре пещеры, во всё растущей рубиново-алой луже. Лань Чжань не видит ничего вокруг и не совсем понимает как оказывается сидящим рядом с ним на коленях. Полы собственных одежд стремительно окрашиваются в красный.       Он наклоняется вперед, неверяще тянет к Вэй Ину руку и замирает на середине движения. Он боится прикоснуться. Боится понять что…       Кожа на лице Вэй Ина — те жалкие, крохотные участки, что не заляпаны кровью — белая до синевы. Его тело совершенно неподвижно, грудь не вздымается, и даже ресницы не подрагивают.       Ноги Лань Чжаня совершенно мокрые, одежды неприятно липнут к коже. Эта… «влага» уже остыла. Время будто бы замерло в этом жутком мгновении. Лань Чжань чувствует, как болезненно дрожат пальцы на протянутой руке, но он всё еще не в силах прикоснуться к уже наверняка холодному телу.       Что-то капает совсем рядом. Проявив малодушие, Лань Чжань позволяет себе оторвать взгляд от застывшей маски, заменившей столь родное и любимое лицо, и пытается распознать источник звука. Он вертит головой, но ничего не видит. Где-то там, за границами этой гигантской лужи, движутся чьи-то размытые силуэты, издающие какие-то далекие, неразличимые звуки. А он слышит лишь этот тихий плеск.        Лань Чжань опускает глаза. Звук издает что-то прямо перед ним. Он непонимающе дергает головой и новая капля падает прямо перед его коленями, создавая на красной гладкой поверхности рябь. И на короткое мгновение, перед падением еще одной, Лань Чжань видит в разгладившейся поверхности собственное искаженное отражение — темные пустые глаза, слипшиеся ресницы, каплю, сорвавшуюся с подбородка. Веки болят и под ними так тяжело, что хочется закрыть глаза и не открывать их больше никогда.       В красном мареве на полу виднеются осколки темной печати — теперь это лишь груда металла, пустая и определенно мёртвая.       «Мёртвая».       Эта чудовищная мысль выводит из оцепенения и он снова смотрит на всё такое же неподвижное тело. Кровь больше не течет, а медленно засыхает на коже Вэй Ина, стягиваясь коркой.       Лань Чжань всё-таки касается его запястья, обмирая от ужаса. Он задыхается. Кажется, будто грудь пронзили ржавой кочергой, повертели и потянули наружу, вытягивая следом содержимое. Пульса нет…             Крик беспомощно застревает в горле.       — Вэй Ин!       Лань Чжань снова открывает глаза и потерянно смотрит на окровавленную фигуру перед собой, пытаясь понять, проснулся сейчас или же наоборот. Реальность и вымысел смешались в слишком тугой и горькой ком. И ни то, ни другое не смогло бы принести ему настоящего облегчения.       Он смутно помнил, как тела главы Яо и нескольких его адептов уносили. Кажется, это он убил их, пытаясь спасти Вэй Ина. И пусть их мечи не успели его коснуться снова, уже всё равно было слишком поздно. Вэй Ин замертво упал еще до того, как глава Яо испустил свой последний вздох. После, где-то рядом, на периферии взгляда, мелькали смазанные тени, которые он уже не замечал, и звучали едва различимые голоса, которые он не слышал. Он видел лишь искаженное в муке окровавленное лицо Вэй Ина и чувствовал его холодное запястье в своей ладони.       С тех пор прошли часы или дни… он не уверен… Лань Чжань уже не осознает течения времени. Сколько раз он отключался и вскакивал так? В пещере всё так же темно. Их одежды все так же заляпаны засохшей кровью. Неподвижное тело его Вэй Ина всё так же лежит перед ним, его лицо всё такое же белое как снег, с острыми, едва не вспарывающими кожу скулами, а он сам всё так же держит тонкое запястье, балансируя на тонкой грани между сном и явью, без конца путая одно с другим и совершенно не понимая где что.       Вот он рыдает, корчась от невыносимой боли над однозначно мертвым Вэй Ином. Вот он сидит и безучастно смотрит на холодное безжизненное лицо с багровыми потёками на нём, застывшее в выражении нестерпимой агонии. Вот он держит запястье и чувствует под пальцами слабую пульсацию. Вот он снова проснулся и снова скорчился над уже окоченевшим телом, не замечая взволнованных голосов вокруг. Вот он слышит обрывки очень знакомой мелодии на задворках сознания, но даже не пытается вспомнить, что это за мелодия — ему плевать. Вот снова мёртвый Вэй Ин в луже собственной крови. Вот ему опять снится, что запястье в его ладони едва теплое.       Этой муке нет конца и края. Боль… надежда… снова боль… отчаяние… тепло… холодный клинок под ребрами от чудовищного понимания… снова пульсация под пальцами… снова кровь вокруг. Мокрая, липкая, холодная…       Он не раз и не два прижимается лицом к хрупкому запястью, приникает к нему губами, вдыхает. Ничего. Вэй Ин больше не пахнет солнцем и теплом — ничем из того, что Лань Чжань помнил и любил. Только ржавым металлом.       И внутри так пусто… Казалось бы подобное чувство должно быть ему хорошо знакомым, а потому не сможет его напугать. Он ведь жил уже так когда-то. Без него. Его реальность была спокойной, серой и сумбурной, абсолютно безликой и безразличной. И он привык к ней. Сросся с ней. А потому ему даже казалось, что это его совсем не тревожило. Ровно до того момента, когда в Облачных Глубинах появился Вэй Ин. И всколыхнул её, как мутную воду в болоте, орошая снопом искрящихся брызг, и буквально оглушая Лань Чжаня своим веселым звонким смехом. Крутился рядом, сверкая блестящими глазами и заставляя сердце непривычно сжиматься при виде своей невероятной улыбки. Такой озорной, смешливый, непослушный, не знающий и не признающий никаких границ и запретов. Не вписывающийся в это место настолько, насколько это вообще возможно. И такой живой.       Вэй Ин принес с собой яркий солнечный свет, который до того ни разу не пробивался сквозь тучи и вечный туман Облачных Глубин. Такой непривычный, такой ослепительный, такой красивый… Увидев этот свет однажды, Лань Чжань уже никуда не мог скрыться от назойливого желания греться в его лучах снова и снова, подставляя под его лучи свою бледную кожу, истосковавшуюся по ласковым теплым прикосновениям. Лишь когда солнце появилось в его жизни, озаряя всё вокруг ярким светом и теплом, он смог понять, что именно его ему всё это время так не хватало. Из-за него что-то в глубине души Лань Чжаня оживало и рвалось наружу. Что-то такое, о чьем существовании он даже не подозревал до этого. И что хотелось выпустить, наконец, на волю, но показывать исключительно ему одному…       И он делал это, обмирая от восторга от того с каким трепетом и восхищением тот всё это встречал, окружая теплом и заботой, принимая всего Лань Чжаня целиком, без остатка, таким как есть, со всеми видимыми и невидимыми достоинствами и недостатками. Избавляя от условностей и запретов. Освобождая его.       Теперь же его солнце погасло. И всё, что оно ранее пробудило в нём, было с корнем вырвано из груди и последовало за ним в небытие. Уже ничего не могло стать как прежде. Лань Чжань не сможет сделать вид, что этого никогда не было, и вернуться к привычному безразличию. Увидев свет, его невозможно забыть, и по нему нельзя перестать тосковать. Его солнца больше нет и без него теперь еще темнее, чем когда-либо прежде…       Лань Чжань его не уберёг. Это было важнее всего на свете, а он не справился. Он должен был не отходить от него ни на шаг. Должен был защитить от любой опасности. Вэй Ин, его сильный и смелый Вэй Ин стал таким хрупким после потери ядра. Лань Чжань должен был о нём позаботиться. Он хотел о нём заботиться, хотел его оберегать. Но не смог…       Лань Чжань в отчаянии. Он знает, что это бесполезно, но он никак не может перестать снова и снова вливать духовные силы в неподвижное тело. В нём самом их остались крохи. Золотое ядро трудится на пределе, пытаясь восстановить правильное течение ци в теле и залечить раны, но он ему не позволяет. Он выжимает из себя всё до последней капли и передает Вэй Ину, пусть уже ни на что и не надеясь. Он просто не может прекратить. Не может сдаться. Не важно спит он в этот раз или очнулся. Он просто продолжит это делать. Даже если это сон, там, в реальности, он возможно тоже держит Вэй Ина за руку сейчас, а поэтому может у него и получится передать ему хоть немного целительной силы. Он в любом случае должен попытаться.       Лань Чжань и правда уже ничего не понимает. Его чувства выжжены до отупения, а тело так опустошено и истощено, что не удивительно, что он то и дело погружается в беспамятство даже толком этого не осознавая.       Ему чудится едва уловимое движение. И тихое дыхание. Собственное? Болезненный стон. Странно, он думал, что на рыдания сил больше не осталось… Снова тихое колыхание воздуха совсем рядом. Рука под пальцами и правда дёрнулась? Очередной сон?       — Лань Чжань…       Шепот, что тише ветра. Почудилось? В голову почему-то закрадывается мысль — «Расспрос». За всё это время Лань Чжань кажется так ни разу и не попытался призвать душу Вэй Ина. Не играл он и «Упокоение»… И что, теперь из-за его глупости тот превратился в призрака?       Лань Чжань с трудом поднимает опухшие глаза. Такое ему пока еще не снилось…       — Лань Чжань.       Надежда снова настойчиво скребется, обещая облегчение страданий, которое принесет следом очередную порцию боли. Надежда жестока, но так соблазнительна, что перед ней каждый раз абсолютно невозможно устоять, как бы сильно она ни ранила. И Лань Чжань снова ей поддается, заранее смиряясь с последствиями этого решения, даря себе пару минут забвения и снова наплевав на то, что этим делает себе только хуже. Он тянется ладонью к родному лицу, аккуратно оглаживая скулу. Лицо Вэй Ина болезненно-бледное и измученное, но чистое — на нём, в отличие от его одежды, крови больше нет. Губы сухие и потрескавшиеся, а тёмные глаза кажутся неестественно огромными на изможденном лице. В них глубочайшая печаль, испуг и растерянность.       — Гэгэ, не плачь… — едва различимо выдавливает Вэй Ин, болезненно морщась. — Пожалуйста. Это разбивает мне сердце.       Щека Вэй Ина жмется к его ладони. Самую малость, но кажется она всё же тёплая. Или Лань Чжаню снова мерещится.       — Как я могу, если ты умер… — вырывается против воли. В глаза будто песка насыпали и лицо кажется и правда снова мокрое.       Глаза Вэй Ина раскрываются еще шире. Взгляд медленно и слепо мечется туда-сюда в непонимании.       — Не думал, что быть мертвым так больно.       Вэй Ин вдруг медленно поднимает дрожащую руку и накрывает ладонь Лань Чжаня на своей щеке. Гладит тыльную сторону, смыкает на ней ослабевшие пальцы и сдвигает её ниже, прижимая к своим губам. Те мягко и шершаво приникают к самому центру ладони. Вэй Ин прикрывает глаза и вздыхает, опаляя кожу теплой щекоткой, и сердце Лань Чжаня сжимается от горькой, болезненной нежности. Губы Вэй Ина растягиваются в легкой улыбке.       — Нееет… Если бы я умер, подарок в виде воображаемого тебя, в загробной жизни я бы вряд ли получил. К тому же, ты уж точно настоящий.       И Лань Чжань сдаётся. Хоть ненадолго, но он позволит себе поверить. Если даже это сон, то он не желает больше просыпаться.

***

      Гул голосов вокруг. Кто-то шепчется, кто-то не сдерживает своего любопытства и говорит довольно громко. Тут и там мелькает его имя. Уснуть обратно уже не получится и приходится открыть глаза.       — Учитель Вэй! — тут же вскидывается один из его учеников.       Вэй Ин криво улыбается адептам своего ордена столпившимся вокруг. Чуть поодаль стоят пару заклинателей в белых одеждах с гуцинями на спинах и тоже с интересом на него поглядывают. В их взглядах нет враждебности.       — Учитель Вэй, как вы себя чувствуете? — голосят Юньмэн Цзянцы наперебой.       — Отвратно, но жить буду.       Вэй Ин слегка преувеличивает. На самом деле чувствует он себя уже вполне сносно, особенно если сравнивать с ощущениями при первом пробуждении. Именно поэтому сейчас и позволяет себе сказать нечто подобное. Когда было по-настоящему плохо он лишь отмахивался от обеспокоенного Лань Чжаня, выдавая желаемое за действительное. Ну не то чтобы ему удалось этим кого-то обмануть…       Вэй Ин лишь однажды проговорился про боль — в самом начале, когда, едва очнувшись, еще не совсем понимал жив он или нет. И в тот момент его душа болела даже больше, чем измученное и истощенное тело. Потому что Лань Чжань был не в порядке. Вообще.       Вэй Ин видел глубокие порезы и ссадины на его лице и руках (позже он узнал, что это от талисманов, что запечатывали вход в пещеру), а также, по многочисленным дырам на одеяниях, понял, что изранено всё его тело (оказалось, что Лань Чжаню тогда было совсем не до осторожностей и он просто прорвался через барьер, снося его своей духовной и физической силой). И, судя по состоянию ран, он их совсем не лечил, отдавая все свои духовные силы Вэй Ину. Но самым страшным было даже не это — Вэй Ин еще никогда не видел Лань Чжаня таким сломленным.       Он видел его опечаленным, когда тот беспокоился, видел испуганным, в тот момент когда сам умирал давным-давно, видел смирившимся и опустошенным много лет спустя. Но как тот переживал эту потерю он увидел лишь сейчас. И это зрелище Вэй Ин и хотел бы, да вряд ли сможет когда-нибудь забыть. Лань Чжань выглядел таким потерянным, уязвимым, измученным и несчастным, что у Вэй Ина всё внутри болезненно переворачивалось. Так не должно было быть. Это прекрасное лицо не должно было искажаться в такой мучительной гримасе. Его глаза не должны были смотреть с таким отчаянием. Его голос не должен был звучать так надломлено и глухо. Его всегда сильный, сдержанный и бесстрашный возлюбленный был совершенно сокрушен под обрушившимся на него горем…       Вэй Ин уже и не может сказать как долго он тогда прижимался к нему, гладил ослабевшими руками непривычно растрепанные в беспорядке волосы и целовал опухшие от слез веки, позабыв о слабости и боли в собственном теле, пока Лань Чжань наконец не поверил, что Вэй Ин и правда жив и не является иллюзией, подброшенной его обезумевшим от горя сознанием.       Лишь много позже Вэй Ин узнал, что вообще произошло и как он умудрился выжить.       В тот вечер почти неделю назад, глава Яо со своими адептами, воспользовавшись нападением нечисти, пробрались в пещеру в попытке завладеть Тигриной печатью. И в начале это действительно осталось незамеченным — все заклинатели были слишком поглощены битвой чтобы заподозрить что-либо.       Вот только от боя их в какой-то момент оторвал оглушительный свист, исходящий из пещеры. Это длилось лишь пару мгновений, но Лань Чжаню их вполне хватило, чтобы испугаться и кинуться туда. Следом за своим предводителем бросились заклинатели из Гусу Лань, а потом и адепты Юньмэн Цзян, сообразившие, что вероятно их учитель в опасности, оставляя разбираться с оставшейся парой яогуаев заклинателей из кланов Не и Цзинь.       Они ворвались в пещеру буквально за несколько мгновений до того, как искрящаяся сквозь множество трещин печать рассыпалась кучей мелких осколков под ноги Вэй Ину, в то время как пытающийся ей завладеть глава Яо вместе с двумя адептами, окружившими Вэй Ина, всё еще пытались успеть, одновременно бросившись на него. К счастью, ни один из их мечей его так и не пронзил: Бичень оказался быстрее.       В результате стремительной и яростной схватки глава Яо оказался им проткнут сразу насмерть, один из тех заклинателей лишился руки, а второй получил глубокую рану под рёбрами (оба скончались от потери крови быстрее, чем кому-либо пришло в голову их подлатать). В это время адепты Гусу Лань и Юньмэн Цзян довольно быстро сориентировались и обезвредили растерявшихся от потери цели и предводителя заклинателей из клана Яо.       Вэй Ин тогда и правда оказался на грани смерти. Лань Чжань, не справляясь до конца с дрожью в голосе, рассказывал как переливал ему свои духовные силы, сидя в луже из его крови и чувствуя слабеющий пульс. И если бы не находящаяся рядом почти дюжина Гусу Ланьцев, по его приказу усевшаяся вокруг и принявшаяся играть исцеляющую мелодию для Вэй Ина, вполне вероятно, что тот не выжил бы. И всё же, такой мощный поток энергии направленный в его тело, хоть и с трудом, но смог на некоторое время удержать его в мире живых.       А последующие несколько дней Лань Чжань почти не помнил и не осознавал. Уже со слов адептов своего ордена он потом узнал, что заклинателей клана Яо поспешно увели и связали снаружи, а командование над остальными заклинателями временно принял на себя Цзинь Цзысюань — он и позаботился об этом, не мешая Гусу Ланьцам заниматься лечением Вэй Ина. Самого же Вэй Ина они перенесли в другой край пещеры и уложили на теплые шкуры, предварительно высушив талисманами его одежду и насколько возможно очистив его от крови, а потом продолжили лечить.       Лань Чжань оставался с ним всё это время, пребывая в тумане. От собственных ран, полного физического и духовного истощения (а так же сильнейшего эмоционального потрясения, о котором Лань Чжань уже упоминать не стал) все последующие дни слились для него в один нескончаемый поток из потерь сознания и пробуждений, из-за чего он уже почти не отличал сна от яви. Со слов своих людей теперь он уже знает, что те его неоднократно звали и пытались вывести из пещеры, даже пытались лечить, но он тогда почти не слышал их, и, вцепившись в Вэй Ина, передавал ему все свои (и вливаемые в него) духовные силы едва они хоть сколько-нибудь восстанавливались.       Пульс под пальцами часто слабел и почти пропадал полностью, даже несмотря на то, что временами заклинатели ордена Гусу Лань приходили и снова и снова играли для Вэй Ина и обрабатывали его физические раны, а адепты ордена Юньмэнцзян пусть и неумело (всё-таки почти все были еще учениками, ведь опытных заклинателей Юньмэн Цзян убили еще до войны), но тоже понемногу передавали ему энергию, пытаясь хоть как-то помочь. (Остальных же Лань Чжань даже в этом состоянии к нему не подпускал. Точнее его меч. Бичень, улавливающий лишь малейшие намерения своего хозяина, угрожающе втыкался в землю перед любым заклинателем в не-белых и не-фиолетовых одеждах, пытающимся подойти к его возлюбленному). Так что Вэй Ин и правда еще довольно долго был при смерти и не приходил в сознание почти неделю.       В итоге разум Лань Чжаня прояснился лишь после того, как он очнулся. И уже много позже, когда он окончательно убедился, что не бредит и что Вэй Ин жив и поправляется, он смог наконец позволить своему телу хоть сколько-нибудь восстановиться (потому что Вэй Ин, видя его состояние, уже не давал себя лечить как раньше) и покинуть пещеру, чтобы понять наконец что происходит. Впрочем, уходил он только предварительно связав их сознания заклинанием и оставляя на страже у входа в пещеру кого-то из адептов Юньмэн Цзян или Гусу Лань. И то ненадолго. В нём поселился глубокий страх за Вэй Ина, который кажется ещё долго его не отпустит.       Оказалось, что Цзинь Цзысюань направил весточки во все ордена (кроме Яо) с кратким описанием произошедшего. Единственное, о чем он умолчал, это то, кто именно пострадал и насколько сильно. Но основная переданная им идея была проста: клан Яо попытался завладеть Тигриной печатью и ему это не удалось, так как печать вовремя разрушили, но в итоге глава Яо и несколько адептов его клана погибли, а некоторые заклинатели из союзных кланов были ранены и потому вернуться они сразу не могут, потому что потребуется некоторое время на восстановление. Чтобы оказать им помощь, каждый из великих кланов отправил для поддержки небольшие отряды, а также продовольствие и всё необходимое для существования их лагеря, давая необходимое время для лечения. К счастью, весь путь на территории могильников вплоть до пещеры Вэй Ин еще по дороге сюда предусмотрительно огородил кучей сдерживающих нечисть талисманов, так что особых проблем с передвижением к горе у заклинателей не возникло.       В последующие после первого пробуждения два дня Вэй Ин очень много спал и восстанавливал силы. Лань Чжань почти постоянно был рядом и ухаживал за ним. По правде сказать, Вэй Ин не помнил чтобы его даже в детстве кто-то так настойчиво и почти насильно кормил. Оказывается помимо всех полученных внутренних и внешних повреждений за время беспамятства его тело к тому же болезненно истощилось и теперь Вэй Ин стал живым олицетворением понятия «кожа да кости».       Вэй Ин конечно же пытался показывать, что дела с его здоровьем обстоят лучше, чем кажется на первый взгляд, но Лань Чжань упрямо напоминал ему о данном обещании и Вэй Ин умолкал, съедая всё, что тот приносил, и позволяя вливать в себя противные снадобья (неожиданно обретшие легкий привкус ягод, который, однако, почти не спасал) и заранее соглашаясь на всё. Он ведь и правда ещё до всего этого несдержанно сболтнул, что снесёт любые методы лечения до тех пор, пока Лань Чжань сам не посчитает, что он здоров. А обещания надо было держать, даже если давал их сдуру. К тому же… Вэй Ин уже и правда был готов на всё, лишь бы хоть немного уменьшить никак не исчезающую до конца тревогу во взгляде своего возлюбленного. Но, как бы там ни было, внутренние раны Вэй Ина всё еще были достаточно серьёзными, поэтому как только он хоть немного встанет на ноги и они смогут убраться отсюда, ему всё равно ещё предстоит полноценное лечение.       За эти дни он порой слышал сквозь сон музыку и тихие голоса: заклинатели из Гусу Лань продолжали его лечить. Но сейчас он впервые при пробуждении обнаружил кого-либо еще кроме Лань Чжаня. Похоже тот наконец посчитал, что он достаточно окреп чтобы пустить к нему гостей. Сам же сейчас стоял немного в отдалении, но внимательно следил за происходящим, крепко сжимая побелевшими пальцами меч. Опасность вроде миновала, но его переживший глубочайшее душевное потрясение возлюбленный уже был не в силах доверять Вэй Ина кому-либо после произошедшего.       Вэй Ин мягко улыбнулся ему, посылая по их ментальной связи очередную шуточку, и лишь потом обратил своё внимание на адептов собственного ордена (и по совместительству своих учеников) — судя по их лицам, те, похоже, и правда за него волновались.       — А где ваш любимый глава? Хоть весточку прислал для больного брата? — шутливо заявил он, в принципе догадываясь какой последует ответ.       — Он не знает, — вдруг прозвучал голос его пока что потенциально будущего зятя.       Вэй Ин повернул голову в другую часть пещеры и понял, что визитеров у него несколько больше, чем он заметил изначально — Цзинь Цзысюань, сопровождаемый парой заклинателей своего ордена, спокойно встретил его взгляд.       — Почему?       — Поднялась бы слишком большая шумиха. И какой толк, если бы Глава Юньмэн Цзян примчался сюда на всех парах? Лечению это бы никак не помогло, только… — кажется он хотел добавить что-то еще, но вдруг замолчал и на мгновение опустил взгляд, поджав губы.       Вэй Ин осмелился додумать за него: «только заставило бы волноваться». И вряд ли в первую очередь Цзинь Цзысюань думал о душевном спокойствии именно Цзян Чэна.       Вэй Ин про себя недовольно вздохнул, вынужденный снова признать поражение — павлин был вовсе не так плох. И на самом деле Вэй Ин был ему очень благодарен за проявленную тактичность и беспокойство об его шицзе. Ему более чем хватило глухого отчаяния во взгляде Лань Чжаня, чтобы еще долго терзаться муками совести за свой поступок — вряд ли он когда-нибудь сможет как-то компенсировать ему пережитый ужас. Если бы тут вдобавок оказались бы такие же Цзян Чэн и шицзе…       — Спасибо, — искренне поблагодарил Вэй Ин, неуклюже, но насколько мог глубоко поклонившись из своего полу-сидячего положения.       Пожалуй это стоило сделать как минимум ради этого — такой растерянности и неподдельного удивления на лощеном лице павлина он еще не видел.