Чужие среди своих

Тареата, г.Берингар, университет имени Ганса Райнхарда

сентябрь, 829 год

Астигар поправил галстук, вдохнул, чувствуя, как ткань впивается в шею, и поморщился. Раздражающее ощущение, будто шею связали жесткой бечевкой, перекрыло дыхание, и он снова жадно вдохнул, а после резко развязал галстук. Оба конца свисали с шеи. Секунду спустя Астигар расстегнул две верхние пуговицы и только потом почувствовал, что дышать стало легче. Он ненавидел закрытую одежду, строгий стиль, ненавидел, когда все было по правилам и никак иначе. Галстуки и бабочки, рубашки, застегнутые под горло, запонки на рукавах, жилетки, пиджаки и фраки напоминали о военной академии, где он продержался не так долго, как того хотел отец, и об отце, который никогда не позволял себе никаких ошибок, особенно во внешнем виде. Его внешний вид всегда был идеален, в отличие от внешнего вида Астигара. Он стянул галстук с шеи и положил на стол перед собой. Аудитория уже заполнилась другими студентами и студентками, позади две девушки и парень что-то бурно обсуждали, но смысл беседы от Астигара беспощадно ускользал. Он разглядывал толстый, наполовину исписанный блокнот, в котором записывал лекции по истории и иногда рисовал, слушая мелодичный голос увлеченного профессора Клеменса, который сегодня почему-то опаздывал. Открыв блокнот на последнем исписанном листе, он пробежался по последним строчкам. Рука сама потянулась к заточенному карандашу, и через несколько секунд на соседней странице уже появился набросок портрета: мягкие, плавные черты немного вытянутого лица сочетались с вьющимися короткими волосами. Под левым глазом появилась маленькая родинка. Не хватало только цвета — пшенично-золотистого для волос, светло-бежевого для кожи, бледно-розового для губ и светло-голубого для глаз. Он захлопнул блокнот. Когда Астигар не знал, что или кого рисовать, он рисовал Эмериса. Это всегда был беспроигрышный вариант. — Чем занимаешься, красавчик? — раздался задорный женский голос справа. — Душновато тут, согласна, но раздеваться-то зачем? Тут же люди! — послышалось в ответ слева так же звонко и довольно, и чья-то тоненькая темная ладонь взяла его галстук. — Или тебе все грани ни по чем? Так тогда раздевайся до конца, милый! — Мы не против посмотреть на тебя без одежды, но, боюсь, других это может смутить, — девушка коснулась его предплечья, сначала аккуратно, а после положила локоть на плечо, и Астигар почувствовал на щеке чужое дыхание. Девушка слева, хихикнув, накрутила его галстук на свою маленькую руку и повертела перед лицом. Отдавать галстук она явно не собиралась. Ее губы в тон блестящей кожи изгибались в улыбке, а на щеках появлялись ямочки. Она выглядела маленькой и хрупкой, в карих глазах блестел озорной огонек. В глаза бросились цепочка, огибающая острые ключицы, и золотой медальон, контрастирующий с темной кожей, в виде цветка, название которого Астигар не знал. Невольно он засмотрелся на цветок с тонкими овальными листьями, чьи концы заострялись и тянулись вверх, но, услышав смешок, поднял взгляд на ее лицо. — Это цветок протеи, — с улыбкой объяснила девушка, в несколько быстрых движений распутала галстук и небрежно вернула на стол. А после заправила за ухо выбившуюся короткую, волнистую прядку и провела пальцем по всей длине цепочки. — Он растет на нашей родине, на Шай-Ране, но вообще-то, думаю, и на других Южных островах его можно встретить. Рука другой девушки, все еще лежащая на его плече, вдруг стала тяжелее, а дыхание на щеке — настойчивее. Астигар неохотно развернулся и чудом не столкнулся носом со второй девушкой, чьи черты лица были более выразительные и острые. Большой нос находился в миллиметре от его собственного, а пронзительные темные глаза смотрели в упор, смотрели внимательно, заинтересованно и отчего-то с долей осторожности. В ее глазах тоже был блеск, но не такой, как у ее подруги, более сильный и статичный. Она отстранилась — резко и быстро. Множество длинных косичек всколыхнулись и скопом упали на ее плечи. Девушка с косичками склонила голову и прищурилась, довольно усмехнувшись. — Дамы, мы с вами знакомы? — учтиво уточнил Астигар. Девушки появились неожиданно и вели себя так, будто знали его если не всю жизнь, то как минимум половину. Он не привык к такому поведению, в Тареате вообще было не принято вести себя настолько открыто, тем более по отношению к незнакомцам. Не сказать, что Тареата придерживалась строгих нравов, скорее людям просто прививали сдержанность, уважение и вежливость, что бы это ни значило. А эти южанки явно не имели понятия о сдержанности. И об этом говорили не только глубокий вырез до середины живота у девушки с медальоном и видневшиеся татуировки на шее, руках и кистях у девушки с косичками. Астигар не понимал, нравились они ему или наоборот — отталкивали своей яркостью и открытостью. Он откинулся на спинку стула. Девушки многозначительно переглянулись друг с другом. Та, что с косичками, подмигнула той, что с медальоном. — Сешафи, — сказала девушка с медальоном. — Паниви, — подхватила девушка с косичками. — Можно просто Сеша. — Можно просто Пани. — Очень рад, дамы, — сдержанно ответил Астигар, надеясь, что они уйдут, как только профессор Клеменс зайдет в аудиторию. Или хотя бы замолчат. Только проблема была в том, что профессор Клеменс беспощадно задерживался и Сешафи и Паниви не собирались оставлять его в покое. Их поведение выбивало его из колеи, нарушало привычное спокойствие. Он не привык к такому. Он не знал, как себя вести с ними. Он не понимал, чего они от него хотели, и это напрягало. — Теперь мы знакомы, — ловко продолжала Сешафи так, будто они каждый день таким образом знакомились с кем-то. — А как твое имя, о прекрасный рыцарь? — томно и хрипло спросила Паниви, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. Хватило ее ненадолго. Они с Сешафи снова переглянулись, и Паниви все же рассмеялась, звонко и по-доброму, настолько искренне, что внутри растекалось приятное тепло, будто этот смех был предназначен ему. Паниви и Сешафи в очередной раз переглянулись. Астигар понимал, что эти переглядывания что-то значат, но, чем это грозило ему, не понимал. И, возможно, понимать не хотел. Немного подумав, он коротко ответил: — Астигар. Прошла ровно секунда, прежде чем Сешафи выдохнула: — Какое сексуальное имя. И звонко рассмеялась. Паниви рассмеялась вместе с ней. Астигар посмотрел сначала на одну, потом на другую, пытаясь уловить суть из взаимоотношений, но никак не улавливал, как и не улавливал, почему и для чего они познакомились с ним, почему и для чего говорили именно так и именно те вещи, которые говорили. Они казались ему странными, слишком яркими, слишком выделяющимися среди всех присутствующих и среди всех, с кем Астигар был знаком. Внизу аудитории открылась дверь, смех Паниви и Сешафи стих, все остальные студенты и студентки затихли. В аудиторию зашел профессор Клеменс, одетый в привычный коричнево-бежевый костюм, выглаженный и вычищенный чуть ли не до блеска, и с квадратными очками, сидевшими настолько ровно, что складывалось впечатление, будто он их приклеил. На голове у него царил творческий беспорядок, но это лишь добавляло индивидуальности в его строгий образ. Профессору Клеменсу было тридцать два года, и он изо всех сил старался выглядеть старше. Получалось плохо. Студенты и студентки все равно принимали его за своего. — Он что, профессором работает? — удивленно спросила Сешафи. — А в постели такой страстный, — задумчиво добавила она, пристально следя за каждым движением профессора Клеменса. Профессор Клеменс поздоровался, кивнул и поправил очки, а после положил портфель на стол. И только после этого немного растеряно произнес: — Прошу прощения за опоздание, сейчас мы начнем занятие. Выглядел он при этом не менее растеряно и даже потеряно, сонно и совсем не собрано. Астигар ему немного сочувствовал и бесконечно понимал это состояние, когда ни на чем нельзя сфокусироваться. — Да брось, — подхватила Паниви, — это еще более привлекательно и возбуждающе. — На секунду она прикусила нижнюю губу и быстро вытащила из сумки толстый новый блокнот с цветами на обложке. А вот это явно не то, что Астигар ожидал услышать. Сначала он подумал, что ослышался или неправильно понял, но как еще это можно было понять, он не знал. И все же решил уточнить: — Вы… — Астигар запнулся, кашлянул и  продолжил с долей неприкрытого удивления: — Вы переспали с Клеменсом? — Клеменс? — переспросила Паниви и пожала плечами. — Нам он представился просто Паулем. — А ты что, завидуешь? — вклинилась Сешафи и подалась вперед, приблизившись к Астигару. Эта привычка говорить наперебой обо всем, что крутилось в голове, Астигара выбивало из колеи и сбивало с толку. Он не понимал, как с ними разговаривать, как отвечать на эти откровенные признания, которые от Паниви и Сешафи вовсе не звучали откровенно. Он тихо засмеялся и, развернувшись к Сешафи, на выдохе спросил: — Кому? — Это ты нам скажи, кому: ему или нам, — тут же ответила Сешафи. Ее уголки губ подрагивали от попыток сдержать то ли улыбку, то ли смех и в итоге она быстро облизнула губы и плотно их сжала. Сдерживаться ей было значительно сложнее, чем Паниви, выглядящей намного серьезнее и равнодушнее. Астигару это различие бросилось в глаза почти сразу. Сешафи закинула руку ему на шею, приобняла, а потом ненастойчиво притянула к себе. Их носы соприкоснулись, и в то же мгновение Астигар плавно отстранился, спиной наткнувшись на Паниви. Ему захотелось вскочить и отойти от них как можно дальше. такой близкий контакт он не любил, ему всегда требовалось больше пространства вокруг себя, и только Эмерис имел право находится настолько рядом. едва знакомые Сешафи и Паниви такого права еще не заслужили. — Дамы, не хочу вас разочаровывать, но… — заговорил Астигар, но договорить тему не дали. — Что для тебя самое возбуждающее? — выпалила Сешафи, не думая. — Согласие, — выпалил Астигар, не думая. Он сам не понял, как произнес это. Обычно на подобные вопросы он порой игнорировал, но чаще резко и жестко обрывал разговор на середине. Что на него нашло сейчас, он не знал, но в груди поселилось колющее чувство. О чем оно говорило, Астигар не разобрал. Услышав его беспрекословный, уверенный ответ, Сешафи вдруг тоже задумалась, перевела взгляд на Паниви и долго-долго смотрела на нее. Паниви копалась в сумке, но, почувствовав настойчивое внимание, подняла голову и вопросительно посмотрела Сешафи в глаза. — Хотела бы я поспорить, но не могу. Согласие жены действительно очень, очень возбуждает, — деловито изрекла Сешафи так, словно говорила не про близость с Паниви, а про научное открытие, совершенное по чудовищной ошибке не лично ей. Рука Сешафи соскользнула с плеч Астигара, и она отсела немного в сторону. Взгляда с Паниви она не сводила, будто раздевала ее глазами прямо в аудитории и с радостью действительно бы стянула одежду. Так Астигар узнал, в каких отношениях состояли Сешафи и Паниви. — Ты занят? — вдруг спросила Паниви и тоже, как и Сешафи несколькими секундами ранее, закинула руку ему на плечо, приобняв. В каком смысле он должен был быть занят или наоборот — не занят, ни Паниви, ни Сешафи не уточнили, но, судя по тому, что он успел узнать о них за несколько минут знакомства, они хотел предложить ему то, на что он вряд ли бы согласился. Астигар усмехнулся и кивнул. Никто из них не слушал профессора Клеменса, начавшего вести занятие и рассказывающего о магии тьмы, которая исчезла из мира много лет назад, и одном из его носителей Рагиро Савьере. — Занят-занят, — после недолгой паузы ответил Астигар. — Учебой, самым прекрасным мужчиной в мире и делами государственной важности. — О! — Сешафи всплеснула руками. — Ну так приходи к нам со своим самым прекрасным мужчиной в мире, будем обсуждать учебу и дела государственной важности, — уверенно заявила она и легонько хлопнула его по колену. Его убивала ее открытость, принятие, доброжелательность. Он не понимал, как можно быть такой. Не понимал, как можно свободно говорить о сексе и предлагать переспать первому встречному. — Я подумаю, — с улыбкой пообещал Астигар, решив, что их общение должно ограничиться университетом и редкими встречами в кофейнях или парках, но никак не дома у кого бы то ни было. Он был не готов проявлять ответные открытость и откровенность. Сешафи не стала настаивать, Паниви — тоже. Они посидели в молчании несколько секунд, и Сешафи быстро встала и вышла из-за стола, оказавшись в проходе, как только профессор Клеменс сделал паузу в своем рассказе. — Извините, профессор, кажется, я перепутала аудиторию! — громогласно произнесла Сешафи и направилась вниз. Профессор Клеменс тут же замолчал и посмотрел на Сешафи. Его лицо тут же вытянулось, в глазах мелькнуло непонимание и удивление, граничащее со страхом. Он смог только кивнуть, даже не сказал ничего, просто немигающим взглядом смотрел на нее, пока она спускалась по лестнице, шла мимо него и выходила в коридор. И только после этого, как ни в чем не бывало, продолжил занятие. Астигар прикрыл рот ладонью, тихо смеясь. Сешафи и Паниви точно произвели на него впечатление, но он все еще не мог решить, какое.