Лирика

      Они стали взрослыми три месяца назад, когда последний звонок проводил их со школьной скамьи в настоящую жизнь. Наконец-то стало можно навсегда расстаться с до чёртиков надоевшей школьной формой, одноцветной и уныло-одинаковой; можно с облегчением забыть и засунуть в самый дальний угол гардероба (или отдать кому-то из младших знакомых) скучный коричневый сарафан, черный и белый передники и наиглупейший и наибесполезнейший аксессуар — красный галстук. Кто вообще додумался назвать косынку галстуком? В принудительном порядке ставшая пионеркой Ната, никогда не понимавшая и не любившая пионерию как явление, не моргнув глазом променяла бы цветной лоскут на стакан газировки, если б за отсутствие элемента школьной формы не спрашивали и не пилили мозги.       С превеликим удовольствием она убрала подальше ставшее ненужным шмотьё, чтобы дать место новым, украшающим её вещам. Со счастливым предвкушением достала надаренную косметику, так долго ждавшую своего часа, и целый день убила на пробы всевозможных макияжей. С наслаждением отрезала проклятые косички — прямо сама, перед зеркалом, только чтобы лично услышать, как с приятненьким хрустом ножницы, будто серп по траве, проходятся по прядям, а уж потом дошла до парикмахерской и привела голову в приличный вид. Ох, как истерила тогда мать… Зато Захар оценил: игривым взглядом пробежался по ней сверху вниз — сначала быстро, словно пытаясь определить, его ли подруга, а не какая-то незнакомка стоит перед ним, затем внимательно, задерживаясь и на эффектно подчёркнутых тушью ресницах, и на ярких от помады губах, и на лежавшей в яремной впадинке подвеске, и на болтавшейся у бедра маленькой сумочке, и на не достававшем до колен крае юбки, и на изящных босоножках. Его поалевшие щёки и растерянное “ого… ничё себе…” выражали однозначное одобрение, моментально изгладившее из памяти материнские оры.       Самой Нате нравилось видеть его не в коричневом школьном костюме, который уже становился ему маловат, а в приятных глазу вещах — летних светлых брюках, рубашках с коротким рукавом, лёгкой ветровке, часто оказывавшейся на её плечах во время их вечерних прогулок. А любимую кепку, под которую он прятал вечно взъерошенные волосы, казалось, он не снимет уже никогда.       Они провели полное забот, но приятное лето вместе, готовясь убедиться насколько институт, куда они оба поступили, лучше школы. Только в последние августовские дни Захар где-то пропадал, и Ната даже поймала себя на мысли, что без его весёлого общества время тянется невероятно долго, и ей скучно. Несмотря на вздорный и слегка разбитной характер, он был неплохим парнем, по странному стечению обстоятельств, ставшим её самым близким другом из одноклассников и единственным, с кем она не прекратила общение после школы. Уж кто-кто, а Захар, обладая неисчерпаемым запасом самых невероятных историй, умел и удивить, и развлечь, и поднять настроение.       Всё это он проделал в первый же учебный день.       Ната наткнулась на него, когда уходила домой после пар; Захар ждал её у крыльца здания её факультета, и она застыла от изумления, встретившись с ним взглядом. Теперь настала её очередь жадно гулять по нему глазами — а посмотреть было на что. Он, такой хулиганистый по натуре, на удивление хорошо выглядел в пиджаке — настоящем, деловом пиджаке, который носят взрослые — брюках и рубашке. А когда Ната увидела висевший на ремне портфель, а на ногах вместо привычных синих кед ботинки, усомнилась, не подменили ли её старого знакомого. Только по нахальному выражению лица и сдвинутой на затылок кепке можно было узнать в нём того, с кем она водила день ото дня становившуюся всё теснее дружбу. А лицо-то, мамочки… когда на нём успели появиться усы?!       Поймав в её взоре приятное удивление, он, улыбавшийся во весь рот, ощерился ещё шире.       —Привет!       —Привет… не ожидала совсем тебя встретить, — “да ещё и в таком виде” — потерялось где-то окончание фразы.       —Самолёт летел, колёса тёрлися, вы не ждали нас, а мы припёрлися!       Ната захохотала громче, чем следовало, и взялась за протянутый локоть. Нет, всё в порядке, это точно он и никто другой; никому просто не под силу так быстро и легко её раззадорить. Она прекрасно знала, что очень многие взгляды сейчас направлены в их сторону — завтра наверняка будут шептаться — и это её ничуть не заботило. Даже приятно было оставить после себя неуловимую тень интриги.       —Ты где пропадал столько дней?       —А чего, соскучилась?       —Вот ещё! Просто интересно.       —Если расскажу, станет неинтересно.       —Ну хоть что у тебя нового, расскажешь?       —Да пожалуйста!       Ната обратила к нему лицо, приготовясь слушать его рассказ, как вдруг заметила потрясающую во всех отношениях вещь. На шее Захара был повязан галстук — казалось бы, совершенно обыденный аксессуар, тем более в сочетании с таким прикидом… но в сочетании с Захаром?       Она ведь даже не заметила его сперва — так гармонично он был подобран к остальному костюму. Зато заметила малюсенькую, но отчего-то раздражившую её деталь: или Захар затянул галстук не до конца, или он разболтался за время носки, однако крошечная щёлочка между ним и воротником рубашки мозолила Нате глаза. Руки так и чесались исправить Захаров недосмотр.       Она честно старалась вникать в его рассказ о чудном преподе, даже то и дело искусно (как ей думалось), вбрасывала в разговор словесное конфетти наподобие “ого!”, “надо же!”, “чего только ни бывает” и “ничего себе!”. Но мысль то и дело возвращалась к галстуку, а взгляд вслед за ней съезжал вниз: с его весело прищуренных глаз по скуле, по щеке, к уголкам губ, мимо неожиданно появившихся над ними усов, к углу челюсти, под неё, по шее вдоль гортани, и, минуя холмик кадыка, наконец-то достигал конечного пункта. Проклятая щёлка!       —...А потом влез на стол, стал спиной к краю и прыгнул, будто сальто хотел скрутить. Ну естесно, чуть не переломился весь. Грохот был, мож себе представить? А когда встал, враскоряку весь, знаешь, что было? — дождавшись, как только она обронит рассеянное “что?..”, Захар выпалил: —Штаны по всей жопе треснули! Светил на всю лекционную своими панталонами.       Ната, до этого молча и отрешённо кивавшая, вдруг оживилась.       —Что?! Какое сальто?! Какими ещё панталонами?! Ты что за пургу мне тут гонишь?       Захар расхохотался так, что на глазах выступили слёзы.       —А я думал, не слушаешь меня. Молодец, держи, вот, за внимательность, — и он протянул ей неизвестно откуда вытащенную карамельку.       —Шутник! — съязвила она, однако подношение приняла, —Чтоб я от тебя больше не слышала таких глупостей.       —А что ж ты хочешь слышать? Есть какие-то пожелания?       —Да. Хорош у тебя костюмчик…       —Нравится что ль? Спасибо, старался.       —Ну, допустим, нравится. Даже с галстуком, надо же, — она взяла аксессуар в ладонь, будто не таращилась на него битый час, а решила рассмотреть впервые, —Я б папе такой же подарила. Где взял?       —Там уж нет.       —Язык отсохнет сказать?       —Конфетка, ну должны ж и у меня быть свои секреты. Надо тебе такой же — только свистни, на блюдечке с каёмочкой принесу.       Ната опустила ресницы, словно внимательно разглядывая галстук, а на самом деле раздумывая, что ответить. Он покорно ждал, так и стоя на другом конце. Наконец-то выпал шанс сделать то, чего ей так хотелось.       —Нет, не надо. Обойдётся папа, — и затянула узел под воротником его рубашки. Стало так приятно, будто из глаза достали занозу.       Захар проследил за её руками и едва заметно улыбнулся.       Вечером, готовясь ко сну, Ната расчёсывала перед зеркалом волосы, с удовольствием ощущая, как мягкие кончики касаются шеи, и вспоминала прошедший день. Первые лекции, общение с одногруппниками и преподами были, конечно, интересными впечатлениями, но далеко не такими волнительными, как встреча с Захаром. Была бы она повнимательнее, запомнила бы и что он рассказывал о своей учёбе, но кроме его расписания в голове не осталось ничего. Оказывается, у него все пары начинаются и заканчиваются раньше, чем у неё, но он — Ната не ставила это под сомнение — будет ждать её после занятий столько, сколько потребуется.       Галстук, ботинки, костюм (и усы, мамочки, усы!!!) — преображение, бесспорно, невероятное, думала Ната уже в кровати. Как он только оказался на него способен? Никто из её знакомых мужского пола не умел самостоятельно хорошо подбирать себе вещи, и либо в Захаре дремал редкий, до сих пор неведомый ей дар, либо…       Приятное настроение как ветром сдуло.       А что если там не обошлось без женщины?       Ната неосознанно скривила губы, пальцы плотно сжали пододеяльник. В глубине души каждая, даже самая тихая и скромная женщина, сколько бы ей ни было лет, хочет быть единственной в жизни мужчины (неважно, одного или нескольких), такой женщиной, рядом с которой невозможно думать о существовании других женщин. У Наты это желание не валялось где-то в далёком тихом и укромном уголке души — если, конечно, душа вообще существует — а лежало буквально на поверхности, и мысль, что Захар может общаться ещё с какими-то женщинами, кроме неё, лишала её всякого спокойствия.       Вряд ли обновки ему подбирала мама. Захар избегал говорить о родителях (как и она сама), но все те скудные сведения, что ей довелось узнать из каких-то посторонних разговоров, кажется, вели к тому, что матери у него нет.       Она долго ворочалась и заснула некрепким сном с твёрдым намерением узнать у Захара ответы на все мучавшие её вопросы.       Будучи не менее хитрым и сообразительным, чем она, Захар не дал себя обставить и в случившемся на следующий день разговоре не сказал ничего конкретного. Ната даже разозлилась. Ещё и этот чёртов зазор между галстуком и рубашкой опять появился!       —Уж если шмотки себе нормальные нашёл, то чучелом в них не будь, — горячо сказала она и почти яростно затянула галстук. Захар даже слегка качнулся от её резкого движения, но ответил ей самым благодушным тоном:       —Хорошо, миледи, я запомню, — и улыбнулся как-то лукаво.       —Ничего-то ты не запомнил, — сказала она на следующий день, снова держась за его галстук и убирая ненавистную щёлку.       —Пардон! Ну теперь точно запомню, обещаю! — и в этот раз в его улыбке было ещё больше задора.       И только когда на следующий день Ната опять увидела бесивший её прогал, она всё поняла. Надо было и раньше ей догадаться, что надевать галстук повседневно нет нужды, и Захар использует его для другой цели.       С тех пор это стало их общим ритуалом. Без всяких “Когда ты уже запомнишь?” и “Обязательно запомню!” Ната прямо при встрече, сразу после приветствия затягивала ему галстук, а он спокойно и не без удовольствия, судя по его розовевшему лицу, позволял ей это делать. Один раз, заговорившись, он даже, судя по всему машинально, потянулся к шее и ослабил узел и так и продолжил бы непринуждённо рассказывать очередную легенду, если бы Ната тут же не поправила галстук как надо.       Желание разузнать секрет появления его нового костюма не покидало её, а только сильнее тревожило своей неизвестностью. Что предпринять, если там действительно замешана другая женщина: обидеться, разозлиться, порвать общение? Всё ужасно, и из-за любой дурацкой выходки она рискует потерять единственного близкого человека. С родителями отношения были натянутыми, из старых и новых поклонников никто не нравился, друзей, кроме Захара, Ната не имела, подруг тем более.       От этих дурацких тревог она почти потеряла сон. Отправляясь спать, не один долгий час Ната проводила в раздумьях, и вскоре полночные мысли дошли уж до совсем неприличной грани. В какой-то момент она поняла (или же убедила себя в этом), что, если в поле зрения Захара окажется ещё какая-то девушка, кроме неё, то такого ей не вынести. К тому, что у её поклонников из школы или института имелись и иные объекты обожания её пола, Ната относилась нормально; пожалуй, узнай она, что у отца есть другая дочь от тайной связи, она бы справилась и с таким потрясением. Но уступить Захара другой… Ната, давно разучившаяся плакать, нервно кусала губу, беспокойно комкала одеяло, снова и снова представляя, как несчастливо могут развернуться события в любой момент.       Должно быть, внутренние волнения преобразили её, иначе в один, ничем не отличавшийся от других дней, когда они, неспеша прогуливаясь по парку, возвращались домой, Захар бы с неподдельным беспокойством не спросил:       —У тебя что-то случилось? Ты какая-то не такая стала.       —Какая — “не такая”? — Ната вскинула вверх идеальной формы брови, —Хуже или лучше?       —Да при чём тут хуже, не хуже! Бледная, вымотанная ходишь. Как будто у тебя всё плохо, а ты притворяешься, что хорошо, вот какая.       —Хм. Не понимаю, о чём ты, — беззаботно, деланно, уж слишком деланно, отозвалась она. Перестаралась, заметил.       —Очки мне не втирай. Я не слепой и не тупой.       —Да не случилось у меня ничего! — резче, чем следовало, внезапно воскликнула Ната.       —Точно?       —Ты меня достал!       —Я просто… — он вдруг замялся и принялся водить руками по воздуху, словно хотел поймать разом ускользнувшие слова, —Я только хотел сказать, что если у тебя чё-то произошло… я помогу, в общем.       Она кинула на него подобный молнии строгий взгляд и с изумлением обнаружила, как серьёзно, даже строго смотрят на неё в ответ всегда такие хулиганские глаза. И в голосе не было залихватской лёгкости — Захар говорил с ней абсолютно твёрдо.       —Всё, что угодно, только попроси, — очень тихо добавил он.       Ната стояла совсем растерянная. Некстати подул лёгкий, но не тёплый осенний ветерок; почти невесомые пряди волос полезли в лицо и замельтешили перед глазами, затрепетали края юбки и кофточки, а Захара вихрь как будто не коснулся: ни одна складочка не собралась, ничего не шелохнулось, не пришло в самое слабое движение. От набежавшей прохладцы стало совсем неуютно.       Ещё и разговор какой-то тяжёлый пошёл… От Захара меньше всего можно было ожидать таких серьёзных слов. Он же такой… такой непосредственный — но не простофиля, нет-нет! — такой задиристый, гонористый, а сейчас говорил как какой-то персонаж из мелодрамы, на которые она часто таскала его с собой в кино ещё в школьную бытность. Смотреть со стороны на отношения героев фильма интересно, а переживать подобное оказалось ужасно волнительно. И самое чудовищное, что у них, в отличие от актёров, нет ни реплик, ни даже примерного сюжета, чтобы худо-бедно импровизировать по ходу. Свою историю они пишут сами, здесь и сейчас, без чужих подсказок. Только бы не довести дело до дурного конца!       Не такой представлялась взрослая жизнь в детско-подростковых грёзах. Наверное, она оказалась ещё совсем юной и несмышлёной, не готовой к настоящим отношениям, хотя уже давно мнила себя серьёзной женщиной. А раздула пустяковое дело до таких масштабов! Но как бы Ната ни была растеряна, одно она — как взрослый разумный человек — понимала чётко и твёрдо: с неё вся эта неразбериха началась, она же должна её закончить.       Только как?       Ната, не в силах задержаться на его таком же потерянном лице, скользнула — хотя, скорее рухнула — глазами вниз, и взгляд, как назло, приземлился в самое неподходящее место: в Чёртово Ущелье. При встрече она совсем забыла совершить привычный обряд, должно быть, поэтому Захар и заподозрил неладное. Потеряв остатки самообладания, Ната решительно ступила ему навстречу, не менее решительно схватилась за галстук и затянула узел. От такого её напора и от внезапного, чересчур усердного старания Захар подавился воздухом. А Ната так и осталась стоять, держа удавку в руках и грозно глядя ему в лицо, готовая в любой момент затянуть петлю ещё туже.       —Вот сейчас мне не ври, понял? — вложив в голос всю твёрдость, которая в ней была, тихо и вкрадчиво произнесла она; дождавшись, когда он кивнёт, Ната продолжила, —Откуда у тебя такие шмотки?       —Купил, — хрипло ответил Захар. Ната слегка отпустила узел.       —Где?       —Не у нас, в другом месте.       Ната ещё ближе сдвинула брови и гневно поджала губы.       —Ты бы сам себе такой костюм не подобрал. С кем ты его покупал?       —Я и не подбирал. Готовый взял.       —У кого взял?!       —Понятия не имею. Мне его целиком сразу и привезли.       —Откуда привезли?!       —Да откуда я знаю, откуда эта фарца берётся?! Я не спрашивал, привезли — и зашибись.       Ярость Наты поутихла. На душе стало намного легче, сердитые морщинки разгладились. Она отпустила узел, оглядела костюм уже спокойными глазами и, когда убедилась в правдивости его слов, подняла лицо. Захар смотрел ошарашенно, и где-то в глубине зрачков, вместе с яркими световыми бликами, замерцали привычные задорные искорки, ненадолго пропавшие на время их странной беседы. Он явно обладал каким-то почти звериным чутьём, раз так скоро и так верно определил перемену в её душе, и огонёк в его ярком взгляде стал потихоньку разгораться.       Он был не в меру догадливый. Через считанные мгновения, изо всех сил поджимая губы, Захар усиленно давил смешки, а не способные скрыть правду глаза смеялись уже в открытую.       —Что?!       —Ничего, ничего, — он примирительно поднял руки, лишь бы невзначай не распалить её сильнее. Но губы против воли дёргались, кривились, стремясь сложиться в игривую улыбку.       И Ната не придумала иного способа угомонить его нахальный рот. Рука сама схватила и потянула галстук, и её губы угодили точно в цель. Никак не ожидавший такого финта Захар на несколько мгновений замер, позволяя неискусно мять и кусать свои губы, как ей вздумается, но внезапно осознав степень своего непомерного счастья, обнял её обеими руками, притянул к себе и включился в поцелуй не менее рьяно, но тоже абсолютно неумело.       Как это было по-дурацки — совсем как у подростков, но как чисто и искренне — как у настоящих взрослых!..       Когда Ната решила, что с него хватит, и разорвала поцелуй, то заметила, что здорово испятнала его кожу помадой. Она потянулась, чтобы стереть, но Захар остановил её руку.       —Не-не, не надо.       Он улыбался, держа её ладонь в своей, и Ната изумилась — никогда она ещё не видела его таким нежным. В чувственном забытьи она совсем забыла, что по-прежнему держала во второй руке его галстук.       —А мне понравилось.       —Мне тоже. Здорово у тебя получается.       —Правда что ль? Ну спасибо! У тя тоже, кстати. Училась что ль?       —Нет, а ты?       —И я нет.       —Неужели? Ни с кем никогда-никогда?       —Неа.       Ната ухмыльнулась с тихим смешком. Захар скалился так широко, что, казалось, кожа на лице вот-вот лопнет. Дурацкое веселье распаляло обоих: они сначала мелко затряслись, а затем в полный голос расхохотались, глядя друг другу в глаза, как вдруг Ната дёрнула за галстук, отчего они едва не врезались друг в друга.       —Если узнаю…       —Три шкуры спустишь?       —Размечтался! Хуже.       —Понял, понял! — и рассмеялся, радуясь тому, что наказание никогда его не настигнет.       В награду за понятливость Ната быстро чмокнула его в самый кончик носа и наконец отпустила давно помявшийся в её руке галстук. Помеченный помадой, словно хозяйской печатью, Захар протянул ей локоть, за который она с удовольствием взялась.