Тихая комната

На следующее утро назначили съемки готзала. Аня ночью спала плохо — вышло от силы часа три. Макс, вероятно, спал под больничными препаратами, и она не решалась ему звонить, хотя руки и чесались. Просто услышать голос. Новости, рассказанные Адель, следовало преподнести лично. Снова дать надежду и ему… А захочет ли он ее вообще после того, что Круппова вытворила? Со всеми этими тягостными мыслями сон не шел совершенно. На рассвете Аня несколько раз подрывалась с тошнотой, и пришлось все же прокрасться на кухню, чтобы сделать себе хотя бы подобие завтрака. Не ела-то… Двое суток почти, получается? Не считая питьевых йогуртов и мороженого, принесенного Вегерой. Сережу Аня не будила. Они по-прежнему не разговорили. И пусть она понимала, что сорвалась, что сделала Максу больно, напугала… Брат на нее так кричал, упрекая в эгоизме, и именно его правота убивала больше всего. И все равно она не могла отделаться от гадкого чувства, что брат ее собственную боль просто обесценивает. И забывает, что сестра-то у него отбитая. Уже однажды к психиатру водил. И что гормоны состояние ухудшают — тоже. И в особняк Стахеева они потому ехали молча. Он, видимо, тоже ещё злился. Или раздраконить боялся. Черт его знает. Аня бы вовсе предпочла такси, но очевидно, что Сережа бы ее одну никуда не пустил. Она бы и будильник ему отключила, но спал брат всегда слишком чутко. — Съемки закончатся только часа через четыре, не раньше, — холодно уведомляет она его перед тем, как выйти из машины. — Потом в больницу, окей? А сама все чешет порезанные костяшки пальцев сквозь бинты. Запекшаяся кровь на ткани раздражает кожу. Но чувство боли отрезвляет. Аня его заслужила. — Забились, — не менее отстраненно говорит Сережа. — Я на студию. Внезапно дропать новые песни входило у него уже в привычку. Скоро как раз выйдет еще один фит, о котором, конечно же, фанаты предупреждены не будут. Просто выложит и все. Как раз осталось последние штрихи доработать. Нет, он не злился. Злиться и не понимать — это совершенно разные вещи, а Сережа именно Аню не понимал. Ее ведь все от этого сберечь пытались. До последнего скрывали про возвращение рака. Это была плохая идея, уже выяснили, но ее же и сберечь хотели. Анька все равно рвалась, все преграды на своем пути снося. А теперь — убить себя хочу. Ребенка не хочу. А кто говорил, что это будет легко? Но проблема в том, что сейчас надо было сжать зубы и терпеть. Надо было повзрослеть. Потому что есть тот, кому еще хуже. Хотя бы до того, как Макс умрет, оставить все эти суицидальные мысли. Просто… из уважения, что ли. Сережа — рационалист. И он действительно не понимает. — Руки не чеши, — бросает он напоследок с тенью слишком очевидной заботы. — Все. Я поехал. Заберу тебя. — Ага, — бросает ему сестра и выходит из машины, тихо прикрывая дверь. Если бы он тогда, найдя ее в кровавой истерике, просто прижал ее к своей груди и успокоил, уже потом вывалив все, что о ней думает, ей бы не было так обидно. Но он решил поиграть во взрослого и мудрого, не понимающего ее такого детского поведения. Потому говорить больше не хотелось. И, если честно, даже видеться. Остальные ее тоже особо не трогали, видимо, в первую очередь узнавая о ее состоянии у Сережи после того, как она вышла из общего чата. Нет, Соня и Глеб иногда писали, но все ограничивалось довольно скомканными диалогами. Больше всех донимала Алена. Но осознав, что именно Сухова спалила беременность… Да, Аня сейчас чувствовала горечь ко всему миру. В этот раз она даже не заходит в гримерку. Накрасилась дома кое-как сама, даже платье надела. Делает вид, что все в порядке. Улыбаемся и машем, блять. Съемки для нее начинаются сумбурно. Традиционно сначала запускают экстрасенсов, потом триумфально входит Башаров. Аня по иронии судьбы стоит рядом с Олегом. И Марат, называя открывателей сезона их первыми ласточками, предлагает обсудить один смутивший многих момент. Кровь. Краснов на его расспросы демонстрирует ножи в своем кольце. И ведущий, вернувшись на свое место под фырканье Саши, интересуется: — Олег, и не страшно было? Ты так смело дал руку, знал о свойствах этого кольца? Но едва младший Шепс открывает рот, тихо подает голос Аня: — Не надо было. Ты… «Не доверяй ему, пожалуйста» — хочет предостеречь она Олега, но сама же себя затыкает. И откуда в ней проснулась такая забота? Даже несмотря на то, что Аня не закончила мысль, посыл ее младший Шепс улавливает. И совсем теряется, замолкая. Марат все пытается добиться от него ответов, сам Артем в свойственной ему интонации заявляет, что он лишь исполнил то, о чем просил сам Олег, и не его вина, что Шепс плохо прошел испытание, а сам медиум в упор смотрит на Круппову… и не понимает. Зачем она это делает? Зачем… дает надежду? Тем не менее, как бы сам Олег не хотел это проигнорировать, он видит — с Аней что-то не так. Перемотанная рука говорила об этом более чем красноречиво. Что произошло? Неужели… Олегу стоит больших трудов проглотить эту болезненную, алчную, ядовитую мысль, так жутко его обрадовавшую. Он мразь, да. Совершенно точно. Но… Умер?.. Чтобы замять неловкую паузу, Марат переходит к выставлению оценок от наблюдателей, и первой жертвой выбирает Ангелину. Изосимова получает восемь целых и две десятых балла — очевидно, что колдовка, громко утверждающая, что оба ее соперника пройдут испытание хуево, рассчитывала на более высокие оценки. Самому Шепсу, к его удивлению, вручают девять и шесть. Он не считал, что был действительно плох. Просто… не так хорошо, как всегда. А безоговорочной звездой первого выпуска становится вампир, который получает от героев испытания высший балл. И лишь весьма пафосно взмахивает рукой, объявляя: — Как я и говорил. Я справился сам. Адель кривится, когда он это говорит. Сразу вспомнился первый сезон, бесконечные ссоры Саши с Надеждой Эдуардовной, которая однажды сказала, что со стороны это смотрелось так, как будто на испытание можно отправлять только одного старшего Шепса, он один всех спасет, а остальные только так, фоном. Он соглашался, без намека на скромность. А теперь… появился достойный преемник, да? — Что-то не так, Аделина? — с обманчиво мягкой улыбкой интересуется Краснов, вперивая в нее слишком внимательный взгляд. И вроде просто смотрит. А вроде… Ее закрывает здоровая темная фигура. Попытки Артема прощупать почву, узнать ее силы, понять, представляет ли она интерес, разбиваются об защиту Джелоса. Адель поднимает на Бога Смерти взгляд, в котором читается молчаливый вопрос, но он лишь качает головой. Еще не время. Она поняла. — Просто голова болит, — откликается Адель по итогу, придвигаясь ближе к Соне, рядом с которой стояла. И, вспоминая о том, как Артем забирал боль у одной из наблюдательниц в выпуске, видя, что он уже открывает рот, спешно добавляет: — Не надо помогать. Спасибо. Просто пусть это скорее закончится. Настало время переходить к оценкам экстрасенсов. Аня стояла с чертовым черным конвертом первая на очереди. И ее заметно так потряхивало. Голова кружилась, желудок крутило — для ее ужасного токсикоза утренние съемки были слишком… утренними. И мыслями она все равно тоже была совсем не в этом зале. Она и хотела быть не здесь. Хотела быть в больнице, вымаливать у Макса прощения на коленях, рассказать ему о том, что выяснила Адель. Они не виделись весь вчерашний день, а этих самых дней осталось так… мало… А здесь и сейчас хотелось только выть. Соня, которую и так насторожила их реакция друг на друга с Шепсом, чуть выглянула со своего места, глядя на подругу. Вид абсолютно потерянный, бледная, губы дрожат. Да она же сейчас… Аня достает фотографию Краснова из конверта. От нервозного состояния пальцы оставляют на ней влажные следы. Даже… Даже держать фото Артема ей до одури противно. В этот момент почему-то вдруг кажется, что весь мир сужается до одной точки — до ее свистящих легких, и даже искусственный свет от аппаратуры в зале кажется слишком ярким, слишком бьющим по глазам, а вокруг все — темное, словно это на одну Круппову направили прожектор. Только бы… Только бы не паническая атака! Фото она переворачивает ходящими ходуном руками. И за самодовольным ликом вампира кроется криво, явно на нервах нарисованная десятка. Аня и сразу пытается взять слово, в растерянности накатывающей истерики позабыв о других экстрасенсах. — Я… Я считаю, что это было очень хорошо… пройденное испытание, и… Ты смог соединить те версии, что выдвинули коллеги… без их… помощи… Удушье накатывает моментально. Аню колотит крупной дрожью, и все, чего ей хочется — чтобы кто-нибудь позвал Макса. Оказаться в его руках. Если обычно в такой ситуации просятся к маме, то у нее перед глазами маячит только одна фантомная фигура — любимого человека. Она даже не понимает, что обрывает себя на середине речи и замолкает, а по щекам уже струятся слезы. — Вырубите камеры! Требование Олега становится неожиданностью для операторов, привыкших снимать любые перипетии в Готическом зале. Но им приходится подчиниться, когда младший Шепс, бросившийся к Крупповой, повторил требование уже жестче. Каждый в команде знал, что гневить экстрасенсов — плохая идея. Проклятым не хотел быть никто. У него это получилось чисто рефлекторно. Такое инстинктивное желание Аню защищать. И сейчас, когда она только открыла рот, он уже понимал — он не сможет проигнорировать ее боль. Так и вышло. Получилось так, что Олег просто отпихивает бросившихся к Ане Адель и Соню, сам обнимая ее за плечи. Ничерта не объясняя, выводит из зала, и она, как покорная кукла, идет. Сложно было сказать, осознает ли вообще, кто ее уводит, но идет с ним. Обнимать себя дает. И Адель вдруг таким липким ужасом прошибает от понимания, что вот Олега здесь, в этой истории… ну вообще быть не должно больше. И когда за Аней и Олегом, который успокаивающе нашептывал ей что-то, закрываются тяжелые двери, Вегера поворачивается к Соне и слабо-слабо интересуется: — Мне же не кажется, что сейчас это пиздец, да?.. — Да он ахуел… — соглашается Егорова, пышущая праведным гневом и почти задыхающаяся от возмущения. А в коридоре, тем временем, Шепс усаживает Круппову на один из подоконников. Ее все еще колотит, перед глазами все расплывается из-за пелены слез. Как в густом молочно-белесом тумане. Пытается дышать, но выходит через раз, и сердце бьется так же. Слишком много свалилось. Слишком. А Аня слабая совсем, банально не выдерживает. Ребенок сама ещё, наверное. И это от нее Макс хочет детей, да?.. Но навалилось, и правда, больше, чем Круппова способна вынести. Беременность в самый неподходящий момент, возвращение рака с удвоенной силой, натуральный нервный срыв в больнице, последующая ссора с братом. Она банально не выдерживает. Так впору и в дурку слечь вместо расследования и съемок. Осознание реальности возвращается медленно, но слезы не останавливаются. Аня безостановочно всхлипывает, тихо скуля, и, наконец, поднимает более-менее фокусирующийся взгляд. Олег. Ну, конечно. Конечно, он о ней позаботился. — Спасибо, — совсем жалко сипит Круппова. — Спасибо большое, что увел меня. Я… я… Так виновата. — Стой, — не дает ей договорить Олег. — Я знаю, что ты сейчас скажешь. Не надо, слышишь? Ты ни в чем не виновата. У Саши была бы истерика, если бы он это слышал. И все же, несмотря на все произошедшее и между ними, и вообще, сейчас, пока Аня плачет и выглядит абсолютно сломленной, он готов признать вслух — он не злится на Круппову. Не считает ее ни в чем виноватой. Кого угодно, себя в том числе, но абсолютно точно не ее. — Ты ни в чем не виновата, — озвучивает Олег и вслух. И осторожно так, не смело, позволяет себе коснуться ее щеки, чтобы стереть с нее дорожку слез. — Просто… так получилось. Я сам отличился. Заслужил. Но то, что произошло, не значит, что ты для меня теперь чужой человек, слышишь? Наверное, он все равно ее еще любит. Осознание этого пугает, но Олег не подает виду, хотя ладони от ее щеки все равно не убирает. Да. Странно было бы считать чужой девушку, с которой ты реально планировал будущее. Даже эта дурацкая совместная квартира, в которой они и не пожили… стоит еще. У Олега не хватило духу с ней что-нибудь сделать. Он любил Аню. И душой, и телом. И все получилось так, как получилось, но… чувства его все равно не изменились. Не зря Саша его идиотом считает, не скрывая. — Это я у тебя должен прощения просить, — продолжает Шепс. Тем не менее, в действительности этого все равно не делает. Но зато обещает: — И я всегда тебе помогу, чем смогу. Я тебе обещаю. И от слов поддержки ее вновь ломает. Аня сжимает край подоконника, на котором сидит, сгибается сама и снова плачет. Сипло, хрипло, жалко скуля. Она знает, что все это — неправильно, и неправильно говорить об этом с Олегом, но слова все равно срываются с губ меж прерывистых вдохов и выдохов: — Он умирает, Олеж… Он все равно умирает, что бы я ни старалась сделать. Адель дала ей надежду, да. Но та была такой хрупкой, что ломалась под гнетом нескончаемой боли и отчаяния. Агонии. Аня назвала так EP, посвященный расставанию, но не агония ли реальная была в ее выцветветшей душе сейчас? Мир казался совершенно лишенным красок. Бессмысленным и чужим. Далеким. Ненужным. А Круппова не может продолжать изливать боль: — И все хотят, чтобы я осталась одна с… с ребенком… Было ли правильно говорить и об этом? В приступе панического ужаса, когда тебя трясет и колотит, когда сердце сжимается и жалко хлюпает гноем, было всё равно. Да и к тому же… Аня верила и знала, что Олег бы не пожелал ей зла. Ни ей, ни ее малышу. — Я не знаю… Я просто не знаю, как держаться, понимаешь? У меня нет сил. Я чувствую, что ресурс просто исчерпан. Да, этого все и ждали от меня, потому что я слабачка, поэтому не говорили мне ничего о болезни. И Сережа… Но я просто не могу, я… Мне так больно… Сердце Олега делает кульбит, чтобы сразу после этого как будто бы остановиться. Слова ее доходят до него слишком медленно, но когда он понимает… Это такое странное чувство. Артем на испытании говорил что-то про линии вероятности. И Олегу вдруг кажется, что сейчас, выведя Аню из готзала, он вышел на ту, где… у них еще может быть шанс. Макс умирает. Этого не изменить. Но изменилось то, что теперь у Ани есть ребенок. От него, да. Но в момент, когда ее бывший-нынешний умрет… Ей ведь понадобится поддержка. Кто-то, кто просто будет рядом, поможет удержаться в этом мире боли и отчаяния. Кто-то, кто поможет с ребенком и просто… полюбит? Или будет продолжать любить. И вот именно сейчас, когда Аня вываливает на него все потоком чистой безнадежности, Олег невероятно цинично думает лишь о том, что хочет занять место Макса. Хочет опять быть для нее опорой, поддержкой… Даже если она его никогда не сможет полюбить. Сейчас-то Олег понимает, что тогда, говоря ему эти слова, Аня явно торопилась. Забыться хотела. Но она сможет привыкнуть. Он сможет растопить лед своим теплом. Он будет самым лучшим, самым идеальным, будет, блять, пресмыкаться и унижаться, потому что Олег все еще влюблен в нее по уши. И если это единственный способ снова быть рядом, он готов. Но Макс должен умереть. Это мерзко. Олегу самому от себя мерзко, впервые в жизни настолько сильно. Но он все равно обнимает ее, привлекает к себе, прижимая к груди. Так, чтобы могла вырваться, если захочет, но при этом чтобы чувствовала его поддержку. — Я рядом, — лишь говорит Олег. — Твою боль нельзя обесценивать. Они же просто… не понимают. Не понимают, как сложно тебе. А ты сам сейчас не обесцениваешь ее, думая только о своих чувствах? Но сейчас Олег игнорирует голос совести. И даже… на секунду всего представляет себя отчимом. Этот ребенок даже не узнает о том, что его настоящий отец совсем другой человек, потому что к тому моменту он будет уже мертв. Любовь ведь стоит того, чтобы иногда побыть мразью, да? И сейчас Олег повторяет уже тверже, вкладывая в эти слова всю поддержку, на которую только моо быть способен: — Я рядом. Тебе не нужно тащить все одной. Аня потихоньку начинает дышать. Ведется на этот тон, потому что сейчас ей это нужно. Действительно нужно. Именно это ей было необходимо получить от брата тогда. Простые объятия и простое «я рядом». И сейчас она не вырывается, а позволяет себе расслабиться. Хотя бы немного. Настолько, насколько это возможно. Почувствовать тепло Олега. — Спасибо, — только шепчет Круппова. — Спасибо большое. И отстраняется мягко лишь тогда, когда дыхание выравнивается, а слезы перестают щипать глаза. Аня замечает, что на его белой рубашке остались следы от ее туши, и спешит извиниться: — Прости, пожалуйста. Даже пытается стереть собственным потрепанным бинтом, но все тщетно. Въелись. Но Олег на следы даже внимания не обращает. Потом — порадуется тому, что у него остался такой очевидный знак. Знак того, что он смог Ане помочь, что у них все-таки… есть шанс. Но в моменте он гораздо больше заостряет внимание именно на ее повязке. Она действительно истрепалась и ослабла, на бинтах выставила кровь. У него снова сердце замирает. Олег решает, что сама судьба благоволит им, ведь ее порезанная рука — именно то, с чего начиналась их общая история. И сейчас он бережно берет ее ладонь в свою и тоном мягким, но одновременно с этим не терпящим возражений, говорит: — Пойдем. Я перевяжу. И как будто бы снова — все сначала. Самое начало их отношений, когда Олег еще не знал, что Аня причинит ему столько боли… но при этом по-настоящему станет его благословением. Их нет весьма долго. Экстрасенсы в это время разбредаются по Готическому залу. Соня садится, устав от каблуков — Адель успокоиться не может, мечется из угла в угол, не находя себе места. В голове роится миллион мыслей о том, что у них там происходит, но все неизменно сводятся к одному — Олег воспользуется ослабленным положением Ани и, узнав о том, что Макс умирает, попытается ее себе вернуть. А этого нельзя допустить. Этого никак нельзя допустить! И именно поэтому у нее все рухнуло внутри, когда Олег вернулся в зал, ведя Аню за собой за руку, прикрывая ее своим плечом, как будто защищая от всего мира. Вегера косится на Соню с предательской паникой. Только этого, блять, и не хватало! Не сейчас, когда у нее появился шанс спасти Макса, спасать еще и Аню от этого горе-любовника, который только о себе и думать будет! Боже. Она обязательно расскажет Андрею. Просто не может не рассказать. Но сейчас, в порыве абсолютной тревожности, пока Олег и Аня возвращаются в ряд, Адель поворачивается к Саше и впервые обращается к нему напрямую, цедя: — Скажи ему! Он же тоже был против их отношений! — О, спасибо, что разрешила,дорогая, — ядовито выплевывает старший Шепс в ответ. Он и сам в отсутствие брата бродил по готическому залу коршуном, несколько раз порываясь пойти за сладкой парочкой. Тормозил себя лишь тем, что пришлось бы долго возиться, ища Олега по энергетике по всему особняку. — Ты сдурел, Олеж? — взрывается он. — Напоминаю, что эта… мамзель тебя растоптала. Нас растоптала! Вместе со своими фриковатыми друзьями. И мне плевать, кто у нее там… «Умирает» — хотел сказать Саша, прекрасно чувствуя рядом с Крупповой сгустившуюся энергетику смерти, но договорить он не успевает — ему прилетает пощечина от Сони. Шепс ошарашенно пялится на Егорову, держась за ушибленное место, на что она усмехается: — Флэшбеки, Саш? Конечно, она имеет в виду тот факт, что тот ударил Адель. Ане же кажется, что ее вот-вот опять затрясет. И оттого, что Саша чуть не сказал вслух, и оттого, что опять чувствует себя в западне. Она, хмурясь, смотрит сначала на подруг, а затем и на старшего Шепса, объясняя: — Господи, Олег мне просто по-человечески помог. Да, Саш, у твоего брата есть такие качества. — Да что ты, — вновь язвит тот в ответ. — Если ты опять… — Что опять? Я вообще-то… — едва не выпалила «беременна», но вовремя поправила себя: — Не одна. И ты прекрасно это знаешь. И Макса ни на кого не променяет, кто бы что о ней ни думал. Саша явно хочет сказать что-то ещё, но замолкает под строгим взглядом Сони. Молчат и остальные в готическом зале — Левин и Изосимова обмениваются многозначительными взглядами, вновь позабыв о своей вражде, и только Череватый вдруг… Взрывается смехом, сообщая: — Как я, блять, скучал по старым добрым готзалам. *** Когда изнурительные съемки наконец завершились, Аня на всех парах мчалась в больницу. Залетела к брату в машину почти галопом, ни с кем толком не попрощавшись. Ее снова мутило, но в этот раз недостаточно сильно, чтобы это стало проблемой. В любом случае… Хотелось поскорее оказаться в руках Макса. Она боялась и думать о том, что он сам мог себе надумать за прошедшие почти два дня. От самого Лазина тоже вестей не было, и Ане хотелось верить, что он не игнорирует ее, а просто… просто… что? Может, ему просто тяжело сидеть в телефоне. Весь путь младшая Круппова сидит, отвернувшись к окну. Прикрывает глаза, чтобы не так сильно укачивало, но, стоит Сереже припарковаться, вылетает из машины повти пулей, наплевав на шалящий вестибулярный аппарат. Чтобы попасть в хирургический корпус, нужно пройти половину территории больницы. Это неизмоверно бесит, но на улице хотя бы нет льда. Сегодня ей пришло рекламное уведомление от какого-то из приложений, гласившее: «январь думает, что он март». Аня вздрогнула тогда, как от пощечины. Конечно, речь шла всего лишь о московской погоде, но ей точно не хотелось, чтобы настоящая весна приближалась. И даже вчерашний разговор с Маринкой не помог. Младшая Лазина, конечно, попросила Аню не беспокоиться, ведь она, по ее словам, сама убьет брата за молчание о болезни раньше срока. За шутку сразу извинилась, то все были нервы, но Круппова даже оценила. Ей это чувство было слишком знакомо. И вот — она заходит в палату Макса. Вновь тихонько совсем. Он на нее никак не реагирует, лежит, отвернувшись к окну. Видимо, спит. Аня почти крадется к постели, аккуратно разуваясь, и забирается к нему, вновь обнимая со спины, как и позавчера. Чувство вины крепло только, и она даже не знала, хочет ли он ее видеть. Но тут Макс открыл глаза и развернулся к ней. — Прости, — извиняется Круппова словно за всё разом. И что разбудила, и что… — Прости, пожалуйста. Макс не сразу отвечает. Просто на нее смотрит, любуется, на самом деле. Кто знает, возможно, в последний раз? Сегодня, на контрасте с предыдущими днями, зрение обретает болезненную четкость, как будто какие фильтры ему решили выкрутить на максимум. Насладиться. Напоследок. Почему-то он не задумывался раньше о том, какие у нее красивые глаза. О россыпи милых веснушек. О родинке над линией челюстью. Это одна из крупных, еще есть четыре — над левой ключицей, сразу под ней, над правой грудью и в зоне декольте на левой. Макс любил соединять их в созвездия. Много их знал. Иногда развлекался, лежа рядом с ней, и вырисовывал ему одному известные звезды, сочиняя истории на ходу. Так появилась сказка о прекрасной северной принцессе, которую украл ледяной дракон и не хотел никому отдавать. Придется. Жизни. А его самого заберет смерть. Не задумывался о том, какая у нее мягкая кожа, какие нежные ее объятия, как красиво она улыбается. Макс словно целую вечность не видел Аню счастливой, и это отравляло его еще сильнее, чем рак. Почему он не ценил каждую улыбку, адресованную ему? Думал, что их будет еще очень много? Думал, что у них впереди еще вечность вместе. Мечтатель такой, оказывается. Но сейчас Макс вдруг улыбается. Слабо, неуверенно, потому что лицевые мышцы не слушаются, и сначала получается скорее оскал, но у него все-таки получается. Улыбнуться, прижаться к ней ближе, уткнувшись носом куда-то ей в щеку, и прошептать: — Улыбнись. Пожалуйста. Он бы повторил все то же, что сказал до этого, еще сотню раз. Он бы умолял ее жить, бороться, ради самой себя, ради их ребенка. Макс не хотел больше ссориться, но в его силах было умолять. И все же, сейчас хочется просто… быть рядом. Солнечный свет так красиво отражается в ее глазах. — Макс, — и даже у самой шепот звучит надреснуто, когда она осознает, что он… прощается с ней? Опять? — Макс, зарни, я… Но хотя бы сейчас она старается его послушаться. Жмется ближе, нежно-нежно целуя его сначала в колючую щеку, потом в самый уголок губ и затем уже в сами губы. Пытается насладиться его запахом — он всегда пах, как морозный день, и Аня все равно это чувствовала, хоть сейчас и вмешивались стерильные медицинские препараты. Была бы она так спокойна и почти умиротворена в его объятиях, если бы снова думала, что надежды нет? Вряд ли, и это вновь заставляет ощутить укол вины. Она не могла даже… Подарить ему мгновения ласки, когда он нуждается в ней? Из-за своей боли? Хочется снова заплакать, но вместо этого Аня растягивает уже начинающие подрагивать губы в улыбке. Как Макс и просил. И шепчет ласково-ласково куда-то ему в скулу: — Я тебя люблю, зарни. Больше всего на свете люблю. Люблю так, что забываюсь, что не понимаю, как без тебя дышать. Всегда любила же. Вновь не к месту вспомнилось, как она злилась из-за Веры, его бывшей, как ревновала, бесновалась, бесилась из-за тех танцовщиц в «Z-PAM». Настолько, что аж до сих пор припоминает, стоит сознание изменить и отпустить. А потом он все же выбрал ее. Добилась своего. И просто не могла поверить так долго, что он, такой внеземной и невероятный, любит ее в ответ. Вздрагивала первое время, когда он гладил и целовал ее. Да и… Сейчас иногда так делает. — Ты послушай… послушай… — просит она тихим, мягким голосом, продолжая водить кончиком носа по его щеке. Может ли Аня дарить ему надежду, в которой сомневалась сама? Потому что однажды уже обрадовали, до небес вознесли, а потом все отняли. Но не сказать она тоже просто не может. — Макс, Адель и Алтана ритуал проводили… Они говорили с Богом Смерти, который шастает за Адель. Они искали у него ответы. Он обещал указать на человека… Колдуна. Колдуна, что делает это с тобой. Рак не сам, понимаешь? Я же тоже видела… Видела тех бесов. И Алтана мне показывала, и они сами пытались мне сказать ещё с декабря. И как я сразу не поняли, что ими просто кто-то управляет… Прости, я сбилась, да? Макс, если есть тот, кто на тебя воздействует, то этого колдуна можно остановить. И наказать. — Понимаешь, зарни? Только поэтому наш с Алтаной ритуал и не сработал. Потому что есть ублюдок, желающий нас разлучить. Но у него ничего не получится. Это я тебе обещаю. Все для этого сделаю. Ты… Ты ещё будешь держать держать на руках нашего малыша, да? И совсем у нее голос срывается. Как размазня, опять шмыгает носом, но улыбается. Продолжает улыбаться, потому что Макс попросил. Потому что… Вот сейчас, рядом с ним оказавшись, она поверила. Поверила по-настоящему. Поймала за хвост ускользавшую все это время надежду. А Макс опять это представляет. Так ярко. Больная голова с готовностью создает образ, все-таки, именно мальчика. У него будут черные волосы и голубые глаза, как у самого Макса, но восхитительные Анины кудри. Прямо вот мелкие-мелкие такие, густые настолько, что даже если захочешь прочесать, не сможешь. У Макса было… забавное детство. И избивали, и курил, и химку пробовал, в общем, познал всю школу жизни. Но у их ребенка все будет не так. Они обязательно его воспитают добрым, честным, искренним, но при этом не избалованным жизнью. Это ведь и называется… ну, хороший человек? Воспитают. Лазин и сам не замечает, что думает об этом именно в настоящем времени. Как о чем-то… возможном. Нет. Он хочет, чтобы это было реальностью. И это… будет реальностью. В конце концов, ему терять нечего, да? Так или иначе, финал определен. И если надежда на магию снова не оправдается, то… в принципе, он уже готов. Страх отступил. Иногда, погружаясь в болезненные грезы, которые не получалось назвать сном, Макс представлял, как это будет — когда сердце остановится, когда жизнь в его теле прекратится, оно начнет медленно охладевать. Когда над ним закроется крышка гроба, а потом его начнут засыпать землей, отдавая плоть червям… Нет. Нет. Сейчас, смотря на Аню, Макс не хотел думать об этом. В голове — все еще винегрет, но ему вспоминается свадьба Глеба и Сони. И вымученная улыбка становится почти лукавой, когда Макс чуть невпопад говорит: — Платье наденешь? Я заставлю. Такое белое-белое… чтобы как принцесса… И кольцо. Он заморочится и обязательно найдет что-нибудь необычное. Когда будут силы переставлять ноги. И у них будет свадьба. И из роддома он будет забирать не просто мать своего ребенка, а свою жену. — Анна Лазина… — продолжает Макс. Может, опять торопится. Но, в сущности… когда времени осталось так мало, почему бы и не поторопиться? — У меня нет кольца, но… Будешь моей женой? Он хотел бы это сделать не так. Не сейчас, пока лежит на больничной койке. Не сейчас, когда вопрос его дальнейшего выживания так неустойчиво лежит на чаше весов. Но вместе с тем… Когда, если не сейчас? А Ане все равно, как это происходит — этого момента она ждала, наверное, ещё с тех пор, как увидела Макса впервые, когда она заговорил с ней и подарил ту самую бандану. Она ведь уже говорила ему в его день рождения перед самым расставанием — сразу поняла, что однажды выйдет за него замуж. И сейчас у нее сердце замирает, чтобы вновь начать качать кровь с удвоенной силой. Аня пищит и смеется, зацеловывает лицо любимого, вопрошая: — Ты ждешь, что я скажу «нет»? Ты же знаешь, что я всегда об этом мечтала. Быть твоей. Во всех возможных смыслах. Носить твою фамилию… Да, да и ещё раз да! Ей и не нужно ни кольцо сейчас, ни чтобы он вставал на одно колено. Нет. Этот момент, когда они вдвоем цепляются за надежду быть вместе перед лицом смерти, за веру в то, что у них обязательно все получится… Этот момент кажется по-настоящему особенным и интимным. Пусть здесь и пахнет медикаментами, а светлые стены немного давят — Круппова смотрит на своего любимого мужчину и наглядеться не может. На отца их будущего ребенка, без которого она объективно не справилась бы. Дурочка же ещё совсем. — Я тебя так сильно люблю, — лихорадочно шепчет она, вновь и вновь касаясь губами его лица абсолютно хаотично. — И я буду счастлива надеть белое платье. Для тебя. — Наденешь… — заверяет Макс. И глаза в этот момент говорят намного больше, чем слова — а у него они в этот момент на мокром месте. — Наденешь, обязательно… У нас все получится… То, что на него ворожит какой-то колдун — это пока такая слабая версия… Но это версия. Макс, вопреки увлечениям юности, в настоящей магии не понимал ничего. Но зато у него есть вера. Пока еще слабенькая, робкая, которую обязательно попытается заглушить новая волна боли, но… Сейчас Максу очень хочется верить. Хочется, чтобы их мечты стали реальностью. Хочется стать лучшим мужем, прекрасным отцом. И сейчас, пока у него еще есть силы смотреть в Анины глаза, Макс знает — он станет. Она ведь столько для него старалась. Теперь постарается и он. А ведь Макс столько лет боялся сделать ей предложение именно из-за рака. Переживал, сомневался, опасался… А теперь так легко сделал его, лежа на больничной койке. Хоть за что-то можно сказать раку спасибо, да? Они все говорят и говорят, пока к Максу не приходят сделать традиционный укол с обезболивающим. Морально он чувствовал себя действительно прекрасно, а когда отступает и физическая боль, Лазин погружается в сон. Впервые за последнее время — крепкий и без тревожных сновидений, потому что рядом Аня. Никто не выгоняет Круппову, даже когда Макс засыпает. Да и Сережа Аню не торопит — у регистратуры он уже почти как родной. Однако долго им побыть вдвоем не удается. Ведь дверь палаты открывается, пропуская совершенно неожиданно гостя. На его лице нет и тени привычной иронии. Только странная серьезность. Взгляд его темных глаз перемещается к Максу, безошибочно чувствуя то, что будет лакомым кусочком для любого энергетического вампира. Магическую болезнь. — Спокойно, — шепчет Артем Краснов, собственной персоной, когда Аня судорожно подрывается, как будто он зашел в палату с пистолетом. — Дай мне объясниться. Потом решишь. Она ему не доверяет. Не доверяет совершенно, вот от слова «совсем». Сразу вспоминаются все его ужимки, угрозы и вновь… Холодные ладони под юбкой. — Какого черта ты здесь делаешь? — рычит Круппова, вставая так, чтобы загородить собой больничную койку Макса. Понятное дело, что некротическую энергетику мог почувствовать от нее ещё в готзале. Но запарился и выяснил, в какой больнице лежит Лазин? Зачем? — Слушай, если ты пришел поиздеваться или… — навредить. — То уходи сразу. И без него тошно. А сейчас у них только появился просвет в нескончаемом потоке боли, только замерцал выход из темноты, только появилась надежда… Аня снова думает о том, что на Макса ворожат. А не может ли это быть именно он?.. Ее руки невольно сжимаются в кулаки — повязка, наложенная Олегом, натягивается. Но Круппова заставляет себя выдохнуть и звучать почти ровно: — Что тебе нужно? За Макса она будет драть зубами и ногтями. И Краснов это прекрасно понимает. Держится на расстоянии, ближе не приближается. Так себя обычно ведут с дикими зверями, которые защищают свое потомство или свою пару. И после недолгого молчания говорит: — Слушай, Ань, я мразь та еще, но не настолько, чтобы вредить ему или тебе, окей? Я с миром пришел. — И, покачав головой, добавляет: — Знаешь, что если бы хотел, уже что-то бы сделал. Но он просто стоял. Особенно забавно было просачиваться мимо регистратуры и ее вездесущего старшего брата, который, естественно, вампира узнал. Впрочем, небольшой морок, и даже великий и ужасный старший Круппов отворачивает свое око Саурона. Тут да, было, тут Артем грешен. — Прости, — вдруг выдает вампир последнее, чего можно было ожидать именно от него. — Я тогда голову потерял, признаю. Мне стыдно, и тут «прости» мало. Но я ждал, что после этого ты оторвешься на мне в «Битве». Ты не стала. И это заставило меня снова задуматься о твоем предложении не трогать друг друга. А сегодня, когда вы… ушли… — Впервые за время разговора Артем усмехается. — Признаю, грешен, проследил за вами.Но мне хотелось отплатить добром за добро. И это… — Он кивает на больничную койку. — Многое объясняет. Для него ведь действительно была важна победа. Артем и не скрывал, что ему важен каждый балл. И потому сегодняшняя оценка Ани по-настоящему удивила. Ну… может же и Артем Краснов быть способен на легкую сентиментальность? — На него ворожат. Сама чувствуешь, наверное. Это не просто рак, это рак, разрастающийся за счет магии. И я могу сделать так, что ему станет легче, потому что такая боль — это что-то невероятное для любого вампира. Добро за добро, да? — А в завершение своей речи Артем, конечно же, аккуратно добавляет: — Если ты позволишь. Аня хмурится, с подозрением смотря на него, а затем оборачивается через плечо на спящего Макса. На ее лице мелькает сомнение, но именно словосочетание «такая боль» ее буквально добивает. Она знала и понимала, что ему больно. Сама чувствовала. Принял бы сам Лазин помощь от того, кто оскорбил его девушку? Уже невесту. Аня сомневается, но одно знает точно — больше всего на свете она хочет, чтобы ее любимый не страдал. Она спокойно переступит через себя ради этого. Через собственные обиды. Пока Круппова смотрит на Макса, на ее лице отражаются нежность и беспокойство, но когда она вновь оборачивается к Артему, то тотчас хмурится. Снова. Но, несмотря на это, она медленно-медленно кивает. — Забери его боль, — соглашается Аня на выдохе. — Но если ты как-то навредишь, я узнаю, ясно? И тогда ему не жить. Диссами дело точно не закончится. Она его, блять, убьет. Может, она дура доверчивая, наивная совсем. Но если бы ей сказали, что и она должна полжизни за то, чтобы Макс жил и не испытывал боли, она бы сделала это без раздумий. И сейчас Аня возвращается к его больничной койке, впервые спокойно поворачиваясь к Краснову спиной. Садится на постель, целует Лазина в лоб и зовёт вампира: — Делай. А его дважды и просить не надо. Артем подходит, кладя руку Максу на плечо. Лазин не просыпается, вздрагивает лишь тогда, когда вампир начинает тянуть из него боль. Поначалу неприятно, но потом наступает долгожданное облегчение, ведь вместе с ней уходит и та магия, что заставляет разрастаться раковую опухоль с рекордной скоростью. У Краснова нет чувства меры, но сейчас оно ему и не нужно. Он забирает все до последней капли, и когда останавливается, Макс дышит заметно ровнее и гораздо спокойнее. Хмурая складка между бровей разглаживается, и он выглядит почти умиротворенным. Артем поднимает на Аню все тот же ироничный взгляд. Но вместо ядовитого сарказма в нем читается что-то вроде «Я же говорил». — Ничто человеческое вампирам не чуждо, — усмехается он. — Лучше любого морфина. Но пока ты не найдешь, кто ворожит, придется изредка повторять. Круппова же, хоть и все равно смотрит на него с очевидным скептицизмом, испытывает облегчение и сама. Гладит Макса по лицу самыми кончиками пальцев, едва касаясь, скорее очерчивая контур, и вновь поднимает взгляд на Краснова: — Спасибо. Нет, правда, я очень тебе благодарна. И, как я уже сказала… Все, что было — забыли. Если ты сможешь… Помогать, то хоть все десятки твои. Плевать мне на проект. И это чистейшая правда. И про шоу, и про благодарность. Если Артём сможет облегчать состояние Макса, то она готова подсуживать. Готова записать его в лучшие друзья, блять. И когда Краснов уходит, Аня остается хоть и в легкой растерянности, но все равно в очень светлых чувствах. Максу легче — и это главное. Предстоит ему ещё как-то объяснить внезапный альянс с вампиром, но… Он же должен будет ее понять, да? Наверняка сделал бы то же самое на ее месте. Пошел на что угодно, верно? Вскоре он просыпается. Длинные темные ресницы, которым любая девушка позавидует, трепещут, и Макс открывает глаза. Аня все ещё лежала рядом — все это время она гнездилась рядом, уместив подбородок у него на груди, и просто смотрела с дурацкой счастливой улыбкой, будто и сама вышла из какой-то вампирской мелодрамы. Вспомнилось, что у Стефани Майер вообще-то есть «Сумерки» вроде как наоборот, где Белла — парень, а Эдвард — девушка… — Как ты себя чувствуешь, зарни? — сразу интересуется Аня самым ласковым тоном. Ведь она, и правда, проверила. Краснов точно не навредил. Макс не сразу понимает, что не так. Смотрит на нее, прислушиваясь к себе, спросонья сообразить не может… А потом резко понимает. Голова не болит. Термоядерный морфин не избавлял, а скорее лишь временно приглушал боль, заставляя ее маячить на периферии сознания, напоминая о скором возвращении. Но сейчас она не болела. Совсем. У него хватает даже сил поднять голову от подушки. Даже руки-ноги не ощущались такими ватными, как всегда. Макс готов поклясться, что смог бы и пройтись куда-нибудь, и это чувство… почти опьяняет. Он так устал быть слабым, беспомощным, что сейчас готов был покорять мир. Особенно когда рядом его новоиспеченная невеста и мать его ребенка. Первые секунд пять Макс думал, что это просто снова был сон. Но потом вспоминает, что решился наконец, что услышал долгожданное «Да»… И сейчас Макс слишком восторженно наваливается на Аню с поцелуями, буквально вдавливая ее в узкую больничную койку. Сейчас не так страшно — с постоянными головными болями и сопровождающей их тошнотой он сильно похудел, но потом Макс все-таки переползает в сторону. С Аней теперь аккуратнее надо быть. Втройне. Ошибкой Макса становится то, что он и не пытается выяснить, что произошло, что изменилось. Не видит двойного дна в ее вопросе. Только улыбается, вдруг предлагая: — Пойдем погуляем, невеста? Я очень давно не был на улице… — Если тебя отпустят, то я только за, — воркует Аня в ответ, потому что от этого обращения у нее буквально мурашки по коже побежали. Она смеется чисто, без примеси привычных боли и отчаяния, когда сама жадно целует… жениха. — Я так тебя люблю, я… Но дойти до улицы, где уже вечерело, у них не выйдет. Потому что в следующее мгновение в палату врывается натуральный вихрь. Марина, вслед за которой появляется и Сережа. Даже у большого брата не было такой ловкости, чтобы удержать младшую Лазину в узде. Маленькая брюнетка с очень яркими голубыми глазами метает ими молнии, хмуря изящные черные брови. — Я, блять, теперь нашему папе торчу за срочный билет на самолет до этой вашей Москвы, — немедленно сообщает она. — Но Макс, брат мой, я тебя сейчас придушу! Они не виделись около года — в последний раз Марина прилетала перед стартом двадцать четвертого сезона «Битвы». Как раз перед тем, как состояние ее сводного брата резко ухудшилось. Перед возвращением рака и всех последующих за этим тяжелых событий. — Скажите «спасибо», что я была слишком занята разработкой пятого эпизода «Зайчика» и не приехала вам дать пизды раньше, когда вы, чудики, расстались, — продолжает младшая Лазина, уперев руки в бока. — Но тут Анька сообщила мне гора-а-аздо более интересные новости, и тут уж я рада, что у меня, блять, удаленка. Марина закончила Сыктывкарский государственный университет по профилю математики и компьютерных наук, став разработчицей видеоигр, и первым детищем, когда она была еще студенткой, стала именно визуальная новелла «Зайчик». Сначала девушка, разумеется, была в команде на подхвате, но сейчас вошла в основной состав разработчиков. И с Аней они дружили в свое время очень близко. О существовании Марины Макс узнал, когда ему был двадцать один год, а ей исполнялось четырнадцать. С тех пор прошло десять лет. Марина и Аня дружили даже ещё до того, как последняя сошлась с ее братом. Когда Лазина приезжала в Москву, первокурсница Круппова даже брала ее с собой на свои студенческие вечеринки. Шестнадцатилетняя Марина была в восторге. Все время подстебывала Аньку влюбленностью в Макса, но зато как была рада, когда эти двое перестали тупить и сошлись. А теперь ее сводный старший брат собрался помирать. И даже не подумал, блять, ей об этом сообщить. — Простите, — виновато улыбается Аня. — Я была в отчаянии. — А я просто пытался, — подает голос и Сережа. Он ведь реально пытался ее удержать, приводя с миллион аргументов, почему нельзя, но эта мелочь оказалась еще настойчивее, чем его собственная, и сейчас на Макса Сережа косится с искренним сочувствием… На Макса, который в воцарившейся тишине медленно-медленно накрылся одеялом с головой, реально прячась. Потому что появление Марины — это страшнее любых проклятий вместе взятых. — Никакого Макса не существует… — тянет Лазин глухо из своего укрытия. — Тебе показалось… А ей не смешно совсем. Она рвет и мечет. Хватается за первую попавшуюся вещь — ботинок Ани, валяющийся на полу, и замахивается. И даже реально кидает. Мажет совершенно намеренно, ибо брата все же жаль, но все равно попадает четко в стену аккурат около больничной койки. — Пустите меня, я его загрызу! — продолжает Марина, вновь уворачиваясь от Сережи. Ее маленькость добавляла маневренности. — Тебе пиздец, братишка. И порывисто оказывается рядом, хватаясь за край одеяла, с силой его дёргая. Аж на пол уронила. — Запрещаю! — смеется Аня, пока жмется к Максу ближе. — Нельзя пиздить отца моего ребенка и жениха вообще-то! Марина аж опешила. — Что-о-о? — тянет она, совсем возмущенно пыхтя. — Про ребенка ты ни слова не сказала по телефону, лиса, блять! И… Жениха? Что? — Все решилось слишком быстро! — пытается оправдаться Круппова, вскинув ладони. — Про свадьбу так вообще только сегодня! Честно! — Так, блять! — отмахивается Марина. — Я стану тетей, вы женитесь, или мой брат умирает? Что происходит? Аня только глупенько хлопает ресницами. Сережа ведь тоже не знал ещё ни о предложении, ни о том, что у них появилось возможное решение главной проблемы. И тогда она вновь пытается объясниться: — Так! Адель, моя подруга по «Битве»… — Я в курсе, — фыркает Марина. — Я смотрю. — Так вот, она узнала, что на Макса ворожат. Рак вернулся не сам собой. И если мы найдем уебка, то все будет хорошо. Марина смотрит на Сережу, оценивая, насколько был в курсе старший Круппов. Не может же она одна узнавать все последней! В ней энергии и, тем более, агро-энергии просто пиздец как много. У нее тонкий, нежнейший голосок, прямо ангельский, про что всегда говорил брат, сравнивая ее исполнение с низким своим, но при этом Марина — дьяволица во плоти. А сам Сережа выдерживает долгую паузу. Смотрит то на Макса, то на свою младшую сестру с совершенно нечитаемым выражением лица. Сам виноват, конечно. Вспылил. Неправым себя не считал, но… погорячился, спору нет. Но ухитриться провернуть столько всего в обход него, особенно при условии, что он вообще постоянно находился рядом с Аней и не отпускал ее одну никуда — это, блять, уже слишком. — Я не знал, — поясняет Сережа на вопросительный взгляд Марины. — И сейчас будет плохо. — Лежачих не бьют, — на всякий случай предупреждает Макс, но раздраженным старший Круппов не выглядит. Скорее… неожиданно расстроганным. Макс успевает только покоситься на Аню с вопросом, не привиделось ли это ему, как Сережа почти требует: — Сюда иди, мелочь. Давай мириться. Я так больше не могу. Невеста, блять. Его маленькая Анюта теперь не просто будущая мать, но еще и без пяти минут Лазина. И Сережу опять ведет. Не так сильно, когда она показывала свои тесты, но… Он недавно считал, что Аня еще маленькая для всего этого. А теперь, получается, просто упустил момент, когда она успела вырасти? Макс тоже улыбается, аккуратно смотря на Марину. Вставать не спешит, хотя чувствует, что может — просто опасается, что сейчас, с его ослабленным состоянием и ее неуемной энергией, она его точно собьет с ног. Но все равно совершенно ласково предлагает: — Обнимемся? Я тебе потом все расскажу нормально. Помилуешь? Марина пыхтит злобно все равно, ворча: — Ребенка, блять, заделали, жениться собрались, он то умирает, то нет, и обрушивают это на одну меня в один день. Но все равно садится на койку, ныряя в по-странному для нездорового человека крепкие объятия Макса. Жмется к нему, но все равно шепчет ему на ухо: — Я тебя сама прибью, если помереть решишь. И я серьезно. Да, они не росли вместе. Да, не знали друг друга до довольно взрослого возраста, потому что его отец завел другую семью, в которой и родилась Маринка, но с самой первой встречи она вцепилась в него и не собиралась отлепляться так просто. Пусть и виделись редко, учитывая, что жила она в Республике Коми. Но давно было пора перебираться в Москву, верно? А вот Аня медлит. Умиляется с Марины и Макса и только потом поднимается с места, так в одних носках и подходя к Сереже. — Я все еще злюсь, — предупреждает она. — Не потому, что ты не прав. Но это было жестко. И мне был нужен мой любящий брат, а не вправитель мозгов, потому что… Это был нервный срыв, блять. — Но ладно. Иди сюда. И первая старшего Круппова обнимает, прижимаясь к его груди. Просто потому, что вновь появилась вера в лучшее. В ином случае она тоже… от своих намерений не откажется. А Марина, тем временем, отлипает от Макса, но все равно едва ли не ложится на него, заявляя: — Я вообще-то целый альбом успела написать и записать дома. Только дистрибьютера искала. Максон, возьмешь на эту свою «Дугу», а? И потом совсем сыплется, припоминая: — И я буквально недавно пересматривала видосы старые. Помните, пацаны, вы отпустили меня и Аньку на тусовку к ее одногруппникам, взяв слово, что все будет прилично? Вот только мы не сказали, что там реально будут только одногруппники. Ни одной одногруппницы. Сплошные парни, реки алкоголя, мне шестнадцать, Аньке восемнадцать, Макс только выпустил клип на «Z-PAM», и она ещё психовала… — О боже, замолчи, — умоляет Аня, краснея и смеясь одновременно. — …Так психовала, что едва не станцевала стриптиз под «Gimme More» Бритни Спирс прямо на тусовке, — невозмутимо продолжает Марина. — И все это под соусом, мол, Макс же снимался в клипе со стрипухами. Макс стоически держался на моменте упоминания многострадального клипа на «Z-PAM», который аукался ему до сих пор. Но когда из уст младшей сестры прозвучали эти не менее многострадальные «стрипухи», тогда он все-таки посыпался. Смеялся с чувством, искренне, как, на самом деле, тоже давно не делал. И успокоиться сразу не мог. Ему бы стоило забить тревогу на тему того, почему ему сегодня так легко, хотя никакие исходные данные не менялись. Но в присутствии любимой девушки, младшей сестры, по которой он скучал, боже, да даже в присутствии Сереги, который за время болезни успел стать ему старшим братом, Макс позабыл обо всем. — Вообще-то, мне было ужасно неловко тогда, — в свое оправдание напоминает Макс. — Стрипухи — это зло. Но во всем этом так и сквозит больно многозначительное «Но на твой я бы посмотрел». Сережа закатывает глаза, немедленно ворча: — Не при мне, блять. У него, может быть, все еще культурный шок старшего брата, что его малявка уже сексом занимается. У них была слишком большая разница в возрасте, и момент, когда из мелкого орущего комка в пеленках получилась взрослая девушка прошел как-то мимо Сережи, это факт. Более того, она дозанималась сексом до такой степени, что в ней сейчас по клеткам собирается микро-Лазин, который с такими генами точно будет еще большей катастрофой, чем его родители. И… Нет. Сережа, определенно, подробностей знать не хотел. И про несостоявшийся стриптиз — тоже. И факт того, что она теперь невеста, все-таки надо переварить. Интересно, как дела у Феди? — Извини, — смеется Макс, которому только предстояло пройти этот этап принятия. Из-за того, что они не жили вместе, он не был в курсе подробностей жизни Марины, но даже чисто гипотетически ситуация, в которой она притаскивает к нему знакомиться своего парня, заставляла глаз дергаться. — Пошлите на улицу? Все вместе. Я очень хочу. Хотя бы нормально покурить. Для человека, выкуривающего по две пачки в день, овощем лежать в больнице было тем еще испытанием. — Чет ты больно активный сегодня, — протягивает Сережа задумчиво. Маринка-то и не в курсе, но сам Круппов видел, что еще вчера у Макса даже не было сил существовать. А тут вдруг… — Да просто хорошо себя чувствую, — пожимает плечами Макс и действительно даже поднимается с койки. — Надо пользоваться. Безошибочно почувствовавший, в первую очередь, магический подвох Сережа как будто бы между делом с вопросом покосился на Аню. А та в ответ лишь лучезарно улыбается брату, мол, все в порядке, все идет, как надо. Для нее вообще-то так и было. Лазин бодрствует, смеется, сам говорит, что хорошо себя чувствует. Значит, оно того стоило. Очевидно, самому Максу о помощи вампира говорить не стоит, потому что… Не примет он. Не после правды, которая открыла об Артеме Аня. Но ей все равно, что он делал лично с ней, если его способности могут помочь любимому. — Давайте на улицу, — бодро поддерживает она. — Сереж, прости, но с медсестрой будешь биться ты. По-моему она на тебя запала. Потому что о том, чтобы Макса выпустили, нужно ещё договориться. Марина тоже, признаться, недоумевает, как брат так скачет, учитывая, что говорила Аня по телефону, но решает лишних вопросов сейчас не задавать. Зато тянет: — Вы же осознаете, что вам придется приютить меня у себя? Я отель не потяну… — Не переживай, — вместо старшего Круппова отвечает младшая. — Это не проблема. А через пару дней Макса выпишут, и все они переберутся в квартиру Лазина. Ещё вчера Аня и подумать не могла, что все… снова может быть хорошо. *** Где-то в глубине души Алтана сомневалась, что Федя всерьез пойдет мириться с Серафимом и Аленой. Просто… «Шлюшка» на квартирнике сразу после того, как Сидорин назвал Сухову своей будущей женой, накалила ситуацию до предела. А еще больше испортила ее личная ссора Алтаны с Аленой, и по итогу Абросимовой казалось, что как бы… все. Из этого уже не выберешься. Но нет. Федя нашел, где посидеть на нейтральной территории — миленький такой азиатский ресторанчик. Сам написал Серафиму, на что Сидорин непривычно сдержанно ответил простым лайком. И теперь они… ждали, блять. Алтана не находила себе места. И за Федю переживательно — она только привела его лицо в относительный порядок не без участия магии, а если они сейчас опять сцепятся, разнимать их будет некому. И за себя, блин, тоже — она в жизни не сталкивалась с конфликтами, а, судя по рассказам про Алену, она без проблем приведет угрозы в действие. А еще Алтана проебала полжизни Джелосу, о чем так и не сказала Феде, но это могло бы помирить их с Аленой, и… Короче, ситуация была тем еще мракобесием. И поэтому, когда Алтана увидела, как в ресторан входят Серафим и Алена, у нее предательски затряслись коленки. — Мне Андрюха слил, что они с Адель чет там магичили, — шепчет Серафим Суховой на ухо, пока, обнимая ее за талию, ведет к нужному столику. — Так что можешь не хуярить никого сразу, зай. Но Алена, на самом деле, и не была настроена никого хуярить. С ней не разговаривала Аня с того момента, как она случайно спалила ее беременность на весь чат. Сухова познала на себе всю обидчивость Крупповой, и это немного сбило с нее спесь, уведя мысли в иное русло. Она просто не могла потерять первую настоящую подругу за долгое время. Она теперь и сама боялась писать в общий чат — Глеб вернул туда Аню, что говорило о том, что с ним и Соней та общается. А с Аленой нет. Сначала односложно отвечала, а потом и вовсе перестала. А ресторанчик был на стиле — граффити на стенах, гирлянды, неон. Все, как полагается. Сухова заметила большую лампу в вине Хеллоу Китти и уже хотела закапризничать, что хочет сесть туда, но смолчала. Настроение было упадническим настолько, что не хотелось даже привычно ныть. — Угу, — только вздохнула она Серафиму. Он галантно помог ей снять очередную розовую шубку, и Алена непривычно тихо и спокойно присела за столик напротив Алтаны. Посмотрела на нее, а затем и на Федю немного рассеянно. Сейчас сама считала, что, наверное, погорячилась, особенно учитывая, что только что сказал Серафим. Они что-то там магичили, пытались быть полезными, а сама Алена только испортила с Аней отношения. Да со всеми, получается? — Здаров, — первым заводит разговор Серафим. На самом деле, он не знал, на кой хуй согласился и еще и потащил с собой Алену. Так-то Сидорин был по-своему отходчивым — у него слишком быстро переключалось внимание для того, чтобы реально сохранять ссору до конца жизни. Но Феде удалось превзойти всех и вся. Серафим в жизни не злился так, как после этого перфоманса на квартирнике. И это еще если опустить то, что Федос до сих пор исполняет рэпчик, посвященный, блять, его попытке самовыпила. Но было интересно. В конце концов, всегда можно было уйти. Или традиционно отхуячить Федю стулом. У Серафима был опыт ломания мебели об чужой позвоночник. Так успокаивает сразу. И на мгновение повисает тишина. Алтана бледнеет пуще прежнего, ковыряя бинт на порезанной в ходе ритуала руке. И по итогу решает, что у них с Аленой, вроде как, такой… недоконфликт. И если сгладить напряжение здесь, можно будет переходить к большому примирению. — Я хотела сказать тебе, — обращается она к Алене, а у самой аж голос срывался немного, — мой первый ритуал не сработал, потому что на Макса колдуют. То есть, мы с Аней убрали одних бесов — этот хмырь наслал новых. Но… скоро все должно решиться. Он будет жить. И Аня с их малышом тоже. Вот. Сухова поднимает на нее взгляд. Кусает губы. Ну вот. И сейчас Алтана помогла, а сама она все испортила. Все как всегда. И все же Алена вслушивается в то, что говорит ей шаманка. Старается хоть раз поставить на первое место не саму себя, а близких. Собственно, когда она наезжала на Абросимову, то делала то же самое, думала об Ане, Максе и их ребенке, но… Тогда это закончилось плохо. Хотелось бы хотя бы сейчас сделать все… по красоте? — Извини, — совершенно искренне выдыхает Алена. — Я погорячилась. Для меня дети — больная тема, и в тот вечер я говорила с Аней по телефону. Я даже не могу сказать, что она была расстроена. Она была просто уничтожена. Звучала так, будто готова сию секунду на себя руки наложить и всё такое. У меня никогда не было настоящих подруг, и я реально психанула. Если ты по-настоящему пытаешься помочь, то… Это здорово. У Алены никогда не было проблем с признанием неправоты и искренним выражением эмоций. Хоть что-то. И сейчас она беспокойно вертит в руках рандомные китайские палочки, которые вытащила из вазочки рядом с солью, перцем и упаковкой острого соуса. На Федю больше снова не смотрит. В отношении него Алена себя неправой не считает — все сказала тогда, на квартирнике, по факту. Однако, то, что он позвал из в кафе сам, ценит. Если, конечно, это не очередная подстава и не затишье перед бурей. — Да я сама виновата, — поспешно возражает Алтана. — Это я ведь пообещала, что все, стопроцентное исцеление, даже не подумала, что что-то может быть не так. Сама обнадежила. Ты меня прости. Я просто… подумала, что слишком умная. Но теперь буду аккуратнее. В отличие от Адель, Алтана не поверила Джелосу на все сто процентов. Не потому, что сомневалась в нем — просто, по рассказам бабушки, по ее старым легендам знала, что боги тоже не всегда всесильны. Поэтому Абросимова пообещала самой себе, что теперь будет аккуратнее. Будет наблюдать за ситуацией и, в случае чего, перестраиваться, а не так, что сразу уверена в том, что сделала все хорошо. Это теперь дело принципа — спасти всех. Бабуля Алгыстаана ей бы гордилась. — Но я от своих слов не отказываюсь, — мягко улыбается Алтана, аккуратно коснувшись ладони Алены. — Ну… ты понимаешь, да. А сама на Серафима косится хитро. И, судя по тому, как он смешливо отводит взгляд, Алена ему подробности девичника рассказала. И это все было очень на руку в последующем примирении, так что сейчас успокоившаяся Абросимова смотрит на Федю. А это, блять, сложно. Обычно он был из тех, кто предпочитал ссору просто замять. Ну, или написать дисс, над которым поржет вторая сторона, и, вроде как, тоже все замять. Но сейчас Федя натворил слишком дохуя, чтобы просто сделать вид, будто ничего не было. Да и тупо это было бы. Так что в итоге… — Ребят, — чуть неловко прокашливается Игнатьев, — простите меня. Оба. Я еблан, у которого совсем нет мозгов. И я реально ебу дал. Короче… я был неправ. И я реально прошу прощения, без подъеба какого-нибудь, отвечаю. Простите. Ален, ты особенно. И опять тишина, нарушаемая только играющим из колонок опенингом какого-то аниме. И только после затянувшегося молчания Серафим вздыхает, объявляя: — А я только хотел отхуярить тебя стулом. Они смеются оба, и Серафим в итоге даже протягивает Феде руку в знак примирения. Но все равно заявляет: — Не думай, что я прям простил. На квартирнике пиздец был. Но я ценю, что засунул свое эго в задницу. Да и я тоже… ебу дал. Морду-то ему явно Алтана своим шаманством и вылечила, потому что в день квартирника это было мясо. А сама Абросимова тем временем смотрит на Сухову и как бы между делом говорит: — Он твою змею холит и лелеет больше, чем меня. — Стоп, блять, — аж подрывается Серафим. — Это нахуй реально тот самый Ваки? А ему-то Федя напиздел, что это другая змея. Мол, выкинул подарок Алены сразу после всей этой истории с абортом и просто завел новую. А оказывается, все это время, змееныш, с которым Федос реально носился, как с зеницей ока… — Аленка же подарила, — бурчит Федя, которого застали врасплох. — Я ж не мудак совсем. А вот тут Сухова растрогалась окончательно. Вообще-то они же с Федей и Андрюхой реально раньше отлично общались. Даже вне нарко-марафонов. Время вместе проводили с Серафимом. Дома в отходах зависали. Особенно в кино гонять любили. Как-то всей толпой пошли на всратый ужастик — ночной сеанс, последний ряд и бутылка виски. Именно Федя пьяную Аленку до туалета по лестнице таскал. Не те воспоминания, которыми можно гордиться, но тогда им было весело. И рыдающую они ее поддерживали, когда Серафим из-за погранички чудил, и… — Ва-а-аки, — чуть плаксиво тянет Алена. — Он все еще у тебя… Это было, черт возьми, и правда, приятно. А она, как и неправоту признавала легко, так и чужие ошибки забывала быстро, если их тоже признавали и искренне просили прощения. И тем более, когда, пусть и ненамеренно, давили на сентиментальность, слишком ей свойственную. — Ладно, на этот раз прощен, — соглашается Алена. — Но давайте без перфомансов отныне, а?.. Ладно, хоть какая-то проблема решена. Они с Федей не были друзьями уже очень давно, но это не значит, что Сухова им не дорожит и не хотела бы эту дружбу вернуть. На Алтану она тоже взглянула иначе. Привыкла к меркантильным девушкам в своем окружении, которым была чужда бескорыстная помощь, вот и Абросимову судила по старым знакомым. Но сейчас… Открылись глаза? Так это называется, да? Оставалась только одна проблема, которую Алена, привыкшая драматизировать, считала буквально катастрофой. — А кто-нибудь из вас двоих… С Анькой-то разговаривал?.. — аккуратно интересуется она. — Я еще с того раза не прощен, — хмыкает Федя. А у самого-то реально камень с плеч свалился. И не только за себя — Алтана тоже сияла. — Мне ж Андрюха слил про рак, и я до сих пор карму не почистил. Ну, и еще больше загрязнил. Но сейчас Федя решительно был настроен искупить свои косяки. Не зря же его поперли из «Антихайпа» под слоганом «Ты слишком приятный человек и тянешься к людям». Одному-то… реально хуево. А он этих людей терять не хотел. И Алену, вообще-то, тоже. Как он мог столько времени заниматься хуйней? — А я побоялась, — вздыхает Алтана. — Ей, вроде, Адель должна была все рассказать. А мне как-то… стремно, короче, было. Особенно при условии, что из чата Аня, вообще-то, вышла сразу после слезливой исповеди шаманки. Но с Крупповой тоже надо будет поговорить. История умалчивает, когда Джелос решит действовать, все, вроде бы, прояснилось… Но Алтана считала жизненно необходимым извиниться и перед Аней, и перед Максом. Он же еще в больнице, получается? — Ах, как пиздато, что с вами святой я, — усмехается Серафим, закидывая руку на спинку стула Алены. У него-то у единственного все еще была идеальная карма перед Аней. — Так уж и быть. Организуем вам разговорчик. Не ссы, зай. Всех помирим и все помиримся. У него теперь на почве всего происходящего более чем отличное настроение. Хоть сейчас всех к Аньке на поклон повезет. «Госпожа, не велите казнить, велите холопам слово молвить»… Теперь-то все обязано быть, по заветам деда брата, пиздато. — Может, вечером и съездим? Она сейчас в больнице, наверное… — предлагает Алтана. — А я тоже поговорить хочу. — И, обращаясь к Алене, добавляет: — Вместе-то не так страшно, да? — Да без б, — соглашается Серафим, уже доставая телефон, чтобы предупредить Аньку о масштабном визите. Но он бы оставил девочек пиздеть о своем, а сам бы неиронично бухнул с Федей и Серегой. Прям… захотелось. — Но сначала поедим, — смеется Алтана. — Федя платит. Он ей как раз недавно рассказывал, что все проспал, когда Мазелов, Руслан СМН и еще кто-то, чьи имена Алтане пока ничего не говорили, собирали деньги на подарок Славе КПСС — пуховик. Оставался только сам Федя, который дрых, и его тегали в беседе, тегали, тегали… А он, проснувшись, просто молча отправил денег. Даже не вникая, на что. Ну прелесть же, а? — Да без б, — усмехается Федя, осознанно зеркаля Серафима. — Разорите меня полностью. — Ты меня знаешь, — смеется Алена. — Я либо не ем ничего по несколько дней, либо съедаю за один раз порцию на десятерых. Сейчас я намерена сделать второе. Хочу чего-то с креветками и кальмарами. Ох уж эти проблемы с пищевым поведением, от которых она не могла отделаться до сих пор. *** На самом деле, у Ани уже не было никакого желания Алену игнорировать. И делала она это не из соображений обиды — просто не было моральных сил на эмоциональный вихрь, который представляла из себя Сухова. Круппова честно собиралась написать ей сегодня после больницы, но элементарно заболталась с Мариной. Уж слишком давно ее не видела. Потому предложение Серафима Аня приняла с реальной охотой. — Ага, кучка рэперов в одной квартире, — усмехается Марина, сидя с ней в гостиной. — Это что, классическая вписка? Соседи жаловаться не будут? — Они давно привыкли, — фыркает Круппова в ответ. — К тому же, я думаю, сидеть будем девчонками. Судя по Сереже, ему необходимо выпить и срочно. И выкрикивает в коридор: — Да, большой брат? И как раз в этот момент раздается звонок в дверь, который Аня комментирует емким: — Пусть он и открывает. Из всей их новообразованной тусовки Марина была знакома лишь с Глебом и Соней, поэтому была искренне заинтригована. И вскоре в гостиной оказываются Серафим с Аленой и Федя с Алтаной. И Сидорин буквально с порога невозмутимо объявляет: — Ань, девочки ссутся с тобой базарить, потому что боятся, что ты их отхуяришь, поэтому я подлизываюсь за них. — Эй! — возмущается Алтана, хотя, в сущности, так все и было. Взгляд цепляется за пока еще незнакомую девушку, но, судя по чертам лица, темным волосам и ярко-голубым глазам, можно было предположить, что перед ними какая-то родственница Макса. Самого Лазина нет, но Аня выглядела даже… спокойной? Это было интересно. — Все, валите уже. У нас девичник. — Ой-ой-ой, — передразнивает Серафим. — Ща свалим. Там еще Андрюха с Адель тащутся, но я отвечаю, что он будет сплетничать с вами. А потом нам перескажет. — Правильно, — смеется Сережа, заглядывая следом. — Я не смогу ловить сразу троих у дверей «Golden girls». Алтана, уже собравшаяся знакомиться с предположительной Лазиной, повернулась к нему с подозрением. Она впервые оказалась в Москве и все еще очень плохо ориентировалась. Метро вообще доводило до состояния тотального ужаса, особенно когда ее в первый раз пришибло дверями, поэтому она в душе не представляла, что это за «золотые девочки». А Сережа, зараза, даже поясняет: — Это стрип-клуб тут рядом. Анька каждый раз подозревает, что я уезжаю не по делам, а туда. Лицо Абросимовой, впервые в жизни поймавшей себя на том, что она может ревновать, приняло непередаваемое выражение. И настолько оно было очевидным, что довольный Федя просто физически не мог не ляпнуть: — Да ладно. Они все равно сегодня не работают. — Так, блять, — едва не рычит Алтана. Оборачивается к незнакомке, заявляя: — Я ужасно хочу с тобой познакомиться, но пока что все отвернитесь, я иду пиздить Федора Дмитриевича. — А откуда тебе знать, что они сегодня не работают? — тянет следом и Алена. Она переводит взгляд на Серафима, и у нее реально начинает капризно и плаксиво подрагивать нижняя губа, когда она почти хнычет: — Си-и-им, вы же туда не пойдете, да?.. Становится очевидно, что Сухова не играет и не притворяется — она способна по-настоящему расплакаться от одной мысли, что ее почти жених отправится с друзьями в стрип-клуб. Даже в теории. Аня же только смеется, ей вторит и Марина, заявляющая: — Вот все мужики одинаковые. Им лишь бы со стрипухами потусить. Доказано второй раз за день. Конечно, это отсылка к их больничному разговору и тому, как Макс соблазнился на мысль о стриптизе от Ани. Марина глазастая и всегда держит ушки на макушке — все заметила. И сейчас она продолжает: — Пиздите их, девчат. А дальше начинается настоящее шапито. Серафим успевает Алену обнять, ласково-ласково заверяя, что ни к каким стрипухам они не пойдут. — Да и нахуй мне стрипухи, когда у меня есть моя собственная, самая пиздатая, которую я люблю? — резонно интересуется Сидорин. — Так что никуда мы не попремся, я тебе клянусь. Просто бухнем без всяких стрипух. Всадники Апокалипсиса. А вот Феде везет меньше, потому что юркая Алтана успевает увернуться от его объятий и уже воодушевленно пиздила его подушкой. С его габаритами уворачиваться Игнатьеву было сложно, и оставалось только молить о пощаде. А Сережа все смеялся. Кто ж знал, блять, что он случайно откроет ворота в Ад случайной шуткой. Хорошо, все-таки, быть одиноким… — Вот и пиздуй к своим стрипухам, — фырчит взъерошенная Алтана, когда более-менее отвела злость. Подушка возвращается на диван, а сама Абросимова плюхается рядом с Мариной, скрестив руки на груди. — Сам начал, блин. — Погнали, — усмехается Сережа. — Пока вам еще что-нибудь не припомнили. Отвечаю, к стрипухам никто не пойдет. Серафим с Аленой прощаются долго. Он успевает ее всю зацеловать, традиционно послав нахуй то, что они не одни, двадцать пять раз сказать, что ее любит и никто ему не нужен, и они еще и успевали держаться за ручки, пока Сидорин одевался. В это время провинившийся Федя предпринял шальную попытку помириться, но… Когда он полез к Алтане целоваться, она прокусила ему губу. Смачно. До крови. А потом очаровательно улыбнулась, объявляя: — Чтоб не втыкал. — Понял, — смеется Федя и контрит ее в ответ: — Люблю тебя, бешеная. Получилось в итоге один-один, да. По итогу мужскую часть с горем-пополам выпроваживают из квартиры под ответственность Сережи, а девочки собираются в гостиной. И все еще немного воинственная Алтана, скрестив руки на груди, бурчит: — Я, вообще-то, хотела извиниться перед Аней и познакомиться, но блин! — Аня же тогда предлагала на девичнике посплетничать про их мальчиков, и вот сейчас прямо захотелось. — Я все еще не понимаю, какой у нас статус отношений, но понимаю, что он обалдел. Стрипухи, блин! — Смею предположить, что если он признается тебе в любви, вы живете вместе, и ты его ревнуешь, то вы встречаетесь, — деловито хмыкает Марина. — Если мы собрались сплетничать, то скажу сразу, что у меня есть досье на каждого, кто известен. Кроме… тебя. И сама смотрит на Алтану. — Знаю о тебе лишь со слов Ани. Шаманка, пытающаяся помочь моему брату, землячка из Коми. Трахаешь… Ну или собираешься трахать Букера. Круппова же поднимается с дивана, чтобы явить миру давненько припрятанное в шкафу вино для подруг и попутно приобнять Алену, шепнув ей: — Я не злюсь. Сухова аж просияла, но все равно не могла не пропищать все так же чуть плаксиво: — А почему игнорировала? — Потому что все было плохо. Прости. Мне просто было не до того. Постараюсь больше так не делать, — и Аня, доставая бокалы в том числе и на Адель и Андрея, которые должны скоро приехать, обращается к Абросимовой: —Благодаря Алтане ведь все должно быть хорошо, да? И глядя на Марину, уже вовсю хлещущую розовое вино прямо из бутылки, решает все-таки ее представить: — Лазина Марина Геннадьевна, кстати. Сводная сестра Макса по отцу из Сыктывкара. — Полна любви и ненависти, — усмехается та в ответ. — Вот и псевдоним придумали, — кивает Аня, опускаясь в кресло. — Плюс певунья в наших рядах. — Ты тоже поешь? — тут же интересуется Алена. — Вообще-то я разработчица видеоигр, — ухмыляется Марина одним уголком губ. — Про «Зайчика» слышали? — О, я у Куплинова прохождение смотрела, — активно подхватывает Сухова. — Я живу ради того, чтобы Куплинов делал прохождения по моим детищам. Ну и ради того, чтобы разбивать сердца мужикам. Как сирена. — Ничерта не шарю за «Зайчика», — честно признается Алтана, у которой здесь что ни день, то открытие о том, что она пропустила в Печоре, — но ты мне уже нравишься, вот. А отдельно мне нравится, что не только меня потащат на квартирник. Хотя, судя по первому впечатлению, Марину такими движухами не удивишь. А Алтана вот переживала, как минимум потому, что на фоне тех же Ани и Алены ее тексты… сильно отличались, уходя в махровый фолк. Федя сказал — «Похуй, ебашим». И на его средства уже реально записали пару песен, премьера которых как раз и состоится на ближайшем квартирнике. Страшно, блять. Но с другой стороны, у Марины такая секси-татуировка с драконом, и она вайбит той, кто мог выдать что-то околофолковое… — Ну и, да, — продолжает Абросимова, решив дополнить свое «досье», — я с Печоры, и моя бабуля чехвостила твоего брата за то, что он курил в нашем падике. У меня вагон неловких историй про Макса. И Федю я еще даже не собираюсь трахать. Как минимум потому, что признание в любви я сейчас тоже впервые услышала, прикинь? И сама чуть неловко смеется, отпивая вина. Может быть, угарнул. Просто решил воспользоваться эффектом неожиданности, поставить ее в ступор. Но все-таки… живут-то реально вместе. И поцелуй был далеко не первый. Но вот этого вот этапа, чтобы официально обозначить статус отношений, что Алтана считала обязательным, не было. И… Да чего так сложно-то? Даже Джелоса понять было проще, чем Федю. И сейчас Алтана обещает самой себе, что они еще поговорят. Если не упрется к стрипухам, блять. — Ну и именно пытающаяся. Ань, — она оборачивается к Крупповой, — я все-таки реально хочу попросить прощения. Сильно уверенная в себе была. Теперь буду… аккуратнее. Но еще настойчивее. В конце концов… — Ей реально надо этим поделиться с кем-то еще, кроме Адель. — Не зря же Джелосу полжизни продала за инфу про колдуна, да? Всех спасем. В этот момент раздается еще один звонок в дверь. Примчали Андрей и Адель. И Алтана подрывается с насиженного места, объявляя: — Пойду открою. Марина и Алена аж поперхнулись вином, а Аня едва не пролила свой холодный чай, который собиралась пить вместо алкоголя. — Вот она сейчас серьезно это выпалила и убежала открывать дверь? — вскинула брови Лазина. Андрей же влетает в гостиную раньше своей девушки и Алтаны — только разулся и куртку снял, и вихрем оказался в комнате, чтобы тут же сжать Аню в объятиях. — Боже, блять, вообще не пиздато так пугать, — причитает он. — То из чата выходит, то связаться с ней невозможно, то Адель говорит, что ты убитая пиздец в готзале была. Еще раз говорю — не пиздато, сис. — Я тебя поняла, поняла, — смеется Круппова в ответ, выворачиваюсь из его рук. — Только пути. Я перед всеми извинюсь. Пути-и. И теперь, когда они сидят в гостиной полным составом, все обдумывают, стоит ли громогласно обсуждать жертву Алтаны. Адель, если они проводили ритуал вместе, явно в курсе, а вот Андрей… Андрей мог и Феде распиздеть. Но сам Федорович, присаживаясь рядом с Вегерой и свободно закидывая руку ей на плечо, как раз интересуется новенькой в компании: — А ты?.. — Марина, — представляется она, подавая им с Адель по бокалу. — Сестра Макса. Вы уже пропустили мою ахуенную презентацию. Певица, разработчица видеоигр и просто совсем не чилловая герл. Мой брат говорит, что я — ночной кошмар. — О, в полку на квартирник прибыло? — уточняет Андрей. — Я и у Сеги с Глебом на дне рождения выступлю, — кивает Лазина. — К Максу на лейбл пойду. И как раз в этот момент у Ани, к подлокотнику кресла которой теперь прилипла Алена, вибрирует телефон. Пишет Макс, жалуясь на больницу. Домой скорее хочет. К ней. И у Крупповой невольно улыбка широченная расползается на губах. Андрей косится на нее абсолютно недоверчиво — это совсем не вяжется с тем, что Адель рассказала про готзал, когда их общая подруга расплакалась, и ее публично увел Олег… — Хоть не Шепс пишет? — хмурясь, аккуратно уточняет Федорович. — Что? — зеркалит его выражение лица Аня, искренне недоумевая. — Почему мне должен писать Шепс? Теперь вином давится уже Адель. Андрею приходится даже похлопать ее по спине, потому что Вегера реально начинает опасаться, что откинет коньки прямо здесь. И только потом, хрипя, она интересуется: — Ты, блин, реально не поняла?! Нет, понятно, что в моменте Ане точно было не до того. Но сейчас, когда она успокоилась… Нет, ладно бы ей одной показалось — в своей паранойе Адель не сомневалась. Но Соня-то тоже в шоке до сих пор. — Че-че-че было? — немедленно интересуется Алтана, даже искренне обрадовавшись, что с ее признания, которое она не смогла удержать в себе, они перешли к другой теме. — Мы решили, что сегодня сплетничаем! Перед тем, как ответить, Адель наливает себе еще вина. Как знала — по дороге затарились с Андреем в «Винлабе». И еще и сока набрала и холодного чая — для Ани и Алены, которая решила не пить. — Короче. Не знаю, тебе рассказывали или нет, но Аня успела повстречаться с Олегом Шепсом, который по совместительству брат моего ужасного бывшего. Это так, для контекста, — начинает Вегера, в первую очередь пояснив все для Марины. — Так вот, девочки! Представьте. — Теперь надо было подбирать более аккуратные формулировки, что сложно. — Вы начинаете плакать в обществе, потому что… не вывозите. И тут ваш бывший обнимает вас за плечи, останавливает съемки, уводит вас ото всех. Предполагаю, что говорит что-то очень милое, жалеет всячески, а возвращается, сияя, как тысяча звезд. Какие мысли? Часть про «Он узнает, что твой нынешний умирает» Адель опускает — ну не мог Олег не почувствовать некруху, точно знает. Хотя сейчас от Ани она и ощущалась меньше, но сути это не меняет. Тем более, все и так все понимают. — Яйца катит, — выносит вердикт Алтана. — Решил побыть хорошим и воспользоваться ситуацией. Мало ли. Вдруг вернется. — Вот Андрюша то же самое сказал, — соглашается Адель. — А вдобавок ко всему… Я не знаю, Ань, поняла ты или нет, но! Ты когда заплакала, мы с Соней к тебе… А он нас прямо оттолкнул, представь? — Че-е?! — возмущено пищит Алена, вскидываясь на месте. Круппова сидит до ужаса смущенная. Ей бы сейчас хотелось покурить — жаль, что нельзя. Бросила ещё тогда, когда они с Максом только решились на ребенка. Из-за нехватки привычной дозы никотина ее нервы страдали в том числе. — Я реально не смотрела на эту ситуацию в таком ключе… — кое-как мямлит она, вновь теребя свежий, благодаря Олегу, бинт. — Я знаю, кто такие Шепсы, — подает голос Марина. — Я смотрела почти все сезоны «Битвы», и «Сильнейших» в том числе. Правда, без обид, Адель, но болела за Череватого. Мне казалось, ты в скваде Санька, а я его терпеть не могла. — Его все здесь терпеть не могут, — соглашается Андрей. А Лазина, тем временем, призадумывается. — Нет, ну этот ваш Олег мудила, конечно, раз лезет к девушке моего брата, — выносит вердикт она. — Он неплохой человек, — робко возражает Аня. — И я, кажется, даже сказала ему, что беременна. Плохо помню, очень хреново было. Он не без своих тараканов, но может быть хорошим. — Эй, ты… — пытается вклиниться Сухова, но Круппова, к счастью, заканчивает свою мысль: — Но я не люблю его. Отношусь к нему по-человечески. И все. Если бы он мог переключиться… Все замолкают на какое-то время, и оттого кажется, что фыркает Марина особенно громко, когда предлагает: — Отвадить его от тебя? А что? Олег Шепс симпатичный. И Лазина как раз не так давно завершила интрижку с очередным айтишником — так и так собиралась расширять горизонты в Москве. Анька своими новостями о Максе лишь невольно подогнала момент ее переезда. — Квартира у него есть? — невозмутимо интересуется она, делая глоток вина. — Э-э… Есть… — совсем смущенно тянет Аня. Для них с Крупповой, блять, и покупал же. — Ну вот и всё, — с безобразнейшим спокойствием пожимает плечами Марина. — Нахуй тебе это надо? — немедленно интересуется Алтана. — Нет, я, конечно, не отрицаю, что внешне он ничего, пока не скуфеет, — набралась словечек от Феди, — и я не утверждаю, потому что я Шепсов только по рассказам знаю, но! Если мужик так явно допускает мысль отбить девушку у парня, у которого сейчас проблемы, то нахуй он такой нужен вообще? А вина становится все меньше. Ей подливает Адель, и Абросимова на эмоциях опустошает сразу половину бокала. Так-то обычно не пила особо, а если и было, то предпочитала что-нибудь покрепче, но в классной компании — почему нет? — Поддерживаю, — вклинивается Адель. — Не знаю, я не отрицаю, что Олег может быть хорошим. Иногда. Но вот это вот… Шепсовское, оно последние годы в нем перевешивает. И Саша на него сильно влияет. В принципе, именно поэтому она на эмоциях и ляпнула Саше, чтобы он брата остановил. И это буквально был самый безобидный обмен репликами за последнее время. — Да и, ну, если он Аню до сих пор не отпустил, тут только если приворот делать, но это плохо кончится, — продолжает Вегера. И на деле это очень странно — рассуждать о чувствах Олега и о нем самой, как о какой-то вещи, но остановиться она не могла. — Но я не делаю привороты. — Я делаю, — ухмыляется Алтана. — Но не буду. Если хочешь, развлекайся, Марин. Им, тем более, не привыкать унижать Олега, если что-то пойдет не так. Как говорится, «Останови меня»… Тут Адель сдержаться не может — прыскает от смеха, вспоминая, как не так давно они пересматривали первый квартирник. Легендарное событие, не иначе. А потом она, прижавшись ближе к Андрею, объявляет: — А я предложила Владу закупиться парными футболками «Мы против Шепсов»… Ань, извини. — Эй, чего накинулись, — закатила глаза Марина. — Для простого секса великие чувства не нужны. Как и блестящие моральные качества. Ане тоже было неприятно. Вот только не столько за Олега, сколько за себя — она, конечно, уже привыкла, что в их компании все лезут в чужую личную жизнь, как, например, цеплялись к ней и Шепсу, когда они ещё были вместе, и к Алене с Серафимом, но заебало. Это ее бывшие отношения. Ее, а не их, блять, общие на всю тусовку. Словив волну раздражения, сменившую смущение, Аня даже поежилась. Выпила ещё чая. Должно быть, гормоны все же шалят. — Не будем об этом, — с не самым радостным видом просит она. — Для меня куда важнее разобраться с реальными проблемами. С магической болезнью Макса… Про помощь Краснова им, наверное, тем более говорить не стоит. — …И с контрактами вашими. Обеих. Я очень благодарна, Алтан, что ты пошла на… такое. Ради нас. Но так оставлять нельзя. — Погодите, вы о чем? — вклинивается пристыженный до этого Андрей. Аня не хотела говорить ему прямо — убедилась уже, что язык за зубами Федорович держать не умеет. И опять же — самой той, кто лезет в чужие отношения, тоже становиться желания нет. А вот Алена глупенько хлопает ресницами: — Алтана отдала полжизни за ответы на свои вопросы. Ты разве не знал?.. — Погоди, ты… Что? — ошарашенно обращается к шаманке единственный присутствующий мужчина. — Не паникуй раньше времени, — тормозит его Аня. — Я обычно не работала со Смертью, но… У меня тоже есть Бог в закромах. У нас, чувашей, есть Эсрель. Он считается злым, происходит от Шуйтана, как и мои духи и бесы. Я сама не заключаю сделку по понятным причинам… Потому что тогда можно будет попрощаться с ребенком — некротика высосет зачатки жизни мгновенно. — …Но я могу посмотреть, что можно сделать с вашими. — Не-не-не, меня не надо, — тут же возражает Абросимова. Поймав на себе недоумевающие взгляды, она поясняет: — Я заплатила за информацию, которой наш бессмертный красавчик поделился. И если сейчас мы сделку аннулируем, где гарантия, что он не решит забрать взамен жизнь кого-нибудь из нас? Она не решается сказать напрямую о Максе. С Адель все понятно — Джелос и так уверен, что Вегера предназначена ему. А Макс должен быть не менее интересен — он ведь столько борется с раком, что забрать его жизнь будет для Бога Смерти этаким «guilty pleasure». Допустить такое Алтана не могла. — Тем более, мне пока бояться рано. У нас все женщины — долгожители. Бабуля Алгыстаана до ста дожила, а мне всего двадцать четыре. Лет двадцать еще точно есть, так что подождем, пока не закончится ситуация с раком Макса, — по итогу заканчивает Алтана. Ей не было страшно. Наверное, пока что. — Но Адель стоит посмотреть. А у Вегеры такой совершенно растерянный вид, что ее жалко становится. То ли уже вино в голову ударило, то ли просто испугалась. Алтана, конечно, оценила тогда выпад, когда Адель попыталась Джелоса придушить, но было очевидно, что своего хтонического спутника некромантка опасается. Или… привязаться, что ли, успела? — Я же не из вашей культуры, — вяло замечает Адель. — И если не сработает, Джелос может… — По сути, Джелос-то не прям бог-бог. Скорее как жнец, один из тех, кто у Смерти в подчинении, — перебивает ее вездесущая Алтана. У нее, в отличие от той же Вегеры, магический учитель был всю жизнь, и поэтому механизм работы Абросимова понимала хорошо. — Поэтому именно Бог Смерти его должен законтрить легко. Хоть Эсрель, хоть Анубис, хоть Мара какая-нибудь. Ну, Эсрель точно, последние два — если у них еще остались последователи… Боги ведь верой и сильны. Повисает тишина. Алтана хмыкает — если прислушаться, можно было услышать, как в голове Адель судорожно бьются мысли. Она, очевидно, жить и бороться хотела. После всех разговоров с Андреем — да. Да и просто за попытку задать вопрос их точно никто не убьет. Может, Эсрель вовсе и не захочет ее трогать. Но… — Давай, — по итогу выдыхает Адель. — Но не сейчас, ладно? Я понимаю, что время идет, но… У Макса его меньше, надо его спасать. А вашему ребенку — укрепиться, чтобы ты его не потеряла, если позовешь этого Эсреля. Он же сейчас слабенький совсем… Ладно? А Алтана тем временем переводит взгляд на Андрея и самым серьезным тоном говорит: — Разболтаешь Феде — Адель придется не только с Джелосом ходить, но и некромантить, чтобы тебя из могилы поднять. Понял? Я серьезно. Федорович поднимает руки в воздух, мол, я не при делах. Он уже по ситуации с Аней понял, что болтать о чужих секретах — такое себе дело. Нехорошее и неблагодарное, даже если помочь хочешь. Но… это же Федя… — Договорились, — соглашается, тем временем, Круппова. — Пока у нас есть время. Но я разберусь, я вам гарантирую, девочки. И спасибо ещё раз большое. За меня и Макса. Вы, между прочим, не знаете, но… Макс мне сегодня днем предложение сделал. — О да, — смеется Марина. — Мне об этом сообщили одновременно с беременностью, предварительно напугав, что брательник умереть может. И правда, спасибо, что благодаря вам этого не произойдет. Хочется верить. — Предложение? — подскакивает Алена, радостно пища. — Давно пора, между прочим! Вы же пара такая, ну… Идеальная! Вау! Девчат, мы будем подружками невесты! А давайте… Давайте в один цвет все оденемся, а? На свадьбе! — Ну Максон, ну мужик, — смеется и Андрей. В такой ситуации сам, но все равно сдается, все равно верит, все равно строит планы на будущее. Аньку в жены возьмет. — Вот это я понимаю. Выпьем за это, девчонки? — Я только не знаю, на чьей свадьбе мы будем гулять первой… — многозначительно улыбается Алтана, поднимая бокал. Но напрямую, естественно, ничего не говорит. Аня ведь уже ненавязчиво намекнула, что лезть в чужие отношения — это ай-яй-яй, да и ситуация Феди с Аленой и Серафимом это подтверждала. — Пусть все и дальше будет хорошо, — с улыбкой предлагает тост Адель. Обязано быть хорошо. Они заслужили.