Тихая комната

Аня все ещё чувствовала себя последней истеричкой, взбрыкнувшей из-за мелочи, но с Олегом она не виделась пару дней к ряду, обосновывая это работой над новой музыкой вместе с братом. И правда — от Сережи она эти дни не отходила ни на шаг. «Агония» с этой чертовой песней с пожеланием смерти была мини-альбомом, записанным ещё осенью, а сейчас у младшей Крупповой на руках был новый материал. Полноценный новый альбом будет записываться ближайшие пару месяцев точно, и, несмотря на приближающийся Новый год, Аня хотела начать записываться прямо сейчас. Снова уходила с головой в работу, чтобы не было так больно. А собственно… Почему опять больно? Она ведь была уверена, что успела Шепса полюбить, что он делал ее жизнь лучше, дарил долгожданное счастье. Но Аня не могла выкинуть из головы его улыбку, когда на его щеках красовалась чужая помада. И тем более она не могла забыть… «До последнего стука, Ань». Блять. Сегодня вечером намечаются съемки финала «Реванша», но она никак не могла заставить себя сосредоточиться. С самого утра приехала с Сережей в студию, где на тот самый диван, где отдавалась Олегу, присела с неловким… почти отвращением? Она понимала, что он не заслужил такого отношения с ее стороны. Не такой уж и большой проеб с этой риэлторшей, это все сама Аня драматизирует. Наверное. Впрочем, сейчас она бесстыдно достает остатки той апельсиновой водки, подливая себе в чай. Да, при брате. Потому что сил нет. Но все равно старается храбриться, рассказывая ему: — В общем, новый альбом будет называться «Безбожный храм». Ну… Фелиция — девушка-дух, сопровождающая Иферуса. И без него… Ее существование лишается всякого смысла. Ее храм теряет своего бога. — И я хочу поэкспериментировать со звучанием. Сделать натуральный такой эмбиент с элементами трип-хопа и… фолковыми мотивами. Ведь Аня вообще-то умела в народное пение, что всегда восхищало Макса. Она даже записала пролог и эпилог для его альбома «Клуб без танцев» именно в этом стиле. И так же пела в конце его трека «Северо-запад». — Я думаю, это будет… — продолжает она, чуть замявшись. — Символично. Прежде чем сесть рядом с ней, Сережа забирает из рук сестры кружку и в пару глотков опустошает содержимое. Чай отдает водкой больше, чем чаем, и он ворчит, когда забирает из Аниных закромов и бутылку с остатками. Осталось, конечно, буквально еще на пару волшебных кружечек, но Сережа все равно настроен решительно. Он и так столько времени… да по сути, нихуя и не делал. Позволял быть самостоятельной, справляться так, как умела. Но ее недавняя истерика показала, что Анька — малышка всё-таки. И он ее отпустил в свободное плавание. Пора было вмешиваться. Доверить-то младшую сестру Сережа мог лишь Максу. — Заебашим, — как ни в чем не бывало заявляет старший Круппов. А в итоге прикладывается к бутылке, сделав пару глотков, и, даже бровью не поведя, продолжает: — Мне нравится твой фолк. И не только мне. После своего сообщения Макс стал отвечать через раз, иногда игнорируя весь день. И явно специально ведь. Ничего толкового Сережа из него не выжал, но Глеб говорил, что живой. В свете всех последних событий — это уже неплохо. А потом Сережа, многозначительно похлопав по спинке дивана, еще больше как бы между делом говорит: — Кстати, завтра привезут новый диван. Ну заметил же, с каким видом она садилась. Дважды два сопоставить было не трудно, и Сережа решил действовать радикально, вытравливая любое упоминание Шепса из ее жизни. Тем более, сама Анька к общению в последнее время не стремилась. — Забацаем тебе такой альбом, что будешь в топе всех чартов, — продолжает Сережа. Мнения про «Агонию» ведь сильно разделились. Кто-то оценил звучание, текст… а кто-то взорвался, понимая, кому эти ядовитые строки посвящены. — Вместе мы сила, м? Аня тяжело вздыхает. Руки потряхивает от желания отобрать бутылку обратно, но она знает, что Сережа будет непреклонен. Ссориться ещё и с братом не хотелось. — Сила, — покорно соглашается она, хотя голосок звучит совсем слабо. Биты к песне, которую младшая Круппова хотела сегодня разобрать, уже были готовы в черновом варианте — если повезет, и они успеют, будет демка. И Аня, все ещё поглядывая на бутылку в руках Сережи, устало поднимается с проклятого дивана. Жест брата оценила, между прочим. С новым диваном-то. Немного распевшись и сделав нужные упражнения, она оставляет брата у пульта, а сама надевает наушники и проходит к их любимцу — микрофону по имени Майк. Дожидается сигнала от Сережи и вступает: —Между двух холмов Я искала куст, Опоясан шипами плод, Соберу в ладонь, Холм безлюден пуст, И беззуба лощина за мной. Альбом планировался абсолютно магическим, но при этом полным чистой эклектичной пустоши. — А в моем саду Не растут цветы, Вянет всё вокруг, Виноват ты, Виноват ты. Аня, и вправду, любила проводить параллели между своим внутренним миром и садом. Должно быть, банально, избито, но точнее описания не найти. Ее причудливые бутоны пропитаны радиацией. —В гуще каштановой рощи По осколкам промерзлой земли Я ступала, не чувствуя боли, Задыхаясь от вечной тоски, Я шептала реке заклинание, Мерзли губы от талой воды, Это чувство мое испытание, Отпусти меня, отпусти. Эта песня получалась гораздо нежнее, чем то, что она выпустила в «Агонии». Здесь не было агрессии — лишь тихое отчаяние. Почти ласковое даже в своих обвинениях. И такой Аня себе нравилась куда больше, чем в том состоянии, в котором писала предыдущие песни. «Безбожный храм» должен выйти именно таким. Лампочка над дверью перестает гореть, уведомляя о том, что запись окончена. Младшая Круппова снимает наушники и выходит из-за стекла к брату. — Ну… Как тебе? Олег вот вряд ли будет доволен, что она опять поет про бывшего. Сережа улыбается. Улыбка получается немного натянутой, а еще он успел допить остатки злосчастной водки, пока она записывалась, но от алкоголя традиционно не становится легче. Потому что сейчас, слушая ее песню, строки, переполненные отчаянием… Взрослый дядька, блять. Повелся на этот гениальный план Макса. Позволил ему умирать в одиночестве. Позволил убивать Аню. Позволил ей самой травить себя и алкашкой, и таблетками, возводить этот яд в абсолют песнями, Шепса ебаного себе завести. Ну нахуй. Они доконали большого брата. Тридцать первое, к счастью, не за горами, и Макс с Аней поговорят. Любыми способами. А дальше… как будет. Сережа — жесткий рационалист, но сейчас ему хочется верить, что все будет хорошо. — Я тебе биток бы чутка подправил, — заявляет Сережа после чуть затянувшегося молчания. — Буквально в одном месте. И в начале бы знаешь… ебануть бы эти твои завывания. И между куплетами. И вот прям конфетка. Фолк у нее всегда получался особенно атмосферным. Может, сказывались ведьминские способности, может, она и правда включала свою магию, когда пела, но Сережа был очарован. — И мне чисто технически нравится, что «виноват ты» созвучно с «виноваты», — все-таки не может не сказать он. — Даже несмотря на то, что я не считаю, что хоть кто-то виноват. Может, кроме него самого. Позволившего весь этот пиздец, хотя знал почти с самого начала. А Аня ещё совсем недавно разозлилась бы на то, что брат выгораживает Макса, не считая его в чем-либо виноватым. Взорвалась бы, пылко поясняя, что он ееуничтожил. Но сейчас… Она не чувствует ничего, кроме щемящей тоски. — Нет, я… — не соглашается младшая Круппова, присаживаясь на соседний стул. — Я чувствую себя виноватой. Я не должна была выпускать те песни, лучше бы они так и лежали у меня на компе. Даже несмотря на то, что многим, кто не был в курсе ситуации, зашло. Многие девчонки с разбитыми сердцами взяли на вооружение песни «обнять» и «я просто замерзну». Но Ане теперь было… искренне стыдно. — Сереж, скажи, вы же… Общаетесь? — робко интересуется она, царапая ногтями ладони. Даже взгляд на брата не поднимает. Она не знала точно — да или нет. Да раньше ей и нельзя было знать — убила бы Сережу на месте, посчитав за предателя. Не даром даже Глеба месяцами избегала. Но неужели теперь в ней что-то сломалось настолько, что она готова… простить? Но тут же ее передергивает от одной только мысли. Выходит, она предает Олега. — Общаемся. Я к нему уезжал тогда, когда прошелся по Шепсу. Сережа ценил честность. Даже если после нее будет больно, страшно. Эмоции потом отпускают, но нет горечи разочарования от того, что ты не знал. Окажись он на месте Макса, он бы рассказал. Расстался бы потом, но правду бы сказал. Однако… это была не его тайна. И потому старший Круппов ее хранил. На свою, блять, голову. — Максон мне не чужой, — продолжает Сережа. За реакцией сестры наблюдает пристально, чтобы поймать ее, если вновь случится истерика. Или подставит с готовностью щеки, если она захочет его избить. — Не чужой. - В отличие от твоего блядского Шепса. Следующие слова подобрать уже сложно. Про главную тайну Лазина Сережа не скажет — этот разговор останется на нем. Но сам считает нужным сказать: — Ты знаешь, что я всегда на твоей стороне. Какой бы хуйни ты не натворила — я с тобой. И то, что я его поддержу сейчас — не значит, что я предаю тебя. Быть двойным агентом, пока они порознь — это вообще мрак. Но осталось немного. И тогда Сережа заканчивает, и это признание звучит как гром среди ясного неба: — Он тебя не предавал, Анют. И он все еще очень тебя любит. У нее внутри все крутит от этих слов. Сердце — как через мясорубку, легкие в трубочки сворачиваются, но при это боль даже приятна. Привыкла к этому чувству настолько, что почти полюбила. Как истинная мазохистка. Ощущение, словно сама душа кровоточит, изливаясь во все полости гнилой кровью. — Тогда почему?.. — выдавливает Аня полузадушенно. Она всегда чувствовала себя глупой на его фоне. С самой первой встречи. Но он ее слушал. Ещё будучи подростком, лезла к нему со своим трукраймом, а он потом даже в трек добавил все те темы, что они обсуждали. Ей тогда так приятно было, что она его, на тот момент ещё друга, получается… вдохновила? И какой бы глупой она себе ни казалась, Макс всегда заставлял ее чувствовать себя интересной. С ним она была собой — это правда. А вот сейчас точно глупая. Потому что она не понимает. Просто не понимает. И, поникнув окончательно, сейчас Аня просто поджимает губы, пряча мокрые глаза от брата. Он говорит, что Макс ее любит. Она ведь и без этого никогда не могла понять, как он, такой невероятный и просто самый лучший, смог ее полюбить. А сейчас — тем более. Полгода разлуки за плечами. И именно в этот момент у нее светится экран телефона — пришло сообщение. Олег просит приехать на съемки «Реванша» пораньше. Поговорить хочет? — Подбросишь меня? — просит Аня брата, поспешно утирая предательские слезы рукавом платья. — Мне на финал надо. — Погнали, — соглашается Сережа все же, хотя внутри все выворачивает от мысли, что он свою малявку должен отпустить… к этому. Но он все же снова сгребает Аню в охапку и, потрепав по волосам, обещает, игнорируя вопрос про Макса, на который он ответит сам: — Все будет хорошо, Анют. До Нового года оставалось пять дней. *** Приезжает Аня в ужасном состоянии. Гримерше приходится возвращать ей здоровый цвет лица, замазывать синяки под глазами после бессонной ночи, которую она потратила на документалки про Колумбайн, лишь бы отвлечься, и убирать разводы от туши, которая все же успела слегка потечь. Слова брата никак не выходили у нее из головы. Не предавал. А что тогда? Когда Круппова стараниями гримеров снова становится похожа на человека хотя бы отдаленно, она выходит в общий коридор, чтобы найти Олега. Они толком не обсудили случай с квартирой и даже не виделись, только переписывались. А она ведь думала, что счастлива с ним. Неужели ее чувства настолько… Вот как карточный домик. Рухнул от лёгкого дуновения ветерка. Аня сама себе противна. К моменту, когда она доходит до его гримерной, настроение не просто падает до нуля, оно уходит в минус. Жалкая. Такая жалкая. В своей рассеянности Аня даже забывает постучать — просто сразу берется за дверную ручку и входит внутрь. С Шепсом гримеры тоже уже закончили. — Привет, — сипло здоровается Круппова. Когда Олег поворачивается к ней, он даже не улыбается. То чувство, которое преследовало его все время с начала их отношений, уже не то что скреблось — оно просто раздирало все внутренности в кровавую кашу, как в каком-нибудь хорроре. Шепс делает шумный выдох, прикрывает глаза на мгновение… И тогда все же говорит: — Ты знала, да? Он не хотел этого разговора. После неоднозначной и все еще непонятной ему ситуации при покупке квартиры — точно нет. Но Аня точно знала. Они же с Адель сдружились. — Саша ничего ей, — у него не поворачивается язык даже произнести имя Вегеры, — не делал. Но дружок ее нового парня заявился и просто, блять, выбил ему зубы. Мы только из больницы. Было кроваво. И стремно. — Вы вините не того, Ань, — глухо говорит Олег. — И это уже переходит все грани. Тебе самой-то норм? Круппова тупо замирает на месте, недоверчиво глядя на него исподлобья. То есть вместо того, чтобы поинтересоваться ее состоянием его волнует ублюдочный старший брат? Он не понял, что сделал ей больно, не извинился, а теперь наезжает с порога за какие-то невнятные вещи, насчет которых она даже не была в курсе. Да, Букер спрашивал у нее адрес, но о дальнейших событиях она понятия не имеет. — Во-первых, — ее голос звучит совсем сломленно. — Я впервые слышу об этом. Но самое смешное, что Ане Сашу не жаль. Она даже притворяться не станет. — Во-вторых, он ее ударил, — напоминает Аня. — Этого мало? Он заявился к ней домой без разрешения. Оскорблял. И ударил так, что у нее до сих пор гематома рассасывается. Тебе самому-то норм? Ее трясет. Натурально так. Визажистка старалась зря — нервы Ани сейчас напоминали мыльный пузырь, иглой для которого стал жестокий тон Олега. Слезы не заставляют себя ждать. Круппова спешит отвернуться, чтобы не показывать своей боли, но предательский всхлип все равно палит всю контору. Она задыхается. Поэтому, порывисто обернувшись обратно, Аня надрывно выдает: — Ты обещал. Ты, блять, обещал не делать мне больно. Но ты даже не подумал о моих чувствах тогда, с этой твоей блядской риэлторшей. Не вспомнил, что меня уже предавали, — а теперь выяснилось, что нет. — Не подумал, что это неприятно, что это больная тема. А теперь ты просто… просто… Наезжаешь на меня с порога? Я не… Я не вижу того человека, в которого думала, что влюбилась. Тишина становится максимально напряженной. Не то что бы до этого при нем не плакали девушки. И не то что бы Олег женских слез боялся — наоборот, обычно успокаивать бросался сразу. Но именно Анины заставляют замереть, тупо хлопая глазами, не сразу поверив в то, что реально их видит. Прекрасная, сильная ведьма вдруг плачет при нем. Он ведь реально… не рассматривал ситуацию под таким углом. Подобное было чем-то обыденным, чем-то, чему не придаешь слишком большого значения. Но ниочемным такое общение оказалось только для Олега. А после ситуации с Сашей он просто сорвался… На свою же, блять, девушку, в отношениях с которой у них и так был напряг. И чем дальше, тем более ощутимым он становился. И хотя Олег все равно считал, что Аня накручивает себя, проеб ему сил признать хватает. — Ань, прости меня, пожалуйста. Я реально… не подумал. О тебе не подумал. О себе — да. О брате — да. Про нее — нет. И в моменте это отдается уколом в сердце, потому что получилось… естественно как-то. Как будто Олег собственное слово, ей данное, и нарушил. Это пиздец, да? Пиздец. Но признать это у Олега уже не получается. — Я не хотел, — ужасно неловко продолжает он. Дотронуться не решается — боится еще сильнее расстроить. Зато себя провоцирует филигранно. Он-то бы все идеально сделал, да? — Забудь, — отмахивается Аня. Внутри нее — ледяная пустыня. Внутри нее — эмоциональная помойка, которой воспользовался Олег. Круппова чувствует себя грязной. Она позволяла ему целовать себя, трахать, перешла с ним все грани, а теперь… Олег просто все обосрал. — Мне нужно… Приготовиться к съемкам, — ломано улыбается она. — Это сложный процесс, я же не медиум. Увидимся попозже, да? Я… «Я тебя люблю» — не говорит. Потому что… не чувствует? — Я пойду. Внутри — бездна. Внутри — тесамые белые долины, о которых всегда пел Макс. Аня возвращается в коридор, задыхаясь. Преодолевает расстояние до своей гримерки словно в вакууме, словно она тонет в текстурах, словно все это — дешевая видеоигра нулевых, которые так любил Сережа. Ребра сводит невралгией, будто они скручиваются в дьявольские рога… И Аня чувствует — сегодня что-то будет. Руки тянутся за телефоном сами собой. Пальцы мелко дрожат, когда она открывает диалог с Максом. Последние сообщения — ее слезные голосовые, записанные ещё в августе. И, конечно, оставшиеся без ответа. Вкус бесцветных таблеток, выписанных психиатром от клинической депрессии, до сих пор чувствуется на языке. В горле комок, будто колеса там и застряли. «Привет». Аня отправляет сообщение и сама ловит воздух ртом, ощущая, как голова кружится от нехватки кислорода. «Я думаю, нам стоит обсудить некоторые моменты перед общим концертом, да?» — вдогонку отправляет Круппова. Нормальный же выдумала повод, да? Чтобы не чувствовать себя слишком жалкой для возможности жить. И все же ждёт ответа с замиранием сердца. А приходит он не сразу. В это время Макс, медленно гниющий в своей квартире полуживым трупом, тупит в телефон. Голова болит, как и всегда, но реальность происходящего он осознает подозрительно четко. Сейчас — не трип. Не сон. И от того только сложнее ответить. Не потому, что сказать нечего — наверное, даже слишком много. Но Макс пытается написать ответ трижды, и каждый раз — бросает, стирая все. Буквы перед глазами исполняют какие-то шаманские танцы, а мысли тают, как снег. Соберись, блять. Макс дышит через раз, когда прижимает телефон к груди и замирает, пытаясь собрать в кучу стремительно разбегающиеся мысли. Когнитивным функциям совсем пиздец. В итоге он пользуется проверенным способом, отправляя короткое голосовое сообщение: — Спроси. Что захочется. Я отвечу. Сейчас так… проще будет. Речевой аппарат-то, вроде, еще не пострадал. И если у него вдруг начнет заплетаться язык в голосовом, это будет объяснить гораздо легче, чем текстовый бред. Аня же, услышав его голос, вздрагивает, проваливаясь к стене. Сердце стучит отбойным молотком, и ей приходится сглотнуть ком гнили, нарастающий в горле лавиной Уральских гор. Кстати, они с Максом как-то к ним ездили, когда посещали его родную республику Коми. Она любила его с самой первой встречи. Сначала была глупой фанючкой в свои семнадцать, воспринимая его музыку за нечто самое не тривиальное, что слышала, а потом… Она стала его узнавать. И узнав однажды… Она просто знала, что никто больше не станет значить для нее больше. Помнит же, как он снимал клип на «Z-PAM» с чертовыми стрипухами. Они тогда ещё дружили, но она так распсиховалась, что едва не отдалась одногруппнику. Но, едва он начал ее целовать, Аня чуть не завизжала от негодования.Он был не тем. Макс был ее первым мужчиной. Первой любовью. И сейчас она просто не выдерживает… Набирает его номер. Он до сих пор был записан у нее как «Zarni». Золото с языка Коми, да. Сто раз думала удалить или хотя бы переименовать… Но так и не смогла. Аня сползает по стене, больно ударяясь копчиком о пол. Гулки приходится ждать не долго, но язык прилипает к нёбу. Он молчит. Она тоже. Пока, наконец, не сипит жалкое: — Я не буду петь… Новые песни на концерте. Я… Прости, если что. Это первый раз, когда они говорят за ебанные полгода. Он впервые ей ответил. И Аня так много хочет сказать, но слова застревают в глотке ядовитым плевком. Он сказал, что ответит на любой ее вопрос. Но почему она не готова задать самый главный? — Я больше не злюсь на тебя, — продолжает Аня совсем тихо. — И я надеюсь, что… Ты тоже. Не хочется недоразумений на концерте. Звучит настолько до тошноты официозно. Будто они, и правда, просто коллеги. Будто Круппова не помнит холодный вкус его губ. Вкус крайнего севера. Будто она не помнит его бережные касания. — Правда думаешь, что я злился на тебя хоть когда-то? За время, прошедшее с их расставания, много чувств было. От беспросветного отчаяния до тотальной беспомощности. Злость тоже была, но на кого угодно, только не на нее. На себя, в последнее время, все сильнее. Максу казалось, что так… правильно. Что он не должен сейчас с ней говорить, что он обязан был вообще исчезнуть из ее жизни, пока в землю не ляжет. Только смешная кудрявая девчонка в свое время настолько завоевала его сердце, что до сих пор все существо Макса тянулось только к ней. — На себя только злился, — продолжает Лазин. — Но я заслужил, знаю. А сейчас… ты не поверишь, наверное. Не было никакой другой. Нет и никогда не будет. Я ни на кого в этой жизни не посмотрю, потому что всегда буду смотреть только на тебя. И после этой жизни — тоже. Но этого Макс не говорит. И, кажется, и не скажет. Мысль просить Соню о непрогляде становится все настойчивее, но сейчас Макс просто говорит: — Я все еще тебя люблю, и ты все еще самая лучшая. До последнего стука. Который наступит слишком скоро. Макс едва не валится на кровать, как будто резко обессилев. Машка пробегает мимо, что-то недовольно мяукнув, а ее идиот-хозяин наконец заканчивает: — Я должен был сделать все по-другому. Но я проебался. Это все — моя вина. И оказалось, что… не могу без тебя. И не хочу. Прости. У Ани все трещит внутри. Ребра буквально сыплются обгоревшими балками, и все, чего она хочет сейчас — оказаться рядом с Максом, прижаться к нему и бесконечно рыдать. Снова и снова извиняться за всё. За песни идиотские, за Олега. Потому что сейчас она чувствует себя грязной просто из-за того, что позволяла Шепсу себя касаться. Она молчит долго. Молчит и глотает слезы, наплевав на чертову тушь, что разъедает глаза. И только потом шепчет: — Я тебя люблю. Я тебя люблю так сильно, что просто не могу жить. Макс, зарни, я… И захлебывается словами, что кажутся сейчас такими пустыми. Аня ведь сразу знала, что предназначена для него. И Адель говорила ей про судьбу. Сейчас она понимает.Тихие комнаты — системные ошибки в пространстве. И последние полгода — именно такая ошибка, ебанный глюк природы. — Макс, почему? — ее голос так и не окреп, продираясь сквозь беззвучные рыдания и заикание. — Пожалуйста, я… Родной… Я тоже без тебя не хочу. Но ее стенания прерывает администратор, зашедшая в гримерку. Круппова вздрагивает, беззащитно поднимая на девушку заплаканные глаза. Та мнется, мямля что-то про начало съемок. Ане пора прятаться в закулисье, пока ее не объявят. Будто жюри и так не знает, что она участвует и борется за такой ненужный финал. — Я к тебе приеду, — божится она в трубку. — Сразу после съемок. Потому что я так больше не могу. Я умру без тебя. И дышит часто-часто, будто кислорода лишается, стоит отключить вызов. Но приходится. Аня поднимается на ватные ноги, подходит к зеркалу, чтобы хаотично стереть черные дорожки с щек. Похуй. Ей просто плевать, какой она предстанет перед жюри. Макс ее любит. Он ей не изменял. Хотя… Даже если бы изменил, она бы все равно простила. Больно ей было от того, что она думала, что… Он больше не хочет ее видеть. Что она… не заслужила… Они же шесть лет были вместе. Шесть лет, а предложения Аня так и не дождалась. Даже когда они ездили в его родную Печору, его мама всегда говорила, как ждёт их свадьбу. Как ждёт внуков. И ещё ни разу Круппова не шла на съемки, как на эшафот. Она знала, что сегодня проиграет намеренно. Пусть Ангелина или Саков проходят. Ане все это больше не нужно. Макс ее любит. И ждет. Правда, ждет. Не сомневается ни в реальности их разговора, ни в том, что Аня действительно приедет. И впервые с момента своего дня рождения улыбается по-настоящему искренне, пряча лицо в ладонях. Надо дышать. Потом будет сложнее. Макс больше не будет от Ани ничего утаивать. И ему… придется сказать про рак. Сейчас конец декабря. Ему осталось жить до весны. Макс чувствует, что это случится в мае, и в сумме им осталось всего несколько месяцев. Но он скажет. Столько времени проебал. Теперь — нет. Эти последние месяцы они проведут вместе. Осознания еще нет, но есть желание. Вцепится в нее, не отпустит больше… Как вообще мог отпустить?.. Только часы съемок слишком затягиваются. Остаток дня проходит слишком медленно, но Макс все равно ждет. Как дурак, на часы все пялится, пока не настает глубокая ночь, и число не сменяется. Ани нет. Очевидно, что сниматься так долго они не могли. Ее нет и в соцсетях, а телефон встречает осуждающими гудками. На мгновение палец зависает над контактом с номером Сережи, но потом Макс просто отшвыривает телефон подальше от себя. И опять на кровать валится, тупо уткнувшись лицом в подушку. Не шевелится даже. И не хочет… ничего. Аня не приезжает. Одумалась? Решила, что не хочет его видеть? Макс не знает и не узнает, что она просто не могла приехать. Не могла ведь. Для нее финал прошел буквально в тумане. Ее увели на съемки с лишь наполовину поправленным макияжем, и сначала Круппова даже пыталась изображать жизнь. Улыбалась на камеры, обещала Башарову, что сегодня их ждет нечто незабываемое. И никто не понял, что она собирается уступить свое место в «Битве Сильнейших» любому, кто проиграет. Неважно — Изосимова или Саков. И Аня филигранно игнорирует нападки Ангелины на Олега, когда та говорит, что он не достоин кресла судьи. И правда ведь — он только и делал, что подсуживал своей девушке. Да, она не отрицала, что проходила испытания на все сто баллов, но было очевидно, что Шепс завышает ей оценки, чтобы добиться. И сегодня он делает то же самое, просто чувствуя вину. Даже не зная, что он ей больше не нужен. Что он — ошибка. Аня не осаждает Изосимову ни разу. Как отрезало. Но когда наступает ее черед проходить испытание… Аня должна найти того, у кого был половой акт всего раз в жизни. Максимально тупое задание, но оно трогает ее за живое, будет триггеры. Макс был ее первым и единственным… Пока она по глупости не отдалась Олегу. Круппова, как и всегда, использует пугающие атрибуты, которые даже стараются не показывать на камеру лишний раз. Сегодня при ней вороньи головы и высушенный хребет северного оленя. Здоровый, что пиздец — и позвонки до сих пор гнутся. Но в этот раз… Что-то идет не так. Прихвастни Шуйтана, чувашского Дьявола, особенно активны. Они дают нужную информацию, и Аня озвучивает ее как в трансе. Рассказывает самые личные подробности о каждом из героев испытания, но не осторожничает, как обычно. И все это замечают. В глазах ее — поволока морока.Бесы пытаются ей что-то сказать. Что-то гораздо важнее блядского шоу на ТНТ. Они шепчут, они подвывают и скулят. Аня даже не может до конца разобрать, но она тут же откликается, когда одно из отродий беснуется особенно свирепо.Оно говорит ей про Макса. Башаров лезет под руку, напоминая о сути задания, но ей плевать. Сердце долбит, как любимый жесткий бит в треках ее брата.Они что-то знают. И Аня берется за ритуальный кинжал. Вороньи головы брызжут остатками крови во все стороны — свежие совсем. Олений позвоночник гремит суставами, когда опадает из ее рук на чёрный глянцевый пол. А Коуппова, пребывая в туманном забытье, подносит лезвие к своему предплечью. У нее все запястья, ладони и подушечки пальцев покрыты белесыми полосками шрамов. Но сегодня они требуют большего. Они требуют мяса в ответ на информацию. Но даже чертовы бесы не учли то, что их укротительница сейчас слишком слаба ментально. Ее психика — решето. Вся в пробоинах. Сломать — как нечего делать. И они ломают. Лезвие скользит по коже запястья от самого сгиба локтя до ладони. Аня режет глубоко, потому что она с радостью отдаст всю кровь — лишь бы прошло это смутное беспокойство за любимого. Но и это не помогает. Бесы играют с ней, водят за нос… Но будто не намеренно. Будто ими управляют. Они говорят-говорят-говорят. Синхронно, в унисон, наперебой. И совсем не о том. Аня верно указывает на нужного героя. Рассказывает о нем все, что может — слова льются могучей рекой, подобной ее родной Волге в Чувашии или Печоре в Максовой Коми. Но Круппова не контролирует этот поток. Не может. Но все не то. Не то, блять, не то! Глаза окончательно застилает туман. Аня видит только рогатые силуэты, но они даже не злорадствуют. Они просят о помощи, почти вопят. Но она их уже не слышит. Порез глубокий. Вены и сухожилия не задеты, но остановить кровь сложно — ради этого даже прерывают съемки. Для Ани вызывают медиков — Олегу подойти не дают, говоря, что, возможно, придется зашивать. Кожа расползлась. А она ничего не понимает. Не понимает, не понимает, не понимает… За то время, что ее соперники проходят свои испытания, ей успевают наложить швы. Аня не чувствует боли, тупо пялясь на завитки медицинских нитей и не до конца стертую запекшуюся кровь. Морок. Точно морок. Над ней просто издеваются, да? Олег, похоже, решает, что все дело в нем. Он ее обидел. И теперь ставит ей высший балл, но и его коллеги щедры — все оценили жертвенность чувашской ведьмы. Аню объявляют победительный «Реванша». Синяя рука ее. Ангелина рвёт и мечет, брызжет ядом и проклятиями, пока… не выясняется, что она выиграла зрительское голосование и тоже прошла в «Битву Сильнейших». И, кажется, только один Череватый чувствует, что что-то не так. Он ни хера не знает чувашского — даже на русском-то говорит с украинским акцентом. Но ему дано то, что не дано Шепсу. Бесятина. Бесятина, что орет, срывая глотки, что Ане нужна помощь. Но он медлит. Разве ее парень ей не поможет? Руку ей аж замотали — и то сквозь белые бинты пробиваются кровавые пятна. Оказавшись в гримерке, Аня не помнит, как сюда добралась. Админы отвели? Да, кажется. И все с победой поздравляли. Так глупо, глупо, глупо… Она непонятливо хлопает ресницами, будучи не в силах отличить явь и ночного кошмара. Она знает, что ее ждёт Макс, она рвется к нему всей душой, но… Мышцы окаменели, а язык онемел. Аня может разве что бессвязно мычать. В интернете фанаты будут в восторге — на что молодая ведьма готова ради победы. Но суть ведь не в этом… Не в этом. И когда в ее гримерку входит Олег, Круппова поднимает на него испуганный, совершенно затравленный взгляд дикого зверя. — Мне надо… надо… — хрипит она. К Максу ей надо. Но никто не в силах этого понять. — Тебе надо отдохнуть, — вместо нее заканчивает Олег. И говорит медленно, четко все слова произнося, как будто с маленькой. Или с не совсем в здравом уме находящейся. — Поехали домой. Он, конечно, решает, что все из-за него. Что она плакала из-за него, появляясь на площадке с разводами туши. Что изрезала всю себя из-за него, потому что переживала из-за их ссоры. У него, как и у Саши, легко получается сделать себя центром вселенной, и для Олега это действительно объясняет все. И он, можно сказать, снизосходит до нее, блять. Надо же, так переживала… Он уводит ее со съемочной площадки, как куклу. Аня как оглушенная — ни слова не говорит, дает усадить себя в такси. Шепс решает, что это от шока. Да и крови она потеряла много… И он, как истинно благородный рыцарь, гладит ее по спине, позволяет почти что растечься по себе, пока они едут в новую квартиру. Но все благородство спадает, когда у нее начинает звонить телефон. Аня не реагирует даже — его достает Олег. Звонит Сережа. И Шепс даже не задумывается, когда берет трубку: — Алло. Старший Круппов на той стороне едва ли не рычит от одного звука его голоса. — Трубку ей дал, уеба, — угрожающе бросает Сережа. — А то… — А я не могу. Она спит, — безбожно врет ему Олег, хотя Сережа прекрасно слышит шум такси на фоне. — Увидимся на Новый год. Пока. И сбрасывает вызов. А потом и вовсе выключает телефон, убирая его к себе. Ей ведь действительно нужно отдохнуть. А им — побыть вдвоем. Без Сережи, Адель и прочих. И так, действительно, пройдут все пять дней. Когда Олег привозит ее в новенькую квартиру, которую бы она в гробу видала, Аня даже не рыпается. И когда он ее раздевает, укладывая в постель — тоже. Если ей казалось, что раньше она испытывала приступы дереализации, то она глубоко ошибалась. Сейчас — финиш. Аня поднималась из кроват, только чтобы дойти до туалета — и то несколько раз так терпела, что добивалась лишь режущей боли в мочевом пузыре и почках. Питалась она исключительно кашами, которыми Шепс ее кормил с ложечки — от всего, что нужно было жевать, девушка отказывалась. В ее сумке, сложенные в паспорте, до сих пор хранились рецепты на препараты от психиатра, которые ей выписали ещё в августе. Олег покупает все беспрекословно. Но он даже не замечает, что Аня ими злоупотребляет — буквально единственные ее телодвижения, это туманные попытки дотянуться до прикроватной тумбочки, где сложены серебристые блистеры. Ещё осенью она просекла фишку — если выпить много противосудорожного корректора, который выписывают при нейролептике, то можно поймать эйфорию. А ведь было больно. Она не знала, где ее телефон. Она триповала, слыша голос Макса на периферии сознания и подсознания. В своих фантазиях она приехала к нему. В реальности — лежала пласточком в ненавистной ей квартире. И лишь брезгливо вздрагивала каждый раз, когда Олег касался ее, пытаясь погладить по плечу. Он убеждал ее, что все будет хорошо. Но ему она не верила. Только не ему. *** Между Адель и Олегом во времена, когда она еще была близка с Шепсами, были неплохие отношения. Олег старше нее всего на год, она застала почти все его взлеты и падения, им всегда было, о чем поговорить, что обсудить. И когда Аня впервые заговорила о том, что младший Шепс позвал ее на свидание, Адель даже была рада за них. Даже защищала Олега еще. После синяка, который расцвел на ее щеке, все изменилось. Сначала Адель еще убеждала себя в том, что слишком предвзятая. Что переносит грехи старшего брата на младшего. Но потом… кажется, Олег начал показывать свое настоящее нутро. Ситуация с тем, что он, по словам Сережи, довел Аню до слез, подтверждала тревожные опасения. Да и история с Максом… Но именно Олегу приходится звонить, когда Адель не может связаться с Аней. Подруга пропала из всех соцсетей, не отвечала на звонки, Соня не знала, где она, а когда Вегера позвонила старшему Круппову, он лишь огрызнулся про Шепса. Олег от нее вызов принял. И в итоге — послал нахуй. Не прямым текстом, да, но ей хватило уже его мерзкого тона. Правда, меркзого.Сашиного. Он имел право злиться. Адель ведь могла только догадываться, чем закончилось столкновение Феди и Саши — явно не в пользу последнего. Но… разве она недостаточно, блять, натерпелась от великого и ужасного? Особенно если ее видения о смерти — это и правда дело рук Саши… И если Олег считает себя таким благородным, почему для него это нормально? — Шепсы сосут, — с порога заявляет Адель, когда Андрей открывает ей дверь. Ставит переноски с голубями на пол, бросает рядом рюкзак и виснет на Федоровиче с объятиями, грея об него руки. Во избежание повторения ситуации с незваным гостем, Андрей предложил перебраться к нему хотя бы временно. Адель, недолго думая, покидала вещи, схватила голубей и сорвалась к нему. Просто… да. Второго синяка для симметрии хотелось бы избежать. Тем более… ну, хотели же познакомить Ра, уже заинтересованно выглядывающего из комнаты, с пернатыми извращенцами? Час настал. — Пиздато, — философски тянет Андрей с самым довольным видом. — Моя женщина и ее голуби теперь с нами. И Шепсы не просто сосут, родная, они заглатывают. А котенок Ра, и правда, с интересом вылетает в коридор, но тут же замирает, как вкопанный, когда видит клетки с птицами. Его глаза загораются, примерно как когда он смотрит на гирлянды или новогодний серпантин. Даже рот приоткрывает. Слюну только пустить остается. — Сынуль, веди себя прилично, — грозит пальцем Федорович, на что Ра издает невинное «мяу». — А ты, любимая, раздевайся давай. Можешь сразу догола, если хочешь. У Андрея сегодня явно игривое настроение. Во-первых, к нему переехала его девушка. Во-вторых, его все еще мурашило от того, что не так давно они со всей страстью и нежность переспали. И это значило… Что теперь можно явить настоящего себя — шутника про говно из «твиттера». — И, кстати, про Шепсов, — буднично продолжает Андрей. — Надеюсь, мне не стоит ждать ответочку порчи на понос? Я, конечно, какать люблю, но… Смурное настроение после сомнительного разговора с Олегом растворяется, как по щелчку. Адель сыплется, как дурочка. Буквально заливается чайкой, чтобы потом протянуть: — Это что, блять, у меня фетиш на мужиков-засранцев? Хотя Опездол справлялся с этим за десятерых. И, к радости Ра, она отлипает от Андрея, чтобы выпустить своих извращенцев. Котеночек, не ожидавший, что близкий контакт произойдет так быстро, со скоростью марафонца летит обратно в гостиную, а Опездол, чувствующий себя уже хозяином, решительно бежит следом — пиздить его. Шаболду Олимпию явно больше интересует Андрей, пока сама Адель ненавязчиво не отпихивает ее ногой. — Пиздуй, твой засранец там, это мой, — хихикает Вегера, пока снимает пальто. Под ним — новенькая красная блузка с блестящими пуговицами… И она просто не может не расплыться в самой лукавой улыбке, когда тянется к верхним, медленно-медленно расстегивая. — Я потеряла Аню, а Олег меня послал, — самым наигранно капризным тоном продолжает Адель. И хотя за подругу все еще тревожно, младший Шепс и правда может соснуть. — А при условии, что он явно считает меня сукой, натравившей Федю на его любимого брата… И это все — продолжая возиться с пуговицами. А что? Ее на слабо не возьмешь давно. Сам сказал. — Но я могу сообразить защиту. Бережем твой желудочно-кишечный тракт, Андрюш. И Федорович только расплывается в блаженной улыбке. — Да, было бы неплохо, — но голосу все равно старается придать серьезности. — Тем более не хочу на толчок, пока моя любимая так сексапильно раздевается. Это Адель ещё не знает, что после их первого раза, когда он закрылся в туалете, то радостно постил в «Твиттер»: «друзья, клитор есть!». Ну ведь правда же был собой доволен. Он так сладко хныкала под ним от удовольствия. Хорошо, что Вегера в этой соцсети не сидит и весь его щитпостинг не наблюдает. — Но я все равно считаю, что у меня получится лучше, — хмыкает он и с видом профессора берется на пуговицы сам. Под блузкой — красивый кружевной лиф. Андрей подмечает про себя, что твит про сиськи тоже рвется наружу. Но это ладно. Это попозже. — А что касается Шепсов, — продолжает Федорович. — Букеру ведь только скажи. Наш кабаняра. — А если не хочешь на толчок, то придется смотреть, как твоя любимая чертит некромантские круги и приносит кровавые жертвы, — как ни в чем не бывало воркует Адель. Из гостиной уже раздается шипение, мягко говоря, обескураженного гостями Ра, а причина его напастей снова виснет на шее у его папочки, прижимаясь к нему грудью и продолжая как ни в чем не бывало: — Еще могла бы понадобиться яма. Обычно туда либо сливают кровь, либо ты в ней чиллишь, чтобы породниться с духами. Ты бы знал, какая твоя девушка чилловая герл в этом плане… Хотя в свете ее недавних увлекательных трипов как будто бы шутить про ямы было лишним. Но Адель снова напоминает себе, что если бояться — лучше ничего не будет. И неважно, что она ни на шаг не продвинулась в своем расследовании, просто ничего за это время не сделав, а сейчас беззаботно флиртует со своим парнем. Смерть тоже сосет, получается. Главное, чтобы не сама Адель. — Кстати, а некоторые ритуалы действительно лучше проводить голой, — продолжает Вегера, мазнув губами по его щеке. — Ритуалы самоочищения, например. И неважно, что с Андреем она скорее станет грязной. Как восхитительно двусмысленно звучит. — А так как я ничерта не практиковалась с «Битвы сильнейших», точно придется самоочищаться. — И это уже — целуя его в губы, чтобы почти сразу отстраниться и поинтересоваться: — О боже, это что, «чапман»? — Красный, — отчего-то аж шепчет Федорович, подтверждая, и цитирует свой же трек: — «Ароматные папироски как вишню курю сто лет». И потом, как уже делал однажды, подхватывает Адель на руки, чтобы отнести на застекленный балкон. Сажает ее на подоконник и достает ту самую пачку «чапман ред» и зажигалку из «Пятерочки». Вертит в руках, шутя: — Мерч. Достает одну сигарету и поджигает, выдыхая сладкий дым в потолок тонкой струйкой. Вообще-то — просто демонстрирует шею и понтуется. И потом протягивает сигарету Вегере, чтобы она затянулась прямо из его рук. Находил в этом что-то интимное. А Саша вот курить запрещал. Сам от сигарет отказываться даже не думал, но ей — категорически нет. Вплоть до того, что однажды, когда нашел у нее пачку, закатил истерику просто потому что. Не из заботы какой-то, нет — просто он не хотел, чтобы она курила, вот и все. Так что сейчас получается и правда интимно. И Адель бесконечно это ценит. Затягивается одной сигаретой на двоих и выдыхает дым ему в губы, смеясь: — Не понтуйся. Я и так знаю, что самый красивый. Чистая правда, между прочим. Из комнаты доносится грохот неясной природы и, скорее всего, Опездол все-таки доканал Ра, а Адель тянет Андрея к себе, обнимая за шею и обвивая ногами, чтобы снова повторить: — Я тебя люблю. — Безгранично, на самом деле. И реально не знала, как жила без него до этого. — Даже если потом придется спасать тебя от Шепсовского поноса, прости господи. Что-то в комнате разбивается. — Или квартиру от разгрома, — невозмутимо подытоживает Вегера, снова его целуя. Люди в среднем живут лет до семидесяти. В две тысячи тридцать третьем ей будет тридцать четыре. Полжизни, получается. Но умирать Адель не собирается. Смерть, вцепившаяся в нее, может давать по съебам. От Макса с Аней — тоже. В конце концов, не зря говорят, что любовь побеждает смерть.