если бы вы меня послушали

Дверь хлопнула, звук отразился от огромных стен коридора. Одалия Блайт вернулась домой после деловой встречи. В гостиной работал стеклянный шар с каким-то очередным тупым шоу, которые смотрели близнецы после занятий в Хексайде вместо изучения новых заклинаний. Женщина проплыла вглубь дома — её предположение подтвердилось. Эдрик и Эмира разместились на диване. Сестра устроила голову на плече брата, который бездумно пролистывал Пентстаграм. — Эмира, ты уже подготовилась к исправлению теста по иллюзиям? — произнесла мать вместо приветствия. Подростки обернулись на ледяной голос матери. Эмира вспыхнула алым, но вмиг по-лисьи прищурилась. Эдрик убавил заклинанием звук и игнорировал ситуацию, уставившись в свиток. — Да, мама, — ответила сестра, пробуя на вкус свою маленькую победу. Все их разговоры были похожи на баталии, и такое положение в семье не всегда устраивало женщину, но, если дети хотели видеть в ней тирана, как она могла отказать? — Хорошо, — ответила Одалия и сосредоточила внимание на сыне, — Эдрик, мне сказали, что тебя сегодня не было на уроках. Это правда? — она специально надавила на последнее слово, чтобы сын не посмел ей врать и признал свой проступок. Эдрик встретился с матерью взглядом. Его сгорбленные плечи выдавали скованность, но взгляд был нечитаемым. Одалия начала раздражаться. Обычно она всегда могла считать эмоцию с лица собеседника, но собственный сын оставлял для неё неоднозначность. — Да, — бесцветно ответил он и отвёл глаза. — Я надеюсь, у тебя есть уважительная причина, — проговорила Одалия и выгнула бровь. Эдрик молчал. Одалия чувствовала как внутри кусаются языки пламени. Как её сын, Эдрик Блайт, мог портить репутацию семьи такими выходками и даже не пытаться оправдаться? Её гнев тоже не страшил наглеца, потому что от напряженного молчания сжалась Эмира, но не Эдрик. Парень смотрел в сторону, а его фигура не выдавала никаких реакций. Как она могла позволить ему игнорировать замечания матери? Она и их отец положили жизни на построение Блайтиндастриз с нуля, и вот как дети отплачивали. — Я не услышу сегодня от тебя причину? — непринуждённо спросила Одалия, но Эмира потупилась и, кажется, сжала ладонь близнеца. Эдрик продолжил молчать, проигнорировав даже хмурый взгляд сестры. — В таком случае ты под домашним арестом с этого момента. Абоминатрон проследит за твоим передвижением. Желания разбираться в поведении капризного мальчишки у Одалии не было. *** Аладор Блайт редко выходил из мастерской, предпочитая полностью отдавать себя работе. У него были огромные столы для чертежей, собственный почти что мини-завод, плавильни, печи и всевозможные приборы для синтеза магии и науки. Он в молодости и мечтать не мог о такой лаборатории, но с руководительскими способностями жены его мечты преобразовались в реальность, а наработки и исследования стали приносить пользу жителям Кипящих Островов и деньги владельцам Блайтиндастриз. Однако, работа на острие науки требовала много энергии. Одалия всю жизнь твердила, что чтобы добиваться результатов, нужно работать на износ. И от других требовала тех же усилий. — Не хочешь? — Аладор протянул кружку кофе с паучьим молоком сыну. — Нет, спасибо. У меня аллергия на паучье молоко, — промямлил Эдрик. Старший Блайт тяжело вздохнул и опрокинул свою кружку кофе залпом. Ему определённо стоило проводить больше времени с детьми. Перед Аладором стоял его сын, но парня будто подменили. В редкие моменты, когда Аладору удавалось выбраться в особняк, он видел лишь две изумрудные макушки близнецов, снующих по комнатам с очередным заклинанием или читающих вместе какие-то книги. Эдрик смеялся так же звонко как сестра и иногда спотыкался об ковры. Рубашка парня обычно всегда была расстегнута на две верхние пуговицы, а носы туфель сбиты. Сейчас перед Аладором застыла тень нынешнего Эдрика. Поверх идеально выглаженной рубашки висел на плечах фиолетовый пиджак, а горло сдавливал галстук. Носы туфель блестели в свете лампочек многочисленных приборов. Он оглядел заляпанный халат и даже смутился. Аладора всегда отталкивал излишний официоз, но, видимо, для Одалии не существовало разницы между членами семьи и сотрудниками компании. — Мама сказала, что ты приставишь за мной охранника, — тихо сказал Эдрик и коротко взглянул на отца. Мешки под глазами сыга могли посоревноваться с хроническим недосыпом Аладора. На миг ему показалось, что в глазах парня стояли слёзы, но дела не ждали. — Ах да, — изобретатель потёр переносицу, — я совсем забыл. Дай мне минутку настроить абоминатрона. У Аладора Блайта не было времени разбираться с предназначением робота и наказанием сына, он спешил вернуться к исследованиям и разработкам перед презентацией новой коллекции мерзостей для дома, офиса и разнорабочих моделей. *** Эмити Блайт достала книги из зубастого шкафчика и ещё раз придирчиво осмотрела полки. Ничего. Старшие брат и сестра всегда оставляли записку перед началом учебного дня. Бумажечка с помятыми краями и кривыми буквами, с помощью заклинания материализовалась между тетрадками каждый день. Чаще всего содержала она поддразнивание и пожелание хорошего дня, и первое заставляло краснеть от раздражения, а второе — улыбаться. Но вот уже неделю они не оставляли ничего. Эмити грустно усмехнулась. Сейчас она бы согласилась снова получить крыску в шкафчик, как в тот раз в средней школе, лишь бы близнецы её не игнорировали. Как назло они не хихикали над её заиканиями рядом с объектом обожания — Луз сама спросила почему за плечом Эмити не вырастают близнецы, — не подсаживались к компании младших ведьм на обеде, вгоняя Эмити в краску своими шуточками, и даже не ждали после занятий, чтобы проводить до библиотеки. Она не нашла их вечером в гостиной, хотя они всегда смотрели что-то, расплывшись по дивану. Хрустальный шар угрюмо молчал и настороженно блестел в огнях огромной люстры. Наверное, тоже скучал по просмотрам глупых шоу с поп-группами. Тогда Эмити решилась пройти в крыло особняка, где находились комнаты Эмиры и Эдрика. Длинный коридор провел мимо гостевых спален и библиотеки, закончился огромной картиной, которую подарил какой-то мамин бизнес-партнёр на удобно подвернувшийся день рождения близнецов. Со стены улыбались два ребёнка. В руках довольного Эдрика рассыпалась иллюзия, а Эмира колдовала с палочкой в руке. Эмити резко отвернулась от их счастливых лиц. Это ведь неправда. Эдрик не питал любви к иллюзиям, учился на этом треке только по желанию матери, а Эмира терпеть не могла волшебные палочки и колдовала только с помощью рук или посоха. Эмити постучалась к сестре, но ответа не последовало. Из комнаты Эдрика раздались приглушённые крики. — Ты ведёшь себя глупо! Эдрик, с тебя достаточно. Я понимаю как тебе тяжело, но давай ты попробуешь... — голос сестры оборвал Эдрик. — Нет, ты не понимаешь! — вскрикнул он так громко, что Эмити отчётливо разобрала его слова Младшая постучала, и дверь тут же открылась. Эмира застыла, так и оставшись в странной позе: корпус был завален назад. Эдрик толкнул её? Эдрик сунул руку, которой начертил заклинание, открывшее дверь, в карман и отступил на несколько шагов. У обоих раскраснелись щёки, волосы Эда были взъерошены, из косы Эмиры выбились пряди. — Я услышала, что вы ругаетесь... — Эмити почувствовала себя снова пятилетней девочкой, которая прервала скандал родителей. — Миттенс, мы просто немножко повздорили, — нервно улыбнулась Эмира. Эдрик рвано кивнул и почесал шею. — Ты что-то хотела? — мягко спросила старшая сестра. В ладони Эмити вонзились ногти. Она хотела, чтобы хотя бы один член её семьи перестал ей врать. *** Эмиру в детстве мама научила не плакать на публике. Она всегда говорила, что слёзы — недостойное поведение для юной ведьмы из рода Блайт, поэтому семилетняя Эмира глотала слёзы и улыбалась детям маминых бизнес-партнёров. Не то чтобы она хотела натягивать маску спокойствия перед Эмити, но поделиться клокочущей тревогой не могла. Миттенс ещё слишком мала и по-детски эгоцентрична, чтобы разбираться с болезнью своего братца. Когда дверь за младшей сестрой захлопнулась, в груди у Эмиры засвербела тревога и злость на собственное бессилие с большим усердием. Эдрик снова смотрел на неё этим пустым, непонимающим взглядом, и молча умолял оставить его, но как она могла? Если она сейчас выйдет вслед за сестрой, никто не протянет её брату руку помощи, а сам он не видит, что увяз в болоте. Последние несколько месяцев он распадался, умирал на её глазах, но она успешно делала вид, что всё в порядке. Ни их семья, ни её брат-близнец не разрушаются изнутри. Блайты — эталон счастья и благополучия, ведь так? Если счастьем и благополучием было истощение и потеря интереса к жизни, то — да. Эдрик в поддержании статуса семьи преуспел даже больше, чем любимая младшая дочь, ставшая лучшей ученицей в параллели. — Эдрик, пожалуйста, поговори со мной, — отчаянно позвала Эмира. К её глазам подступили слёзы. Парень молчал и не поднимал головы. Эмира могла видеть из-под чёлки только как по впалым щекам бежали дорожки влаги. — Эдрик, как я могу тебе помочь? — она вцепилась в его руку и поразилась насколько же ледяной была кисть. Эдрик зажмурился и потряс головой в стороны. — Уходи, пожалуйста. Я справляюсь, — тихо проговорил он. — Нет! Нет! — заплакала девушка, — я же вижу, что ты врёшь мне. Ты не справляешься. У тебя нет сил даже на разговор со мной, не то что на учёбу. Пожалуйста, давай пойдём к целителям. Я не знаю как помочь, но я не могу тебя потерять, — её голос сорвался, — ты единственный, кому я могу доверять в нашей семье. Не оставляй меня, пожалуйста. *** Перед Эдриком за ужином собралась вся семья Блайтов. — Я считаю, что в нашей семье появился изъян. Эдрик больше не способен поддерживать репутацию Блайтов, а для меня она значит слишком многое, ведь с детства меня убеждали, что только статус в обществе принесёт в мою жизнь и жизнь близких благополучие и счастье. Я отчаянно пытаюсь заработать ещё денег, ведь боюсь признаться себе же, что наша семья неправильная, раз не стала счастливее, оказавшись самой влиятельной в стране. И я боюсь, что если ещё хоть что-то выйдет из-под моего контроля и картинка идиллии разрушится для общества, мне придётся отказаться от собственных принципов, а это будет означать, что дело всей моей жизни бессмысленно. Я не смогу утвердиться в жизни ни как мать, ни как лидер компании. — Я не согласен с вашей матерью. Эдрик не изъян в нашей семье. Я слишком занят на работе, чтобы узнать что-то о ваших жизнях, но всё равно люблю вас, хотя и не показываю это, ведь не способен выражать эмоции. Я знаю, что в нашей семье что-то не так. Мы неправильно воспитываем вас, и мы ужасны в роли родителей, но я слишком боюсь проявить инициативу, взять ответственность на себя и начать менять хоть что-то. — Эдрик и Эмира в последнее время перестали разговаривать со мной. Да, они подшучивали надо мной ещё с младших классов, и их шутки много раз переходили границы дозволенного, но у меня нет никого ближе них, ведь я так и не научилась заводить друзей, вечно стараясь угодить маме. Они больше не обращают внимание на меня и меньше проводят времени вместе. Я боюсь, что если и они рассорятся, как родители, я останусь совершенно одна. — Я давно заметила, что с Эдриком происходит что-то не то. В последний месяц он почти перестал есть, отдалился от меня. Он мой единственный настоящий друг, но он больше не доверяет мне. Я вижу как он стремительно худеет, и меня пугает, что я никак не могу помочь ему. Я в отчаянии от собственного бессилия. Эдрик молча уставился на стол. Он чувствовал себя как истерзанный поросёнок на блюде. В нём не было ни внешней привлекательности, ни пользы для общества, ни сил, чтобы бороться, ни слов. Его торчащие косточки так же обволакивал неприятный жир, на трескающейся бледной коже неприглядно блестел пот. Четыре пары глаз уперлись в него. Жёлтые глаза отца и сестёр вонзались как позолоченные вилки, а по голубой радужке маминых глаз бежал блик, как по кончику ножа. Он понял, что задыхался, только когда комната поползла вверх. Всё тело сковал озноб, а потом резко что-то упало на гранитный пол. *** — Я понимаю твоё сожаление, Эдрик. Что бы ты сказал тогда своей семье, если бы не потерял сознание? — Я бы рассказал им всё с самого начала. Я бы очень хотел попросить о помощи раньше, прежде чем оказался бы здесь, — говорить было на удивление легко. Он почти не чувствовал своего тела или каких-то эмоций последние трое суток. Как раз тогда ему начали колоть те дорогие лекарства, но он не чувствовал вину перед родителями за их стоимость. Успокоительное освободило на время его голову от постоянных зудящих мыслей и позволило рукам двигаться плавно, а изо рта выливались слова, которые он не думал, что произнесёт когда-нибудь. — С чего бы ты начал свой рассказ? — Я бы извинился. Перед родителями за то, что не оправдал их ожиданий, перед Эмити — за все шуточки, которые её ранили. Я на самом деле очень люблю младшую сестру. И перед Эмирой за то, что накричал на неё. Она не рассказала за столом, но я сорвался на неё. — Она сказала что-то о твоей болезни? — Нет, она увидела как я плачу перед отражением и хотела помочь, — в груди был не укол, нет. Вина казалась сейчас укусом комара в сумеречном вечере у реки, поэтому навевала приятным ветерком из детства воспоминание о прогулках с Эмирой. Так странно было говорить о стыде перед сестрой, но испытывать ностальгию. Он слишком сильно скучал по ней в лечебнице. Без Эмиры он будто потерял кусок себя, — а я накричал на неё. Она пыталась сказать, что понимает меня, а я, — на белый рукав упала капля. Это была его слеза? Кажется, его тело чувствовало нечто отличное от ностальгирующего сознания, — а я сказал, что она никогда не сможет меня понять, потому что... — Эдрик почувствовал как горло сжалось и испугался, что задохнётся. У него есть возможность высказаться спустя несколько лет молчания. Возможно, завтра он уже не проснётся, поэтому он был обязан продолжить. Вдруг врач передаст его слова сестре? — Почему ты считаешь, что она не способна понять тебя? — Я так не считаю! — прохрипел Эдрик и жадно втянул воздух, — Эмира, наоборот, единственная, кто понимал меня всегда. Только... Просто тогда я был слишком зол на неё. Она выглядит идеальной, хотя ест чипсы и пьёт яблочную кровь каждый вечер, а я... Я просто не могу есть, смотреть на еду, думать о еде, но при этом всё, о чём я думаю, это еда. Она очень похожа на меня, но только она — идеальная версия моей внешности. У неё никогда не возникало проблем с весом, а я... Я не знаю как я выгляжу, — он немного помолчал, переводя дух, — мне очень стыдно перед Эмирой. — Как думаешь, почему ты не смог сказать этого своей семье в тот вечер? — Потому что они молчали, — произнёс Эдрик, осознавая, что его воспоминание о последнем дне в доме лишь выдумка больного сознания, — все молча ели того поросёнка и делали вид, что с нами всё в порядке, хотя это было не так.