Мираж моих воспоминаний

Я ошибался и отличался лишь немногим. Слепота моя тому виной.

Пап, веришь? Я стал ненавидеть дороги, когда потерял путь домой.

И поздно подводить итоги, если холод твой прошёлся по моей спине.

Почему я стал скучать по солнцу, лишь когда увидел падающий снег?

Пред Бакуго показался этот хмурый многоквартирный дом ещё до того, как они остановили машину и вышли из неё. Отсюда до дома его родителей действительно было не так далеко. Но едва ли он задумался об этом, как его окликнул брюнет, призывая идти за собой в один из бордовых подъездов. Лестница была пересечена ими двумя всего за минут пять, и они уже были на этаже перед серой металлической дверью с золотым номером. Ключ был вставлен и провёрнут, и, открыв дверь, Изуку аккуратно распахнул её, немного вздрагивая на тот холод, который встретил их по ту сторону дверного проёма. Катцуки посмотрел на него, тоже поёжившись от сквозняка. Рука в чёрном ажуре звала идти следом, и он за ней последовал, обводя взглядом представшую перед ним квартиру с хорошим ремонтом. Бакуго рассматривал интерьер, запоминал углы и закрыл за ними дверь, видя, как уже разувшийся омега проходит внутрь дома, пытаясь найти источник холода. И да, он нашёл его. Открытое настежь окно было мгновенно защёлкнуто, а Мидория, стоявший около него в гостиной, странно смотрел на город, оборачиваясь и рассматривая квартиру так же внимательно, как и впервые пришедший сюда Бакуго. Быть честным, он позабыл, как выглядит его родительский дом. Забыл, в каком порядке стоят кресла и журнальный столик, забыл, в каком именно углу висит телевизор, но… не забыл, что в до сих пор пустующем углу гостиной раньше стояло его белое пианино. Он даже помнил, как учился играть на нём, рассматривая эти же обои. Как здесь всегда в воздухе витал запах чёрного шоколада и цветочный флёр, успокаивающий его, если что-то не получалось. А не получалось часто, просто со временем Мидория привык играть правильно. Так-то пианистом он себя никогда не считал. Омега подошёл к этому углу и провёл рукой по чуть выцветшей стене, в углу которой увидел когда-то написанные ручкой собственные инициалы «М. И.». Чёрт знает, зачем они были тогда им написаны, но сейчас эти буквы по-странному вызывали тоскливую улыбку. Интерьер этого места лишь мельком навевает на него что-то вроде чувства ностальгии. Это ощущалось странным покалыванием на кончиках пальцев, при учёте того, что в этой квартире случалось мало хорошего. Но даже так он помнил, что атмосфера здесь была вычурная. Сейчас ничего не изменилось. Долгие, протянутые вдоль паркета бордовые ковры и картины на стенах. Нежный цвет стен и аккуратный ремонт, за которым всегда присматривали работники, а потому он даже спустя столько лет — выглядел свежим. Отец лично следил за этим антуражем роскоши. «С ума сойти сколько прошло лет…» — Изуку отвернулся от стены и посмотрел в противоположную сторону. Единственное, что различалось — это напольные вазы. Теперь пустующие из-за недостатка цветов. Вернее, тех там не было вообще. Цветы в доме менял отец, хоть изначально это была идея мамы — везде ставить вазы и украшать их различными бутонами, дабы те насыщали воздух пыльцой, а как он стал постарше — просто украшали дом цветением, при этом больше не обладая никаким запахом. Но сейчас эта одиноко стоящая голубая ваза в углу треснутая — выглядела брошено и безжизненно. После отца стало некому её украшать. — Здесь действительно есть камеры? — Изуку обратил внимание на Бакуго, который смотрел вверх, на углы потолка, и после поднял на него бровь, расхаживая по квартире, — Это я их не вижу или они спрятаны? Мидория сперва не понял, о чём говорит мужчина, и вскинул голову вверх, проверяя, что да. Камер, где они обычно были, больше не было. В гостиной, припрятанные в углах за шкафами… были теперь абсолютно пустые углы. Это его озадачило, и, подойдя ближе к месту, где по его старой памяти висели эти страшные глаза-наблюдатели — Мидория присмотрелся. Их кто-то аккуратно снял. — Странно. Одна должна была висеть здесь. — нахмурившись, Мидория решил проверить и другие места, следуя на кухню, что была совмещена со столовой, — И здесь тоже… ничего? — озадаченно смотря на место около окна, он фыркнул, — Неужели мама сняла их, как только предоставилась такая возможность? — Так быстро? — альфа подошёл к нему из-за спины и спокойно рассуждал, пока изумруды не могли оторваться от пустующего места, — Впрочем, наверняка ей тоже не нравилось жить под вечным наблюдением. — слушая, как слова, сказанные блондином, обретают смысл в его голове, он насупился. — Да, но… — согласился он, а после замер, мгновенно понимая что-то, и, тихо щёлкнув языком, улетел в другую часть квартиры, — Дьявол…! Катцуки проследил, резко проводив взором, и пошёл следом, видя, как Изуку влетает в тёмную дубовую дверь — такую же, как и все остальные в этой мрачной квартире — и оставляет её открытой, сразу же бегая по, очевидно, рабочему кабинету в поисках чего-то конкретного. Брюнет остановился около стационарного компьютера и включил его, ожидая загрузки с нервными глазами, постукиванием ногтями о столешницу и закусанными губами, словно переживал о чём-то крайне важном и невозможном одновременно. Сердце забилось чаще, и Бакуго, желая успокоить его, сделал шаг вперёд, после чего его предупредили: — Не распространяй свои феромоны. Моя мама крайне наблюдательная на их наличие в воздухе. Тем более в собственном доме, — зелёные змеиные глаза пригвоздили его к полу, и он как проклятый встал на месте, — Просто будь рядом. Этого… — пухлые губы поджались, а тон сошёл на мягкий и тихий, — …мне будет достаточно. А после омега затих, что-то ища в компьютере, и, видимо, найдя, облегчённо выдохнул, ставя на стол свою борсетку, дабы вынуть из той всегда находящуюся там флешку. Та всегда использовалась только в рабочих целях, но в этот раз Мидория решил перекачать все сохранённые файлы на неё, игнорируя размеры поступаемых данных. Памяти на накопителе у него было предостаточно. А отсмотреть все видео тут, не зная, в какой момент его мама может прийти и «застукать их», а после оставить видео демонстративно якобы нетронутыми — звучало глупо и опасно. В конце концов, не просто же так его мать сняла все камеры видеонаблюдения. «Удалять всё с компьютера было бы слишком подозрительно, но копии всё же сделать себе стоит.» — он прикусил губу, пока активировал процесс скидывания файлов и поднял глаза к мужчине, который, взяв с полки какую-то книгу, открыл её: — Как думаешь, у твоего отца могут здесь остаться какие-то важные документы и прочее? — а после оставил её на той же полке, подходя к неспрятанному добротному хранилищу, которое было будто замонтировано в шкаф, — Наверное, те, что остались — все в этом сейфе? — а после постучал по металлической дверце пальцем. — Так и есть. — кивнул Изуку, отходя от экрана с долгой загрузкой и подходя к Бакуго, — Мама не может добраться до него из-за незнания пароля, но, судя по всему, она пыталась. — он всмотрелся в очевидные потёртости и сколы, которые не появились бы просто так со временем, — Только вот на неё это не похоже. — он прошёлся подушечками пальцев по царапинам, и ему совершенно не нравилось это ощущение, — В этом сейфе отцовские документы и важные рабочие договора — она никогда подобным не интересовалась. — потому что он не понимал такого отчаянного желания открыть то, что никогда её не интересовало. Разве она может знать, что внутри? Или он ошибается, и там всё же не только документы? И если он всё-таки ошибается, то что в таком случае там хранил отец? Что такого ценного могло быть скрыто за паролем в двадцать чёртовых символов, если не его излюбленный бизнес, ради которого он его растил? Деньги? Акции? Договор с кем-то? Что ещё? Мидория неуверенно поднёс пальцы к цифрам, некоторые из которых были едва видны и подтёрты временем, но, замирая в таком положении, он просто не нашёл в себе сил всё-таки открыть злосчастный сейф, так и опуская руку вниз. Сомнения терзали его и лоскутами раскидывали по этой комнате, по этому кабинету, да нет… по всей этой квартире, сотканной из его воспоминаний, в которые он не особо хотел возвращаться. Он всё ещё помнил, как, будучи совсем юным, в спешке покидал эти стены, едва ли представилась возможность, или как в детстве сбежал отсюда же и едва ли не замёрз насмерть. «Я не хочу этого знать…» — прошептало ему сердце, и его зрачки дрогнули, после чего брюнет отвёл взгляд. Да… этой реакции он от себя и боялся. Омега пошатнулся и, обозлённо смотря на закрытую дверцу, развернулся в профиль, стараясь не видеть, как понимающе на него смотрят закатными зеницами, так же поджимая губы. Уставший взгляд уставился в глухую стену, а она смотрела на его обессиленное лицо и тёмные синяки. Именно к ней был приставлен стол с техникой, стеллажи и книжные полки, и Мидория был готов долго разглядывать эти светлые обои, но на его плечо положили ладонь чуть раньше, чем он ожидал, и, намекая, спросили: — А ты уверен, что там только это? — после этого Катцуки затих, а Изуку растерянно скосил на него глаза, криво улыбаясь, не будучи уверенным в своих же словах. — Ну… да? — он даже звучал шатко, — Просто более «обыденные» вещи отец хранил в шкафах. Тоже, кстати, закрытых на ключ. — и кивая на другую мебель, желая благодаря этому отвлечься, он всё равно в итоге вернулся к ждущему его тёмно-серому ящику, — В любом случае, мы приехали именно за записями и… сейфом. Просто я хочу немного отсрочить момент его открытия. — выдыхая на эту обречённость, как на что-то само собой разумеющееся. Теперь и он сомневался в том, что хранится за этой непроглядной тьмой с маленькими циферками. Если его мать так желала открыть этот сейф без его ведома… То, возможно, он сам попросту не был готов столкнуться с той тайной, что хранилась внутри долгое время? Открыть её для себя и взять в руки, словно утерянное сокровище, координаты которого затерялись в веренице дней? Нужна ли ему вообще эта тайна? Он же как-то жил доселе без неё и всё было относительно… сносно. «Как бы я хотел, чтобы там были только его документы.» — но его душа уже решила для себя, что в этом случае — это будет разочарованием. Увидеть, что там только они. — Почему? — он услышал шарканье шагов и заметил перед собой высокий силуэт. — Боюсь увидеть содержимое. — правдиво пожал Мидория плечами, утыкаясь взором в пол и чувствуя как его со скрещёнными на груди руками осторожно обнимают. Какими же тёплыми были эти объятия. Изуку позволил себе прикрыть глаза, просто уперевшись лицом в чужое плечо, чувствуя, как потихоньку начинает проясняться голова от вечного роя мыслей, и, расслабившись, он услышал оповещение с компьютера, мягко отталкивая от себя мужчину и направляясь к экрану. Тот спрашивал его, хочет ли он загрузить более старые файлы. Мидория посмотрел на даты. Это были обычные будни, которые его семья проводила в этот год, живя здесь. В них не было никакой информационной ценности, просто быт, но… что-то потянуло его щёлкнуть мышкой и разрешить скачивание этих «обычных» файлов. Возможно, в последнее время он слишком сентиментальный на почве всех этих событий. Да, скорее всего, он всё-таки размяк. В тюрьме он был поувереннее в своих действиях и действовал резче, но дни тюрьмы закончились уже давно. И ему не стоит в них постоянно возвращаться и сравнивать себя оттуда с тем сегодняшним, в которого он превратился уже на новой свободе. Это его весьма пагубная привычка. Он сам это знал. — Но, боюсь, у нас нет времени на мою нерешительность. — брызнул Изуку и глянул мимо Бакуго, выдыхая и тревожно морщась, — Проследи за загрузкой, пожалуйста, пока я ввожу пароль. — Катцуки кивнул, сразу слыша, как уверенно пищат нажимаемые кнопки, и после звуковой сигнал сообщил об открытии. И после этого звука наступила полная тишина. Катцуки косо поглядывал на спину брюнета, за которой нельзя было увидеть содержимое сейфа, и ждал, пока тот хоть что-нибудь скажет, но вместо каких-либо слов доносился лишь шелест бумаг, их перелистывание и щёлканье кнопкой, словно от папки. Бакуго не стал ничего спрашивать и сосредоточился на мониторинге загрузки, проверяя, чтобы та лишний раз не останавливалась. И пусть внутри так и нарастало напряжение и желание хотя бы взглянуть за низкое плечо — он оставался на месте. «Ему нужно просмотреть это самому… наверное.» — успокаивал он себя, отгоняя навязчивые мысли. Мидория тем временем с растущим ужасом рассматривал документы в чёрной папке. Его глаза бегали по строчкам в отчаянной попытке найти подвох, но всё было ясно и прозрачно. Эти бумаги, словно удар под дых, разбивали все его предположения. Он не ожидал увидеть здесь что-то подобное. Он даже не знал, что эти документы существуют. — Что это… Дьявол вас всех дери…? — пробормотал он, сам не веря своим глазам. Документы о разводе? Мидория мог предположить в своих самых смелых мечтах, что эти бумаги сохранились и что отец всё-таки забрал их с собой, не желая подписывать. Даже если в хранении подобного было мало смысла. Но дело было в том, что как раз таки отцовская подпись была поставлена. В нижнем правом углу его размашистым почерком. А вот материнской… Изуку перелистнул все бумаги, вглядываясь в углы, пока брови поползли вниз, не видя знакомого росчерка. Ни на одной из бумаг. Она не подписала документы о разводе, хотя говорила ему, что это отец был тем, кто отказался ставить подпись. Сердце загудело, и в голове что-то болезненно щёлкнуло. Он посмотрел на дату. Всё сходилось. Это был год, когда они вроде как хотели развестись. Мидория проверил ещё раз. Все должные печати были на местах. То, что он сейчас видит перед собой — не подделка. Изуку медленно развернулся и слегка дрожащими пальцами опустил документы на близстоящий стол. И всмотрелся ещё раз. Нет, всё было правильно. Сколько бы он не проверял. Всё было правильно. Брюнет глубоко вдохнул и закусил губу, ставя руки по обе стороны от документов, и нечитаемо уставился в них, болезненно закрывая глаза. Разве это не означало, что то, что он считал истиной столько лет, оказалось ложью? Что всё, в чём он винил тогда отца — было ошибкой? Глупой ошибкой по незнанию? А ведь тогда ему хотели что-то объяснить, объяснить ему — тому, кто просто не стал слушать и хлопнул дверью. Его мать всегда говорила, что отец отказался подписывать бумаги и что это он был причиной всех семейных распрей. Но то, что сейчас он видит лежащим на столе — все эти слова обличает в чистую ложь. Но почему его мама ему лгала? Почему не развелась, если так боялась его…? «А боялась ли она вообще? Вдруг нет…?» — закралось сомнение, и он стукнул себя ладонью по лбу, — «Ха!» — лицо тронула неспокойная улыбка, Изуку уже не знал, чему ему верить. И, пошатнувшись, он сел в некогда отцовское кресло и ощутил, как у него начинает болеть голова. Из борсетки, дотянувшись ледяной рукой, он достал знакомую, в последний месяц в особенности, таблетку цитрамона, попросив Бакуго набрать на кухне воды. Просьба была выполнена быстро, и стакан с холодной питьевой был предложен ему и им же выпит, когда он гулкими глотками запил лекарство. — Всё в порядке? — мягко спросил мужской баритон, но его голос прозвучал в тишине, будто издалека, каким-то странным эхом. Изуку, не отрываясь от лежащих документов, кивнул и усмехнулся, сжимая стакан в тиски и желая разбить его прямо сейчас своей ладонью. — Не совсем, — признавшись, омега поднял глаза к нахмуренным в беспокойстве светлым бровям, — Но это многое объясняет. Катцуки чуть наклонил голову, стараясь уловить подтекст в словах Изуку. — Объясняет что? — …Почему всё закончилось так, как закончилось. Представляешь, это, оказывается, она! — голос почти сорвался, но он силой воли заставил себя говорить спокойно, — Она… не захотела развода, а не отец. — выдох вышел опустошённым, и, передавая стакан в бронзовые руки, Изуку склонился над своими коленями, запуская пальцы в волосы, — Я всю жизнь думал, что она жертва, а он — виноватый. Но теперь… всё выглядит, Дьявол, совершенно иначе…! — смех, так резко прорезавший комнату, стих очень быстро, и Изуку просто молчал, не поднимая больше головы. «Ты слишком идеализируешь её, Изуку.» — вспыли в голове слова отца, которые даже на вкус были горькими. Катцуки осторожно подошёл ближе и спустился перед возлюбленным на колени, вынуждая потерянным взором посмотреть на себя. Прямо сейчас в этих уверенных глазах словно рухнул целый мир. Крохотный для всего мира, но такой огромный для человека, который разбито сидел в кресле и не хотел смотреть в его глаза, а потому отвёл их почти сразу же. Руки подрагивали и стали невероятно холодными, и да, мужчина ощутил это, когда взял их в свои. Замёрзли даже в перчатках. Бакуго не знал, что сейчас ему следует сказать. Потому что он мог только стараться понять, какие песочные замки сейчас разрушаются в разуме затихшего принца, который вновь не желал на него смотреть. «Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше?» — и ответа на этот вопрос разум ему не сказал, вынуждая смотреть на то, как брюнет, опёршись локтями на подлокотники, нервно теребил свои перчатки. Это ощущалось так… словно его предали. Самым низким вариантом из возможных. И даже не рассказали о предательстве, надеясь, судя по всему, скрыть эти следы сразу же, как только единственный свидетель исчез. Поэтому были сняты камеры, и по этой же причине сейф хотели вынести со всеми компрометирующими файлами. Понадеялись, что он не станет рыться в вещах ненавистного ему человека. По пронзительному змеиному взгляду Бакуго понял, что Изуку пришёл к такому же выводу. И увидел, как омега усмехнулся, запрокидывая голову и закрывая лицо предплечьем. — Это не меняет того, кем они были для тебя, — тихо произнёс блондин, продолжая сидеть и смотреть, как из-под руки одиноко скатилась слеза. Её сразу же вытерли. — Да, ты прав, — медленно кивнул брюнет, смотря в потолок и легко улыбаясь, — Но это меняет то, как я смотрю на них сейчас. Сколько всего тогда он наговорил сгоряча человеку, который был ни в чём не виноват. Интересно, как тогда чувствовал себя его отец? Как долго успокаивал так правдоподобно плачущую маму, обвиняя во всём отца и обещая, что он защитит её от него и всегда будет рядом, будет её поддерживать, несмотря ни на что. Мидория фыркнул, представляя, как прекрасно она себя чувствовала тогда — в его объятиях и ночной размеренной речи, полной злобы к несправедливому отцу. Он уверен, что наблюдать за этим было весьма забавным зрелищем. И сколько он… сколько ещё он мог сделать так же неправильно…? С десяток? С сотню раз? «Что, если отец… не был таким плохим, каким она мне его представляла…?» — мысль, извиваясь коброй в голове, прокусила его череп, отравляя ядом, и он не отверг её сразу же, как сделал бы раньше, потому что сейчас она казалась ему возможной, — «Он бил её. Он был ужасен. Ему нет оправдания. Но сколько грехов помимо этого за ним было на самом деле? Сколько грехов были приписаны к нему незаслуженно?» Родная мужская фигура всплыла в памяти, как на вшивой киноплёнке. Ему было физически больно думать, сколько всего могло разъесться под этой устаревшей ржавчиной обмана. А что… что, если его отношения с отцом, окончательно испортившиеся из-за вечных ссор по поводу матери — можно было спасти? Что если… они даже не испортились бы до такой невозвратной степени? Что если… они могли чисто теоретически стать обычной семьёй? Осознание этого — било его изнутри. Било стены, окна, лестницы и крышу. Ледяной замок внутри него трескался, как тонкое дешёвое стекло. Сыпался, как будто бы никогда не был построен. Будто на этой выжженной земле у него и шанса не было выстоять пред вечными штормовыми волнами. Изуку встал, молча попросив Катцуки отойти, и вновь взял на руки бумаги, теперь смотря на них спокойно, с арктической вьюгой в глазах, осознавая, что теперь эти листы в его руках — символ разрушенной жизни, как пепел, оставшийся после пожара. Небрежно оставленный там, где он был сожжён. Символ двух разрушенных жизней. — …Может, пока оставим это? — предложил голос позади и, становясь рядом с ним, кивнул на сейф, где осталось, ох, Изуку уверен, что осталось, ещё много чего интересного, — Закончим с тем, зачем пришли, и заберём всё из сейфа? Чтобы она больше ничего не могла от тебя скрыть. — эти тихо сказанные слова с плохо скрываемой злобой звучали соблазнительно. И омега решил к ним прислушаться. Ведь мужчина был прав, и Мидория вновь обратил внимание на открытое настежь хранилище, подходя к нему и разом вытаскивая всё остальное, кладя его на стол и ухмыляясь ещё шире. Эти находки полностью разрушали всё. Всё, что было построено заранее и выверено на точность. Всё, в чём он так твёрдо был уверен долгие годы. — С ума сойти. — Изуку разбирал руками все бумаги и наткнулся на толстый, знакомый ему конверт с его же почерком, — Смотри, это же те деньги, что я вернул ему за вклад в свою компанию, — пальцы вскрыли то, что даже не вскрывали, — Я уверен, что тут всё та же сумма. А я ведь думал, что он их давно вложил или потратил на своих любовниц. — глаза быстро пересчитывали купюры. Новенькие, из банка. Тогда он специально поменял их на такие, чтобы отец увидел его намерения, когда открыл конверт. А он, оказалось, даже не рассматривал варианта взять деньги сына. Честно заработанные. В это с трудом верилось, но то, что он держал в руках и быстро пересчитывал — были точно теми самыми купюрами, которые когда-то давно он собрал, чтобы с гневом отдать отцу и навсегда откреститься от возможного влияния с его стороны на свою юную компанию. Тогда, несмышлёнышем, он строил в голове целые империи и грезил о том, что «вот-вот», и он выйдет в люди и забудет этого человека, как страшный сон. И действительно забудет. Только годами позже и по совершенно другой причине. Не так ли? — было ощущение, что судьба над ним смеялась. — А это? — Бакуго поднял вверх небольшую бумагу с двумя подписями в конце и сомнительным расплывчатым содержанием, — Похоже на- — На наш детский договор. Да. Это то, о чём мы тогда говорили с ним в казино. — безразлично сказал омега и аккуратно перенял листок, фыркая, — Действительно, сохранил, — на секунду это заставило лицо смягчиться, как и тревожно бившееся сердце, но посмотрев на остальное и нахмурив брови, брюнет всё же предложил, — Нам нужно уходить. Мы задержались. Помоги всё собрать, — Мидория мимолётно кивнул рубинам и закончил, — Остальное посмотрим дома. Как и… самое главное. — загрузка, наконец, оповестила, что все файлы были перемещены успешно, и брюнет устало выдохнул, смотря на всё найденное им. — Я понял. Они уходили из квартиры второпях, немного переживая, чтобы их не застали нежелательные гости. Всё было сложено в папки и борсетки, и Мидория, проходя в гостиную, устало понурил плечи, на секунду отвлекаясь и смотря в сторону окна. Он подошёл к нему и открыл так, как оно было открыто до того, как они сюда пришли. Настежь. Чёрт знает, почему его мать любила этот собачий холод и всё время открывала все окна. Потому что они с отцом никогда не желали жить в этой стуже. Они болели от неё, как прокажённые. Но, судя по всему — желала она…? «Иначе бы ты развелась.» — отрезал язык и поставил в этом абзаце жирную точку.

***

Ночь раскрыла над ним огромный зонт, провожая розовый закат. И Мидория же, стоя на балконе, размеренно выпивал, прислонившись к светлой холодной балюстраде и наблюдая за перекатами звёзд. Сегодняшняя ночь радовала его настоящим и первым наблюдаемым им звездопадом. Небо развернулось целой феерией, отразившись в его глазах и желающее помочь выкинуть эти злосчастные мысли из головы. Изуку вскинул голову, делая горький глоток, и чуть улыбнулся. Каждая падающая звезда оставляла за собой серебристый шлейф, который медленно растворялся в ночи, как светлый след от яркого фейерверка. Как тогда, в тихой лоджии. И в такой тишине ни о чём думать не хотелось. И, кажется, ветер, всколыхнувший его волосы, был согласен с ним в этом. Крыши низких многоэтажек, на которые брюнет обращал внимание, и фоновый скрежет города — сейчас казались ему такими чужими и далёкими, словно не он прожил здесь всю свою осознанную жизнь. Он впервые не думал о работе, и она впервые мало волновала его. Зачем теперь ему нужны эти бетонные джунгли? Он говорил сам себе, что они для него — что-то особенно важное, и что всё, что он делал и делает — имело смысл, но с каждым разом убеждать себя в этом было всё труднее. Хотел бы он вернуться в детство и навсегда остаться «маленьким Изуку», главные проблемы которого были в том, как написать тест и ночью посмотреть гонки по федеральному каналу. Хотел быть вечно маленьким, чтобы его просто оставили в покое и дали выдохнуть. Он ведь имеет на это хотя бы небольшое право, как и все остальные, не так ли? — Хочу… не знаю, чего я уже и хочу. — шёпотом он говорил с ветром, но отвечала ему лишь тишина. Изуку вдохнул побольше воздуха и, как в детстве, попытался загадать желание у звёзд, но его безмолвные слова застряли в горле, а глаза защипало от ненужных слёз. Он и слова не смог вымолвить, как если бы звёзды не могли исполнить его эгоистичные желания. А он сам никогда не был способен на то, чтобы выполнять свою волю… и снова разум вернулся к родителям. Хотя он всё так же молча смотрел на падающие светила. «Как долго я жил в этой лжи?» — в тихом шёпоте брюнет спросил у них, видя, что те молчаливо угасли, оставляя его один на один с этим вопросом. Вопросом, на который у него не было ответа. Какое омерзительное послевкусие. — Мой принц, телевизор уже подготовлен. Нужно просто вставить флешку. — кратко сообщил заходящий мужчина, который тут же накинул плед на его шёлковые от халата плечи, — Сегодня был звездопад? — удивлённо подмечая, — Надо же. А я пропустил. — чтобы уставиться в небо, пока Изуку покосился на него и вновь впился в небосвод. — …Я могу рассказать тебе, каким красивым он был. — пожал омега плечами, чуть хмыкая и стараясь забыть ту тревогу, что безбожно росла в нём и ждала часа, чтобы выйти извне, — Чем-то похож на тот фейерверк, который мы видели из лоджии. Жаль, что ты не успел… — Изуку был искренне разочарован, что такую прекрасную картину алые глаза просто не застали, — Это было потрясающе. — а он не был писателем, чтобы уметь красиво описывать небосвод. — Не сомневаюсь. — ткань зашуршала, а блондин засунул руки в карманы домашних чёрных штанов, — Даже при учёте того, что тогда фейерверк был последним, на что я обращал внимание. — и игриво посмотрел на него, по взгляду ожидая, что он засмущается от этих слов. — Могу сказать тоже самое. — но Изуку был слишком серьёзен, чтобы неловкость могла прорасти в нём цветами. Постепенно горизонт стал совсем тёмным, а звёзды, тускло светившие им сверху — больше не пылали страстью осыпаться звёздным дождём, а посему и смотреть на небо у омеги отпало всякое желание. В отличие от Бакуго, который продолжал смотреть на него такими большими глазами, словно видел там что-то незыблемо прекрасное. Но сколько бы раз брюнет не переводил взгляд с мужчины обратно наверх — там было только тёмно-синее полотно бархата с рассыпанными на нём кристаллами Сваровски. Но никак не тот неземной Космос, которым восхищались рубины. — Помнишь, Камута когда-то затронул тему о том, что ты ему много рассказывал о созвездиях, мой принц? — внезапно донеслось до него, и парень был искренне удивлён такому внезапному интересу, но учтиво кивнул, — А это случайно не «Большая медведица»? — слушая, как Катцуки спрашивает его, кивая головой в сторону одного из созвездий. Мидория проследил за этим кивком и нашёл те яркие звёзды, которые так стремился показать ему мужчина. И пока он долго вглядывался в них, стремясь вспомнить свои скромные познания, вычитанные когда-то на досуге — Бакуго, опёршись боком на парапет, сосредоточился на нём. Катцуки прекрасно понимал, что, скорее всего, он не угадал с названием, ведь звёздами никогда не интересовался. Да и сейчас они были для него просто точками на небе, которые по ночам украшали его редкую бессонницу… но рядом с ним — с его принцем — он невольно вспомнил об этой неземной красоте. Ему так нравилось, когда сверхновые отражаются в глубоких лесах этих ярких глаз. Всегда нравилось. Сейчас нравится ещё больше. — Нет, это не она. — отрицательно покачав головой, Изуку услышал ответное: — «А что это? «Созвездие Ориона»?» и, фыркнув, обернулся к мужскому лицу, — Это «Большой пёс», дурашка. — чтобы увидеть, как потеплели кармины. Зелёный взор чуть удивился таким метаморфозам, но уголки губ невольно поползли вверх, пока он поспешно отвернулся, скрываясь от тихого «дурашка, да?». Так его когда-то назвал Бакуго… да, на том самом первом свидании, которое сейчас помнится весьма чётко, словно лишь вчера их прогулка по набережной была смесью неловкости и смущения. Сейчас они изменились. Их отношения тоже потерпели изменения, и омега не мог не заметить, как на него продолжают смотреть, даже когда он твёрдо решил разглядывать Токио. Но лишь мысль об этом вынудила его улыбнуться ещё шире. Чего Катцуки и добивался. Она была сдержанной, и от смущения её углы опустились вниз, но уже её одной хватало, чтобы Бакуго, заправив тёмную прядь за ухо — улыбнулся ей в ответ. — Наконец-то ты улыбнулся. — промолвил он, и Изуку медленно поднял к нему лицо. Очаровательный принц. — Ты хотел… чтобы я улыбнулся? — поражённо хихикнув, Мидория смущённо махнул рукой, — Tu m'embarrasses. «Смущаешь меня». — Я всегда хочу, чтобы ты улыбался. — слушая откровение, что щекотало его душу шипами красных французских роз. И остановился. Остановился во времени, смотря на бронзовое лицо, что хмыкнуло на его глуповатую физиономию и вернуло взор на Токио, сгребая его в полуобъятиях. Изуку выдохнул, чуть расслабившись, и прикрыл глаза, подставляясь не такому знойному ветру, что вновь нёс ему мысли, зародившиеся в голове, как болезненные бутоны. Стоило ли ему действительно смотреть эти видео с Бакуго? Или попросить, чтобы тот подождал в спальне, пока он не пересмотрит самое главное? Однажды он уже дал Тодороки возможность заглянуть за завесу «идеальной семьи», и он до сих пор считает, что это было одно из самых глупых решений в его жизни. Так, может, всё-таки не стоит рисковать ещё раз? Надеяться на одно лишь благоразумие другого человека — в высшей степени собственное безрассудство. «Не думаю ли я опять слишком много…?» Мужчина стоял позади и не мог видеть бледного лица. Как и глаз, которые всегда ведали ему обо всём без утайки. Но он мог прочувствовать и был рад тому, что Мидория раскрывался ему честным вишнёвым послевкусием, не закрываясь алкогольной вишней, как он всегда делал раньше. Да и делает до сих пор. И, вдохнув побольше воздуха у скрытой пледом шеи, альфа отметил, что вновь было кисло. Бакуго неосознанно привык рассекречивать чужие мысли благодаря этим изменениям, даже малейшим изменениям в феромонах. И он мог догадываться, из-за чего его принц сейчас мог переживать помимо своей семьи. «Переживает, что я увижу то, что является «недостойным», не так ли?» — под руками, что сжали талию, будто сквозил ветер, — «Или то, что он не может проконтролировать, а потому — стыдится этого…?» — Если хочешь… я выйду, и ты посмотришь всё это сам. — мужские руки пригладили чужие плечи скорее машинально, — Я могу просто посидеть в другой комнате, на всякий случай. Или вообще прогуляюсь. — а блондин пожал плечами, кивая на приятную погоду, — На улице даже тепло. — Твоя учтивость по уровню любезности граничит даже с моей, но… — Мидория привык, что его могут понять и, что более важно, войти в положение, но разве мог он сказать, что после всего он все ещё не доверяет Бакуго…? Правда ли он ему всё ещё не доверяет? Думает, что тот сможет предать его, как остальные? Как Тодороки…? К Дьяволу Тодороки. Как… его мама? Возможно, будет неловко пересматривать домашние видео с Бакуго, и вполне ожидаемо, что это была не та информация, которой он хотел бы делиться, учитывая, что он сам не знает, что это за информация. Однако без доказательной базы и видео Бакуго даже при желании ничего не сможет доказать, верно же? Так Мидория себя успокаивал. И по старому скрипту — это сработало, как точный биохимический механизм. Ведь всегда срабатывало. Он знал, как себя утешить. Да и без Бакуго он просто выключит их на половине просмотра. Так что ответ нашёл его сам. Нашёл среди холодных лабиринтов, где его тень блуждала, не помня, как попала в это Зазеркалье. Нашёл и протянул ей руку. — …думаю, ты можешь посидеть рядом. — и Изуку протянул свою в ответ, синими пальцами нащупывая тёплые, — Если пообещаешь, что содержание этих записей останется только в этих стенах. — и мужчина коротко чмокнул его в макушку, не желая отпускать. — Без проблем. — согласился блондин, и они единогласно решили покинуть этот морозный балкон, — Я могу это пообещать. Ты… — а после Изуку окончательно выпутался из чужих рук, подходя к бару и ставя свой пустой бокал на столешницу, — уверен, что хочешь всё-таки выпить больше обычного? — Катцуки услышал усталый шумный вздох, и, резко развернувшись, на него уставились глаза. Уставились оценивающе. Словно только что сделали какой-то серьёзный выбор, где он фигурировал, даже не зная об этом. Но, видимо, сделали в его пользу. — Я уже говорил, что не воспринимаю этот мир на трезвую голову? — плеснув себе жидкость в стекло, Мидория, не задумываясь, взял и остальную бутылку, чтобы со временем доливать, — В особенности мир, где фигурируют мои родители. — он мог бы пить из горла, но так бы он ощутил себя ещё более паршиво, чем сейчас. «Он такой тошный без вина.» — фыркнуло его сознание, и он был с ним ой как согласен. Особенно сейчас. — А ты будешь? — предложил брюнет, потрусив алкогольными волнами в бутылке, и удивился, когда альфа уверено подошёл к холодильнику и, открыв его, ответил: — Я возьму пиво. — Пиво? — в его доме никогда не было пива. Не то чтобы он совсем его не пил, но оно не пилось им так часто, чтобы он имел в холодильнике пару-тройку жестяных банок. А теперь видеть, как из него крупные руки вытаскивают целый сет этих жёлто-коричневых баночек в плёнке — было так странно, что он неоправданно внимательно проследил за этими невинными движениями. Как руки аккуратно вскрывали упаковку, дырявя её пальцами, и, беря одну, жестом предложили ещё одну ему вместо вина: — Да, я купил небольшой пак. — подтвердил Бакуго, — Ты вообще пьёшь пиво? — и, увидев отрицательный кивок и тихое «спасибо», Катцуки сложил купленное обратно. — Если подвернётся случай. — услышав ответ, блондин закрыл дверцу холодильника, держа одну жестяную банку в руке, и подошёл к брюнету. Они сели на диван, переставленный заранее в центр комнаты заботливым мужчиной, и Изуку неспешно вставил носитель в порт USB, беря в руки пульт и перематывая всё ненужное время, чтобы выставить ориентировочную дату, когда мог произойти конфликт, который его отец так желал, чтобы он увидел своими глазами. Он немного опоздал. И, возможно, это было даже к лучшему. Ведь теперь он мог посмотреть отрывок чистыми глазами. Так как отец хотел бы, чтобы он его посмотрел. Они сидели молча, пока он искал нужное время, и выпивали, ещё не зная, что их ждёт по ту сторону плазменного экрана. И он нашёл. Вот поздний вечер. Столовая и сидящая в ней мать. Был слышен поворот ключа с прихожей, и лицо женщины скривилось в омерзении, но разгладилось в недовольстве, как только в комнату зашёл отец, устало переставляя ноги. И вроде бы эмоции были понятны. Омега много раз видел их лица в этих междоусобных войнах, но в этот раз он нервно сидел, облокотившись на подлокотник дивана, и напряжённо всматривался в телевизор, глотая каждое сказанное слово, как пилюлю, что могла дать ему разгадку. Он просто не знал, разгадку чего именно. Мать по-странному начинала выводить отца на эмоции, а тот даже не начинал ревновать, но всё это брюнет с лёгкостью смог списать на тяжёлое понимание, что бороться отцу было уже попросту не за что, и тот сам это понимал. В конце концов, понимание часто приходит слишком поздно. Либо же он просто устал ревновать. Что было уже на него не похоже, но Мидория слушал дальше. Ситуация накалялась и явно раскачивалась не отцом, а матерью, которая почему-то злилась на то, что от мужа нет такой яркой реакции ревности, как раньше. И это сподвигло её сказать то, что она определённо не должна была говорить.

«— А я скажу. Я была на свидании. С Тошинори Яги.»

А отец промолчал, просто резюмируя, что она лишь ставит их сына в неудобное положение и к тому же пристаёт к человеку, за спиной которого одна из самых верных историй любви, что он видел. Изуку нахмурился, поменяв положение и поджав губы. Эти слова никак не увязывались в его голове с той памятью, когда его «дорогой папа» избивал его мать до синяков, едва учуяв на ней поверхностный чужой феромон. Теперь же ему будто было абсолютно плевать…? Слишком всё равно как для того, кого описывала ему мама, как ревнивца и последнего ничтожного человека. И он ведь был с ней согласен. «Это всё очень странно… Я думал отчасти, что удар пришёлся из-за ревности, но это не выглядит таковым…» — парень покосился на мужскую руку, которая положила ему ладонь на плечо, молча поддерживая, — «Что между ними вообще происходило за закрытыми дверьми? Когда меня не было рядом?» — глаза улавливали любой заснятый вдох, — «Как долго они вели себя вот так…?» И эти размышления могли бы уйти достаточно далеко, если бы помимо их пререканий он не услышал… своё имя. Мидория дёрнулся и вновь заострил внимание на экране. Его родители обсуждали его отношения и личную жизнь, что было весьма привычно и знакомо, но лишь на первый взгляд… На самом деле это напоминало ему те дни, когда его выдавали за Тодороки и устраивали им помолвку. Тогда они говорили об этом примерно так же. И он так же не участвовал в этих обсуждениях, имея возможность лишь подстроиться под предложенную судьбу. Только инициатором тогда был отец, а против была мать. Так что сейчас — на экране — они будто просто поменялись ролями в его потухших глазах. Но беда была в том, что они говорили… про Бакуго. Про того, кто от удивления дёрнулся и с замешательством посмотрел на него, одними глазами спрашивая, «какого чёрта?». И Мидория хотел бы ему ответить. Но ему было слишком стыдно, чтобы он мог хоть как-то открыть рот. Он настороженно сжался и ощутил, как свои же голые от перчаток ладони вспотели, пока его мать предлагала их «свести». И пока ничего нового, хвала Дьяволу, услышано не было. Бакуго уже знал о том, что она на такое способна. Но уже этого было достаточно, чтобы он начал нервно трясти ногой и ощутил, как рука, ранее просто хлопающая его по плечу, сперва сжала его, а после, как и мужчина, приблизилась, приобнимая за талию. Это было сделано им скорее неосознанно, ведь Бакуго так же насуплено и недовольно глядел на экран, как и прежде, желая, казалось, защитить его от того ужаса и игры слов, что они оба слышали. Мать попросила денег, на что — из контекста ещё понятно не было, но по обозлённому лицу отца можно было предположить, что явно на что-то запрещённое. И, скорее всего, это был не первый раз. «Возможно, возбудители…?» — аккуратно предположил Мидория, чуть ближе прижавшись к Катцуки, который дал ему это сделать и даже посодействовал. Он сам не верил, что предполагает такое, когда на экране его самые близкие люди.

«— Ты не будешь ему что-то подливать, чтобы они переспали, Инко! Ты же всё-таки мать!»

И он был прав, подумав тогда, что речь идёт не о таком виде препаратов. У его матери было достаточно карманных денег, чтобы купить что-то настолько легкодоступное без чьей-либо помощи. Возбудители стоили недёшево, но всё-таки были весьма доступны в их кругах. Нет. Сумма, которую она хочет — превышает её лимит. А Мидория знал, что это — был огромный лимит. А значит… речь была о чём-то в разы хуже. Может быть… наркотики? Или психостимуляторы? Что она хотела ему подсыпать…? Сердце обливалось водопадами кипящей лавы и словно прекращало биться, ожидая, о чём пойдёт речь дальше, и, не желая этого услышать — слушало дальше. Как же он хотел понадеяться, что всё это ему послышалось, как миражный звон, но, увы, диалог между ними продолжался, и Мидория понимал, что, судя по всему — это была ещё не точка кипения. Ведь удара всё ещё не было. Отец подошёл ближе, и мать, прямо как в его памяти, начала боязливо отходить, всё ещё делая вид, что она может ему противостоять, но ведь это была ложь. И она тоже это знала. Но тогда почему так отчаянно пыталась что-то доказать человеку, который ничуть не был заинтересован в ссоре, зная, что тот может её ударить? И ударить сильно? Потому что не боялась? Да нет, у неё струсились губы. Тогда знала, что она сможет ему в случае чего сделать ещё больнее? Но как? С помощью чего она могла это осуществить? У него ведь было всё, чтобы противостоять её жалким нападкам в любом случае. Буквально всё. Кроме, разве что…

…сил пойти против родного сына. У него не было сына так, как тот был у неё.

Но Мидория слушал дальше, стискивая челюсть до скрежета и подпирая ладонями подбородок, стараясь даже не моргать. Он многое пропускал мимо ушей, даже то, на что внимание невольно обращалось. Как слова матери о том, что быть этой самой «матерью» было не её желанием. Брюнет впервые слышал об этом. Его зрачки сузились, когда он обдумал это, но в этот раз он решил не вдумываться в эти слова, ведь сейчас, очевидно, они не были главными. Что-то было в разы важнее и весомее этой простой провокации. Бесстрашной провокации, он бы сказал. Изуку даже не знал, что его мать может так говорить. То есть… так говорить с отцом. В его маленькое плечо она всегда плакалась, беззащитно обрывала провода в попытках дозвониться, едва ли случалась какая-то ссора, разрывая его одежду ногтями, жалостливо цепляясь в неё и размазывая тушь по щекам, бившись в истерике. Он много раз видел это. Сейчас же складывалось ощущение, что всё, что он видел на её лице до этого — было жалкой актёрской игрой в сгоревшем театре. Но ни единого раза он не видел её взгляд и слова, пылающие такое желчью и ненавистью. То ли к его отцу. То ли… к нему? Бакуго же молчаливо сидел рядом, невольно вспоминая то, о чём старалась завести с ним разговор тогда эта женщина на поминальном ужине. Получается, у неё не вышло добиться денег от мужа, и она пошла предлагать «профинансировать» эту аферу тому, кто был «потенциально заинтересованным лицом»? Так, блять, что ли? Если откинуть все реверансы, то это выглядит именно так. Именно эти слова сейчас они наблюдают с экрана, как и следующие:

«— …А если Изуку понесёт от этого Бакуго, то он наконец-то сделает хоть что-то полезное! Чёртов эгоис-» — а после обоими был услышан оглушительный звук пощёчины.

Мидорию пробрало до костей, словно он замерзал насмерть в каких-то сугробах. Так вот из-за каких слов тогда отец ударил её на самом деле. Это отличалось от того, что скомкано было рассказано ему тогда, когда его мать, театрально стоя в фиолетовом платье в сумерках лунной ночи, слезливо обрисовывала ему в лучших трёх актах. «Ты на моём месте поступил бы так же.» — возможно, сказав тогда ему это, его отец был прав. Он поступил бы так же. Но не ударил бы. Изуку ощутил, как рука, на секунду ослабевшая на его талии от шока, вновь сжимает его крепче, пусть мужчина так ничего и не сказал, а они оба уже не слушали, что говорится на видеозаписи дальше. Между ними настала ошеломляющая тишина, мурашками прогуливающаяся по телам обоих смотрящих, но уже не видевших. И она ждала, когда кто-то заговорит. А Мидория, резко выключив экран телевизора, медленно взялся за голову руками, жадно вдыхая воздух и дрожа. Он не мог закрыть глаза, ведь тогда его возвращало в капкан собственного разума, поэтому ему приходилось просто смотреть в пол. Матерью эти жестокие слова были сказаны так, словно она уже пыталась сделать что-то подобное, но у неё не получилось. Но когда она могла такое провернуть…? И тут его осенило. И Изуку впился ногтями в диван, чувствуя, как слёзы вновь наполняли и так солёные глаза. Один раз ведь он уже мог стать папой… «А что, если… тогда это был её план…?» — эта догадка уничтожала его заточенными ножами, прорезая и вскрывая все те эмоции, которые он чувствовал в ту ночь на автостраде, — «И тот ребёнок не был случайностью, просто она подумала, что у неё не вышло…?» — тишина зловеще посмеивалась в перипетиях холодного домашнего коридора. А ему было страшно подумать, что он мог оказаться прав.