Контуженная

Контуженная

Пролог

      На что похожа жизнь, когда от тебя скрывают самое дорогое? Для меня такая жизнь — всего лишь существование, трудно назвать это жизнью. Ты существуешь, но никак иначе. Ничто вокруг не может осчастливить, ведь всё время ты ожидаешь лишь одно. Каждый угол, каждый поворот стал напоминать остриё ножа, что плавно разрезает вдоль. Ведь именно за ним я всей душой надеюсь увидеть её... свою родную сестру, которую намеренно скрывают от меня вот уже много лет. Я не знаю о ней почти ничего, мне неизвестно даже её имя, но зато я знаю одно: мы с ней очень похожи. Несложно было узнать, что мы — разнояйцевые близнецы, особенно, когда мама так ненадёжно прячет источники информации, думая, что я, от которой скрыли родную душу, не загорюсь желанием их достать и посмотреть. Однако большее я не узнала: видимо, родители всё-таки спрятали далеко. Наверняка даже не в нашем доме, поскольку в их отсутствие я отчаянно проверяю здесь каждый уголок. На самом деле, давно уже перестала верить в то, что найду хоть что-то, либо даже познаю счастье встретить её воочию, но надежда во мне ещё не умерла. И не умрёт никогда. Я буду надеяться на чудо до последнего — до тех самых пор, пока не увижу свою сестру, живую и здоровую.       Порой ночью, перед тем, как погрузиться в сон после очередного дня существования, я прокручиваю в голове все кадры из прошлого. Начиная с самого моего раннего детства. Всё ещё наивно надеясь, что там осталось хоть какое-то воспоминание о ней. В очередной раз разочарованно понимая, что их просто нет в моей голове. Но каждый раз повторяя одно и то же, просматривая этот серый, трагический фильм из воспоминаний, пока сознание не затуманивает сон. Насколько хороши мои воспоминания? Можно ли их вообще назвать приятными? Те моменты из детства, когда я, казалось бы, была действительно чему-то рада или даже счастлива, оказались всё теми же серыми частицами бытия, а счастье являлось всего лишь иллюзией. Ведь если бы оно исходило от самой души, а не было простой игрой эмоций и гормонов, то я бы и вспоминала этот день с тем же счастьем и теплотой. Но я вспоминаю его совершенно равнодушно, только лишь помня, что в тот миг происходило внутри. И каждое моё условно хорошее воспоминание было именно таким. Ведь уже тогда моя жизнь являлась для меня существованием. Начиная с той поры, когда я стала себя помнить, я всегда чувствовала, что рядом кого-то не хватает, что всё не так, как должно быть, и это шло скорее из подсознания, нежели извне. Ощущение постоянно тяготило мою детскую душу, заставляя замыкаться в себе. Всякий раз делясь этими мыслями с мамой, я не получала какого-либо ясного ответа от неё. А папа и вовсе не отвечал, и от каждой подобной фразы сразу отводил глаза, полные тяжёлой печали. Он явно знал и видел большее, чем мама, а может, только один он и знает, где и по какой причине скрывают мою сестру. Однако как бы я ни старалась, ответа я за все эти годы так и не получила. Он так и не рассказал.       Сколько я себя помню — везде одна и та же маленькая девочка с яркими, зелёными глазками и тёмно-каштановыми вьющимися волосами длиною до плеч. «Единственная» дочь местного хранителя порядка — Шури Крейшена, поэтому так сильно им любимая и так часто им балуемая. Я получала всё: вкусности, одежду, игрушки, каждое моё желание исполнялось раньше, чем я успевала передумать. Мне уделяли столько любви, что я буквально купалась в ней с головой и не знала иного отношения. Кроме того, папа вёл крепкую дружбу с главнокомандующим вооружёнными силами области — Висэ Мэлионом, у которого подрастал почти такого же возраста сын. Так у меня появился самый первый и единственный в то время лучший друг — Жэки Мэлион, с которым мы познакомились в годовалом возрасте. Насколько я помню, мы очень много времени проводили вместе, каждый наш шаг происходил практически одновременно. Вместе научились говорить, вместе изучали мир, вместе поступили в один класс и даже проводили друг у друга несколько дней. Правда, порой я замечала, что Жэки ведёт себя странно, даже неестественно, но я не придавала этому значения, считая ничем иным, как его индивидуальной чертой. Только с возрастом начала понимать, что мой друг, оказывается, совершенно не такой, как я. Он рождён с генетическими мутациями пайэта, огромного страшного хищника, который ест нас, койэтов. Это доказывает фиксатор, который я не раз замечала у него на шее ещё с малых лет — его закрепили после ранней операции по удалению железы Ентэ, той самой железы у пайэтов, которая выделяет гормоны, что побуждают их нападать и разрывать своих жертв. Поэтому операцию провели в первый год его жизни, ещё даже до того, как мы пересеклись. С тех пор мальчик Жэки отличался от обычных койэтов лишь своим ростом и поведением, более свойственным, скорее, чему-то среднему между поведением койэта и пайэта. Казалось бы, осознание всей правды должно было проложить пропасть между нами, однако... я продолжала дружить с ним и любить его несмотря ни на что. Не взирая на все его странности. Даже не испытывала трудности в том, чтобы принять всё, что мне становилось известно о нём, ведь никого другого из друзей у меня всё равно не было. Этот мальчик, как никто иной, заставлял меня хотя бы на время отвлечься от своего состояния потерянности, поскольку он не имел никакой информации и даже малейшего представления о том, что у меня есть сестра, он держался со мной так, словно её не существует, а когда я делилась с ним своими мыслями и переживаниями, он ничего не скрывал, отвечал искренне и это чувствовалось, придавало мне спокойствия. Так мы и дружили, переживая вместе как хорошее так и плохое. Помню, самым тяжёлым событием для меня стало известие о том, что Жэки попал в травматологию со страшными ожогами. В тот роковой день его спасли, но из-за ампутации половины языка он стал навсегда лишённым возможности внятно говорить. Пожалуй, именно это стало первой причиной нашего недопонимания и даже некой холодности в дружбе. Жэки изменился, стал очень грустным, подавленным, не мог нормально есть, а я совершенно не знала, как ему помочь и не понимала, что он говорит. Есть привычную еду у него на глазах тоже не представлялось уместным, ведь это заставляло Жэки ещё сильнее грустить. В тот период казалось, что всё окончательно изменилось и наша дружба закончилась, но такого конца мне не хотелось, и я всеми силами старалась найти подход. К счастью, я его нашла. Я приняла положение своего друга, поддержала его, срезав половину волос с правого виска, вызвав, правда, сначала некоторое недоумение у родителей. Со временем всё возвращалось на свои места, у меня получалось всё лучше понимать невнятную речь Жэки, а иногда и вовсе без слов. Наша дружба только укрепилась с тех пор. И уже ничто не могло на неё повлиять. Ведь отныне я не просто дружила, а дала слово, что всегда буду проявлять заботу к Жэки и никогда никому не позволю его обидеть или задеть.       Завершая поток воспоминаний в одном периоде своего жизненного пути, я тотчас переносилась в другой. И вот, уже совсем иное время, совсем иные воспоминания. Здесь уже школа, одноклассники, много детей, уроки и учителя. Здесь у меня появился ещё один друг: Койя Кэвэт. Помню его маленьким длинноволосым рыжим мальчиком из нашего класса. Такой он был яркий, активный, прыткий, словно малюсенький танцующий огонёк. Наши пути тогда впервые пересеклись на экскурсии, когда я искала свою потерянную игрушку в запутанных коридорах центра искусств. Тем временем он, гуляющий там так, словно знает наизусть каждый уголок, повстречался мне с игрушкой в лапках, которую сразу же, словно зная, что она моя, отдал. Мальчик оказался очень интересным и разговорчивым, своей речью он вопреки моей замкнутости вызывал желание вести с ним диалог. И что-то в его личности тогда сильно зацепило, показалось даже местами родным, отчего захотелось с ним дружить. С первого дня знакомства я сама предложила дружбу, и Койя, разумеется, согласился. А чуть позже познакомила его с Жэки, которому рыжий мальчик тоже оказался очень рад. Более того, мой лучший друг ему весьма понравился, и даже, как мне показалось, куда сильнее, чем я.       Переносясь чуть дальше по хронологии моментов, сохранившихся в памяти, я тотчас вижу перед собой новый образ. В тот день, когда я впервые её увидела, помню лишь, было очень светло. Звёздный свет озарял сад, расположенный за зданием нашей школы. Всё играло: деревья колыхались, будто танцуя, и тени их повторяли этот танец на земле; водоём сверкал от бликов, что отражались на поверхности его, и всё вокруг казалось мне тогда таинственным и волшебным. Я медленно шла вдоль широкой тропинки, освещённой белым светом, постепенно выходя в скверик, окружённый деревьями. Оказавшись в скверике, я увидела карусель, что кружилась сама по себе. Помнится, меня очень это насторожило, даже напугало. Однако, спрятавшись за высоким кустом, я увидела, как к ней подбегает маленькая весёлая девочка. Смеясь, она садится и начинает раскручиваться, и локоны её развеваются в разные стороны. Хоть это и странно, однако в тот момент мне показалось, что эта девочка — я. На ней было такое же чёрное платьице с кружевным воротником, такие же ленточки, что вместе с волосами развевались на ветру, и завязаны они были в той же манере, что и мои, словно завязывал их нам один и тот же койэт.       С той поры, как Койя стал вторым моим лучшим другом, я поняла, кого мне действительно не хватает. Сестры. Каждый раз, расчёсывая его длинные рыжие локоны, достающие до пояса, я осознавала, что это именно то, чего мне так всегда хотелось. Это подсознательное интуитивное чувство, оно дало мне подсказку. И я докопалась до правды. Я поняла, что на самом деле у меня должна быть сестра. Но молчание родителей говорило лишь об одном: я не должна о ней знать. С каждым годом становилось всё больше ясно, что её не иначе как скрывают по какой-то причине, наверняка очень важной, раз это стоит печали. Но всё же, почему? Где она может находиться? И могла ли я хотя бы один раз пересечься с ней, сама того не зная?.. Быть может, та девочка, которую я видела в скверике — это она и есть? Вопросы и догадки не оставляли меня в покое. Днём и ночью, я жила в вечных раздумьях.

Продолжение следует.