"Жги, Артурка, Бога нет!"

— Падре, я согрешил, — обреченно произнес Артур. — Все мы грешники, сын мой, — голос святого отца звучал успокаивающе, — будь честен перед Богом и передо мной, и тогда… — Да, да, я знаю, — Артур нервно пробежался пальцами по перегородке, разделяющей исповедальню. Гладкое лакированное дерево холодило кожу, помнящую совсем другие — горячие — прикосновения. — Артур, — в голосе Падре не было осуждения, только мягкая забота, — просто расскажи. Ты же знаешь, что можешь не таиться передо мной. — Да, — Артур кивнул, — да. Падре… вы помните Саурона? Глупый вопрос, конечно. Как мог Падре не помнить Рыжего, с которым Артур проводил все свое свободное время, и даже променял еженедельные походы со святым отцом в оперу или театр на прогулки в ближайшем парке или посиделки на церковных ступенях до полуночи. Но Падре был терпеливым. — Да, Артур, помню. — Ага, — юноша помолчал, — вчера он помогал убирать листья в церковном дворике. — Да, вы еще сломали грабли, ты напоролся на какую-то железку ногой и распорол брюки. И подрясник порвал. Артур смущенно улыбнулся. В голове всплывают образы и воспоминания, такие яркие, что мурашки по коже бегут. Вот он вскрикивает, обиженно и удивленно разглядывает штырь, торчащий из ближайшего столба. Рядом мгновенно оказывается Саурон, смотрит серьезно и напряженно. Сильные руки хватают за плечи, Артур только и успевает моргнуть пару раз, как оказывается сидящим на ворохе листьев, пламенеющих почти так же ярко, как волосы его друга. Саурон — руки всегда теплые — бесцеремонно задирает рясу юноши, хмурится, разглядывая сочащуюся кровью рану на бедре и тянется к ремню Артура. — Вечно находишь приключения на свою за. — бурчит Саурон, Артур взволнованно перехватывает его пальцы и, краснея, как маков цвет, бормочет: — Огонёк, ты чего? Рыжий смотрит насмешливо и фыркает: — Ой, да не бойся ты, больно не будет. Рану осмотреть, промыть, заклеить… — он кивает на свой рюкзак, лежащий неподалеку, — и да, я ношу чертову кучу лекарств с тех пор, как подружился с тобой. Чего улыбаешься? Артур, запрокинув голову, счастливо смеется, потом ойкает и шипит, когда Саурон, наконец, добирается до его бедра. — Впервые… назвал меня другом, — выдавливает Артур, нервно сжимается, глядя на Саурона, угрожающе размахивающего ваткой, смоченной антисептиком. — Ой, помолчи, а? — Рыжий промывает рану, к счастью, оказавшуюся не такой уж большой, и ловко заклеивает ее пластырем. — Готово. Горячие пальцы легко пробегаются по бледной Артуровой коже, юноша замирает, смотрит на Саурона зачарованно. Пальцы продолжают порхать, касания — неожиданно нежные — вызывают россыпь мурашек. — Саурон… — выдыхает Артур, сглатывает, не может отвести взгляда. Почему-то голова начинает кружиться, воздуха не хватает, сердце бешено колотится. Громкий стук заставляет Артура испуганно отпрянуть. В глазах Саурона пляшут огни, на лице странное выражение, которое юноша никак не может распознать. — Это… дрова кто-то колет, — неуверенно произносит Артур, неловко натягивает штаны негнущимися пальцами и пытается застегнуть тугую пуговицу. — Горе ты моё, дай сюда, — весело фыркает Саурон и тянется к нему. *** — Артур? Голос Падре вывел юношу из задумчивости. — А, да. Понимаете, Падре… это мы с Сауроном выпили ту бутылку вина. Ну, ту… — Ты больше ничего не хотел рассказать? — в голосе Падре зазвучали нотки сомнения. — Нет! — бодро произнес Артур и улыбнулся. Нет, он больше ничего не хочет рассказывать, потому что нельзя просить прощения за то, в чем не раскаиваешься. Падре вздохнул, произнес положенные слова, отпустил своего подопечного с миром и долго еще смотрел ему вслед. В первый раз Артур солгал на исповеди. В первый раз солгал — ему