Sick

“Don't know what I wanted I have a memory Back at that party I was all over her We didn't make out Or do anything I just remember I was lonely”

      Я аккуратно опускаю белоснежное тело в ванну. Нагито мне улыбается. Глупой пустой улыбкой. За ней ничего не стоит, это даже не благодарность, за все то, что я для него делаю, и если честно… То я уже давно не видел другого выражения его лица. И даже примерно не могу сказать сколько, неделю? Две? Месяц? Может быть несколько лет. Я сбился со счету. Теперь кажется будто он всегда был таким пустым. Всегда. И даже хорошие, счастливые воспоминания о моем дорогом друге омрачены этой пустотой в его улыбке.       Я беру мочалку одной рукой а другой хлипкую, слабую руку Команды, аккуратно протирая кожу. Он тихо хихикает. Что-то произносит себе под нос, но я не обращаю внимания. Привык. Вся его кожа покрыта синяками, расчесами, покраснениями, и я удивляюсь тому, как он изо дня в день умудряется получать увечья, большую часть времени пролеживая в мягкой постели. Талант, не меньше. Теперь я тихо смеюсь себе под нос.       Медленно и тщательно я протираю все его тело, с головы до ног, поочерёдно доставая конечности из воды и снова в неё опуская. Все это время Нагито почти не смотрит на меня, лишь изредка сверкает глазами, прищуривает их и снова хихикает, пока не затихает, вновь обращая свой взгляд в пустоту.       Нельзя сказать, что его глаза когда-то были ярко зелеными, прекрасными, превосходными, завораживающими, как люди любят описывать в жалких банальных романах про любовь. Я никогда не был влюблен в его глаза, и наверное если бы не видел его каждый день то с лёгкостью мог бы ошибиться в их цвете. Это не было столь важно для меня. Но, кажется я упустил тот самый момент, когда его глаза из серо-зеленых превратились в настоящее болото. Тёмное… И непроходимое. Я не люблю в них смотреть. Я в нем тону.       Приходит время мыть голову. Это моё самое нелюбимое. Несмотря на то что я мою его раз в два дня, а то и чаще, его волосы все равно постоянно остаются запутанными, и в них образуются новые и новые невычесываемые колтуны. Иногда я серьёзно задаюсь вопросом о том, почему все ещё не подстриг его налысо. Так было бы намного проще… Но, наверное… Он все же был бы против.       После всей проделанной работы я протираю лоб рукой и присаживаюсь на табуретку, уставшие улыбаюсь, оставляя Нагито одного лежать в ванне. Нужно будет сходить в соседнюю комнату за полотенцами, вытереть его и одеть в халат, дать все лекарства, поставить капельницы а после уложить в кровать.       Нагито просто лежит, практически без движения, лишь иногда я вижу как содрогается вода. Он просто тело. Он больше не Нагито Комаэда которого я знал. Тело.       Прямо сейчас тишина звучит пронзительно громко. Только он, я, и шум воды, льющейся из крана, где-то на заднем плане моего сознания.       Я приподымаюсь с табуретки. Улыбка пропадает с моего лица, но никогда не пропадает с его. Присаживаюсь на край ванны. Нагито улыбается мне, прищуривая глаза. Только он и я. Только он и я. Только он и я. Мои руки тянутся к его шее. В ушах звенит шум воды.       Если я прямо сейчас убью его, то все закончится. Все это закончится прямо сейчас. Весь это ад, весь это ужас, на который он и я обрекли себя.       Я смыкаю пальцы на шее. Крепко. Улыбка пропадает с его лица. Комаэда хватает воздух ртом, но я не даю сделать ему и вздоха.       Если я прямо сейчас убью его, то ничего страшного не произойдёт. Я просто утоплю его. Оставлю его тут. А друзьям скажу что не уследил за ним. Отошёл на пару минут, а когда вернулся он уже лежал вниз лицом. Не думаю что прошлый Нагито злился бы на меня за это.       Резким движением опускаю его под воду. Комаэда барахтается. Тянет ко мне свои слабые ручки. Но я не отпускаю. Из-под воды всплывают пузырьки воздуха.       Сейчас все закончится. Сейчас все закончится. Закончится это ужасное страдание. И его и моё. Я больше никогда не буду страдать. Пузырьки больше не поднимаются. В воду что-то капает с моего лица.       Я резким движением вытягиваю Комаэду из ванны. Падаю на пол а он на меня, сильно кашляя. Я аккуратно постукиваю по его спине, помогая избавиться от лишней влаги. Мои руки трясутся, я с тревогой наблюдаю за ним, пока не слышу как кашель медленно перетекает в тяжёлые вдохи. Нагито глотает воздух. Я с облегчением выдыхаю и закрываю глаза. Он жив.       Вздохи прекращаются. Он цепляется мокрыми пальцами за мою одежду, и смотрит прямо в глаза. Улыбается. — Аха. Спасибо Камукура-кун… Это было правда опасно. Он больше никогда не назовёт меня моим именем.

Лучше бы я его утопил.

***

      В комнате темно и прохладно. Шторы плотные, не пропускают свет, окна всегда открыты на проветривание, чтобы в комнату поступал свежий воздух. Так будет лучше для него, и для меня, да и при таких условиях он ведёт себя спокойнее. Как певчая птица которую накрыли тёмной тканью в ее золотой клетке, и больше она не поёт. Кроме того, наверное мне бы самому не понравилось находиться в душном помещении, а солнечный свет и вовсе может навредить тонкой, нежной коже Нагито. Я аккуратно закатываю коляску.       Нагито расслаблено сидит в ней, опустив голову на одно плечо, укутанный в тёплых халат, лениво рассматривая столь привычную ему и мне комнату. Раздается щелчок, комната заливается холодным светом. Комаэда тихо шипит и закрывает глаза. Как в больничной палате. В общем-то тут многое ее напоминает. В углу, возле кровати стоят капельницы, рядом с ними различные приборы, отслеживающие состояние Нагито во время сна. Тумбочки и столы завалены различными лекарствами, бутылками и пакетами с физраствором. Нужно будет разобрать весь этот хлам. В комнате пахнет спиртом.       Я усаживаю Нагито на кровать, попутно доставая бинты и антисептики, а также шприцы с лекарствами. Всё его тело изувечено. Это венец искусства его болезни, его таланта. Мой венец. Когда все уколы сделаны я бережно обрабатываю его раны, расчесы, синяки, а после забинтовываю руки. Все они покрыты маленькими дырочками от катетеров и «бабочек». Сегодня кажется придётся искать новое место. Я отрезаю очередной кусок бинта, накладывая его на шею. Там остались синяки. Нужно закрыть.       Когда я прикасаюсь к нему он даже не дёргается, лишь послушно сидит на месте, пока я делаю свое дело, а когда все заканчивается тянет ко мне свои руки. Оплетает, устраиваясь у меня на плече. Теперь я замираю. Несколько минут мы сидим так.       Это нельзя назвать объятиями. Даже с натяжкой. Это скорее что-то, что очень хочется выглядеть как объятия. Но все равно не то. Не то что было раньше.       Я легонько толкаю Нагито, и тот падает на кровать, прямо на мягкие подушки.       Я выдыхаю, закрывая глаза, потирая их руками, а после продолжаю свое дело.       Меняю вещества в капельнице, быстро нахожу ещё чистый участок на коже, и вставляю иглу. Комаэда лишь морщится, но очень быстро приходит в свое обычное состояние. Укладываю Нагито, ложу его в «правильное положение» и накрываю одеялом, подключаю все нужные аппараты, пробегаюсь глазами по всей этой картине, убеждаясь себя в том, что сделал все правильно. И ухожу, выключая свет. Прямо возле двери меня останавливает слабый голос. — Оох, Камукура-кууун не ляжет со мной?       Нагито наклоняет голову в мою сторону, расплываясь в ещё большей улыбке, и по детски тянет гласные. Как будто специально. — Нет. У меня много работы. — Точно. Ахаха, у Абсолютной надежды должно быть много работы. Это такая честь, что ты все ещё возишься со мной.       Комаэда медленно прикрывает глаза, зевает и закрывает рот рукой, ещё несколько секунд бормоча себе что-то под нос. — Спи, Нагито. Я ухожу в другую комнату.

«Спасибо Камукура-кун»

Слышу как он тихо произносит это. Мне коробит. Нужно было просто чуть-чуть сильнее затянуть ему бинт на шее. Завтра утром аппараты бы показали мне ровные полоски на экране с тихим писком…

Но я этого не сделал.

***

“I guess I am always It's not a problem It's just something I got used to it Every stranger Makes me feel safer And every person Seems more beautiful”

За окнами темно.       Я тушу бычок о пепельницу. Голова мутная. Вся комната заполнена сигаретным дымом. Я закрываю глаза и опускаюсь на стол, тяжело глотая воздух ртом. Горло жжет после сигарет. Хочется пить. Открываю глаза. На столе стоит фотография, я мимолетно кидаю на неё взгляд.       Там мы с Нагито. Стоим посреди золотого озера из подсолнухов. Он широко улыбается, держит в руках букет из тех же цветов, а я его обнимаю. На наших головах красуются венки. В тот день мы все вместе, с ребятами, поехали на это поле, посмотреть на цветение подсолнухов и убедиться в программе по восстановлению мира, по восстановлению природы.       Весь стол усыпан засохшими лепестками. Подсолнухи грустно опустили бывшие бутоны вниз. Уже завяли. Нужно будет поменять. Они нравятся Нагито. Нравятся и мне. Нравятся… Мне? А точно ли нравятся?       Просто я не заметил в какой момент, все, что стало нравиться Нагито, всё что стало делать его спокойнее, все что продлевало его жизнь стало нравиться мне.       Я и не заметил, что в какой-то момент растворился в нем. Сначала в его глазах, потом в его интересах, а теперь в его жизни. Жизни? АхахахАха. Я смеюсь над собой сам. В его бессмысленном существовании.       Просто в какой-то момент ему понадобилась помощь. И я был тут как тут, чтобы помочь ему. Как когда-то он помог мне. Но я бы никогда не подумал, что все это обернётся тем, чем обернулось.       Просто в какой-то момент он не захотел проводить свои последние годы шатаясь по больничным палатам, потому что ненавидит их, и я предложил ему жить со мной, просто чтобы скрасить его и без того трудную от болезни и таланта жизнь. Просто чтобы скрасить свое одиночество. И сам не заметил как превратил его комнату в больничную палату, а последние годы в бессмысленное существование. В котором он не может сделать ничего без меня. В котором он ничто без меня. Просто тело.       За которым нужен постоянный уход, который и шага сам не может сделать. Не может сам ходить, не может сам есть, принимать ванну и как либо поддерживать жизнедеятельность своего тела. Просто кукла. Просто кусок мяса. Я не знаю. Любил ли я когда либо Нагито.       Любил ли я его болотный глаза, спутанные волосы и пустую улыбку. Но, в какой-то момент я понял… Что ненавижу запах спирта по всей комнате. Ненавижу треск аппаратов в абсолютной тиши. Ненавижу вечную темноту и прохладу которую сам и создал для него. Ненавижу его лекарства. Ненавижу его тихий смех его бормотания, ненавижу его взгляд. Ненавижу его улыбку. Ненавижу его: «Изуру Камукуру». Ненавижу его. Я устал.       Устал смотреть на такого беспомощного Нагито. Такого пустого. Устал ухаживать за ним. Устал смотреть на его страдания и страдать сам, каждый вечер по новой приходя к нему и ложась в постель. Устал.       Но каждый когда я опускаю руки на его хрупкую шею.

Что-то катится из моих глаз.