if you want to hold me, hold me tight

Всё, что в эту минуту знает Ханамаки — у него глаза, видящие насквозь, и талант от Бога. — Ханамаки! — раздаётся за спиной недовольный голос его начальницы. — Ты не хочешь уже начать работать? Да куда уж там. Когда он устраивался официантом на этот огромный лайнер, он думал о том, что заработает много денег. Что будет смотреть на море, пока не насмотрится (всегда будет мало). Что нафлиртуется с девочками в баре на вечность вперёд или хотя бы до следующего семестра в университете. Он точно не думал, что влюбится в первый же вечер в саксофониста из джаз-бэнда. И вот он стоит, привалившись плечом к стене, игнорирует злое начальство, зажимает подмышкой начищенный до такой степени поднос, что им можно подавать сигналы бедствия, ловя отражение небесных светил, и улыбается этому абсолютно невозможному парню. А тот бессовестно подмигивает в ответ, наклоняет голову, обхватывает губами мундштук саксофона и выдыхает из лёгких чистое искусство. Кудряшки спадают на глаза, мягко касаются смуглых скул, а Макки чувствует фантомно, как они ощущались бы, пропусти он их сквозь пальцы. Безумие, он даже имени его не знает, но знает точно — гораздо лучше хираганы, иероглифов своего имени и таблицы умножения, — что всё происходит по сценарию мироздания. Говорил ли Куроо, который знает его почти с детства, что это всё его водолейская влюбчивость? Не раз. Но сейчас происходит что-то совсем иное. Что-то, что очень нравится Ханамаки. — Макки, — Куними, сосед по каюте, подходит со спины и пихает его коленом в бедро, — иди работай, а то ведьма нам всем жизни не даст из-за твоей ветрености. — Как интересно ты произносишь слово «любовь», — шёпотом отвечает Ханамаки, зубасто улыбаясь через плечо, но даёт-таки утащить себя в зал. — Значит, тебя зовут Ханамаки? Макки вздрагивает от неожиданности и подвисает тут же, как старый компьютер, позволяя улыбке появиться на лице. Они играют в гляделки уже три дня. — Подслушал, да? Господин музыкант. Макки нравится, как звучит собственный голос сквозь улыбку, и очень надеется, что не ему одному. — Сложно не подслушать, когда тебя требует та настойчивая женщина с командным голосом. Интересно, это у неё природное или результат долгих лет тренировок? И следом тише: — Крадёт тебя у меня раз за разом. Ханамаки чувствует, как мягко заходится сердце. Он тихо смеётся и качает головой. Кажется, он мог бы проводить так целые дни: смотреть в глаза, слушать тёплые тона голоса и улыбаться вот так, выдавая себя полностью. Закатное солнце очень идёт чертам его лица, Макки насмотреться не может. И они флиртуют сейчас так безбожно, даже когда молчат. — Ханамаки Такахиро. — Макки, — мягко, легко. — Хиро, — бархатно, на выдохе. — Мне нравится. Немного кружится голова, или это море их укачивает? Или… — Мацукава Иссей. Продолжает без паузы: — И я надеюсь, что ты не просто фанат джазовой музыки, — придвигается чуть ближе Мацукава, улыбаясь чуть хитро и лениво, — потому что в таком случае мне придётся поссориться с моим инструментом за твоё внимание, а это печально — мы так долго искали общий язык. — Не придётся, — качает головой Макки и разворачивается, становясь ещё ближе. — В хорошем для меня смысле? Или для него? Ханамаки думает о том, что Мацукава говорит о саксофоне как о живом существе, и это так естественно укладывается в его образ. Он не отвечает, но тянется вперёд, чтобы поцеловать в уголок губ. И нет ничего странного в том, что ночью они оказываются в одной постели. Их каюты двухместные, но музыкантов в бэнде нечётное количество, потому Мацукаве достаётся одна целиком. — О чём ты думаешь? — целует он Макки в висок. Его пальцы легко пробегаются по голой спине. Темнота ворует у них их же черты, и Мацукава, словно слепой, запоминает Ханамаки, читая пальцами созвездия родинок, как истины о смысле сущего, записанные шрифтом Брайля. — Мне подруга однажды рассказала историю про знакомую её семьи. Она, так же как и мы сейчас, работала в круизе. — И что произошло? — Когда у них была остановка в Сан-Франциско, она аккуратно сложила все свои вещи в каюте и оставила записку соседке, чтобы та выбросила всё за борт, если она не вернётся. — И она вернулась? Макки приподнимается, устраиваясь на его груди, и заглядывает в глаза, улыбаясь: — Мне очень хотелось бы верить, что нет. Мацукава гладит его по коротко стриженному виску большим пальцем. — Жаль, что мы не заходим в Сан-Франциско. Макки выкручивает голову и коротко прижимается губами к его руке. — Но есть же у нас другие остановки и другие города. Мацукава тихо смеётся. Он всё, конечно, правильно понял. — Заглянешь в свою каюту? Ханамаки скашивает глаза на неаккуратно брошенные на пустующую кровать вещи и поясную сумку, в которой телефон, зарядка, бумажник и документы. Качает головой: — Отправлю Куними сообщение.