Бронхи в соцветьях

Блогерская сходка — отличный повод быть рядом с друзьями и в то же время всегда оставаться в тени. Ведь месте с ханахаки в жизнь пришло затворничество, а понятие «прогулка» практически полностью искоренилось. Эвелина впервые за долгое время видит такое большое скопление народа, оттого вылазка в люди кажется запредельным достижением. И даже страх быть снятой на камеру в самый неподходящий момент не пугает. Сегодня назначен день «х», терять нечего. Только слова психолога пару недель назад бойко отбивали чечетку на развалинах её нервов: таких неутешительных диагнозов в свой адрес она ещё никогда не слышала. Что уж говорить о днях после приёма, когда все возможные варианты были скрупулёзно просеяны и вывод напрашивался один: она влюблена с лучшую подругу, Амину. Поцелуи, объятия, признания в любви — все ведь не просто так? Однако ни общение, ни встречи с ней не дали ничего, добавился только страх, что непонятные чувства доведут до гроба. Она уже физически ощущала, как закрывается его крышка, оставляя в полном одиночестве. Все решило сообщение от Ярика: короткое, в каком-то плане нелепое, он интересовался каким освежителем воздуха она пользуется. Непродолжительное общение не давало почувствовать разницу, будто ничего не менялось и он был «не тем». Но с каждым «кружочком» в телеграмме давление в груди немного спадало, давая понять, кто стал причиной соцветий в легких. Одновременно повод для радости и грусти: видео со словами, мол, Лина классная, но не в моем вкусе — попадались в рекомендациях практически ежедневно. За две недели общения они так и не смогли встретиться: у каждого поровну причин отсидеться дома. И Леша как-то невзначай обмолвился, что Ярик тоже будет на блогерском мероприятии, потому вопрос «идти или не идти?» не стоял. Боязно встретиться — призналась себе Эвелина, но продолжила собираться. Так или иначе, умирать скоро, а значит, приблизить эту дату — не так уж и страшно. Да и обратный отчет пугал не сильнее признания. Хотя, нет, в самом признании ничего уважающего она не находила, волновал лишь его ответ. Сердце подсказывало, будь он отрицательным — цветы зацветут с новой силой в тот же миг. Ведь врач не дал гарантии, что после отказа она не задохнется злощастными флоксами. Потому, вместе с платьем выбиралось и место для ''пояснительной'' записки, не зря же Эвелина несколько дней подбирала слова, искала правильные формулировки и рисписывала на листочке причины. Времени на сожаления нет: она самостоятельно исчерпала его надуманными причинами не видеться с семьёй. «Савелий, наверное, будет плакать» — впервые мелькнула мысль и образ младшего брата стал последней причиной для слез. Скупых и безжизненных, стоит отметить, фаза непринятия и истерик прошла неделю назад.

***

Популярные треки звучат изо всех колонок, диджей только добавляет басистых битов и голова уже раскалывается, Эвелину словно укачало от громких разговоров и ярких вспышек с небольшой сцены. Музыканты, блогеры, стримеры, пришла даже парочка репортёров — все веселятся и общаются. И она уже не различает голосов, видит только в скопище людей кудрявые макушки, перебирая каждую. Знакомые и друзья слились с гудящей толпой, другие гости вообще кажутся безликими. Но все двигаются в собственном ритме, не желая подстраиваться. Потому пробраться к диванчикам — не так уж и просто. Какая-то брюнетка дружелюбно машет рукой и предлагает стакан шампанского в честь знакомства; русоволосый парень со знакомым голосом просит отойти на пару минут и обсудить что-то; ведуший с камерой пытается разузнать: «сколько стоит шмот Лунаком?». Однако все получают вежливый отказ, даже Серёжа, который сегодня слишком пьяный весёлый. Складывается впечатление, будто всем сегодня есть дело, всем, кроме Ярика. И в груди привычно-неприятно зудит, Лина откашливает пару лепестков с листвой в ладонь, вытирается салфеткой, что стала необходимой вещью, а затем прячет в сумку. После коротких приступов во рту тошнотворное послевкусие и мучает жажда. Глаза метаются в поисках воды: начиная столиками с закусками и заканчивая барной стойкой. Бариста умело делает коктейли, перемешивает ингредиенты в шейкере, красиво отдавая заказы — его методичные движения завораживают. — Давай еще! — возглас возвращает девушку в реальность и заставляет мужчину за стойкой поделить коньяк в стакан. Кудрявый парень опрокидывает стакан с горячительным напитком под звонкие слова приятелей о том, что пора заканчивать и он на ногах плохо стоит, хотя только одиннадцатый час — впереди вся ночь. Тот, кого она искала в толпе, сейчас кашляет в кулак и отчего-то успокаивает Лешу, напрявавляясь в сторону общей уборной. Их общий знакомый сперва суетливо хотел следовать за ним, однако, словив её взгляд, кивает в сторону хлопнувшей двери. Эвелина, сперва неспеша, а после набирая темп, подходит к двери санузла. Деревяннаяя вывеска «WC» необоснованно пугает, так, что дыхание сбивается, словно она стометровку на скорость пробежала. Ручка поддаётсяс с трудом, но как только проворачивается — парень скрывается в одной из кабинок. В нос бьет приторный аромат с примесью металла — чуть горчит. Следом взгляд падает на окровавленную раковину и распустившиеся гардении: белоснежные, будто рваные, цветы заморались кровью и алкоголем — совсем свежие. И она опасливо касается нежных лепестков, мягких, где-то даже чистых и сухих, но не пренебрегает и запачкаными, красными. Эта картина не вызывает ничего, кроме страха и ужаса, такое проявление болезни куда страшнее всех ожиданий. Мерзость и отвращение пропали тогда, когда она отмывала полы своей кухни он миниатюрных флоксов, прилипших к плитке, ступням, швабре. Кажется, она видела их везде: на зеркале в ванной, стульчаке унитаза, на одежде и даже постельном белье. Её цветения кисловатые и даже терпкие, она их терпеть не может. Но единственная причина, по которой они не были засушены — не желание запятнать чистые страницы книг уродством её чувств. Однако сейчас, смотря на кровавые разводы в раковине, зелёные листки и потрепанные лепестки, Эвелина не может назвать это уродством, гадством человеческих чувств. Скорее следствием их неприятия и отторжения, ядовитой проекцией заглушенной любви. Осознавая столь простую истину, она понимала, что время утекает сквозь пальцы, точнее цепкие стебельки срастаются с бронхами все сильнее с каждой минутой молчания. Потому, просматривая щель под дверцами и не замечая посторонних, закрывает дверь уборной на щеколду. Она должна попытаться вытянуть себя из пучины безысходства и обречённости. — Ярик, что случилось? — тихий, неуверенный вопрос, ответ на который она знает. — Эвелина? Блядь, только не ты. Пожалуйста, уходи, — его нервный, ещё хриплый голос звучит удивительно уверенно, несмотря на затянутую паузу вначале. — Тебе плохо? Чем я могу помочь? Не смотря на ранящие душу слова, она понимает: они страдают одним недугом. А значит, он влюблён. И, раз гонит, точно не в неё. Казалось бы, пазл собран, пора действительно уйти, однако эгоистическое желание быть нужной заставляет оставаться и предлагать непрошенную помощь. Оттого кажется, что флоксы плотно плетутся по стенкам легких и вдыхать становится сложнее — удавка с шипами будто сдавила изнутри, хлесткими ударами выбивая воздух. — Нет. Нет! Уйди, оставь меня, — истерически просит покинуть его, закрывая голову руками и не желая слышать взволнованный голос, не хочет быть жалким. — Тебе нужно к врачу. Эвелина усердно старается не замечать, как легкие сжимаются и не находят кислорода, не замечает и то, как жадно хватает его ртом, словно не всё кончено. Пурпурные цветы нагло всасывают то небольшое количество воздуха и заполняют собою пространство, расцветая буйным цветом уже в гортани — чем сильнее вдыхает, тем больнее становится. Постепенно голова начинает кружиться, становясь тяжелей, а ватные ноги подгибаються — только сейчас Ярик убирает ладони от ушей. Слыша, как что-то гулко падает на пол — резко отпирает дверцу, сомневаясь в собственном слухе. Перед ним ужасающая картина: девушка сидит в окружении разлетевшихся листков и лепестков, упираясь руками в холодную плитку и отбивая кулачками грудь — задыхается, безвольно царапая шею, пока с губ слетают пурпурные цветы. Глухой кашель заставляет очнуться: он подлетает сразу же, но вместе с тем и поздно — её движения замедляются на глазах и разум, кажется, вовсе не воспринимает происходящее. Как и его, в общем-то, слишком медленно сапостовляет ухудшающиеся состояние и причину развития ханахаки. Ярик берет девичье лицо в руки: туманный взгляд прикован к нему и синюшные губы расплываются в лёгкой улыбке, практически незаметной. Она ослабляет хватку рук, тогда с пухлых губ слетает нечеткое и тихое: «люблю, кхакх, тебкхя» Он с секунду сидит неподвижно, не понимая, в чем дело — все становится на свои места слишком долго, непонятливо, словно неряшливый ребенок разбросал игрушки по разным углам, вдоволь наигравшись ими. Пока в груди буйные ростки незамедлительно исчезают — хрупкое тело кренится вперед, только тогда он вспоминает: ответное признание освобождает от оков цветов. Ведь это лекарство от пугающей болезни? Потому, прижимая к своей груди, вторит на ухо: — Я тоже, тоже люблю тебя. Честно-честно, правда, — голос срывается в попытке донести свои чувства. — Не уходи, я был не прав, — говорит в надежде, что его слова дойдут до сознания, хотя ощущает, как с каждой секундной тело в его руках обмякает. И дышать становитсявсе сложнее, груз страха давит в разы сильнее белой гардении: вместе с цветами умирает девушка на его руках, а вместе с ней и сердце чахнет, увядает здравый рассудок. В ушах бурлит кровь и отбивает скорый ритм пульс, только тепло из его рук словно ускользает, оставляя лишь вес тела. Страх остаётся с ним. Быть может, ему кажется? Возможно, это иллюзия, страшный сон? Наверняка это фантазия придумала цветочную болезнь и те последствия, которые он наблюдает. Это все проделки бурной юношеской фантазии!.. прямо как и поверхностное дыхание на его шее, ведь так? Ярик неуверенно берет бледные кисти, бережно прощупывая пульс и, то ли ему чудится, то ли чудо происходит, но он чувствует, как пульс медленно касается подушечек пальцев. Чувствует, как слезы падают на грязный кафель и ковер из пурпурных флоксов.