Равновесие / Equilibrium

1 сентября 1996 года. Магическая Британия, Лондон. Девушка торопливо протискивается сквозь суетливую толпу на вокзале, слишком хорошо ощущая присутствие бесчисленного количества людей. И, хотя Гермиона подумывает о том, чтобы отыскать туалетную комнату, где она смогла бы смыть с лица соленый пот и попытаться стянуть растрепанные волосы в тугой хвост на затылке, нужно продолжать двигаться. В запасе оставалось от силы минуты три. Гермиона крепко сжимает рукоять тележки, на которой покоилось несколько старых чемоданов, и ускоряет шаг. Никаких послаблений. Даже если они заключались в умывании. Впереди показалась рыжая макушка Рона, ярко выделяющаяся на фоне скопления народа. Это означает, что времени на то, чтобы освежиться, у Гермионы нет от слова совсем. Одна из записей в воображаемом списке дел Гермионы успешно дезертирована: она оказалась на платформе почти вовремя. Неэффективная, на первый взгляд, идея сжать очень разные дискретные действия в одно событие начинает приносить пользу. Да, ей никогда не нравилось то состояние, когда на нее наваливаются все проблемы мира, и потому она ощутила определенное облегчение, составив список дел. Но в качестве долговременной стратегии такие меры никогда не работают. Встреча первокурсников… Еще одна задача, которой Гермиону наградила Коллегия преподавателей, сформированная в прошлом году. ЖАБА дополняли и усложняли, желающих попасть в старостат среди учащихся на седьмых курсах убывало с каждым годом, а негласный лозунг «Меньше привилегий — больше ответственности» отталкивал оставшихся претендентов. «Вы не отягощены подготовкой к экзаменам, мисс Грейнджер. Вдобавок ко всему, весь преподавательский состав считает вас взвешенным и рациональным человеком, который, я уверена, замечательно подойдет на роль старосты Школы». МакГонагалл была права ровно наполовину: экзамены пока что действительно не тяготили Гермиону, зато перспектива начала настоящей войны в ближайшие пару лет вполне. Пыхтя, она притормаживает тележку, останавливается и исподлобья смотрит на встречающих. — Между прочим, я жду вас уже битый час! — с радостной улыбкой воскликнула гриффиндорка, ринувшись к друзьям. — Выходит, это мы, дураки, опоздали, — приветливо протянул Гарри, но что-то в его голосе выдавало сомнение. Возможно, как раз излишняя бодрость и напускная уверенность. Он прищуривается, рассматривая циферблат несуществующих часов у себя на запястье и сухо засмеявшись, сгребает подошедшую Гермиону в охапку, которая, видимо, в его тесном мужском кругу называлась объятиями. — Как бы там ни было, нам стоит поторопиться. Дорога к перрону, где должны собраться все студенты, показалась ей бесконечно длинной и утомительной: то ли мимолетные, пытливые взгляды Рона и навязчивые вопросы утомили ее, то ли редкие обжигающие порывы восточного ветра отягощали разум. Видеть Гарри таким неживым и испуганным одновременно неимоверно страшно, но даже этот образ разнится с тем, который поверг Гермиону в отчаяние в конце прошлого года. Он изменился, будто бы слегка оправился от потери и медленно, но верно шел на поправку. Сейчас, когда его образ больше не излучает холод и откровенную безэмоциональность, у нее на душе стало почти спокойно и хорошо. К сожалению, много раз в его взгляде читались усталость и раздражение, боль и обида. Обитание среди людей, настроенных исключительно против, вытягивает из Гарри все позитивные эмоции, доставляя сильную обиду и самой Гермионе. Одним своим существованием. Хочется перемен. Хочется искренне улыбаться и слышать раскатистый смех, но все чаще в ее голове всплывают лицемерие и фальшь. Наяву же они молчали, пожирая друг друга своей безысходностью. Пылью в глаза хлестануло воспоминание. Она не узнавала Гарри. Не могла. Когда вихрь зеленоватых искр опустился, превратившись в окутывающий тьмой вязкий дым, открывшееся ей лицо оказалось искажено яростью. Не было никакой мягкой улыбки на этой холодной оцепенелой маске, и изумрудные глаза горели, как лесной пожар. — «Что вы наделали!?» — прорычал он. Усилием воли отбросив призрачное видение о прошлом, она делает глубокий вздох и переходит к более спокойным размышлениям о ближайшем будущем, пока из раздумий ее не выводит хриплый бас Рона, предлагающего помочь с чемоданами. Но внутренний голос Гермионы — ее мысли — говорит намного больше. Сознание болтает неслышно, но не отступает даже на мгновение, без остановки бомбардируя ее наблюдениями, саркастичными комментариями и неутешительными заключениями. Самым неприятным открытием оказалось то, что от этого собеседника — самой себя — убежать невозможно. Встреча гриффиндорцев на опустевшей магической платформе прошла вполне ожидаемо: Джинни, порывисто подлетевшая к Гарри, едва не сбив его с ног; Невилл, Симус, Дин — как всегда улыбчивые, со своими забавными подколами и шутками. Друзья. Друзья, маячащие бесцветным вопросительным знаком где-то на заднем фоне. Девушка не раз пыталась отделаться от этой мысли. Когда та посетила Гермиону в первый раз, по ее щекам буквально растеклась горячая, прямо-таки жгучая краска стыда. Гарри неловко отпрянул от Джинни, пробормотав что-то неразборчивое в ответ на целую тираду: начиная с того, как младшая Уизли успела соскучиться в Румынии, и заканчивая тем, где она провела последний день перед отъездом в школу. Сегодня будто бы по счастливой случайности неловкость воцарилась между всеми и каждым. Гермиона понимает, что пропасть, существовавшая между ними всегда и казавшаяся чем-то совершенно обыденным, с каждым месяцем увеличивается, разрастается до необъятных размеров. Они выросли в маленьком счастливом и защищенном мире — теплице,— из которого их нещадно выдернули, повергнув в шок, заставив закрыться, оскалиться, надеть маски. И до сегодняшнего дня это казалось правильным, единственно возможным отношением к жестокой действительности, к населяющим ее людям. Было почти очевидно, что поддержку своей теории она найдет именно в лице Гарри, но додуматься до этого раньше было нельзя. Где-то глубоко внутри все равно оставалось ощущение нестабильности и чувство неуверенности в окружающих. Джинни не поняла. Рон? Рон, наверное, почувствовал на себе шаткость положения человеческих отношений, когда его отец, возглавивший поисковый отряд, принял решение остановить поиски Блэка. Когда Гарри, истерзанный плохим предчувствием, устало привалился спиной к каменной стене спальни в Норе и уставшими из-за нескольких бессонных ночей глазами вглядывался в статью «Новости Волшебного мира». Не выудив интересующей его информации, он вопросительно посмотрел на друга, предвкушая, что и на этот раз не услышит ничего нового. Гермиона была готова заскулить, потому что именно она надоумила Рона как можно скорее перестать обманывать Гарри. Отнять последнюю надежду. — Они прекратили поисковую операцию, мне так… — Гарри не слышал. Медленно съехал по стене вниз, присел на корточки и, вцепившись руками во взъерошенные волосы, тихо заплакал. — Не хочешь пройтись по вагону? — глухо произносит Гарри, кивнув в сторону заснувшего под ритмичные покачивания поезда Рона. Стоя в пустом коридоре, они смотрели друг на друга, пробуя сталь взглядов и пытаясь растопить ее. Осторожно улыбнулись, наслаждаясь этим невероятным стечением обстоятельств, позволившим им ненадолго ощутить хоть толику былой близости. Гермиона ожидала того, что Гарри отстранится от нее и станет гораздо ближе к семье Уизли, приютившей его после исчезновения Сириуса. Исчезновения. Между ними тремя все еще принято считать крестного Гарри пропавшим без вести. Каждый понимает степень абсурда этой прозрачной надежды, но в попытке поддержать друг друга сохраняет верность общему убеждению. Гермионе не нужно было находиться в Норе, чтобы знать, как тянутся месяцы совместного проживания ее друзей. Необузданная природная энергичность Рона и желание разбавить пустоту и неловкость, периодически возникающую между ними, полностью возобладали над остальными качествами. Он постоянно совершал какие-то нелепые поступки в своей грубоватой манере, сея вокруг себя удивление и ни на секунду не замолкая. По крайней мере, так было во время их последней встречи в начале лета. — Идите к черту, слабаки! Вас в карты обыграет даже моя бабушка! — из-за двери соседнего купе послышался знакомый голос. — Что должно случиться, чтобы Малфой изменился? — апатично бросает Гарри и недовольно ухмыляется. После событий прошлого года возвращение слизеринца в школу стало настоящей неожиданностью. Почти что вопиющей наглостью. — Такие, как он, не меняются. Не могут. — Тогда я чертовски завидую ему, Гермиона. — Я хочу верить в то, что мы изменились в лучшую сторону, — она делает маленький шаг вперед. Каблуки звучно щелкают по паркету. — Мы, наверное, сейчас похожи на двух маленьких детей, не справляющихся с навалившейся на них ответственностью, — Гарри тоже подается навстречу к гриффиндорке и, оказавшись совсем близко, прохладно, но мягко обнимает ее. Его глаза горят. Но не светом, а какой-то блистающей серостью. Они ещё раз показывают Гермионе закрытость его души. Они не светятся, а лишь излучают тень от его света. Гермиона впервые за несколько месяцев беспросветной тревоги почувствовала себя спокойно, хоть время и не остановилось, как с Крамом на четвертом курсе. Да, им была нужна гармония. Чертова устойчивость и холодная голова, но периодически эмоции все еще били из них ключом, да так, что они бились с ними за жизнь. — Размяк ты, Малфой, три-ноль! Больше шума было, — дверь купе распахнулась, пропустив гогочущего Забини, Паркинсон и Малфоя в тесный проход. — О-о-о! Золотое трио инвалидов не в полном составе,— Пэнси, от которой за несколько метров разило сладким алкоголем, кажется, пребывает в восхитительно-едком настроении. Блейз, бегло окинув взглядом Грейнджер, держащуюся, как всегда, с невозмутимым достоинством, и Поттера, не знающего от бурлящего недовольства, куда ему деться, кладет руку на плечо подруги, и, шепнув ей на ухо несколько слов об абстрактной бутылке с неизвестным содержимым, забытой в их обители, подталкивает Паркинсон ко входу в купе. Конфликт не нужен ни одной из сторон. — Следите за языком своей проспиртованной подружки, — рявкает Поттер с озлобленным видом. — Пошли, Гермиона, — он намеревается как можно скорее покинуть злосчастный коридор, напоследок кидая взгляд на подругу. Более теплый, чем на слизеринцев, но все такой же злой и измученный, как всегда. — Проваливай, — процедил Малфой. Что приятно, он тоже не в духе. Его пренебрежительная гримаса явно дает понять, что обсуждать произошедшее только что он не намерен. Его высокомерная манера снова пробуждает в Гермионе протест. Словно что-то, крепко спавшее в ней, пробудилось, как только появился повод. Что-то неприятное, желчное и грязное, но родное и отважное. Что-то, что она не может контролировать. Малфой резко поворачивает голову в ее сторону, так, что она может разглядеть его профиль. Тонкие, плотно сжатые губы, впалые щеки, слегка заостренный подбородок, пронзительный колючий взгляд. Он представляет угрозу. — Ты, — Слизеринец выплюнул обращение, будто бы в его рот угодил слизень. Немного медля и, словно отбросив ненужную мысль, он продолжает, — тоже вали, грязнокровка. — Теряешь хватку, Малфой, — отрезает Гермиона и невольно вздрагивает, не узнав свой голос. Ледяной, жесткий тон. Она спешит за Гарри. В воздухе остается лишь едва уловимый тонкий шлейф надоедливого парфюма. Рубиновая, сочная вишня. Драко морщится. — Помалкивала бы она, — в отличие от Драко, Забини не заводился. Его реплика прозвучала лишь после того, как Грейнджер исчезла из их поля зрения. — Хотя, знаешь, приятель, в чем-то я согласен с ней. Ты сам не свой. Твоя мина похожа на гниющий картофель. — Такова жизнь. Я, к сожалению или к счастью, не стою на месте. — Деградация – тоже развитие? Ты об этом? — Блейз понимающе усмехнулся. — Новостей от матери нет? Последнюю неделю ты провел у Гринграссов, если, конечно, я достаточно внимательно изучил свежие сплетни. — Не пишет. И не нужно. — Уверен, что все нормально, — Забини вздохнул, понимая, что лжет, и наверняка Малфой это почувствовал. — В последнем письме она говорила о том, что прихвостни Скримджера заявлялись к ней с очередной проверкой. Будто бы она, блять, прячет Блэка в чертовом шкафу. Происходящее в поместье напоминало какую-то сюрреалистическую кошмарную магловскую киноленту: ежечасные звуки аппарации из каждого камина, находящегося в Мэноре, постоянное присутствие Министерских крыс и круглосуточное наблюдение за оставшимися двумя Малфоями. — Боюсь, что это еще не все, приятель. — Если ты про Дамблдора и Макгонагалл, то я и не ожидаю от этих старых маразматиков встречи с распростертыми объятиями. Буду рад, если они не выльют на слизеринский стол бочку дерьма, — Малфой криво улыбается. — К тебе хотят приставить одну из старост. — Если ты окончательно разучился шутить, то тебе лучше прямо сейчас сказать об этом. Парень молчит, едва заметно мотая головой. Гарри и Гермиона, сидящие в соседнем купе, услышали глухой удар о стену. *** 1 сентября 1996 года. Шотландия, Хогвартс. — Рад тебя видеть, Герми, — Маклагген приглаживает волосы, развевающиеся по ветру, и скользяще проводит ладонью по плечу Гермионы. — Думаю, мы с тобой сработаемся. — Взаимно, Кормак. Неумелый флирт, очевидно, является манерой общения Маклаггена, которому повезло стать вторым старостой. И мысль о том, что именно с этим человеком Гермионе придется делить свой быт, отзывается неприятным покалыванием в животе. Она очень надеется на свою ошибку: ни один адекватный мужчина не может так открыто и сально проявлять внимание. Гермиона широко улыбается детям, что с любопытством в глазах оглядывали местные красоты: нарядная волшебная станция, старшекурсники в необычной форме, магия, витающая в воздухе. Этот живописный, изумительный пейзаж поражает даже ребят постарше — они с восторгом наблюдали за отбывающим поездом, завораживающим ночным великолепием и сотнями ярких звезд на небе. У самого первого вагона стоит староста Пуффендуя, ведя беседу с профессором Макгонагалл. Видимо, теперь и она встречает студентов: еще одна вынужденная мера безопасности. Кивком поприветствовав Макгонагалл, Гермиона, еще раз лучезарно улыбнувшись всем детям, произносит: — Меня зовут Гермиона Грейнджер, я и Кормак — старосты Хогвартса. Сейчас мы направляемся к лодкам, на которых вы попадете в школу. Около этого берега вас встретит Хагрид, наш лесничий, вместе мы поможем вам залезть в лодки и переправиться на ту сторону, — гриффиндорка быстро окидывает взглядом детей, разбившихся на пары, и удостоверившись в том, что все на месте (доверить Маклаггену настолько важное дело казалось небрежностью), добавляет: — Я понимаю ваш восторг, но попрошу вести себя тихо и соответствующе будущим студентам. Следуем за мной. Девушка устремляется вперед, ежеминутно оглядываясь через плечо, боясь, что кто-то из детей отстанет, а Кормак, плетущийся в самом конце с полным отсутствием заинтересованности в происходящем, этого, естественно, не заметит. В чью голову вообще пришла мысль, что он способен на такую ответственную работу? Гриффиндорец, казалось, с большим удовольствием бы чистил утки в больничном крыле, нежели возился с младшекурсниками и наставлял их. Легкий ветерок играет ее волосами, а Гермиона самозабвенно любуется двумя просветами на затянутом тучами ночном небе, сквозь которые сияет ясный и густо усыпанный звездами небесный свод. Она смотрит по сторонам. Ей кажется, что кругом царит атмосфера спокойствия и, как ни странно, жизнерадостности: на редких возвышенностях красовались цветы; где–то слышалось уханье сов; зелень ухоженных растений манила в свои объятия, так и хотелось прилечь рядом с фиалками, а самое главное - здесь нет зловещей, гудящей тишины, как в конце прошлого года. — Проходите, впереди вас уже ожидает Хагрид, — рукой указав в сторону, где стоит лесничий, Гермиона постаралась поравняться с Маклагеном. Ни ухмылки, ни презрения не играет на ее лице. Наблюдать за напыщенностью и правда смешно. Хагрид усаживает детей, выстроившихся по трое-четверо, в небольшие деревянные лодочки. Перед глазами моментально вспыхивают счастливые события прошлых лет: веселый, настоящий гвалт детских голосов, предвкушающий невероятный, полный волшебства год, всеобщий восторг, вырывающийся словно серебряной пылью сверкающих звезд и стаями белоснежных голубей. На душе было как никогда тепло. Их молчаливый тет-а-тет прерывает приглушенный бас великана в нескольких десятках футов. — Гермиона, Маклагген, выбирайте себе лодку и отплывайте позади нас. Следите за тем, чтобы никто не отстал, — быстро бросает Хагрид, помогая оставшимся первокурсникам. Гермиона ставит ногу на ступень пристани, и, легко придерживаясь за бортики крошечной лодки, медленно и осторожно опускается на деревянное сиденье, которое располагалось за спиной Маклаггена. Светящиеся белокрылые облака таяли в темноте ночного неба. На ближайшем к пристани холме раскинулось желтое покрывало из улыбчивых одуванчиков, выбивающееся своим золотистым светом из общей темени. Мягкий запах цветов оставляет легкие следы приятного аромата, уносимого теплыми дуновениями сентябрьского ветра. С каждой секундой атмосфера вокруг становится все более невероятной. Воспоминания прошедших лет нахлынули с гипнотической силой, заставляя без остатка окунуться в давным-давно минувшее. Гермиона помнила как сейчас: в лодке их было четверо. Нескладный и бледный Рон, чьи пышные рыжие волосы и бесчисленные веснушки делали его похожим на неповоротливого кота с огненной шерстью; Невилл, умудрившийся в первые же минуты их приключения вновь потерять свою любимую жабу, и Гарри. Гарри Поттер, популярный не по годам волшебник, известность которого разнеслась по магическому миру, как огонь от пожара. Однако, никто еще не знал об этом ничего конкретного. Вот они с трудом высадились из плохо управляемых лодок, пригляделись к окружающей их местности. Среди большинства ребят вырвался дружный, восхищенный возглас. Отплыли будущие первокурсники с берега огромного, черного, как сама ночь, озера, где на вершине невысокой скалы расположился замок. Хогвартс, великий и прекрасный, один его вид излучал неимоверную мощь и присутствие магии. Десятки тонких башенок, устремившихся вверх, узких, каменных бойниц, гигантских окон, через которые даже с огромного расстояния было видно отражение света от усыпавших небесный купол звезд. Эти остроконечные башни цепляли своими шпилями тучи, затянувшие небо. Внутренние колоннады и арки, стрельчатые своды виднеющихся открытых залов и шпили куполов — все это выглядело не по-настоящему и невообразимо. Празднование начала учебного года прошло с меньшим изыском, нежели обычно. Гермиона хочет как можно скорее отделаться от суматошной толпы взвинченных и взбудораженных людей и оказаться в своей спальне, но едва уловимый кивок МакГонагалл обозначил, что день еще не окончен. Грейнджер, профессор и Маклагген поднялись в Директорскую башню. — Verum in ranis scelerisque, — раздается голос изнутри кабинета, и огромная резная дверь отворяется. — Мисс Грейнджер, зайдите, пожалуйста, первой. Гермиона делает несколько неторопливых шагов, оглядываясь по сторонам. Дамблдор, улыбнувшись, указал рукой на одно из свободных кресел рядом со своим столом. Прямо над ним навис Малфой. — Вы полагаете, что ее общество пойдет мне на пользу? — нетерпеливо рявкнул слизеринец, пронзив Гермиону стальным взглядом. — Рядом с ней я скорее лишусь рассудка и захочу вырезать всю вашу хренову школу перевоспитания. — Держите себя в руках, мистер Малфой, — холодно отрезает Дамблдор, вмиг став серьезным. — Коллегия преподавателей пошла навстречу вашей семье, вы ведь понимаете, что именно ваше нахождение в Мэноре спровоцировало столь пристальное наблюдение со стороны Министерства? Не думаю, что здоровье вашей матери окрепнет в таких обстоятельствах. — На меня не дей… — Вы знаете о ее недуге, Драко? Малфой молчит. Его лицо суровое, губы плотно сжаты, а на щеках заходили желваки. Он в ярости. Воздух задрожал от сгустившейся мощи. — Вы ведь в курсе того, как хорошо я отношусь к Нарциссе. Ей необходима помощь, но для того, чтобы она была оказана, вы должны быть под присмотром. — Какого черта? — Ваша репутация пострадала гораздо сильнее. Многие выступили с показаниями против вас на суде Люциуса по понятной причине. Гермиона видит, как напрягается Малфой от внутренней борьбы с собственным упрямством и подозрительностью. — Вы сможете увидеться с матерью завтра и обсудить все, но после этого я настоятельно рекомендую не беспокоить ее до рождественских каникул. — Не завтра, а немедленно, — твердо отвечает он. Гермиона поворачивается к Малфою, внимательно всматриваясь в его лицо, которое выражает решимость во что бы то ни стало настоять на своем. — У вас будет возможность аппарировать домой на полчаса. Обратно вас перенесет один из школьных домовых эльфов. — Не стоило звать меня, директор. Я не должна была становиться свидетельницей этого разговора, — прокашлявшись, наконец подает голос Грейнджер. — Должны были, Гермиона. Чтобы мирно сосуществовать с мистером Малфоем, вам нужно хотя бы частично понимать его… — Да вы, блять, смеетесь надо мной?! Она должна понимать меня?! — Закрой рот и не перебивай, — выпалила Гермиона. — Я осознаю, насколько вам непросто находиться вместе, не говоря о совместном быту. Мы в безвыходной ситуации. Мисс Грейнджер сможет защитить вас в случае опасности и не дать вам совершить безрассудный поступок, — сделав небольшую паузу, Дамблдор продолжает: — Драко, подумай. Ради матери. *** — Если ты и этот херов гений думаете, что меня можно подчинить ебаным корявым шантажом, то вы просто идиоты. — Мне плевать на тебя, твою семью и безопасность. Ты рос в семье убийцы и женщины, которая закрывала глаза на все его преступления, а я должна следить за тобой и защищать в случае необходимости. Мерлин, это даже звучит смешно! — Гермиона искоса наблюдает за Малфоем и постепенно начинает злиться, потому что казалось, что этот маятник пререканий уже никогда не остановится. — Да я срать хотел на твое мнение, грязнокровка, меня не интересуют эти нудные моральные рассуждения. Моя семья в опасности, и я лично вырву твой поганый язык, если ты еще хоть раз скажешь что-то о ней, — его глаза налились кровью, хитрая ухмылка слетает с лица, уступив место хищному оскалу. Голос стал прерываться, словно абсолютная беспощадная ненависть душила его. Послышался звон часов. Двенадцать. Малфой резко останавливается, оценивая обстановку, быстро разворачивается и уходит прочь. Надеюсь, тебя разорвет во время аппарации.