Альфа прилагается

      «Сдаётся гнездо. Домик из натуральных материалов, на берегу озера, оборудованная кухня и спальня. Площадь леса — 1га, огорожена, кусты, трава, песчаный пляж. Местность обработана от насекомых. Альфа прилагается, подробности см. в профиле».       Тамарис залипла.       Фото в профиле было неожиданным. На популярном портале знакомств на одну сцепку «Jas» в этой категории преобладал совсем другой типаж: Страстный альфа, Дерзкий альфа, Решительный альфа и даже Большой альфа («во всех смыслах, детка!» плюс пошлый облизывающийся смайлик). Профессиональные фотографы умело манипулировали тенью и светом, подчёркивая острые, резкие черты лица кандидатов. Хищное выражение, дерзкие взгляды, вызывающие позы — как под копирку «о да, крошка, я тебе вставлю как следует». А этот смущённо улыбался, глаза отводил куда-то в сторону и делал саранхульку из ладошек. Милота, да и только. Да ещё и гнездо на первое место поставил, хотя по негласным правилам в объявлениях рекламировали сначала себя, а потом — место для сцепки.       Прилагающийся к гнезду альфа был, как минимум, креативным, дерзко отказавшись рекламировать себя.       Он робко улыбался пухлыми розовыми губами. Тёмно-каштановые волосы лежали на лбу неровными прядями. Он был слишком милым — о чём Хисо немедленно и заявила подруге, рассматривая объявление на планшете из-за её плеча.       — Ну Небо, что за булочка? Фу. Возьми кого-нибудь покруче. Вот того, первого — тем более, он в топе портала, — подруга отскроллила ленту с объявлениями, и на место «булочки» вылез парень с наглым взглядом, пирсингом в брови, кольцом в губе и с фиолетовыми волосами. — А этого ещё сутки ждать придётся…       — Он милый, — отпарировала Тамарис, возвращая объявление о сдаче гнезда обратно.       — Вот именно! Ну какого попугая тебе сдался милый альфа? На, вот на этого посмотри…       — А мне нравится, — упрямо прервала её Тамарис, отодвигая руку подруги подальше от смартфона под её недовольные фырки. — Не люблю грубиянов, а этот с пирсингом для меня слишком крут. Ну вот прямо чувствую — пахнуть он будет чем-нибудь резким. А я люблю мягкие ароматы. Смотри, этот, кажется, пахнет чем-то свежим и сладким…       — Ага, кексами с изюмом.       — Отстань. Это ты предпочитаешь альф побрутальнее, чтобы тебя об стенки швыряли. Разоряешься потом на антисиняковые мази. Мне бы кого-нибудь помягче, — Тамарис вернула ленту обратно. — Я, знаешь ли, всё-таки предпочитаю обходиться минимальным количество ушибов и засосов.       — Страстный альфа — сильные дети, — упрямо озвучила Хисо древнюю поговорку.       — Я туда не за детьми еду, мать моя природа! — закатила глаза Тамарис.       Домик на берегу озера влёк всё больше — она устала от городской суеты, а последние две течки без постоянного партнёра, которые пришлось провести на блокираторах, срываясь в самые стрёмные часы в наглухо изолированные отели одной, были сущим кошмаром.       — Ой, ну как знаешь, — сморщила нос подруга, отходя от её стола. — Это ж тебе на его узле почти неделю висеть. Но мой тебе совет — возьми лучше того… Чон Чонгука? Ага.       Тамарис посмотрела ещё раз «того Чон Чонгука». Элитный небоскрёб, гнездо — сплошь стекло, сталь и стильный пластик. Впрочем, у него в гнезде было джакузи, панорамные окна от пола до потолка и невероятный вид на город. Девушка представила, как этот брутал будет прижимать её к стеклу так, чтобы соски холодило, и жёстко входить сзади. Завлекательно, ага — и её страх высоты бонусом к этому великолепию. Тамарис на минуточку позволила себе сравнить навороченный водоём на сто-хер-знает-каком этаже с лесным озером, и решительно тапнула на иконку сообщения Ким Сокджину.

*****

      — На чашу этих весов судьба бросит встречи и расставания, неожиданности и превратности, и если не хлопать ушами, то можно зачерпнуть полные ладони чудес! — заявил Чон Чонгук. Перед ним лежал лист бумаги с наброском весов, и парень с фиолетовым прядями в волосах старательно обводил эскиз чёрным маркером. Линии просачивались из глубины листа, обретая объём и глубину. Всего-то два цвета, белый да чёрный, но чаши алюминиево звенели от касаний пера, железо тускло блестело на штативе, а лента, обвиваясь вокруг рисунка, была невесомо шёлковой, и чудился в ней неяркий кирпичный цвет осенней листвы.       — Ты что сейчас читаешь? — с подозрением спросил Ким Сокджин, отрываясь от телефона. Тарелки после сытного ужина с младшим другом были сдвинуты в сторону; новости рассказаны, пережёваны с отличным пулькогги и кимчи из редиса, запиты парой бутылочек пива; в ожидании ещё пары кружек как раз было время заглянуть в смартфоны. Только вот Чонгук вместо смартфона вытащил скетчбук и пару маркеров, творить волшебство прямо за обеденным столом обычного ресторанчика между полицейскими участком Ким Сокджина и его собственным тату-салоном.       — Брэдбери. Запоем. Он вдохновляет, знаешь ли.       — Ты искал вдохновения для весов? — с присущей детективу подозрительностью спросил Джин.       — Я искал вдохновения для малышки с оленьими глазами — почти как мои, но в сто раз красивее, и с хвостом на затылке цвета кометы в небе. Она поразила меня в самое сердце, когда милым голосом попросила набить ей что-нибудь небольшое на лопатке. И клянусь, если она будет такой же милой, пока я буду вводить ей чернила под кожу, то приглашу её провести со мной сцепку!       Джин вздохнул, поморщился и снова уставился на экран.       — Не хочу быть невежливым, хён, но твой подступающий гон не перебьёшь никакими блокираторами, он прёт даже сквозь карри. Ты нашёл? — полюбопытствовал Чонгук. Его рука замерла над шёлковыми кистями ленты, а взгляд по невозможной синусоиде попытался подсмотреть в смартфон Джина.       Тот только снова вздохнул.       — Есть пара кандидаток…       — Ты ленту не скроллишь уже пять минут — и на какой же из них ты завис?       Джин исподлобья бросил на тонсэна короткий взгляд, и спустя один ужасно длинный удар сердца решился, развернул телефон.       Сказать бы — ничего особенного. Милое личико, пухлые губы, закрытая белая блузка на сером фоне — стандартно до стачиваемых в скуке зубов, если бы не… улыбка. И глаза. Улыбка кокетки мерцала в изгибе лукавых губ омеги, а глаза ясные, зоркие, распахнуты широко, и на дне сквозь океанскую глубину трепещет ожидание чуда.       Чонгук раскрыл уже было рот — то ли снасмешничать, то ли похвалить, но заткнулся, отодвинулся, присвистнув и лукаво глянув на Джина. Кивнул рассеянно подошедшему официанту с пивом, толкнул одну из кружек хёну.       — Ты ей напишешь? — только и спросил он сквозь пенистый янтарный глоток.       Джин снова бросил на него пытливый взгляд, в котором с каждым годом работы детективом подозрений прибавлялось все больше. Ох, как ему была нужна постоянная омега! Чтобы дома падать в тепло, рождённое полным доверием к партнёру, чтобы никаких тебе преступников, расследований, жестокости, боли — а то, глядишь, он и на всех друзей скоро дела заведёт, и чекать будет каждый раз перед обычным ужином.       Джин поморщился, будто осознавая, где он и с кем он. Предстоящий гон давал о себе знать — сейчас бы рявкнуть на младшего, огрызнуться, и сбежать в город, в поисках вкусного запаха подходящего партнёра.       — Не знаю ещё, — заметил он, комкая в горле кусачий рык волка-собственника. — Профайл вроде ничего… В банке работает, на окраине Сеула, считай…       — В банке? В банке, хён? Ты её профессию смотришь? — возмутился Чонгука. — Ты смотри чем пахнет, и что есть любит, а ты — в банке!..       Джин отмахнулся. Пролистнул медленно галерею.       Кокетка, но не слишком.       Всеядна и готовить любит, но не фанатка ЗОЖ и не гурман.       И отзывов немного, всего парочка о совместных сцепках, зато оба — на высший балл. Был постоянный партнёр? А куда делся потом? А если не было — убивала здоровье блокираторами?       Джину теперь захотелось рыкнуть на самого себя — вот не его же дело! Ох уже эта привычка следователя, до всего-то докопаться, всё-то выяснить, разнюхать… Ему что? С ней договориться полюбовно, и если «да» — провести неделю в объятиях тугого горячего женского тела, шепча невнятности на ушко, обнимать крепко самому, держаться за неё, не дать расцепиться — а потом расстаться, будто и не было ничего. Максимум — новую полезную деловую связь заведёт.       — Хён, скинь мне её профайл, если ты «нет»? Я бы с такой тусанул вне гона, мм? — небрежно спросил Чонгук, добавляя пару штрихов к рисованным весам.       — Я тебя с твоего гнезда высотного скину, выпендрёжник, — буркнул хён и решительно тапнул кнопку приватного чата. — Эту свою, комету вон, соблазняй и не тявкай там, мелочь.       — Уууу, ревнивый какой, — надул в притворной обиде губы Чонгук, и потом рассмеялся. Джину только хмыкнуть досадливо оставалось — ну надо же, попался на простую уловку! А младший-то хорош, воспользовался его нервным альфьим состоянием, подначил, а то бы Джин ещё час мусолил кнопку приватного чата — тапать, не тапать….       Но он не жалел. Может, потому, что пока так и не изобрели передачу запахов через инет, а ему до зубовного скрежета хотелось узнать, чем пахнет кокетка с глазами-озёрами и восхитительным именем Тамарис.

*****

      Бич современных реалий — отсутствие времени. Его ни на что нет. Нет времени на нормальное предсвидание наедине, без посторонних запахов, где альфа может спокойно её обнюхать, а она — не только почувствовать его аромат как следует, но и присмотреться к манерам, и за лёгким ужином выяснить предпочтения в еде. Нет даже времени на короткую встречу «до», с положенным традиционным жестом: коснуться плеч, уткнуться носом в шею, за ухо, а потом отступить и попросить о продолжении знакомства. Только и остаётся — изучать профайл, в надежде, что если там и приврут, то не критично. А то соблазниться мускулистым волком и оказаться в объятиях толстяка с «ой, хи-хи, а фото было сделано лет десять назад» — не самый приятный казус, особенно когда деваться некуда, течка в разгаре, и уже всё равно, кто — лишь бы унять боль.       Бешеный вихрь феромонов бросит в объятия друг друга, сплющит, сомнёт, вот только будет в этом сплетении больше злости, чем удовольствия. Адский коктейль ненависти и похоти, из которого без потерь не выйдет никто. Если встретятся потом случайно, то будут вежливо кланяться на расстоянии, отводить глаза, переходить на другую сторону улицы. Стыдливо пряча лицо, вспоминать ужас сцепки, где булькало и перекипало через край отвращение вместо удовольствия. И вместо дружелюбных улыбок бывших партнёров, под сладкий винный аромат воспоминаний о хороших ночах — горечь неловкости и ядовитая память о причинённой боли, щелочное мерзкое послевкусие во рту.       Пусть с ним так не будет!       Пусть он будет таким, как на фото — уютным, немножко плюшевым, чуточку неловким и добрым. Очень добрым. Сильным, но заботливым. Властным, но ласковым… Настойчивым и сговорчивым… ох, а не слишком ли ты много требуешь, Тамарис? Детектив, страж порядка — мало вяжется с образом «милого альфы». И откуда бы взяться у детектива собственному гнезду?       Но чудеса ведь случаются, разве нет? Был в Ким Сокджине налёт таинственности, попахивающий немножко почему-то мафией и незаконными сделками, отчего у Тамарис нутро будоражило сильнее «крутого чёболя из высотки».       Что радовало из профайла без претензий и подозрений — вкусы у них совпадали, как минимум в еде.       Не ударить бы в грязь лицом — в конце концов, фото и отзывы о гнезде были отменными. Тамарис, читая их, невольно поймала себя на тонком, как жало, уколе ревности, но смахнула его мысленно, проспиртовала рану, не позволяя предтечному состоянию взять над собой верх — и так перед поездкой за город забот полон рот!       Аренда или покупка тихого защищённого места всегда были намного дороже расходов омег. По традиции, для сцепок именно альфы обеспечивали уютное и безопасное гнездо на несколько дней, а омеги заботились о них, покупая продукты и предметы первой необходимости для недельной секс-гонки. Плюс хорошим тоном считалось сделать альфе подарок, который потом останется в гнезде, уравнивая расходы. Чаще всего то, что оставалось хозяину и не впитывало запах течной омеги или запас еды в вакуумных упаковках. Никакого текстиля, разумеется, шерсти, меха или дерева. Желаемые подарки альфы, не стесняясь, указывали в профайлах. На вершине топа была посуда и мелкая кухонная техника. Страсть нередко настигала обоих партнёров прямо на кухне во время перекуса, и тарелки, кружки, бокалы, миксеры и кофеварки не выдерживали феромоновой бури.       Сокджин удивил и тут, безапелляционным смайликом требуя удочки, леску, крючки и ведро для червей.       Почему-то хихикая, Тамарис успела перед работой заскочить в рыболовный магазин. Она ничуть не возражала против удочек.       Во-первых, неожиданное времяпрепровождение, когда после сцепки можно будет просто уткнуться в бок альфы на берегу и молча сидеть с удочкой, чем-то очаровывало.       Во-вторых — невероятно захотелось свежей рыбы.

*****

      Очень хочется надеть платье.       Тамарис вскочила так быстро, что закружилась голова. Широко раскрыла ресницы — полуденный солнечный луч превратил синий цвет радужки в талую воду. Бессмысленный взгляд блуждал по комнате — короткий дневной сон сморил внезапно и был совсем не к месту, только не в этот день! Тамарис сморгнула, с испугом оглянулась, соображая какой сейчас вообще год и где она, и тут же принялась ругать себя за безалаберность, лихорадочно подхватившись с дивана.       Ладно, в предтечное состояние организм омеги и не такие выкрутасы подкидывал. Стоит ли вспоминать лучшую подругу Хисо, которая забыла принять блокиратор и вместо глухого отеля обнаружила себя за городом в аистином гнезде? А она всего лишь заснула и всего лишь немного опоздает. Блокираторы лайт-версии на работе утром не очень-то помогли — коллеги-альфы оглядывались, тянули носами, заставляя Тамарис спешить. Она куталась в накидку из носорожьей кожи, торопливо закрывая дедлайны и передавая дела напарнице. И умчалась домой, нервничая из-за незаконченных дел. И то ли из-за них, а то ли — из-за перевозбуждения от будущей сцепки с незнакомым альфой решила прилечь буквально на «пять минуточек», провалившись в сон как в колодец.       Но мысль, выдернувшая из сна, показалась притягательной.       Очень хочется надеть платье.       Тело, последние две течки пережившее на блокираторах, без партнёров, будто бы пело. Тамарис гибким движением бросилась в ванную, поспешно сдирая привычный офисный лук — блузка, брюки, жакет… Горячие струи ошпарили, заставили ойкнуть, спешно сделать воду прохладнее. И как по волшебству смывали все проблемы и незаконченные дела.       Неделя! День — познакомиться, день — попрощаться, а между ними — пять дней чистого животного удовольствия. Когда отключена любая связь с внешним миром. Когда человек, с которым виделся только пару минут через видеочат, становится ненормально близким, самым родным, которому доверишь без оглядки комфорт, здоровье, жизнь — на целую, почти бесконечную и такую короткую неделю.       Тамарис после скраба прошлась по телу мягкой мочалкой. Изогнулась, подставляясь скачущим по коже капелькам, радуясь тому, что она гибкая и стройная, и кожа чистая и красивая — за такую совсем не стыдно перед альфой!       А он нормально отнесётся к платью? Сцепка — это и так весьма возбуждающее занятие, может, не стоит возбуждать будущего партнёра ещё больше?       Но её будущий временный альфа казался таким милым и добрым, что невольно хотелось его немного … подразнить? Тамарис не любит грубости, но пофлиртовать на максималках с Ким Сокджином очень хотелось. Совсем капельку, просто чтобы понять, какой он, когда злится? Замкнётся в себе? Рыкнет, применив альфий голос? Нагрубит, применит силу? Или рассмеётся, легко прощая омеге дерзость?       А Ким Сокджин — очень софтовый, со своими мягкими волосами, и ласковой улыбкой, и саранхулькой этой из ладошек, — ну просто напрашивался на дерзость.       И да, для него определённо хочется надеть платье. Вот это — голубое в цветочек, с открытыми плечами и пышной юбкой. На него отлично ляжет её носорожий модный плащ, и оно безупречно подходит к густым каштановым волосам Тамарис.       Девушка потянула из комода походящую ленту, прихватила ею волосы. С сожалением отвернулась от бокса с косметикой. Толку от неё ноль: оценивать её будут по запаху, тратить усилия на макияж — пустая трата времени и косметики. Он только до первого поцелуя, во время которого альфы в гоне мэйк-ап с лица буквально съедают. Им всё равно, ровно ли подведены стрелки и какой фирмы у тебя хайлайтер: «Argona» или из ближайшей дешёвой лавочки всякой всячины.       Тамарис лишь на мгновение застыла перед выбором — светлую помаду или тёмную? И уверенно взяла нюдовую бордо. Представила на минутку, как Сокджин восхищённо скользнёт взглядам по контуру полных губ, и, наверное, чуточку облизнётся? Тамарис казалось, что альфа обязательно облизнётся, когда её увидит.       Ох, ну о чём она думает? Где её привычный рациональный подход? В конце концов, это не первая сцепка с незнакомым альфой. Гормоны во время течки, кажется, делают омег глупее и взбалмошнее, и как хорошо, что она озаботилась собраться ещё вчера, а составить ту-ду лист и найти партнёра — неделю назад.       Она поспешно тапнула на смартфоне список необходимых вещей, пробежалась по нему, едва шевеля губами — всё собрано, сложено, упаковано в машину заранее. Глянула на часы — и бросилась в прихожую. Времени оставалось впритык.       Перед выходом из квартиры взгляд скользнул по зеркальной глади в прихожей, и Тамарис захлопнула за собой дверь. По лестнице она спускалась, довольно улыбаясь.       Она чертовски хорошо выглядела в платье.

*****

      И ничего я не нервничаю — подумал Джин и сыпанул кунжута в салат разика эдак в четыре больше положенного. Сам на себя мысленно закатил глаза, пофыркал раздражённо на спадающую чёлку — постричься бы, да всё за делами и расследованиями времени нет, — и начал осторожно ложкой убирать лишнее.       Чего мне нервничать, — думал он, заливая бульон в кастрюлю, — я каждые полгода, считай, с кем-то знакомлюсь, и по объявлению, и так — с чего бы мне в этот раз нервничать? Я её и не знаю совсем. Вдруг она задавака, как Ли Ын в школе? Вечно надо мной смеялась, а потом, когда течка началась, скулила и скреблась к родителям в дом — хорошо, не пустили, она сдуру даже таблеток не приняла, легла под первого попавшегося, и вон, несчастливый брак уже который год. А вдруг эта тоже меня окрутить захочет? Или вдруг у неё запах ужасный, как у той, позапрошлогодней — кое-как гон переживу, а потом сам буду готов из гнезда сбежать? Ээх, снова же весь текстиль менять придётся, и проветривать всю зиму, не допусти Небеса, опять ежи заберутся….       Или слишком уж флиртовать любит, а я же терпеть не могу, если она будет с другими при мне флиртовать. Не дай Небеса, сорвусь, ведь потом на работе влетит… так стоп. С какими другими? С чего я вообще уже думаю, как мы с ней в свет выходить будем?       Джин растеряно огляделся. Всё вокруг было настроено против его бурчания. Ужин, который удался на славу: отличные свежие овощи, и твенджан-чиге упаривался до нужного состояния, и тёплый безветренный осенний день золотыми лучиками обещал волшебно-красивый закат. И пахло в домике на берегу лесного озера тоже отлично: свежей водой, и янтарной смолой, деревом и дымком от камина — никаких тебе посторонних ароматов. Ей же обязательно должно тут понравиться, верно?       Джин чуть не завыл — совсем уже было задрал голову, чуть не выпустив наружу позорным скулежом все свои растерянные, мечущиеся в голове бестолковыми пичугами мысли. Опёрся руками на стол, тряся головой.       Приходилось признать, что не было с ним такого. Всего-то пара голосовых — а его уже от нежных ласковых ноток в голосе пробирала дрожь, мурашками стягивало затылок. Хотелось совсем как в древности, сорваться из офиса и мчаться на другой конец города прямиком за ней, забрать, спрятать, увезти подальше. И бурчание его, и скулёж, и бесполезные попытки сдержать дурацкую улыбку от предвкушения скорой встречи — всё лишь потому, что Ким Сокджин до крайности почему-то хотел понравиться Тамарис.

*****

      Рябиновый пожар обозначил границу участка, пропустил Тамарис к домику альфы. Дорога петляла не хуже горного серпантина; аромат шиповника и барбариса, растущих по обочине, отвлекал внимание, пару раз заставив её чихнуть. За высокими кустами и леса видно толком не было, только впереди еле мелькала крыша с дымящейся трубой. Тамарис продрогла, почему-то не рискуя при этом поднять стекло машины — так сильно хотелось не только глазами, но носом почуять всю тишину осеннего леса, покой увядающей зелени, благоговейное молчание сырого озёрного воздуха. Исцеляли они от пыльной городской суматохи на раз-два — ещё на шоссе у Тамарис ломило спину, тянуло неприятно низ живота, голова начинала побаливать от долгой дороги и предстоящей течки… А тут, гляди-ка — она так и лезет из окна головой наружу, чтобы лёгкие как следует наполнились этим живительным воздухом, запасли его впрок.       И только она окончательно решила, что пора закрывать окно, и включать печку, немного сердясь на то, что домик оказался в такой глубине, как оп! — он вынырнул из-за тёмно-красных ягод и пожелтевшей листвы, как на ладони. Бревенчатый, небольшой, двухэтажный, с дощатым настилом вокруг, тщательно выметенным от опавшей листвы и иголок, с парой плетёных кресел у большого окна, на которых кучей валялись пледы и подушки. И дымом запахло сильнее, а ещё говяжьим горячим бульоном, который обещал мигом согреть и нутро, и озябшие руки Тамарис. Тёмный силуэт мелькнул в освещённом окне, стукнула дверь, пока она глушила мотор, и Ким Сокджин сделал шаг по скрипучему деревянному настилу, ступив на свет. Содрал с себя поспешно фартук, не глядя метнул его в кресло, а сам изо всех сил тянул носом, почуяв, как воздух вьётся вокруг запахом металла, бензина, машинного масла, и…       … предвкушением чуда.        — Ты обманщик! — ахнула Тамарис, выходя из машины. Вокруг всё наполнилось тишиной, до самых макушек могучих сосен, глухой и плотной, которая позволяла остановить само время — лишь бы только предназначенное двоим мгновение протянулось как можно дольше, крепко впечаталось в память.       — Это ещё почему? — растерялся альфа, замирая на нижней ступеньке. Нос у него двигался и морщился, жил своей жизнью, впитывая запах, который, казалось, он знал тысячу лет, и ещё тысячу до них.       — Ты высокий!       Ким Сокджин поспешно спустился вниз и сунул руки в карманы.       — Ну, в профайле вроде же указан рост? — озадаченно произнёс он.       Тамарис смешно надула губы. Ну да, но она вот на цифры внимания вообще не обратила — смотрела только на карусель фото, где Ким Сокджин между двух друзей выглядел невысоким и до странности хрупким. Это ж что у него за друзья-то? Там тогда не волки, а целые лоси! На деле широченные плечи детектива и то, что он над ней возвышался башней (если бы она рискнула к нему подойти поближе), слегка остудили пыл Тамарис.       Зато альфа тряхнул пару раз головой, изо всех сил принюхиваясь. Вытащил руки из карманов, вежливо поклонился и официально поздоровался, еле сдерживая нетерпение. Джину казалось, что с его нервов содрали защитную оболочку, как пластик с проводки, и они гудят от предчувствия близкой грозы.       — Рад вас приветствовать, уважаемая Лин Тамарис. Вы позволите вас коснуться?       В принципе, что бы Тамарис себе не думала, давать задний ход было поздно. И она бы выглядела дурой, если бы сейчас прыгнула в машину и уехала, умирая от болезненных ощущений течки на блокираторах. И альфа, учуяв течную омегу, мог сорваться в гон в прямом смысле слова — догнав и изнасиловав.       Тамарис нервно сглотнула и понадеялась, что он всё-таки не любимый типаж Хисо, который любит впечатывать в стены беспомощных во время течки омег, почти выламывая им кости из суставов.       Сбросила плащ, нервно сложила его на сиденье — и шагнула навстречу, откинув голову и дав доступ к шее. Зажмурилась, когда его пальцы еле коснулись её плеч, а он сам вдруг тёмным облаком навис над ней, и тоже втянула воздух носом.       Джин пах чёрной аронией — терпко и густо, обволакивая каждую клеточку, заставляя голову кружиться, а все рецепторы — тонуть в этом запахе. Он обнимал её так, будто она вот-вот ускользнёт, и утопая в его запахе и в его объятиях, Тамарис вдруг поняла, каким будет он дальше, его удивительный терпкий аромат. Отдавать лимонно-кислым, когда он ревнует и злится, терпко горчить рябиной, когда расстраивается, неуловимо таять осенне-яблочным привкусом, когда устанет и будет погружён в себя. И медово-сладко обволакивать патокой, когда будет входить в неё — медленно или быстро, жадно беря её или щедро отдавая ей себя, рассеивая вокруг них густой арониевый аромат. Она не выдержала, первой вцепилась ладонями в его бока, давя неуверенность и сто миллионов страхов, не желая упускать сбывшееся чудо — её собственного альфу. Ну как так-то, по объявлению? Таких чудес не бывает! Но уж раз оно тут, тянется к её губам, то она точно его не отпустит!       Она пахла снами. Всеми сразу: сном ореховым, сладким с горчинкой, солёным сном и тряпичным сном, бумажным, и ещё сном звенящей травы ранним летним утром, и сном неба в алмазной пудре. Вплетались в его дыхание сны про бесконечность совместных завтраков и вечерних посиделок, сны о скорых поцелуях после работы и перед тем, как сбежать в душ, и сны про долгие неспешные чмоки под одеялом в промозглый осенний день. Сны про колыбель первенца и сны про первые школьные оценки. Сны про закат, драконью медь на горизонте и качание лодки на тихих волнах. И сквозь всё это просто ужасно пахла жуткая нюдовая помада, которую Джин немедленно захотел съесть — а кто он такой, чтобы сопротивляться такому простому желанию, да ещё накануне гона? То-то же и оно! И он уверенно впился в губы, крепко зажмурился, чтобы Тамарис могла щедро поделиться с ним своими удивительными снами, а уж он-то точно не упустит ни капли из предложенных чудес.       — Да как так, во имя Пресвятого попугая, — шумел он ей в волосы, обшаривая стройное тело бережными ладонями, и касания эти были такими приятными, не стыдными, не вызывали желания оттолкнуть и сбежать, а лишь подставиться ещё больше. Он неустанно принюхивался, еле сдерживая желание высунуть язык, облизать, пробуя на вкус снова. — Через объявление! Эй! — он оторвался от Тамарис, отодвинулся, крепко сжимая широкими ладонями её плечи и позволив хмурой морщинке прорезать лоб. Но глаза у него при этом сияли так, что Тамарис умерла и воскресла одновременно от этого взгляда. Он был её, и только для неё, и весь Джин был именно таким, каким и должен быть твой собственный альфа — лёгким, мудрым, дурацким и родным. — А ну живо в дом. Что взять из машины?       — Да я са…       — Ага, щазз! — он полыхнул, словно кто-то рядом чиркнул спичкой, окинул окрестности враз потемневшим тяжёлым взглядом. — Брать что? — Тамарис развернули, мягко подтолкнули по направлению к крыльцу, и она буквально пятой точкой поняла, что если не послушается — её в дом занесут. И запрут.       — Две сумки с продуктами, там всё по списку, подушки и одну сумку с вещами! И удочки! — поспешно перечислила она. Тамарис нырнула в низкую широкую дверь деревянного домика, невольно хихикая: вот она, натура альфы, только нашедшего свою омегу — безоговорочное собственничество, ревность к каждому кусту, и не дай Небо тут сейчас хоть белка прошмыгнёт, порвёт же не глядя! А там, глядишь, ещё и командовать начнёт, альфий голос применит… такого волка лучше слушаться. Безоговорочно.       Джин совсем не успокоился, даже когда вошёл в дом, нагруженный её сумками. Всё принюхивался и принюхивался. Тянул воздух совсем рядом с ней, невзначай касался, и оп! неловкости между ними от первой встречи будто и не бывало, исключительно благодаря носу Ким Скоджина, который то и дело оказывался совсем рядом с Тамарис. Шумно дышал и кажется, еле сдерживался от желания её лизнуть. И приговаривал после каждого глубокого вдоха.       — Нет, ну поверить не могу! По объявлению!       — А ты как, думал, встретишь? — лукаво спросила Тамарис, пока они раскладывали привезённую еду в холодильник и сервировали приготовленный Джином ужин.       Она чуяла, как жар расплывается по венам. У них оставалось совсем немного времени, когда природа возьмёт своё, и их схлестнёт в жарком, неизбежном танце. И эта странная неизбежность заставляла оттягивать момент, предвкушать этот танец, чтобы как следует насладиться им после. Вот так — простыми вопросами, которые казались жуть какими сокровенными, нехитрым разговором за отлично приготовленными вкусностями.       — Ну ох… думал, просто пойду по улице, в толпе, и тут — вот он, самый прекрасный запах на земле, — Джин дотянулся до неё через стол ладонью, провёл по щеке кончиками пальцем, и Тамарис вся затрепетала, устремилась к этой обыденной ласке, едва себя сдержала, чтобы не прыгнуть через дурацкий стол в объятия, кажущиеся такими родными. — Или, ну знаешь, те мечты, где ты попадаешь в мир богатых и знаменитых — оказался бы на каком-нибудь великосветском рауте, и меня знакомят с обалденной дебютанткой… Хотя, какого лешего детектив бы делал на великосветском рауте? — он вдруг смутился, дёрнул неловко плечом и чуть не выронил стопку тарелок, охая и бормоча себе под нос, — даже представить не могу…       — Может, тебя туда пригласили что-то расследовать?       — Ох, только не это. Вот уж точно никогда не мечтал, чтобы моя омега была связана с моей работой. И это меня в тебе так сейчас восхищает… Миллионный город, мы на разных концах живём, по идее — даже столкнуться не должны были, и вот нате вам, по объявлению! — он щедро, широко улыбнулся, и снова принюхался. Но вот же незадача — воздух тянул нос Джина, а пахло почему-то Тамарис — лимонно-арониевым, медово-арониевым, мускусно-арониевым…       И это сквозь все остальные запахи.       Они висели над обеденным столом, как радуга над лугом после грозы.       Успокаивающе жёлтым обволакивал аромат маринованного редиса, назло ему похрустывали зелёным маринованные огурцы. Дразнил ноздри аппетитно-рыжим чапче. Бесцветно-голубым, почти безвкусным, с привкусом крахмала и свежести парил рис, растворяя в себе тонкую синюю отдушку кимчи из лопуха. Опасно красным, острым горело кимчи, и царил, разумеется, безупречно фиолетовый аромат твенджан-чиге.       Они отвлекали внимание. Делали вид, что у них тут чинный, как-ни-в-чём-не-бывало-ужин, ну подумаешь — сошлась парочка поесть. Остатки приличия перед….       И только запах Тамарис вёл себя совершенно по-другому. Он тайком скользил мимо кимчи, и мяса, и овощей. Обходил тарелки по скатерти, одноразовой, простенькой, как и весь текстиль в гнезде. Крадущимся вором, ловким мошенником миновал забор из солонки и перечниц, обвился вокруг палочек Джина и шибанул тому прямо в нос смесью липы, зелёного чая и земляники. Но слаще всего были в нём феромоны Тамарис, которые — Джин готов был голову позакладывать! — совпадали с его не меньше чем на девяносто пять процентов.       Джин улыбнулся, промахнувшись палочками мимо кусочка кимчи на тарелке и мягко произнёс, глядя прямо в глаза Тамарис.       — Беги.       Та даже секунды не стала медлить, чтобы полюбоваться на солнечные искры в глазах альфы. Легче лани сорвалась с места — вверх, вверх по лестнице, к огромной мягкой круглой кровати-гнезду, устланному подушками, и одеялами, и пледами из дома Тамарис.       Но разве можно соревноваться с волком?       Её волком?       Она ускользнула от почти цапнувших талию пальцев, споткнулась на самом верху. Хотела свернуть к мягкости, воздушности, пледам и подушкам. Но её толкнули в плечо, развернули в вечном танце догонялок, приподняли вверх.       И впечатали в стену.       Ох, блин! — подумала Тамарис, когда затылок лёг в ладонь Джина, избежав встречи со стеной, а он сам наверняка разбил себе костяшки, лишь бы не дать ей стукнуться. И локоть наверняка размочалил, надёжно уложив под её позвоночник, синяк там у него теперь точно будет. Зато досталось её попе — та глухо бумкнула о деревянную панель, скользнула вверх. И вот Тамарис крепко стиснула коленями рёбра Джина, запустила руки в волосы — сердце заходится, какие они у него на ощупь, чистый шёлк, рассыпчатый, бронзовый. Забрыкала ногами, заелозила по его заднице, сдирая с себя балетки.       И никак не могла налюбоваться на текучую тьму с жёлтыми проблесками в его глазах: собственнический, довольный, что поймал добычу, взгляд альфы в гоне…       Её альфы.       Да как так-то, по объявлению?! — последняя удивлённая разумная мысль растворилась в его губах, накрывших рот. От него пахло кимчи, и чапче, и рисом, и твенджан-чиге, и маринованным редисом, но всё перебивал личный запах: арония, терпкая и густая, и мускус, почти едкий, не дающий нормально вздохнуть. Тамарис тонула в запахе, умирала от нежности этих губ, погибала от того, как правильно он обвил её вокруг себя — ни зазора, ни щёлочки между ними, и нигде не давит, не жмёт, — идеальный мужчина точно по размерчику Тамарис.       — Первый раз будет быстрый, очень быстрый, — прошептал Джин, и Тамарис мелко поспешно закивала сквозь поцелуи, потому что ощутить его в себе хотелось невыносимо, едва она увидела высокую фигуру на ступеньках бревенчатого уютного домика.       Ей позволили на пару секунд снова коснуться ногами пола.       Никто не носит перед течкой и гоном дорогую одежду. Футболка и простые спортивки альфы разлетелись под нетерпеливыми руками Тамарис. Её платье мгновенно содралось с плеч, почти испуганно покидая омегу, бельё лоскутками, как уставшие птицы, взлетело вверх и опало на пол. Тамарис еле хватило на восхищённый вздох — мать-моя-природа, какой же красавчик мне достался! — а потом пришлось застонать, задрожать, охнуть от того, как властно и по-хозяйски Джин поднял её снова. Бесцеремонно прижал к стене, влип языком в рёбра, широко протянул им выше и выше, жадно покосился на упругую набухшую грудь — не до неё пока! Снова влип в её губы, отстраняясь ниже талии, позволив действовать Тамарис — и та легко направила его прямо в себя, подалась навстречу, насаживаясь сразу и на всю длину.       Они замерли: глаза в глаза, выдох к вдоху, жар чужой и такой родной кожи обжигает скулы и кончики носов, плавится между плотно сплетёнными телами, дрожит на кончиках пальцев.       Ничего нет ценнее и мимолётнее мига первого слияния истинных. Никто не делает селфи в такие моменты, не ловит в фокус камеры. Он необъятен и быстротечен, когда космос сворачивается до размера крохотной молекулы, гудит в нервах чёрной дырой, поглощающей свет, и разрывается невыносимо ярким квазаром с первым движением бёдрами.       — Как же ты течёшь, — шепнул-простонал Джин. Тамарис и сама чуяла, как кожу холодит стекающая влага. Ей казалось, что их бёдра стянули раскалёнными обручами, и только двигаясь, она может их сбросить, вымолив телу бесценную сладкую негу. Она опёрлась на плечи, заёрзала нетерпеливо — но её притиснули крепче к стене, и Тамарис, сладко выдохнув, покорно замерла, позволив Джину дирижировать. Невыносимое почти до слёз ощущение — как её наполняют так туго и плотно, так странно-привычно, будто он занял своё законное место, вернулся домой, и не намерен его покидать никогда больше.       Джин зарылся носом в шею. Она страстно хотела, чтобы он её укусил, но альфа держался — слишком близко к вене, есть риск навредить своей омеге. Спрятал клыки, и не выдержал, сорвался на быстрые мелкие движения. До первой разрядки, скорой, неяркой — дань нетерпению волка в гоне. Да! мы наконец-то нашли её, дружок, и теперь она наша, вот так правильно плавится, и стонет, и мечется в руках, и блестящие влажные капли в уголках глаз — это тоже очень правильно, наполняют Джина невесомостью и счастьем.       Тамарис позволила себе быть полностью поглощённой — мускулами под её руками, что так легко и почти без напряжения её держали. Языком, который вылизывал каждую складку на шее. Тихим рычанием глубоко в его горле. Аронией с мускусом, лёгким туманом стелющимся над ними от каждого движения её пальцев по шевелюре Джина. Она сорвалась на протяжный стон, почти вой, когда между ними лопнуло радугой напряжение, наполняя обоих сладчайшим расслабленным блаженством, и слушала, как отражением разбивается о стены такой же хриплый, удовлетворённый стон Джина.       — А вот теперь мы тут надолго, — шепнул на ухо Джин пару минут спустя, нежно раскладывая её в гнезде на подушках, и пледах, и одеялах, и Тамарис со счастливым вздохом выкинула из головы все мысли — на целую долгую, бесконечную, невыносимо короткую неделю сцепки со своим альфой.

*****

      Утренний туман висел над озером как прохладное молоко над горячей чашкой кофе, обещая наполнить сливочной бодростью до краёв, лишь стоит сделать пару глотков. Тамарис вдохнула — полной грудью, окончательно прогоняя остатки феромонов из головы, наслаждаясь иным состоянием тела — обновлённым, свежим, полным зарождающейся энергии, которой хватит на целых полгода. Зябко повела плечами — кусачий осенний рассветный морозец шкрябнул по чувствительной коже. Она закуталась в плед и постаралась бесшумно подкрасться к сидящему на мостике Джину.       Куда там! Кажется, он слышал её с того момента, как Тамарис впервые проснулась одна в душном от их совместного запаха гнезде, после пяти сумасшедших суток, и коснулась ступнями пола.       Джин несколько раз перевёл взгляд с неё на поплавок, затем что-то поворчал и закрепил удочку на подставку. Цапнул Тамарис под колени, и с её тихим «ой» подтянул к себе, ловко устроив у себя между ног и накрыл обоих огромным клетчатым одеялом. Сентябрьская сырость сменилась теплом его тела.       Он соединил руки у неё на животе, удобно уложил подбородок на плечо и задумчиво уставился на поплавок.       Тамарис скосила взгляд, любуясь его лицом. У неё — в который раз уже! — захватило дух от того, какой красивый волк ей достался.       — О чём думаешь? — рискнула тихо спросить она.       — О квартирах, — немедленно отозвался Джин, будто ждал именно этого вопроса. — Про мою даже вспоминать не стоит, гробы для колумбария и то просторнее. Да и живу я… Жил… практически на работе. А у тебя с жилплощадью что?       — Снимаю с двумя омегами… — прикусила губу Тамарис. — Но у меня приличный депозит, так что я в доле.       — Можем и тут какое-то время перекантоваться, но отапливается гнездо из рук вон плохо, так что максимум до зимы — пока я свою конуру продам, пока ты депозит получишь… Ты какой район предпочитаешь? — Джин горячо задышал ей на шею, покрепче обнимая, чтобы не отстранялась.       — Ну ты скорый… — Тамарис за хихиканьем и дрожью от горячих выдохов попыталась скрыть растерянность.       — Ты же не планируешь сбежать? — тревожно спросил Джин, разворачивая её к себе. — Ну, в смысле, ты можешь попробовать, но ты же понимаешь, что я тебе форы дам максимум двадцать четыре часа, а потом найду?       Глаза его горели янтарно-жёлтым тёплым уютом и лаской, в которой девушке жадно захотелось утонуть снова — будто не было этих пяти ночей. Но она только улыбнулась — так, что у Джина сердце сбойнуло, и он сжал руки ещё крепче, — и зарылась ему в шею.       — Всю будущую жизнь уже распланировал?       — А ты нет?       Я — да. Я ещё как да, думала Тамарис, и тонула в аронии слаще мёда, добровольно вязла в терпком аромате и мечтала, мечтала без остановки. Про квартиру на краю парка, непременно с окнами на закат, про ужины и завтраки, и пикники, и совместный душ, и новую сцепку, и поездки сюда, в гнездо, под джаз в машине с открытым верхом, и про ладонь Джина, что будет теперь крепко сжимать её, и про новые платья, которые он будет всегда рассматривать восхищённым взглядом, и про новые блюда, которые он будет для неё готовить… и ещё про миллион мелочей, которые непременно случатся с ними в будущем. Она мечтала, и Джин, потираясь щекой о её висок, мечтал тоже в унисон с ней.       Время замерло хрупкой невесомостью, даря им самое бесценное, что есть у счастья двоих, нашедших друг друга — неподвижное, напоённое сливочным туманом и осенним золотом мгновение, растянутое на целое утро.

*****

      — Джин?..       — Ммм?..       — Клюёт!       — Ахиреть! Я думал, в этом озере рыбы нет!