Цена жизни

— Помилуйте, Эраст Петрович! Какие к чертям собачьим Сейшелы? — не верил собственным ушам Мизинов. — Канары, — попробовал аккуратно поправить титулярный советник по особым поручениям. — Да хоть Карибы! — вспылил генерал. — У нас война с турками на носу, Анвара, мать его разэдак, эфенди не нашли, а он может нам всю малину испортить, а вы на Канары захотели? Прекрасные амбиции, юноша, но сейчас никак вас не отпущу никуда. Вы нам о как нужны! — показал характерным жестом Мизинов.       Фандорин заметно помрачнел. Получается, зря Пете наобещал? Инкогнито не уедешь, хоть и дело раскрыл громкое, а генерал все верно сказал: место свое знать надобно. Азазель-то Азазелем, а он всего лишь титулярный советник, у Мизинова в подчинении по третьему отделению значится. Уедет, значит фактически дезертирует из страны, такого не простят даже несмотря на послужной список.       Заставляя себя не вешать голову, Эраст Петрович вернулся домой. Не хотелось представать перед мужем в таком побитом виде, особенно теперь, когда твёрдо решили свадьбу отыграть. И родители смирились, и Алиса обещалась пока со своим гусарским хахалем никуда не уезжать. Однако, дома молодого человека ждал еще один неприятный сюрприз. Петя сидел в их комнате на кровати, одетый в роскошный фрак с белым цветком в петлице и крутил в руках какого-то сурового вида конверт, один вид печати на котором, заставит всякую жену содрогнуться.       «У нас на носу война с турками», всплыли в памяти слова Мизинова автоматом. «Но не так же быстро!», захотелось в отчаянии крикнуть Эрасту. Нельзя, просто чудовищно забирать у него Петю вот так. — О, привет, коть! — поднял на него фальшиво бодрый взгляд Пётр. — Как хорошо, что из нас двоих жених я. По примете это жених невесту перед свадьбой видеть не должен, а если наоборот, то ничего. — Что это? — кивнул на конверт Эраст, не давая себя отвлечь. — Привет от государя-императора, — пожал плечами Петя. — Твой муж большая знаменитость, без него с турками не справятся, государь лично меня просит спасти его царственную задницу. — Петь, я серьезно. — Если серьезно, то из всех крупных городов мобилизуют студентов физических и инженерных специальностей, чтобы сформировать отряд картографов и шифровальщиков. Забавно, от нашего ВУЗа два человека едут и оба Пети. Я и с математического факультета парень, Петя Яблоков. Да ладно, коть. Еще и войны-то никакой нет, так погуляем по Болгарии, составим карты местности да домой вернемся. Ну чего ты как заяц-то зимой? Иди сюда, а то с подвенечным фраком сольешься. — Фату надену значит, — буркнул Эраст, делая шаг к мужу и практически ныряя в открытые объятия. — Да поздняк уже с фатой-то. У нас с тобой уже все было, так что, Гульчитай, личико открывай. — засмеялся Кокорин, ероша волосы жены, зачесанные на аккуратный косой пробор. — Пётр! — возмутился Эраст. Нет, поразительно, как муж ни в какой ситуации не теряет своего главного оружия — оптимизма. А, впрочем, если Петя его потеряет и разучится шутить, наверное, это будет уже не Петя. Не тот человек, за которого он, собственно, выходит замуж уже совершенно открыто. — Всё, пускай, пойду приоденусь к свадьбе. И не заходи пока сам не выйду! — наказал он, поднимаясь. — Да ладно, — начал было Пётр, но увидев строгий взгляд холодных голубых глаз, осекся, поднял руки в отступающем жесте. — Как скажешь, коть.       Эраст был готов спустя два часа. Гости в снятом по случаю банкетном зале, должно быть, уже заждались. Весь центр Москвы бурлил. Свадьба нашумевшего титулярного советника, из грязи прыгнувшего в князи, выходя за сына богатого корабельного магната Александра Кокорина, была объявлена уже официально. Александр Артамонович ради сына мелочиться не стал: вместо того, чтобы снять весь банкетный зал, арендовал на весь день весь особняк, занимаемый рестораном, заплатил хозяину, чтобы мобилизовал всех официантов под неопределенно огромное количество гостей.       Почтенные дамы и господа распивали шампанское, закусывали тарталетками с икрой и красной рыбой и толковали о разверзающимся скандале. И на что только не идут эти торговцы, чтобы рекламировать свой товар! Ловок Кокорин, как ловок! Сына на юноше женить! Да и Фандорин не промах: был никто, звать никак, а теперь при деньгах, а Кокорины без пяти минут дворяне. Оставалось лишь качать головой и дивиться, как же это семейство все проворачивает. — Но где же уже молодые? — выразил нетерпение один из гостей. Тучный лысый мужчина в шикарной тройке. — И в самом деле! — поддержала его дама в старомодном парике и платье с корсетом. — Хотелось бы уже лицезреть виновников торжества! — Вот они, вот они! — воскликнул третий и тотчас зашептал четвертому, — Говорят в Петербурге Фандорина на собственную свадьбу-то отпустили всего на два дня! — Так и Кокорин-младший, жених-то, ненадолго заехал, — горячо поделился сплетнями собеседник. — Сразу после свадьбы на сборы поедет, слыхали же? Турки со дня на день на Болгарию нападут, а это наш братский славянский мир, мы защищать обязаны. Вот, студентов технических специальностей и бросают на составление карт. — Как же, слышали, — закивал первый, жадно всматриваясь в молодых. — Хороши, черти. — заключил он, показывая на них рукой с бокалом. — Но это пока молодость, а в старости смотреться будет глупо. Представьте себе только: два седых почтенных джентельмена. Казалось бы, где они своих леди забыли?       Собеседник на это криво усмехнулся и, в свою очередь, жадно впился взглядом в вышедших принимать поздравления новобрачных.       Невеста была облачена в белые брюки, белый фрак, белый жилет и белую сорочку. На галстуке сверкала жемчужная заколка, на руках, одна из которых была обёрнута вокруг локтя жениха, белые перчатки. Ярким контрастом ночи смотрелись уложенные в аккуратную прическу смольно-чёрные волосы, ярко-голубые глаза сверкали не столько смущением, сколько тревогой. Или так только казалось из-за бледности лица? Хотя, молодой человек явно приложил усилия, чтобы скрыть её под не толстым, но все же присутствующим слоем румян. Аккуратно, лишь чтобы выгодно подчеркнуть скулы. — А хороша у Кокорина невестка, — зашептались дамы. — Только детей не даст, — с ехидством заметили другие. — А для предпринимательства это плохо. Но, кажется, у него есть дочь? Тоже себе дворянина нашла, не какого-нибудь, а графа Зурова. Графский титул хочет!       При этих словах взгляды гостей оборотились с парочки молодоженов в другой конец зала, где в роскошном бальном, но неизменно чёрном платье, с меховой накидкой на плечах стояла Алиса Александровна. Её черные длинные волосы были убраны в высокую прическу и закреплены шпильками, агатовые наконечники которых служили единственным украшением девушки. Кокорина не нашла должным даже одеть браслет или брошь на свадьбу брата. Возмутительно!       Напротив девушки, игнорируя решительно всех вокруг, стоял граф Зуров. А беседа у них была следующая: — Ну, что же, Алиса Александровна, скоро вспомнят мой гусарский ранг и призовут меня турков гнать взашей. Может пойдем все-таки букет ловить? — Я не пойду. Он будет белый, а я белое не люблю. — отрицательно покачала головой Алиса. — А если я пойду и поймаю, выйдите за меня?       Она посмотрела на него испытующе. — Вы поймайте в начале. Он ухмыльнулся. — Слово гусара!       Пётр Александрович держал невесту, которая, впрочем, уже давно была женой, за руку, время от времени поглаживал судорожно сжимающие его локоть пальцы супруги. — Ты лучше подумай, что тебе эдакого привезти из Турции, — отвлек он заметно киснущую супругу. — Ну, котенок, хоть улыбнись, а то будто я тебя силком замуж за себя тащу.       Эраст робко улыбнулся. — М-может ч-что-нибудь сладкое? — предложил он. — Точно, ты ж у меня сладкоежка, — ухмыльнулся Кокорин. — Будет тебе сладкое.       Молодые люди остановились принимать поздравления. Эраст, в бог знает какой раз повторяя «Спасибо», чувствовал себя почему-то скаковой лошадью на ярмарке. И в зубы глядели, и в глаза, спасибо под рубашку не лезли. Петя сносил подобное стоически. Или только вид делал?       Когда груда подарков за спинами молодоженов приняла угрожающие размеры Владивостокского форта, невесте вручили контрастно маленький, аккуратный букет из белых почему-то гвоздик. Сэкономили что ли? Эраст аж невольно их понюхал. Точно, гвоздики.       «Впрочем, даже если и сэкономили, то не все ли равно?», решил он, оглядывая начинающий плотоядно подбираться зал. «Его же все равно сейчас порвут на флаги». Развернувшись к клокочущей, как море перед девятым валом, толпе спиной, Эраст Петрович еще раз понюхал гвоздики, взялся за букет двумя руками, сделал пару раскачивающих движений и перебросил через свою голову вверх и вдаль, в хищное море. Море качнулось и сомкнулось. Букет исчез.       «Его поймает Зуров», зачем-то мысленно поставил ставку Фандорин перед тем как бросить букет в толпу. И точно. Титулярный советник, перед тем направиться к столу, где они с Петей сядут во главу, успел заметить, как подпрыгивает к потолку, цокая от пола, как кавалерия, знакомая высокая фигура в сверкающем блестками фраке, смыкает руки вокруг букета и падает обратно в толпу.       «Вот, значит, как выглядит гусары в бою», догадался Эраст Петрович. Зуров, крепко зажав добычу, пробирался к своей даме, преспокойно распивающей шампанское у дальнего стола. Оставив безвкусный яркий фрак в руках одной дамы, галстук в руках другой, пару волос из прически у третьей, Зуров все-таки приподнес букет Алисе, преклонил колено и поднял букет.       «А красиво», подумалось Фандорину, «Только театрально слишком».       Алиса усмехнулась: — Хорошо, я согласна. Но цветы должны быть чёрные, делайте что хотите, других не приму.       Зуров куда-то метнулся с букетом, вернулся. Белые гвоздики оказались совершенно чёрными, сияли как начищенные гуталином ботинки. Ради любимой женщины какую только глупость не сделаешь.       К ним внезапно подошел Александр Артамонович, наклонился к Эрасту. — Эраст, друг мой, — с заметным уважением сказал тесть. — Прости, что отвлекаю. Но к тебе фельдъегерь из Петербурга с какой-то срочной посылкой. Лично в руки.       Фандорин удивленно заморгал, невольно глядя на тестя большими голубыми глазами. — П-Петя, п-прости, я сейчас, — неловко поднялся он. — Вот еще! — справедливо возмутился муж. — Лично в руки еще не значит в полном одиночестве, я с тобой. Пусть при мне вручит. — Л-ладно, мы с-сейчас, — извинился Эраст, сумбурно поднимая супруга и выскальзывая из зала.       На пороге действительно стоял человек в форме фельдъегеря. — Что з-за п-посылка? — удивился Эраст. — Фельдъегерь Дорохов, — козырнул служивый, вытягиваясь перед важной особой во фрунт. — Не могу знать, ваше благородие. Велено лично в руки. Распишитесь в получении.       Эраст послушно поставил свою подпись в конце бумаги. Фельдъегерь развернулся, строевым шагом вышел за дверь, сел в экипаж. — Гони! — велел он вознице. Экипаж снялся так быстро, что только пыль из-под колес полетела.       Не известно, что заставило Фандорина броситься вдогонку: подозрительно ли подвернутая бумага, в которой он расписался, или же скорость, с которой посыльный снялся, или же почудившийся обратный отсчет, который повел посыльный садясь. — Стоять! — позабыв на свете, закричал Эраст, не ведая, что творит, бездумно сунул посылку мужу и рванул на улицу, перепрыгивая через две ступеньки. — Коть ты ку… — успел только озадачено произнести Пётр.       Внутри что-то тикало. Совсем тихо. Это можно было уловить только, если всему обратиться вслух. Пётр его не услышал, скорее почувствовал. Точнее, почувствовал он, как шевелятся волосы на затылке, а услышал, как мирно звенят бокалы наверху. Там, наверху отец, мать, сестра, которой только что сделал предложение гусар. И еще несколько десятков человек московского света и деловых кругов, а он, Петя Кокорин здесь. С тикающей бомбой в руках.       Выносить на улицу нельзя. Бросать тем более. Эвакуировать он не успеет, да и как он себе представляет? «Простите, господа и дамы, но нам с женой подарили бомбу». Так что ли? Это без всякой бомбы начнется давка и паника. Остается только одно.       «С учетом урона, сгоревшего архива, склада всех инструментов и реагентов, они не могли выдумать другой бомбы», приободрил себя Кокорин. «Сосредоточься, Петя. У тебя нет права на ошибку.       Медленно, почти не дыша, Пётр опустил посылку на пол, присел над ней. Из-за стука собственного сердца он практически ничего не слышал. Как обычно вскрывают посылку? Сверху. Никто не рассчитывает открывать её со дна, а значит велика вероятность, что взрыватель расположен в этот раз сверху, вскрытие посылки его активирует. Поставив посылку на попа, молодой человек вынул из петлицы цветок. Его корешок был как раз заточен остро, чтобы пройти в петлицу и держаться там. Подцепив им шов, Пётр задержал дыхание и повел импровизированный ножик вниз. Дно посылки распустилось, Петру в руки выпали провода. Молодой человек положил цветок на пол, потрогал провода, расправил их, будто собрался расчесывать длинные девичьи волосы.       Внезапно накатило дежавю: точно так же потели пальцы и так же он приказывал себе делать все механически, когда собирался застрелиться. Потянув в стороны стенки посылки, Пётр выпутал всю бомбу. Пока он возился, таймер, выставленный всего на минуту, отсчитал уже сорок секунд. Оказывается, не прошла еще и минута. Ну, практика экзаменов показывает, что двадцать секунд — это вагон времени. Торопиться совершенно некуда.       Пётр пристальнее оглядел конструкцию бомбы. В детстве они с Алисой играли в лабиринты. Рисовали на бумаге каляку-маляку мелками и кистями, а потом другими цветами пытались найти начало и конец каждой нити. Положив палец на провод входящий во взрыватель, Пётр повел его вниз, чтобы распознать какой это из проводов. Воротник начал натирать. По спине градом струился пот.       «Кажется понял. Здесь обратная последовательность. В начале они подключили минус, потом плюс», заключил студент. Времени проверять ответ времени не было. Десять секунд. Время только записать решение. Глянув на дверь, Пётр увидел бледную как сукно супругу, застывшую на лестнице. — Петя! Петя, нет! — должно быть, кричала она. Или шептала? Кокорин не слышал. Потянул первый провод. Восемь секунд. Третий. Пять. Пятый. Три. Второй. Четвертый. Таймер замер на одной секунде.       Отбежав на эмоциях на десять метров от особняка, Фандорин похолодел. Петя! С чем в руках он оставил мужа? Он оставил мужа! — Петя! — закричал он, рванувшись обратно.       На полу в роскошном фойе сидел совершенно мокрый от пота в мятом фраке и покосившемся воротничке молодой человек. Его глаза имели характерный блеск: так блестят глаза у совершенно пьяных или лишившихся рассудка людей. Но поразила Эраста даже не эта черта. Самым жутком во всей этой картине были стоящие дыбом, а на висках еще и совершенно седые волосы. Еще никогда Петя так не походил на чокнутого учёного. — П-Петя? — позвал Эраст, чувствуя, как дрожат ноги. Перед мужем лежала развороченная бомба. — Я у-упустил их…       Муж заморгал, медленно, пугающе медленно сфокусировал на нем взгляд. На лестницу начали выглядывать гости, но Эраст их не видел. Что он наделал. Какой ужас. Лучше бы он вскрыл посылку и взорвался. Петя лишился рассудка! — Ничего, коть, — скривил губы в знакомой улыбке муж. — Вернутся, ведь их подарочный фейерверк на свадьбу я обломал. Ну чего встал-то, а? Букет уже кидал, а меня так и не поцеловал. — Г-Господи, Петя, — прошептал Эраст, смаргивая какого-то чёрта хлынувшие сами собой слезы. Даже глаза не жгло. Они просто хлынули так, будто кто-то внутри открыл кран. — У меня ноги д-дрожат. Ты… Ты в себе? У т-тебя виски… они с-седые. — Да куда я из себя-то денусь? Всебее не бывает. Дразнишься? А ты теперь заика. Все, коть. Баста, никому мы такие побитые теперь не нужны. — Кокорин тяжело оперся на руку, поднялся. Фандорин сделал несколько шагов навстречу. Ноги и правда дрожали. — П-прости меня. Я д-дурак. Я… Я… — Заткнись, коть. Ты выполнял свой долг, я свой.       Эраст Петрович закрыл глаза и прижал к себе супруга. Ничего не кончено. Как мог он так наивно в это поверить? Ничего не кончено, но они с Петей живы и вместе всем на зло. И в горе, и в радости. И в болезни, и в здравии. До самой смерти. И после нее — тоже. Раскрыв глаза, титулярный советник наконец обратил внимание на ломящуюся от толпы лестницу. — Д-давайте п-праздновать, — произнес он. — Как раз с-самое время для т-танца жениха и н-невесты. Александр Артаманович, отца у м-меня нет, т-так что п-предшествующий ему танец невесты и отца с вас.