Цена жизни

      Эраст Петрович Фандорин пошел в полицию совсем не из-за тяги к расследованиям. И не из-за кражи или свершенного на него преступления тоже. Стыдно признаться, но с незаконченной гимназией даже при дворянских корнях Эрасту Петровичу мало что светило, а уж если учитывать сколько долгов оставил ему в наследство покойный игрок-папаша… В общем, пошел в полицию Эраст Петрович по нужде, причем совсем не малой. Прикинул, где сколько платят, да и решил, попытаться счастья в сыске. Гослужащий в чине коллежского регистратора. Звучит, по крайней мере, очень даже ничего себе. А как на самом деле…       На самом деле реальность, как обычно, разошлась даже с самыми скромными ожиданиями молодого Фандорина. Вместо дел, хотя бы даже расследований мелких карманных краж да побегов беглых жён с любовниками, Эраст Петрович перебирал архивные дела, сортировал по алфавиту, заполнял картотечные бланки, резал купоны, расклеивал их по ящечкам и коробочкам архива. В общем… работа как работа, но скучная. И перспектив роста юноша в упор не видел, а менять не на что. Уйдешь, а за комнату чем платить? А долги папенькины на что гасить? И так кредиторы ходят, спрашивают.       В свой обеденный перерыв, с полудни до часа, молодой человек ходил в Александровский сад, созерцал былую жизнь. Надо сказать, без особого сожаления. Во всяком случае, не по бесцельным прогулкам в дорогих фраках точно. По чем сожалел, так это по образованию незаконченному. Были бы приданное, как у всех нормальных дворянских отпрысков, закончил бы гимназию, поступил в Московский Государственный, а может, чем чёрт не шутит, в столицу бы уехал, в Петербург. В императорском бы институте учился. На инженера. Очень Эрасту Петровичу всякие механизмы покоя не давали. В детстве, когда еще в фамильном доме жил, все попадающиеся под руку механизмы разбирал: часы, шкатулки музыкальные, кукушки, что из напольных часов выскакивают.       Эх, сколько воды утекло… Вот сегодня вечером кровь из носу денег достать нужно, а их едва хватило на булку с корицей. Вот придет сегодня господин Лопухин, что ему сказать? Как объяснить, что половина аванса заложена за комнату, а на вторую он живет? Это еще хозяйка, добрая душа, щами домашними кормит. Ничего другого, правда, не готовит, но с голодухи-то и поросёнок божий дар.       Из этих невесёлых мыслей Эраста Петровича выдернул звонкий, почти насмешливый голос. Возле него остановился молодой человек. Франт франтом, фрак только от портного, сшит идеально. Да и сам молодой человек красивый. Карие глаза на аристократически бледном, чуть вытянутом лице смотрят задорно, однако общий цвет лица нездорово бледен. Да и рука подозрительно скрыта под фалдой.       Стыдно признаваться, но первое о чем облегченно подумал Фандорин, было: «Застрелит. И слава Богу, хоть кредиторы перестанут доставать. Лишь бы быстро, не раздумывая». Красть у юноши все равно было нечего. Однако, странный молодой человек удивил коллежского регистратора еще сильнее: — Добрый день, сударь. У вас совершенно расчудесные голубые глаза. Вам кто-нибудь говорил о том, какого они необычного цвета?       Эраст Петрович опешил. Во-первых, ему никто не говорил, какие у него удивительные глаза. Да и что, простите, в глазах удивительного? Голубоглазых на свете достаточно. А во-вторых, разве грабители будут здороваться? И уж тем более расточать комплименты? В юноше зашевелилось запоздалое беспокойство. — Не говорили, — ответствовал он. — Но вы тоже очень красивый. — это была чистая правда. Остановившийся перед ним юноша был очень-очень красивым. — Меня Эраст зовут. — А вот это зачем добавил, Фандорин понятия не имел. Неловко вышло. Сейчас молодой человек рассмеется.       И точно. Губы молодого человека искривились в усмешке, но какой-то чрезмерно сатирической. — Какое красивое имя, — тем не менее сказал он. — А я Пётр. — У меня батюшку так звали, — сказал вконец сгорая от смущения Эраст.       И вот наконец рука молодого человека с угрожающе сверкающим пистолетом выскочила из-под фалды, но только нацелилась вовсе не на Эраста Петровича. Сверкающее и, наверняка неприятное холодное дуло, коснулось виска юноши над ним. — Вот и славненько все устроилось, — почти истерически заметил стоящий над ним франт. Но в карих глазах плескалась такая решимость, что Фандорин ни на миг не усомнился: сейчас спустят курок. — Выходите за меня, Эраст! Если вы меня отвергните, я застрелюсь!       Фандорину хотелось вскочить, отобрать у полоумного пистолет, но почему-то его совершенно не слушались ноги. Он будто прилип к этой чертовой скамейки, тело будто весило целую тонну, а время вокруг резко замедлило свой бег. — Ну? Ваш ответ? Выйдите за меня, Эраст? — донеслось до него гулкое.       Фандорин чувствовал себя как рыба в воде. Вот только рыба плавает очень быстро, а человеку, чтобы подняться из глубин, требуется мучительно большое количество движений. И воздух, чёртов воздух, выходящий изо рта пузырьками. — Ну? — доносилось до него с поверхности, пока он мучительно долго поднимался, толкаясь руками и ногами, спеша, насколько хватало сил. — Решайтесь! Пистолет заряжен. Если скажете «нет», я вышибу себе мозги, мне не за чем будет жить, ведь вы моя судьба! — пальцы легли на спусковой курок, нежно погладили его, будто локон волос на ветру. — Выйду! Выйду! — сорвался на крик Эраст, мучительно долго вставая со скамейки. Он уже не различал, что звучит в его голосе. Страх? Отчаяние? — Я за вас выйду, только не стреляйтесь пожалуйста!       Молодой человек перед ним застыл, и Эраст смог забрать пистолет. Хотелось выбросить его в стоящую рядом со скамьей урну. — В смысле как выйдите? — переспросил молодой человек в лоб. — Как надо выйду, — зашептал Эраст успокаивающе отчаянно. Кого успокаивал? Петра? Себя? Кажется, чушь какую-то нёс. Ну, не каждый же раз перед тобой собираются застрелиться, в самом деле. — Нам венчаться в церкви нельзя. Но вы просто скажите батюшке то же, что мне, он не сможет вас на грех еще больший толкнуть. Возьмет себе на душу поменьше и обвенчает. Только не стреляйтесь, прошу. — Фандорин взял молодого человека за руки, будто боялся, что тот исчезнет.       Теперь было катастрофически важно не упустить его. Отобрал пистолет, хорошо. Но кто мешает этому красавцу пойти и скинуться с моста? Здесь совсем не далеко Кузнецкий.       Осторожно, Эраст обернул свою руку вокруг локтя молодого человека, не споря с дарованной ему ролью невесты. Это и логично, ведь его замуж позвали, а не он. И все остальное, что он нашептал, логичным в тот момент казалось: — А еще мы совсем друг друга не знаем, но это ничего. Папенька, когда был жив и трезв, часто мне говорил, что женит меня на ком-то, кого я совсем не знаю, а познакомиться и после свадьбы можно. Пойдемте в церковь. Все хорошо, я согласен. Я выйду за вас, Пётр. Не надо стреляться.       Стоя спиной к прячущемуся между деревьев Ахтырцеву, Фандорин его не видел, однако, теперь, когда они двигались аллеей к выходу, он довольно быстро вычислил следующего за ними по пятам студента. Что бы это всё значило? А, собственно, почему не спросить прямо? Зачем все усложнять? Грушин, вот, учит верить своим глазам. — За нами идет человек, — заметил он, не отпуская руки Петра. — Вы его знаете? В студенческом мундире. — Это мой друг, — отозвался Кокорин. — Коля. Мы… Да, неважно. Он безобиден. Грабить не будет, у него своих денег куры не клюют. — А у меня наоборот, своих денег совсем нет, — усмехнулся Фандорин. — Попросите друга быть нашим свидетелем? А я… Я вон того человека попрошу, — кивнул Эраст на одного из нищих возле паперти. — У меня ни друзей, ни родных… Ну, то есть шефа можно попросить, но, боюсь, он не одобрит. Он человек хороший, но старой закалки.       Кокорин, слегка заторможенно сделал знак знакомцу подойти. Ахтырцев приблизился. Сутулый, прыщавый, посмотрел исподлобья на Фандорина. — Петь, это еще что значит?       Кокорин нервно улыбнулся. — Да… женюсь я похоже, Коль. Будешь свидетелем? Сказал вот Эрасту, что если он за меня не выйдет, то застрелюсь. А он… — А я согласился, — очаровательно полуприкрыл голубые глаза пушистыми ресницами Фандорин. — Не могу я, чтобы стрелялся. Да и красивый ваш друг, Николай. Не каждый день предложения делают, чтобы отвергать. Будете свидетелем? Прошу вас. — Вас не обвенчают, — попробовал вразумить молодых людей плохо понимающий происходящее Ахтырцев. Что теперь будет? А что ему делать? Петя не выстрелил, так выходит, его очередь не наступила? Или ж все-таки стреляться, нарушать очередь? Пете теперь стреляться не за чем, предложение-то принято, хоть и не больно нужно было, чтобы его принимали. — Обвенчают, — убежденно запротестовал Эраст. — Петя иначе застрелится. Не возьмет батюшка грех смертный на душу. Возьмет не смертный, который замолить можно.       «Фарс какой-то, ей богу фарс!», рассердился Николай мысленно, вслух же спросил: — Вам-то это зачем, Эраст, простите, как вас по батюшке? — Петрович. Мне… Я не хочу, чтобы Петя стрелялся. Он красивый очень. Это ничего, что мы только познакомились, Петя человек хороший, я точно знаю. За него глаза говорят. А вы почему так сердитесь, Николай? «Тоже хотели бы за Петю выйти?», добавил Фандорин уже мысленно, но вслух говорить не стал. Прозвучало бы слишком по-девичьи. Да и глупо. Логично, что Петин друг ему не доверяет. Но ведь и Кокорина никто за язык не тянул предложение делать! — Не ссорьтесь, — обрел дар речи Петр Александрович. — Пойдемте в церковь.       Слово есть слово, дал значит держи. Да и глаза красивые, хоть и не девушка. Эх, была не была! А все ж, лучше, чем вышибить мозги. И опять же, Коля жив. И стреляться больше никому не надо, рулетка прервалась сама собой. Случайность, но какая!       Фандорин сбегал до нищего, потолковал с мгновение, после чего оборванец охотно поднялся, поравнялся с Ахтырцевым, подобостратно ему улыбнулся, и они, сопровождая молодых, вошли в лоно церки.