Дух зловредный

Штольманы разбирались с последствиями этого визита ещё долго. И уборка в библиотеке и замена испорченных книг были наименьшими из зол. Четыре дня у младшего Штольмана держался сильнейший жар, Анна почти не отходила от его постели, сходя с ума от волнения. По большей части мальчик спал, точнее будет сказать метался во сне, каждые пару часов подскакивая с криками. Его приходилось успокаивать, укладывать обратно, он снова засыпал, но опять ненадолго. Примерно раз в сутки Штольману удавалось отсылать Анну в их спальню, чтобы та могла хотя бы немного отдохнуть. Тогда он сам сидел у Митиной кровати, сторожа его сон. На пятый день Митя проснулся уже без жара, но проблемы на этом не закончились. Несмотря на то, что Анна утверждала, что с этих духом расправилась раз и навсегда, она это чувствовала и была абсолютно уверена, Митя не поддавался ни на какие уговоры и всё равно думал, что дух может к нему заявиться. Поэтому категорически отказывался оставаться один. Через неделю ночами стало уже легче, Митя стал спать спокойнее, можно было сидеть с ним до тех пор, пока он не уснёт, и оставлять свет включённым, и всё было более менее спокойно. Но страх не покидал его даже днём. Удивительно, но Штольман из-за этого проишествия, как и Анна, тоже подумал о своём отце. Давненько он о нём не вспоминал. А тут, сидя у кровати сына при свете настольной лампы и держа того за руку, пока он засыпал, вот вспомнил. Вспомнил и усмехнулся. Если бы отец дожил до этого дня и узнал, что его родной внук, носящий фамилию Штольман, уже который день засыпает только при свете лампы, только в присутствии кого-то из родителей, да и днём боится остаться один более, чем на три минуты, то его точно бы хватил удар. Нет, сначала он бы назвал их всех слюнтяями, и самого Якова, и маленького Дмитрия, потом выговорил бы Якову за то, что тот не справляется с воспитанием настоящего мужчины, а только потом слёг бы с ударом. В каком-то смысле, хорошо, что он не видел этой картины, так ущерб минимален — максимум в гробу перевернулся пару раз. Видя, что Митя наконец уснул, Штольман аккуратно высвободил свою руку, натянул одеяло на мальчика чуть повыше и откинулся на спинку стула, на котором сидел. Его затянул водоворот мыслей и воспоминаний. В его детстве не было никаких сверхъестественных историй, он рос вполне обычным ребёнком с обычными проблемами, но это не мешало Штольману-старшему быть постоянно недовольным своим сыном. Он ратовал за жёсткое спартанское воспитание, хотел вырастить из единственного сына настоящего мужчину, сильного, смелого. Поэтому был сильно недоволен, узнав, что шестилетний Яша боится темноты. Да так, что просит нянюшку или свою мать не уносить и не гасить свечи. А те только и рады потакать парню! Мало того, что и свет ему оставляют, так и ещё и с ним остаются, пока не заснёт! А то и вовсе всю ночь с ним сидят! В один прекрасный день Платону Штольману надоело переводить свечи на всякую ерунду, поэтому он захотел раз и навсегда разрешить эту проблему. Он просто запер своего сына в маленькой тёмной кладовке, где горничные хранили инвентарь. Кладовка была без окон, находилась почти под лестницей, поэтому в тёмное время суток туда даже свет под дверную щель не проникал. Яков плакал, барабанил в дверь, просил его выпустить, но отец был не умолим. Взял ключ от этой кладовой себе и запретил всем женщинам в доме подходить к этой двери. В первый раз ограничился часом. В последующие разы время увеличивалось. Примерно через пару недель, Яков уже не боялся засыпать в темноте. Вместо этого он начал бояться собственного отца. Он отчётливо помнил, как сидел там, в той тёмной кладовке, страшась открыть глаза и увидеть что-то… что жило в глубинах его подсознания, пугающих созданий, прячущихся в темноте. Он до жути боялся столкнуться с чем-то потусторонним. Сейчас, глядя на спящего Дмитрия, чье лицо казалось безмятежным, Штольман думал о том, что его сыну пришлось не то, что просто столкнуться с неведомой силой, а заглянуть ей в глаза, буквально пропустить через себя, и теперь совершенно естественно, что мальчик до смерти боялся повторения этого опыта. Конечно, он хотел, чтобы Митя вырос смелым человеком, который может дать отпор, постоять за себя и за своих близких при необходимости, но явно не ценой полностью подорванного доверия к одному из самых близких людей. И смог бы он, Штольман, глядя в испуганные глаза сына, которые смотрели на него с надеждой на защиту, помощь, оставить его один на один со своими страхами, бросить в тяжёлый момент? Проклятье, конечно же нет! Яков начинал злиться на себя. Почему у него вообще возникли такие мысли? Неужто из-за противного голоса в голове, говорящего совершенно отцовскими интонациями? Мужчина тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. Он же никогда не думал о том, чтобы, к примеру, запереть Соню, которая боится собак, в вольер с доберманами. Это было бы бесчеловечно. И вот сейчас дочери уже почти пятнадцать, и она, хоть по-прежнему собак сторонится, уже не бросается с криками к папе на ручки, как делала в детстве. Постепенно научилась справляться с этим сама, конечно, не без помощи разговоров с родителями. Значит, и с Митей всё будет хорошо. Возможно, ему потребуется чуть больше времени. Но Штольман не будет опускаться до уровня своего отца и не станет требовать от ребёнка невозможного, прикрываясь громкими лозунгами о воспитании настоящего мужчины, просто облегчая самому себе жизнь. Ну ничего, подумаешь, посидит ещё пару недель вечерами у Митиной кровати, будет возить его с собой по делам в город, когда Анна будет занята в больнице. Его совершенно не напрягало присутствие сына. Назвал бы это его отец слабостью и малодушием? Да, наверняка. Но Штольман всё равно будет ждать столько, сколько потребуется. К счастью, он — это не его отец.