Плачущая кукла

      Кирилл Гречкин выскочил из машины.       В глаза ударил свет фар проносящегося мимо грузовика. Пульсирующая боль в висках усилилась. К горлу подступила тошнота. Кирилла вырвало.       Он схватился за голову. Пальцы вцепились в засаленные, давно не мытые волосы. Жуткий вопль, издаваемый тем парнем, что лежал под колёсами, не прекращался.       «Как же это могло случится?»       До ушей долетали обрывки фраз:       – Пьяная морда!       – А ведь ему, выродку, всё с рук сойдёт…       – Да… Папка то у него юристишко.       – Отмажет подонка…       – Он ещё и с толстым кошельком.       – Останется, мразь, безнаказанным – к гадалке не ходи…       Парень под колёсами испустил дух. Врачи опоздали. Значит, сирена выла напрасно.       «Но как же это могло случится?»       К нему приближался силуэт. Он слышал его шаги. Шаги полицейского в тяжёлых сапогах.       Ему удалось поднять голову и заглянуть в голубые глаза молодого лейтенанта, надевающего на него наручники. По этим глазам он понял, что тот еле сдерживается, чтобы не плюнуть в лицо пьяному ублюдку, который несколько минут назад на полной скорости влетел на своём проклятом спорткаре в двух студентов, скончавшихся на месте.       «Господи, неужели этот кошмар реален?!»       

***

      Всеволод Гречкин грозно смотрел в молодое лицо сына, уже оправившегося после недавней болезни.       С места того страшного ДТП Кирилла повезли в СИЗО, где он, однако, надолго не задержался. Дело в том, что состояние его оставалось ужасным даже после того, как алкоголь выветрился: он почти не замечал, когда с ним разговаривали, не мог ходить без посторонней помощи и, кроме того, его всё время рвало. Возможно, в тот злосчастный вечер Кирилл намешал себе прямо-таки «ядовитый» коктейль, ставший причиной, по которой он не мог встать с постели трое суток. Но это лишь одна из версий. Что было на самом деле, ему не удавалось вспомнить.       Кириллу пришлось бы лежать в грязном лазарете при Следственном Изоляторе, если бы только отец не сжалился над ним и не выхлопотал бы для него подписку о невыезде, заменяющую содержание под стражей. В итоге он провёл эти три дня в своей квартире, где за ним ухаживала сиделка, нанятая всё так же отцом.       Чем больше Кирилл понимал, что не заслуживал такой заботы со стороны отца, тем сильнее становилось его чувство благодарности по отношению к нему, очень тесно переплетенное с чувством вины перед ним. Для Кирилла было ясно как день, что он в который раз опозорил свою фамилию и что это обстоятельство не только сильно огорчало отца, но и доставляло ему массу неприятностей в бизнесе.       Однако никогда прежде он не видел отца таким… Во взгляде Всеволода Гречкина читалась не горечь, и не досада. В нём полыхал гнев! Взгляд этот был для Кирилла невыносим, так что в течение всего разговора молодой человек не отрывал глаз от паркетного узора на полу в своей гостиной.       – Знаешь, сын, - заговорил Гречкин старший, - когда ты отказался по-семейному помогать мне вести дела нашей компании – я терпел; когда ты бросил свои исследования и переводы – я тоже терпел. Черт побери! Я терпел даже тогда, когда ты уже перестал скрывать, что предпочитаешь скотскую жизнь жизни человека! Но это... Это я терпеть не намерен.       Всеволод Гречкин ненадолго задумался, нахмурив седые брови, а затем продолжил, немного просветлев лицом:       – А ведь когда-то всё было совсем иначе. Когда-то мой сын не был моим позором и я, наоборот, гордился им. Когда-то не мог нарадоваться за него. С блаженной улыбкой смотрел, как он достигает всё новых и новых высот. Мой сын был инициативным, ответственным и безмерно трудолюбивым. Он всегда пребывал в движении, всегда учился, познавал, делал открытия, всегда мчался навстречу своему волшебному будущему, и этим всем напоминал мне меня в молодости.       Глядя на мир своими светлыми глазами, этот юноша много мечтал. Ты, существо, сидящее со мной за одним столом, помнишь, какой была мечта моего сына? Мой сын, Кирилл Гречкин, мечтал работать с Сергеем Разумовским. Всё твердил мне: "Я обязательно попаду в команду к этому человеку! Надо только трудиться!". Объяснишь ли ты мне, что случилось с мечтой моего сына и как его прежние надежды стали моим нынешним разочарованием?       Кирилл ничего не ответил, но лишь подумал про себя: "О, лучше тебе не знать об этом, отец! Говорят, меньше знаешь – крепче спишь...".       

***

      В машине одного питерского мажора, о котором весь город говорит с презрением, можно найти блокнот. На его белой обложке кривые черные буквы складываются в надпись: "Сломанная жизнь Кирилла Гречкина". Ничего особенного. Просто парню нужно было как-то отвести душу и высказаться о наболевшем:       "Мое имя Кирилл Гречкин. Я сын Всеволода Гречкина, владельца и генерального директора крупнейшей в Питере юридической конторы «Generation». Неплохое название для фирмы, в которой всем заправляют люди из разных поколений – отец и сын. Вернее, заправляли…       Верится с трудом, но пару месяцев назад тот урод, который сейчас пачкает чернилами листы этого блокнота, носил выглаженный серый пиджак и предоставлял людям юридические консультации.       А ещё он переводил на русский современные научные труды, посвященные последним достижениям в IT-сфере, и даже сам писал кое-какие статейки по результатам своих несчастных переводов.       Я надеялся, что знания в области права и информационных технологий помогут мне осуществить мечту. Мечта моя была простая – работать с Сергеем Разумовским.       Конечно, вы знаете Сергея Разумовского… Миллиардер-филантроп, которому помогло разбогатеть его детище – проект под названием «Vmeste». Без этой социальной сети русские люди в наше время, пожалуй, не могут представить себе жизни. Настолько прочно она вошла в повседневный быт.       Во всём городе, наверно, нет никого, кто не любил бы Сергея Разумовского. А чего его не любить? Человек то прекрасный! Каждый день жертвует миллионы во всевозможные благотворительные фонды. Помнит, стало быть, о всех нуждающихся: об инвалидах, об одиноких стариках, о детях-сиротах. Сиротам, кстати, Разумовский помогает особенно активно, ведь он сам воспитывался в детдоме, после того как его изъяли из неблагополучной семьи.       Однако публика полюбила этого человека не только за его доброе сердце. Благодаря своей харизме и сексуальной привлекательности, Разумовский стал кумиром всей русской молодёжи. Он обаятелен, остроумен, красив – а что ещё нужно медийной личности, чтобы обрести популярность среди подростков? Стильные шмотки? Так это добро тоже имеется! В моду всегда входит только то, что носит Сергей Разумовский. Все хотят быть похожими на него. Именно поэтому среди молодых людей появилось так много тех, кто отращивает себе длинные волосы и красит их в рыжий.       Я же когда-то не просто восхищался этим человеком. Я его боготворил! Я молился на него! Был эдаким апостолом новой веры, проповедовавшим учение святого Сергия Благотворителя, также именуемого Сергием Сексуальным!       И вот однажды Сергей Разумовский обратил на меня внимание. Но не потому, что ему понадобился юрист или айтишник. Он пришёл ко мне, чтобы получить небольшую консультацию, не связанную, однако, ни с правом, ни с IT. Разумовский хотел узнать, где в Питере можно найти рабочий Mauser C96.       И он пришёл по адресу, ведь в таких вопросах я разбирался. Я тот человек, у которого дома есть стена, увешанная огнестрельным оружием всех возможных видов: имеются и охотничьи ружья, и штурмовые винтовки, и боевые дробовики, и даже кое-какие образцы из XIX-XX вв. Да, я отбитый на всю голову коллекционер, и все мои профили в социальных сетях забиты именно фотографиями с оружием, так что нет смысла спрашивать, откуда Разумовский узнал о моем увлечении.        Кому-то мог бы показаться странным тот факт, что Сергею Разумовскому зачем-то понадобился рабочий «маузер». Однако, с другой стороны, ничего странного в этом нет. «Маузер» – вещь роскошная. Элегантная. Настоящее произведение искусства, как я считаю. А искусство, Разумовский, как известно, ценил. Да и вообще, почему бы эксцентричному миллиардеру не начать покупать старое оружие? Иметь у себя дома «вещи с мужским характером» – это очень даже стильно.       Так вот, узнав о том, что Разумовский ищет «маузер», я решил отдать ему свой. Всё-таки такому человеку, как он, не грех и подарок сделать!       И ведь я, наивный, на седьмом небе от счастья тогда был! Очень уж приятно было одарить своего кумира. Пусть и такой ценной вещью как «маузер». Кроме того, у меня появилась надежда на то, что мечта моя сбываться начала. Я даже подумывал: «А вдруг этот пистолет был для Разумовского только поводом, для встречи со мной? Может быть, он знает обо мне как о юристе и айтишнике? И интересуется мной, стремится узнать поближе. Возможно, хочет выяснить, достоин ли я быть в его команде…»       Но, говорят, у каждого крупного человека есть скелет в шкафу. Так вот у Сергея Разумовского там целое кладбище! Со временем мне стало известно, для чего этому оборотню понадобилось оружие... Оказалось, что больной ублюдок решил пристроить мои пушки в свою мясорубку. Да, в это трудно поверить, но обожаемый всеми «миллиардер-филантроп» в своём загородном особняке превращается в самое страшное из всех чудовищ. Я и сам бы ни за что не поверил, если бы не увидел собственными глазами. Но я, к сожалению, увидел...       Этот маньяк пригласил меня к себе, привёл в сырой подвал и на моих глазах застрелил из подаренного мною «маузера» какого-то безногого деда, которому предварительно отрезал ухо кухонным ножом, напевая что-то из Билли Айлиш. Зачем он это сделал? О! Явно не для помощи бедным сиротам! Поверьте, сказать, что я был в шоке, значит не сказать ничего…       Что это был за дед? Да пёс его знает! Собственно, только такие люди и попадают в лапы к Сергею Разумовскому. Ему как раз-таки и нужны те, кто, кроме него, не нужен никому: бомжи, пьяницы, попрошайки, - потому что такие люди – пустота… бесплотные тени… Как это ни печально, но городу плевать на них. Город их не замечает. Даже если бы людоед стал утаскивать таких людей к себе в нору, город бы не спохватился. А спокойный город, погруженный в безмятежный сон и не подозревающий об ужасах, творящихся в людоедской норе, людоеда вполне устраивал. Так что прихвостням Разумовского приходилось погружаться на самое дно, чтобы выслеживать добычу для своего хозяина. По ночам они пихали спящих на улице людей в фургон, а после везли на живодерню. Все как у собак и собаколовов!       Я не знаю, сколько садистских способов уничтожения людей породила больная фантазия Сергея Разумовского, но мне известно, что этот психопат мог, к примеру, заставить своих жертв рвать живых крыс зубами. Бывало, бросал какого-нибудь несчастного в каземат, забитый крысами, а после сообщал ему через репродуктор: "Итак, дружок, ты по уши в дерьме! У тебя есть два пути: первый – ты подыхаешь здесь от голода, а твой смердящий труп сжирают эти очаровательные создания; второй – в животе у одной из крыс ты находишь ключ, который открывает птичке клетку и позволяет ей выпорхнуть на волю". И ни добавить, ни взять – по уши в дерьме... А ведь какие-то бедолаги действительно грызли этих вонючих крыс! Наверно, не стоит пояснять, что заветного ключика не было ни в одной из них. Всё-таки издевательства над зверьем – это слишком мелко для Разумовского.       И представьте себе! Я стал пособником этого садиста, ведь Разумовский после того, как расстрелял убогого старика-калеку поставил меня перед фактом: «Ты, дружок, будешь теперь моим личным поставщиком. Мне, видишь ли, захотелось покупать у тебя оружие. А то, что мне хочется, я делаю, понимаешь? Так что тебе придется приносить новые пушки в мою цитадель каждую пятницу. Я же, со своей стороны, буду вознаграждать тебя за твои услуги со всей свойственной мне щедростью. Таковы, условия нашей конвенции. Смотри не нарушь ее, ведь если нарушишь, будешь подлец. А с подлецами, нарушающими конвенции, у меня разговор короткий, знай это. И, само собой, конвенция наша относится к категории тайных. Так что никому ни слова. В закрытый рот муха не залетит, слыхал? Конвенция с кодовым названием "Греча для Разума" должна остаться нашим маленьким секретом».       Почему Разумовский обратился ко мне, простому коллекционеру, а не к какому-нибудь армейскому служаке, который охотно бы согласился за пачку зеленых достать для этого нелюдя хоть атомную бомбу? Очевидно, потому что мой ассортимент привлекал его больше. Выстрелы в затылок из «маузера», наверно, возбуждали такого извращенца, как он.       Но, на самом деле, иногда мне кажется, что ему было нужно не оружие… Ему был нужен я. Он просто решил поиграть со мной, как с игрушкой. Таков был его каприз. Прихоть. Но, Боже, за что мне это?!       Хотел ли я нарушить тайну конвенции и заложить Разумовского? Конечно хотел! Однако я готов указать две причины, по которым я этого всё-таки не сделал.       Первая причина (существенная): страх.       Мне не хотелось умирать. А я был уверен, что такая влиятельная гнида, как Разумовский, могла бы запросто устроить мне долгое и мучительное свидание со смертью, возможно, даже сидя в ватнике на нарах.       Но, пожалуй, мой страх перед Разумовским – это не просто опасение за свою шкуру, которую этот живодер спустил бы с меня живого, если бы только я начал брыкаться. В этом страхе есть нечто более глубокое. Нечто я бы даже сказал «ин-фер-наль-но-е». Иногда я трепещу перед этим человеком, как перед кровавым языческим божеством…       Дьявол Разумовский стал моим ночным кошмаром. Причем в самом буквальном смысле. Это чудовище приснилось мне во вторую ночь после утверждения конвенции. Почему не в первую же? Да потому что в первую я уснуть попросту не смог! Так вот, в том сне Разумовский, склонившись над моей постелью и глядя в мое бледное лицо своими бесовскими глазами, неторопливо отрезал мне язык, вытягивая его изо рта пассатижами. Орудовал он ржавым не заточенным ножом, из-за чего было вдвойне мерзко. Я же в течение всей экзекуции лежал без движения, потому как паралич сковал все мое тело, так что я не мог даже пальцем пошевелить, а мог только, не мигая, глядеть на два красных огонька – глаза моего палача.       Примерно через неделю после конвенции, когда я уже чуть более спокойно смотрел на весь этот кошмар, Разумовский во второй раз испортил мне ночь, почтив меня своим присутствием. Справедливости ради стоит отметить, что в этот раз сон был более оригинален. Во сне я видел себя и Разумовского, сидящими за квадратным столом в одном из кабинетов офиса, расположенного в огромном небоскребе. На мне была мятая белая рубашка с синим галстуком, а на Разумовском – идеально выглаженный черный костюм, к которому чертовски шли его темные очки. Я ему тогда, во сне, прямо говорю: «А вот если я сейчас пойду и сдам тебя?». А он мне спокойно так отвечает: «Какой толк от Ваших угроз, если Вы немы, гражданин Гречкин?». И после этих его слов я пытаюсь закричать, да не могу, потому что рот мой туго затягивается кожей, а губы – срастаются. Ну поняли, да? Это же культовая сцена из "Матрицы"!       Ладно, идём дальше…       Вторая причина (притянутая за уши и выдуманная мною, чтобы оправдывать собственную трусость): бессилие.       Разумовскому от моего доноса было бы ни горячо, ни холодно, ведь даже если бы в полиции мне поверили и начали бы разбираться с этим ужасом, то подонок все равно бы вышел сухим из воды. Потому что у него, у рыжего засранца, деньги. А в деньгах сила. Не в правде, как некоторым бы хотелось, а в деньгах. В звонкой монете и сила, и власть, факт! Так что выкрутился бы Разумовский, если б я на него донес, как пить дать выкрутился бы. А меня бы с моим обвинением в дурку запихнули, где Разумовскому было бы не сложно до меня добраться…       Каково это знать страшные тайны Разумовского и всё-таки молчать? Хреново. Поначалу так и вовсе невыносимо. В первые три дня после утверждения конвенции меня ужасно мучила совесть, ведь из-за моей трусости в подвалах у Разумовского продолжали умирать невинные люди. Мне безумно хотелось пойти в полицию и все там в подробностях рассказать. Я даже два раза подходил к дверям отделения, но на большее мне не хватало духу. Страх всё-таки зажимал в тиски, и никуда мне было от него не деться.       Но постепенно я смирился со своим положением. Совесть во мне замолчала. Просто в один момент я сказал себе: «Да, Разумовский продолжает резать несчастных у себя в застенках. Но что в этом такого особенного? Уроды, вроде него, жили, живут и будут жить в обществе людей. Вспомним ту же Дарью Салтыкову! От этого никуда не уйти. Потому что жизнь – штука паршивая. Настолько, что на Разумовского управа, возможно, никогда не сыщется. Я против него сделать ничего не могу, потому что он меня сломал, сделал из меня свою марионетку, плачущую от испуга куклу. Он вертит мной как хочет, а я остаюсь покорной овцой, и это факт. Раб страха – таков мой удел. Да, быть может, я лучшего и не достоин…»       Итак, меня перестала грызть совесть только после того, как я открыто признал, что разочарован в жизни и в самом себе. Что мне оставалось делать при таком горьком разочаровании? Да просто воскликнуть: «Катись оно всё колесом с горы к Ядрёне-Матрёне!». И я пустил всё на самотёк. Смачно плюнул на жизнь. Стал пить, курить траву, бегать по борделям и т.д. Деньги на всё это были – Разумовский и правда щедро платил мне за каждый ствол. К тому же, кое-что перепадало от отца. Таким образом, меня ничего не удерживало от резкого падения.       В итоге, я стал тем, кем жители Петербурга привыкли меня видеть. Вот так-то... Кому крепость Святого Петра, а кому новый Содом.       Мой разгульный образ жизни, конечно же, погубил всё, чем я жил раньше. Остались в прошлом и переводы, и исследования, и юридическая компания «Generation». Отец, естественно, был крайне недоволен тем, что его сын из перспективного молодого юриста превратился в сраного мажора, пропивающего капитал богатых родителей. А кто был бы доволен? Даже не знаю, почему я всё ещё продолжаю получать от отца деньги. Я бы на его месте давно бы отрекся от такого отпрыска…       Кусок биомусора – вот кем я стал… Вернее, таким сделал меня Сергей Разумовский. Человек, всё больше кажущийся ангелом, на фоне мерзости вроде меня…       Впрочем, что-то я увлекся этой писаниной. Зачем вообще начинал, спрашивается? Да так, бумагу захотелось помарать. Пойду дальше прожигать свою никчемную жизнь, с никчемностью которой уже давно смирился. Сегодня у меня в планах напиться в хлам и трахнуть какую-нибудь черноволосую шлюху. Биомусор должен разлагаться…»