Наколочки, оп, татуировочки

Андрей проснулся рано утром. Миша лежал рядом. Ох, нет. Точнее, Миша лежал _на_ нем, обнимая своей громадной ручищей поперек тела. Андрею было тесно и жарко, но он не двигался ни на миллиметр, потому что впервые за две недели нормально спал всю ночь. Без сновидений и особенно без тревожащего и жрущего его демона. Было _так_ спокойно. Миша дернулся и замычал. – Ты че, проснулся уже, малой? – голос хриплый, заспанный. Андрюха шевельнулся и МихЮрич крепче сжал его в объятиях.  – Ты мне снился сегодня, – он слышал улыбку в его голосе, – Мы с тобой ехали в тачке на фестиваль и ты апельсинами жонглировал. Князев усмехнулся. – Я не умею жонглировать. – Ну это ж сон был. Миша ткнулся носом в его затылок, втягивая воздух. – Ты че, нюхаешь меня? – Ага. – Я не мылся пару дней. – Ага, еще и перегаром воняешь. Но мне нравится. Я соскучился. Андрей притих и Миша сильнее стиснул его, перемещая широкую ладонь с груди на живот. – Ну все, МихЮрич, – с легким будто бы даже смущенным смешком проговорил Князев, – Прекращайте меня лапать, у меня ща встанет. Миха засмеялся, тихонько рыкнул, чмокая пацана за ухо, и вылез из кровати. – Кофе? – Кофе. Миша стоял на кухне в одной майке и брюках. Жарил яйца, варил кофе. Хотя скорее жёг яйца и оттирал плиту от сбежавшего из турки кофейной бурды. Ну, как говорится, как умел, как умел. Бытовые вопросы никогда не были его сильной стороной.  Из спальни босыми ногами по полу прошлепал Андрей. Потоптался на месте, вертя по сторонам своей нечесанной головой, не нашел себе никакого толкового занятия и прилепился к Михиной спине, обнимая его поперек пояса. – Эй, Андрюх, ты че? – засмеялся МихЮрич, поглаживая пацана по руке и пытаясь отодрать горелую яичницу от сковородки. Андрей вжал свой нос прямо промеж лопаток и у Михи побежали мурашки от его теплого дыхания. – Я тут поглядел у тебя немного, – Миша кивнул в угол на мольберт и разбросанные рисунки, – Ты прям художник, да? – А ты наблюдательный пиздец, – съязвил Андрей. Вот же засранец. Даже в таком состоянии язвит и фырчит. – Ну я имею в виду… Слушай, Андрюх, а нарисуй мне эскиз, а? Хочу татуху от тебя. Миха разложил горелые куски по тарелкам, критически осматривая их и решая, что пофиг, есть можно. На диване валялась куча фантиков и другого мелкого мусора. Они сели просто поверх. Надо бы устроить уборку после завтрака. – Нарисуешь, Андрюх? Князев задумчиво покусывал губу, ковыряя яичницу. – Ну я уже прикидывал чем можно твой партак на заднице прикрыть. Я подумаю что-нибудь. Так прошло несколько дней. Они просыпались, Миша готовил завтрак, Андрей хвостиком ходил следом. Они убрались в квартире, в ходе чего Миха со своей неуклюжестью несколько раз чуть было не порушил какие-то мелкие деревянные детальки самолетов и поездов у Андрея на полке, и дважды опрокинул фикус в углу. Пришлось собирать землю и все возвращать как было. Мишу сильно умиляло, что Андрей сохранил игрушки из киндеров, что тот покупал ему. А пацан научил его складывать оригами из золотинок-оберток. У Миши получился только кораблик. А Андрюха собрал и птицу, и голову оленя, и даже тюльпан, который вообще состоял из двух частей – стебля и бутона. Теперь все их оригами-фигурки лежали на полке рядом с бегемотами. Периодически Миша просыпался ночью от того, что Андрей дергался или брыкался. Иногда стонал и хныкал во сне. В такие моменты он всегда гладил его по голове, мягко будил и давал укрыться в объятиях у себя на груди, не задавая вопросов. Вообще здорово было о нем вот так заботиться. Миша успокаивал, заземлял. В эти дни Андрей был центром его вселенной, и это здорово позволяло забыть о своих собственных заёбах, ведь когда есть о ком заботиться, свои проблемы кажутся уже не такими масштабными. Андрей очень ответственно подошел к мысли о тату. Он рисовал эскизы – Михе нравились абсолютно все варианты. Андрею не нравился ни один, и он бесконечно их перерисовывал, твердя, что это все не то. Миха практически научился варить пельмени, чтобы те не прилипали друг к другу. Глупо шутил, мол “Смари, Андрюха, это мы с тобой два пельмешка. Слиплись, ё-мое!”, и сам же громко смеялся с этой шутки. Они практически не разговаривали. Точнее Андрей. Но Миша заполнял собой все информативное и звуковое пространство за них двоих, круглыми днями рассказывая Андрюхе про компьютерные игры, Ведьмака, анархию, Кропоткина, истории, что они с Балу придумывали в детстве, про арку во дворе родительского дома, пройдя сквозь которую, ты попадаешь в другой мир, и вообще все что было на уме. Андрею вроде бы нравилось. А еще Андрей за эти дни приобрел привычку постоянно ходить в Мишиной полосатой рубашке. – Андрюх, ну она ж грязная. Я в ней в тачке просидел неделю. – Она пахнет тобой. Правда была в том, что Андрей чувствовал себя в ней самым защищенным в мире. Он мог ходить в одних трусах, но обязательно в этой замызганной рубашке, которая была ему широка в плечах. Она будто бы была его новой броней. Надежнее старой. У Князева до сих пор по всему телу красовались сине-желтые заживающие синяки и ссадины, плюсом порез от стекла на ноге. Миша каждый вечер садился критично осматривать бледную кожу пацана на предмет что и где нужно помазать йодом. Обязательно разматывал ногу, аккуратно промывал порез каким-то обеззараживающим раствором, что дал ему Андрей, обрабатывал йодом, грел ступни в своих широких ладонях, и забинтовывал обратно. В этот вечер Миша как обычно проделывал все свои привычные действия и уже сидел поглаживал заново перебинтованную ногу, как почувствовал на себе взгляд. Поднял глаза, сначала замечая потяжелевшие обстоятельства в трусах пацана, а затем уже и глубокое дыхание с темными зрачками. – Иди сюда. – Андрюх, ты это… Уверен? – Уверен, блять, уверен. Иди. Сюда. Поцелуи были голодными, движения нетерпеливыми. Миха возбудился просто как подросток, кажется, за пару секунд, от спокойного до максимально взбудораженного состояния брюк. Мозг все еще немного сопротивлялся и паниковал на тему того, что Андрей сейчас ластится потому что сам хочет или снова потому что считает, что должен? Но все эти рассуждения тут же вытекли через уши, когда Князев сунул холодную ладонь Мише в трусы, где уже разгорелось жерло вулкана. Миха застонал, заскулили и сдался. Сосать ему было охуенно! Впервые после того как тот сделал пирсинг.  Какое же прикольное чувство – обводить кочиком языка каждый металлический шарик по отдельности и щекотать кожу, под которой четко чувствовалась твердая перекладинка украшения.  Андрея выгибало. Он стонал и хватался за Мишины волосы, нетерпеливо врываясь в его рот, и снова отпуская. Миха был не против. Позволял ему делать все, что только хочется, и ловил клевые ощущения от металла во рту, когда головка проезжалась по щеке или горлу.  Миша жестко дрочил себе, втягивая щеки и с удовольствием слушая Андреевы стоны. Он уже было думал, что пацан кончит ему в рот, как услышал: – Блять, хочу тебя в себе, – голубые глаза сейчас были практически темно-синими от желания, – Иди сюда, трахни меня. Возбужденного Миху дважды просить не надо. Соображалки хватило только на быстрые перчатки-смазку-растяжку-презик, и вот он внутри, выдыхает с облегчением и – господибожекакойжеонузкийкакохуенноблять – упоением хлестко и звонко шлепается бедрами о бедра.  Андрей обнимает его талию ногами, притягивая к себе и слизывая свой же вкус с губ, кусаче целуя их. – Охуенно, Андрюх, – в полубреду шепчет Миша, – Ты такой горячий внутри! Они трахаются будто впервые. Нет, даже лучше! Остервенело, голодно, сжигая друг друга взглядами и стонами. Андрей хрипит, царапая ногтями Мишины предплечья, Миха сохраняет один темп.  Хорошо. Очень хорошо. Как же, черт его возьми, хорошо. Все переворачивается, Миха дуреет, по загривку бегут мурашки, поднимая волосы на затылке дыбом. Оргазм уже близко. Миша забывается и стонет, прикрыв глаза: – Да… малыш… охуенный. Так охуенно с тобой, бляяяять… – Сука, не называй меня так! – Андрей взбрыкивает и одним движением отпихивает от себя Миху, – Сто раз, блять, говорил. Миша содрогается, трясется, не понимает что произошло и почему его отпихнули, кончает прямо в процессе, продолжая по инерции делать фрикции в воздухе, мазнув влажным членом по бедру Андрея. В попытках поймать пацана выкидывает вперед руку, но тот грубо толкает его, спрыгивая с кровати. – Андрей, ты че? – Пошел в пизду, блять. Князев выбежал из комнаты. Андрей стоял под душем, вжавшись всем телом в холодный кафель, закрыв лицо ладонями, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Внутри демон, которого так старательно он вновь прятал последние несколько дней, страшно бился головой о внутренности и кричал: “Ты со мной зря так поступаешь. Что ты сделал? Ты не понимаешь!”. Андрей и сам не заметил как начал биться головою о кафель, пытаясь заглушить его голос внутри. Миша зашел к нему в душ в рубашке и трусах, тут же оценивая ситуацию и прижимаясь к пацану со спины. – Андрюх, прости, прости меня! Я идиот, прости меня! Он не целовал его и никаким образом не лез, но всем собой вжимался в пацана, шепча губами прямо в затылок. – Я… – Князев всхлипнул, – Мих.. ОН так звал меня. – Я понял, – резко закивал Миша, – Я понял, я понял. Прости меня! Андрюх, прости! Андрей вдруг осознал, что не говорил этого Мише раньше. Он съежился всем телом в его объятиях.  Миша стал осыпать мелкими поцелуями его затылок, уши, шею. – Я люблю тебя, Андрей, люблю. Прости меня. – Я понимаю, Миш.  Князев чуть-чуть отодвинулся от стены, давая возможность крепче себя обнять. Демон все еще кричал и стенал в голове, потому Андрей не спешил поворачиваться или убирать ладони от лица.  Ткань намокла и прилипла к коже. Миша продолжал шептать извинения и  нежности на ухо пацана, легонько покачивая его в своих объятиях.  Потихоньку сердце выровнялось и дышать стало легче. – Вот и постиралась рубашка, да? – хмыкнул Андрей.  Миша моргнул, рассмеялся и вжался в него еще крепче.