Виды кровожадности

Илай успел обратиться в грача в безлюдном внутреннем дворике за аркой, догнать Марка и подслушать разговор Сородича со смертной. Сложности возникли лишь при преследовании, так как приходилось чуть ли не топать пешком на птичьих лапках, чтобы не палиться. Гангрел обрадовался, услышав около галереи от незнакомой девушки, что никто не умер. Потому что в ином случае пришлось бы в очередной раз наблюдать за тем, как Чистильщица отгрызает голову очередному каитиффу. Причём отгрызает в прямом смысле. Когда белобрысый тореадор и его жертва зашли в здание, в небо поднялась чёрная птица. Пора рассказать сиру хорошие новости. Яростный ветер хлестал лёгкую тушку и рассекался клинообразным клювом. Жёсткие маховые перья безжалостно били плотный воздух над чёрными крышами столицы. Всё выше и выше, прочь от красно-золотых артерий этого жестокого муравейника! Скорость полёта всё больше, ветер сильнее, можно взять несколько секунд перерыва и расправить крылья, обнимая бескрайнее пространство. Куда лететь? Сир может находиться где угодно: в одном из своих убежищ в заброшках, наиболее криминальных районах, парках или заповедниках, в любом питомнике или приюте для животных, да даже на приёме у Князя в Москва-сити. С какого места начать? Надо подумать логически. Сейчас только начало ночи. Множество людей бодрствуют. Это самое популярное время для охоты на смертных. Именно вечером Бруха чаще всего впадают в звериное безумие, когда очередной пьяный хач в баре решит покачать права и помериться кулаками. Скорее всего, Чистильщица патрулирует район около Курского вокзала. Но не факт, что её удастся найти прямо сейчас. Может, она не услышит особое карканье грача, которое они вдвоём с Илаем разработали ещё когда он научился принимать формы животных. А может, она сейчас в другом месте. Есть другие вокзалы, заповедники, заброшки. Приёмная Князя, в конце-концов. Впереди — только неизвестность. Однажды Илай не мог найти Инну несколько недель. Стоило ему представить, как единственная в мире «родная душа» больше не существует, как хотелось покончить с собой. Потом гангрел вспоминал, что если она всё ещё так дорога ему — то, скорее всего, она ещё не встретила Окончательную смерть, потому что именно Узы крови диктуют такую человеческую привязанность к другому вампиру. Но на другой чаше весов стояли реальные хорошие поступки Инны, за которые Илай был ей очень благодарен. Она спасла его от голодной смерти. Тешила в объятиях, когда парень тосковал по родителям. Подарила возможность летать. И даже не смеялась, когда впервые увидела его «атакующую» форму животного. Сложно понять, по-настоящему ли тебе нравится кто-то, когда он должен тебе нравиться и без добрых поступков. А вот и до боли знакомые крыши. Так хочется улететь на юг, увидеть своими глазами убежища настоящих грачей, а не мёрзнуть тут зимой, задаваясь мучительным вопросом о смысле существования! Помогать животным вечно? Поможешь тут без гроша в кармане. Вступаться за них, когда им угрожает опасность от людей? Однажды вступился за бездомную кошку, отдался безумию Зверя, так потом неделю прятал кошачьи уши под украденной шапкой, надеясь, что это позорище пройдёт, как когда-то прошла собачья шерсть на спине. К счастью, прошли. Итак, вот она — крыша серо-жёлтого дома, в подвале которого находится самый популярный у Бруха круглосуточный бар. Это место легко приметить из-за разномастного стрит-арта и неразборчивых надписей на стенах, кучи пафосных мотоциклов, россыпи бычков и пятен застаревшей блевотины на асфальте. Неподалёку также есть фитнес-клуб, но времена шли такие, что не каждый маргинал мог позволить себе клубную карту. Поэтому здесь случались грабежи, и, как следствие, присутствие полиции. Со стороны шоссе, как по расписанию, заорала сирена. Илай сел на ветку ближайшего высокого дерева и каркнул несколько раз с определённым интервалом. Означает «Я тут и ищу тебя». Отсюда не разглядишь лица столпившихся курильщиков, но раз никто не обернулся на звук, то там Инны нет. И хоть бы какая собака гавкнула — но ничего. От курильщиков доносился грубый смех вперемешку с бранью. Вот этих как раз слышно на весь район. «Ну и что я тут забыл? Я так до рассвета куковать буду. Крикну ещё раз и полечу к поездам», — недовольно подумал парень и каркнул повторно. Вспомнилось, как однажды какой-то лысый пьяный хмырь в татушках кинул в Илая пивную бутылку, когда тот сидел на дереве невысоко. Не попал, но обидно же! Поэтому теперь гангрел опасался сигналить рядом с бруха и не подлетал к неформалам слишком близко. Поиски сира продолжились. На вокзале сновали толпы приезжих и уезжающих. Стены зданий красовались огромными рисунками стрит-арта. То ли манифест о том, что бруха тоже могут в искусство, то ли компромисс между хаосом и культурой. Вот так залюбуешься первыми пейзажами Москвы, зазеваешься и не заметишь, как из кармана кошелёк стырят. Лакомое место для Сородичей. Вон, наверное, бежит такой вор. Худой мужчина в грязной старой одежде не разбирал дороги, толкал медлительных прохожих и уносил ноги от неведомой угрозы. Илай даже сделал круг над ним, изучая очередного бедолагу. От полиции бежит? Вроде, полиции не наблюдается. А кто же? Через пару минут показались и преследователи. О-па, знакомые лица! Да это же Шериф и его собрательники. Широкоплечий брюнет в армейских сапогах остановился возле развилки и молча указал резкими жестами в два направления. Женщина с коротким хвостом и ещё один амбал кивнули и разбежались. Тем временем, беглец забежал за ларёк с цветами, стоящий рядом с ограждением, огляделся по сторонам, взялся за арматуру и раздвинул её так широко, что смог быстро пролезть к поездам. «Что ты делаешь, урод?!» — возмутился Илай вопиющему нарушению Маскарада. Шериф подбежал к забору, сплюнул, но вместо того, чтобы продолжить преследование, кинул за забор что-то очень маленькое, закрыл дыру спиной и стал ждать, пока мимо пройдёт несколько прохожих. Затем он схватил арматуру и закрыл брешь, а потом снова огляделся. «Подчищаешь Маскарад, да?» — понял Илай и стал искать преступника с воздуха. Он быстро нашёлся. Кто-то спрыгнул на пустые рельсы и перелез между вагонами. Такое даже боковым зрением легко различить. Движения всегда выдают жертву, где бы она не пыталась спрятаться. Как иронично, что теперь жертвой стал хищник, чем-то не угодивший Сородичам. Преступник не стал прятаться под одним из поездов, а пробежал немного вдоль рельсов и вернулся назад, к забору. Возможно, он подумал, что там его уже ждут. А что, умно. Но здесь забор состоял не из металлической решётки, а из бетонных блоков. Подпрыгнет ли? А подпрыгнул! Уцепился руками и взобрался, сел наверху на корточки и посмотрел направо, на здание вокзала. Под ним лежала ровная, но очень пустынная дорога, по которой в такое время никто не ходил. Впереди — ещё более толстый бетонный забор, на паре блоков которого красовались белые слова, похожие на испражнения голубей. Эта дорога вела к спуску под мост. Шериф ушёл по ложному следу. «Что делать? Убежит ведь!» Ответственность уже взята, от неё никуда не деться. Мужик спрыгнул с забора и побежал в тёмный тоннель-пещеру с редкими красными лампочками вдоль пешеходной тропинки. Илай знал этот расписной вход на территорию, за которую когда-то Бруха сражались с Тореадорами. Хотя эти сражения больше походили на понты: у кого арт-объект круче. В ночное время улицы района пустовали, разве что запоздалые «свободные художники» пытались украдкой выразить свой протест на исторических стенах. Сразу возле тоннеля дорога разветвлялась на два переулка, обрамляющих двухэтажный нежилой дом с замазанными окнами. По правую сторону одного из переулков серели склады. Беглому бомжу будет легко здесь спрятаться. Илай набрал скорость, подлетел к другой стороне моста. Когда беглый вампир выбежал в переулок, гангрел каркнул то же, что и раньше. Но теперь его сигнал приобретал иной контекст: «Я тут, тебе нужно бежать сюда». Беглец дёрнулся и резко свернул направо, к железнодорожным путям. На уровне головы белая бетонная стенка перетекала в насыпь. Всего-то нужно уцепиться за хлипкое символическое ограждение на стенке и залезть по насыпи наверх. Первая преграда преодолена. Илай увидел большую серую тень на рельсах раньше, чем этот незнакомец. Огромная невыразительная собака-волкодав совершила полицейский разворот и влетела в тушку мужчины. Он раскрыл рот и начал орать на повышенной ноте, но его предсмертный крик тут же захлебнулся. Мощные собачьи клыки легко перегрызли гортань и позвоночник. А затем истлел и сам бегун. От него остался лишь скелет с оторванным черепом, горстка пепла и затасканная одежда в застаревших бурых разводах. Гангрел подлетел ближе и сел на землю. Волкодав втаптывал и крошил скелет своими большими лапами, превращая вампирские останки в серую крошку. Если бы мимо проходил человек, то подумал, что большой бездомный пёс играется с выброшенной кем-то одеждой. Немногие знали, что эта собака разумна. Грустные карие глаза посмотрели на грача. Волкодав вопросительно гавкнул и сделал шаг по направлению к Илаю. Тот каркнул сигнал «Привет, это я, Илай», прыгнул вперёд, а потом назад. Пёс отряхнулся, как от дождевой воды. Это значило «Я тебя узнала». Потом собака спустилась к забору и легла вдоль ограждения. Она не пряталась, но издали могло показаться, что это валяется бомж. Да и от кого прятаться, если прохожих нет? Пса окутало непроницаемое марево, и через несколько секунд там уже лежала чернобровая женщина в капюшоне, толстой кожаной куртке и джинсах с ржавыми пятнами на коленках. — Лети в овраг, тебе здесь нечего делать, — прохрипела она. — Там встретимся и ты скажешь, что хотел. Я буду там через пару часов. Она подошла к валяющейся одежде и принялась сворачивать её. Илай каркнул, подтверждая, что всё услышал и понял, затем взмахнул крыльями и полетел в заповедник, который нравился Инне больше всего. Поднявшись выше, гангрел заметил человека в конце одного из переулков. Инна могла нарушить Маскарад, если бы сменила форму на несколько минут позже. Но она всегда проявляла осторожность. Сейчас она уже спрыгнула с насыпи и куда-то несла остаточный пепел в одежде убитого. Сколько лет не проходит, а быть причастным к убийству всё так же тяжело, как раньше. Илай летел и успокаивал себя оправданиями. «За невиновным вампиром Шериф не будет гоняться целой котерией, верно? Верно. Даже если ты бомж по происхождению, но соблюдаешь все законы Камарильи, кому какое до тебя дело? Я же, вон, был бомжом, но на меня выдали разрешение, представили Князю, показали Шерифу, и всё, никаких проблем. Да и вообще, если за тем бедолагой выехали, то это значит, что никакой он не бедолага. Может, он людей пачками убивал и танцевал на их трупах, а? Если бы я его пощадил, получается, из-за моего поступка погибли бы простые люди? Или даже Сородичи? Я же не читал его ауру. Вдруг он диаблерист? С диаблеристами у Шерифа разговор короткий. Блин…» Глубоко внутри хотелось закрыть глаза на очередную смерть, но Илай помнил наставления сира: Зверь в твоих мыслях, в твоих привычках и переменах характера. Не позволяй ему брать над собой верх. Одинокий грач стремительно летел над огнями чёрного города и то яростно бил крыльями о воздух, поднимаясь под облака, то осёдлывал свистящий ветер, паря и снижаясь. «К чему все эти отговорки! — Гангрел гневно взмахнул крыльями, набирая скорость. — Надо признать: да, я приложил к этому руку! И это очень плохо! Я сделал плохой поступок! Каким бы монстром не был тот вампир, убивать — плохо! Воровать — тоже плохо! Нужно жить по-честному, в каком бы дерьме ты не жил! И мне стыдно за то время, когда приходилось воровать. Хоть я и не мог иначе, я всё равно поступал плохо. Вот. Фух, вроде бы, полегчало…» Илая периодически мотало из стороны в сторону. То он воровал, а потом мысленно просил прощения и обещал самому себе, что при возможности обязательно поможет пострадавшему. То отказывался воровать, даже когда не видел иного выхода, и радовался, что судьба подкидывает альтернативу. Он знал, что его покойные родители никогда бы не одобрили унизительного поведения, и чувствовал вину, когда приходилось поступать неправильно. Но трудности не сломили мальчика, а сделали из него мужчину. Он выживал вопреки всем и всему. Вопреки внезапному одиночеству, злым ровесникам, безжалостной системе уличного общества, проклятию вампиризма и людям внутри высоких домов. Он прошёл путь от насекомого до городского хищника, который смеётся над проблемами большинства. Если есть подходящие условия, то довольно легко привыкнуть к тому, что ты совсем один, и никто тебе не поможет. Никогда не поможет. Во-первых, нужно быть единственным и любимым ребёнком в интеллигентной семье. Илай ценил внимание и поддержку, которую родители оказывали ему, и всегда старался выполнять все задания сам. Во-вторых, требуется с детства развивать мозги, читая сложные книги. Родители Илая сами любили читать, поэтому мальчик и до их смерти становился изгоем в школе. Тупые одноклассники сбивались в агрессивные стаи и унижали слабых, чтобы хоть как-то чувствовать своё превосходство. Именно поэтому Илай ненавидел большие скопления людей. Ему казалось, что ещё чуть-чуть — и ему влетит ни за что. Возможно, со стороны и казалось, что Илай один. Летает в небе один, гуляет в одиночестве, друзей среди Сородичей не имеет. Но легко забыть о том, что животных в городе куда больше, чем людей… А ещё у него был гуль. «Блин, надо бы покормить его…» — вспомнил гангрел и сменил курс. Хорошо, что вампиры не устают! А то пришлось бы делать передышку. Панельная серая высотка из девяти этажей уже казалась родной. Каждое окно и балкон уникальны, невозможно перепутать одну квартиру с другой. А вот и форточка, которая всегда гостеприимно открыта для Илая. Он притормозил и метко сел на оконную раму. На кухне горел свет, и грузный бородатый мужчина в круглых очках смотрел телевизор. Он резко обернулся и повеселел. — Илай? Гангрел пролез внутрь, перелетел на пол и превратился в самого себя. Когда комната резко стала маленькой и тесной, парень закрыл глаза и размялся, чтобы привыкнуть к изменениям своего размера. — Добррый вечерр, Фёдорр Матвеевич, — вздохнул он. — Ждали меня? Сложно определиться, обращаться ли к взрослому дядьке на «ты» или на «вы», когда он и внешне, и фактически старше. — Я всегда тебя жду, ты знаешь. Присаживайся, чего стоишь. Илай посмотрел на предложенный стул, рефлекторно поднял руки по бокам, но в последнюю секунду вспомнил, что крыльев больше нет, а на стул нужно садиться попой, и сел по-человечески. — Чуть не запррыгнул ногами, — смущённо объяснил он свой жест. — Долго летал, значит? — участливо поинтересовался ветеринар. Этот мужчина тоже был одинок. Жена развелась, забрала к себе сына, который потом уехал учиться и жить за границу. Фёдор нередко напивался, и если бы не работа и не судьбоносная встреча с Илаем, то спился бы. А ещё он смотрел на парнишку прямо как родной отец. — Очень. Так хочется прровести с тобой побольше врремени… Но у тебя завтрра рработа. А у меня — сейчас. Парень грустно вздохнул. — Что-то случилось? Я… Ты знаешь, я помогу, только попроси. — Мужчина положил руку на плечо Илаю. — Нет, мне прросто нужно доложить сирру о том, что я узнал. Я тебя накоррмлю и полечу дальше. Эх… Ветеринар тоже погрустнел. — Даже не сыграешь в шахматы? Ты же любишь слушать мои байки с работы. И это, кстати. Я сбросил пару килограмм! Все выходные спорту посвятил. Спал потом как убитый, даже боялся, что ты залетал, а я спал. Я так рад, что я тебя дождался сегодня! Гангрел поджал губы и с печалью посмотрел на гуля. — Ты хорроший мужик, Фёдорр. И ты хорроший отец… Мне так жаль, что я сделал гулем именно тебя… Так жаль!.. Я втянул тебя в такое болото!.. — Иди сюда, — мужчина привычно встал и обнял паренька. Илай тоже встал, уткнулся носом в мягкий застиранный свитер и втянул носом родной запах дешёвого мыла, старого пота, псины и медикаментов. Почти как у отца-кинолога. Можно на секунду представить его голос, мелкие морщины, лёгкую колючую щетину и лучики счастья и гордости в глазах. И ведь это без всякого витэ. Фёдор Матвеевич похлопал широкой ладонью по спине пацана. — Ну-ну, не плачь, — сказал ветеринар. — Мне было бы куда хуже без тебя, мальчик. Ты мне как сын. Парень закрыл глаза рукой, сжал зубы, и его лицо исказилось в маске боли. — Матвеич, не дави на больное! — надрывно протянул он. — Извини! Я… Я не знаю, как это лучше описать… Я бы точно спился без тебя. — Ещё лучше! Мне трридцать семь лет! Я тебе только в младшие брратья гожусь, никак не в сыновья. Ветеринар обнял своего хозяина крепче. — Извини, Илай. Извини. — Я знаю, что ты сейчас думаешь только о витэ. Знаю, Матвеич. И мне стыдно. Какое у тебя теперрь будущее? В лучшем случае — прриятная и безболезненная смеррть от моих клыков в старрости. Но я не хочу тебя убивать! Это же плохо! Знаю, ты попрросишь Становления, когда прридёт врремя ложиться на дно. Но нахррена тебе такая жизнь, а? Вечно пррятаться и ныкаться по углам, а потом рразмышлять о смысле жизни под луной и выть на неё по прриколу, да? — Ты скучаешь по ним. — Грустный вздох. — А я скучаю по сыну. Он ведь даже не звонит мне уже… Как будто меня и нет совсем. Но по тебе я теперь скучаю куда сильнее, Илай. И ты хотя бы тут, в Москве, и заходишь раз или два в неделю. Они постояли с минуту в молчании. Как убедить гуля, что плата за крутые способности тоже очень крутая? Никак. Гули априори обожают своих домиторов и надеются стать такими же потрясающими вампирами. Они закрывают глаза на настоящие родственные связи и только и делают, что смотрят Сородичу в рот. — Ладно, дай блюдце. Налью, сколько смогу, — пробубнил Илай, отстраняясь. Док мгновенно подошёл к шкафчикам над раковиной и достал свою любимую неглубокую тарелку. Любимая — потому что на неё наливают вкусную жидкость. Куда вкуснее, чем вино, пиво или водка. Гангрел прокусил запястье и накапал на тарелку небольшую лужицу. Потом зализал раны и подождал, пока мужчина выпьет витэ и вылижет его остатки. Ни капли не пропало. Можно ещё добавить в чай, но вдруг струйка попадёт мимо кружки? Да и «чистый продукт» куда желаннее. Фёдор блаженно закатил глаза, выдохнул, откинулся на спинку стула и довольно поставил тарелку на стол. — Ох… Боже, как же это вкусно! Лучшая награда за труды… Да-а… А что, мою кровь пить не будешь? — скосился ветеринар на Сородича после паузы. — Блин! Забыл. — Что ж ты так? Пей давай, сына. Мужчина закатал рукав и протянул свою волосатую руку запястьем вверх. Илай заметил бьющуюся венку и невольно сглотнул. — Там теперрь моё витэ. Прридётся потом ещё дать… — По глазам же вижу, что жрать хочешь. Не дури. Пусть сегодня несчастные крысы и белки спят спокойно. Не уходи от меня с пустым желудком. «Ладно, я заслужил вкусняшку!» — с этой мыслью вампир отрастил клыки и впился мёртвой хваткой в беззащитную мягкую плоть. В рот брызнули сладкие соки, а до ушей донёсся плохо сдерживаемый стон наслаждения. Так хотелось выпить всё до капли! Илай привык не сдерживаться при охоте. Но сейчас надо лишь подоить корову, а не резать её. Воспоминания о проведённом времени с Фёдором помогли взять силу воли в кулак, разжать зубы и зализать следы. «Там ещё там много вкусного осталось…» — пронеслась невольная досада в голове гангрела. — Всё, я поел. Вот, дерржи ещё несколько капель, — сказал Илай и снова прокусил своё запястье, чтобы порадовать гуля. — Ты лучший!.. — выдохнул док. — Спасибо. — На лице парня заиграла слабая улыбка. Быть любимым и желанным приятно. Жаль, что витэ не бесконечное. И жаль, что своего сира Илай любил больше, чем гуля. Поэтому парень ещё раз обнял Фёдора, пожал ему руку, сказал ещё немного добрых ободряющих слов, превратился в грача и полетел в заповедник. Сердце ныло от тоски и ностальгии по дому. Илай так любил лежать в своей атакующей форме у гуля на коленях… Колени не вмещали всего Илая в такой форме, лишь половину, но и того хватало. Можно сказать, парень стал домашним животным во второй жизни, но сохранил разум и память из человеческой. Уже прошли те времена, когда Фёдор почти что поливал вампира вопросами про мир Сородичей. На некоторые из них Илай и сам не знал ответа, но охотно делился своими догадками. Например, почему гангрел не может заранее знать, в кого именно он будет превращаться, когда изучит эту непростую способность Превращения. Илай думал над этот счёт так: «Зверь проявляется во вспышках гнева и паническом страхе. Мои формы соответствуют моей агрессии и моему страху. Я боялся чаще, чем мой сир, поэтому моя убегающая форма крупнее, чем её. Когда я испуган, я ищу защиты у таких же, как я, хочу взлететь высоко-высоко вместе с ними, а ещё у меня чёрные волосы. Поэтому я не удивлён тому, что я стал грачом. А злюсь я редко, но если меня всё-таки что-то разозлит… Я тихо подкрадусь сзади и исцарапаю тело и лицо. Когти — это сила! Прожить без глаз — всё равно что умереть! Да и взбираться на заборы я люблю, оттуда легче высматривать добычу. А сир… Она любит грызть и доводить дело до конца. И охотится только с земли. Наверное, поэтому у нас здесь тоже всё разное. Это и к лучшему». Деревья. Ничто не украшает мегаполис, как клочок густо растущих берёз, осин, сосен, лиственниц, дубов и ёлок. Обильно рассыпанная листва лежит над корнями мягким влажным одеялом. В глубине заповедника настолько темно, что никто не зайдёт туда ночью, а фонарик даст лишь маленький кружок света. Услышать назойливое карканье — страшно. Увидеть на ветке дерева две красные светящиеся точки — ещё страшнее. И только самоубийца решит кинуть в маленького монстра палкой. Кто сказал, что такие монстры не дадут сдачи? Илай расслабленно мониторил окрестности с помощью Глаз Зверя, не вылезая из удобной птичьей формы. Слегка поблескивала гладь мутной воды на дне оврага. Где-то зашуршала листва. Надо бы поохотиться ещё потом. К воде подлетел воробей и чирикнул. Илай подал ответный сигнал и мягко перелетел на землю. Сир и Дитя встретились, стали самими собой и присели на бревно, как в старые добрые времена. — Спасибо, что помог, — кивнула Инна, сняла капюшон и нащупала колтун на затылке. Татары в её роду наградили женщину хоть и знойной, но непослушной красотой. Но женщину ли? На вид Инне можно было дать лет двадцать восемь. Это сейчас рожают поздно, а в её времена женщинами считались и двадцатилетние. — Чем он прровинился? — поинтересовался парень. — Да идиот. Тем и провинился, хех. Угнал тачку и врезался в столб на высокой скорости, там были камеры, но он не притворился мёртвым и не спрятался. Встал себе и поковылял прочь. В ту же ночь наехал на какого-то гопника, чуть не избил его до полусмерти в публичном месте, возомнил себя королём мира. Потом я узнала у Богдана, что в полиции появились дела о бомжах, которых кто-то обескровил. Дела, конечно, уничтожили, Богдан же Шериф, а не разиня. Его гули, как всегда, всё замяли. Ну и в одном из автопортретов он опознал знакомую морду. Мы собрались всей сворой, пошли искать нашего камикадзе. Он во всём признался и заявил, что вампиры должны править людьми, как скотом, а не притворяться овечками. Ты же понимаешь, да? Не хватало только, чтобы в нашем городе шабашиты разгуливали. Они такие тупые! Даже не могут сменить идеологию своим шпионам. Ну а дальше ты, наверное, сам видел. Нас четверо, а он один. Как только Богдан сказал про нарушения Маскарада, тот шабашит дал дёру. А дальше у нас отработанная схема. Богдан уже наловчился нести меня в кулаке так, чтобы не сильно трясло при беге. В таком виде мы манёвреннее. Когда он кинул меня к поездам, я полетела за шабашитом. Потом поняла, что мы совсем разделились, и кроме меня поблизости никого. Пришлось сменить форму и догонять мудака. А тут и ты каркаешь. Надо было взять его живым, чтобы допросить подробнее, но я перестаралась. Упс… Короче, где-то может гулять несколько таких же уродов, будь осторожнее. — Что, опять шабашиты? Как в девяностые? — напрягся Илай. Где Шабаш, там бесчеловечные убийства, пытки, расчленёнка, вопли ужаса и поражающее равнодушие общества. Никто не будет вечно искать пропавших людей и подолгу возиться с трупами, которых никто не может опознать. — Надеюсь, что это один такой засланец. — Инна достала гребешок из внутреннего кармана и принялась аккуратно распутывать колтун. — Кстати, как там твой тверской? Не шабашит? — Кажется, нет. Кстати, я узнал, что он поохотился без следов. А его жерртва вела себя с ним, как с обычным человеком. — Хм… Что ещё? — Ещё он точно торреадор. Он застыл как болванчик, слушая музыку ррядом с потоком людей. Чистильщица хмыкнула. — Типичный торик. Это радует. — Хо-хо, ещё бы! Он снова у меня оказался в долгу! Я вытащил у него наушники из ушей, чтобы он не слишком выделялся. — Хм. А вообще, это может быть актёрской игрой. Может, последишь ещё? Илай со злостью взмахнул руками. — Ну ма-а! Хоррош, я ему не нянька! Он вечно во что-то влипает, а потом хнычет, как маленькая девочка! — Как будто ты не хныкал никогда, Дитя. — Инна задорно ткнула в Илая локтем. — У меня дрругая ситуация, — буркнул юноша. — Ну так научи его, как выживать в одиночку. Может, и он тебя чему-нибудь научит. Всё пригодится. А если посадишь его на узы и убедишься, что он действительно влюбился в тебя по уши, то мы с Богданом точно будем спокойны. Как ты знаешь, шабашитов очень сложно посадить на узы. Илай представил, как ему названивает смазливый торик посреди охоты, и возмущённо раскрыл рот. — Эй! — Что? Не ко мне же его сажать! На кой он мне сдался? — А мне он и подавно не сдался! Он ведёт себя так, будто ему тут кто-то поможет и вытащит из любой задницы! Совсем не умеет думать наперрёд! — Ну спихни его на кого-то известного. Ты же уже всё равно с ним общаешься. Илай задумался. — А как? — Хм… Ну, намекни, что хоть узы в Камарилье и порицаются, строгость наших законов компенсируется необязательностью их выполнения, — тихо произнесла Чистильщица сквозь зубы краем губ. — И вообще, мол, Князь закроет глаза, если узами будет связан подозрительный Сородич. А если это ещё и будет выгодно ему, то даже наградит чем-то приятным. — Угу, и кому мне такое говоррить? — Есть у меня несколько вариантов. Только там нужен разный подход. Шепни это им всем, на всякий случай… Кто-то да согласится. Я тебя научу, как и что им говорить. Слушай…