Дорога домой

Размеренный ритм шагов легко качал Мэй на волнах дремы. Лисий слух ловил вдох и выдох прижатой к боку груди, шепот кленов и переступ лапок мыши по опавшей листве. Мэй дернула ухом и развернула голову, кладя мордочку на локоть Кадзу. Проследила острым взглядом мелькнувший в траве хвостик. Лист, по которому пробежалась мышь, лежал треснувшим, желтым, не пожухлым. Осень, неужели так быстро? Кадзу опустил глаза на нее, она почувствовала ласку его взора тем восьмым чувством, что появлялось с каждым днем, что проводили они вместе. Ведь тогда была осень, когда укрывались в лесу от стражи вдвоем… Шагавшие размеренно мужчины молчали, уставшие, должно быть. Мэй наслаждалась последними полусонными мгновениями в тепле рук. Она по-прежнему оторванный от корней лист. Кружилась, летела с ветки, подхваченная всеми ветрами, и все же упала. Теперь лежит, поломанная, мыши топчутся по ней. Мэй развернулась в руках мужчины, устремила острый нос вверх. Кадзу опустил голову, пряди мазнули по его щеке и легли тенью на веках. Теплый, не мягкий, но греющий взгляд. Такого он не дарил ей еще. «Всё закончилось» — говорили его глаза. «Всё, но не ты» — сказала она, мазнув мордочкой по его ладони. Провернулась штопором, оттолкнулась, распрямляясь уже в полете. Приземлилась на три лапы, чуть помогла себе двумя хвостами. Обернулась, зная, что уже не увидит того листа на дороге. «Легла, но выжила. Уйду в землю, утеку соками в реки, прорасту на новой земле…» Она только надеялась, что сможет назвать новую землю домом. Бежала мягкими лапками по приятно влажной земле. Морось? Туман? Как долго спала она и как далеко они ушли? Или это осень уже наступает на Империю, подолом платья из дождя тут прошлась? Раньше, чем Сатоши придумал бы, что сказать такого интересного, Мэй обогнала всех рысью и юркнула в кусты. Вышла оттуда через секунды мягкой поступью прекрасная госпожа в кимоно прачки. Наткнулась на мягкую улыбку голубых глаз Такао, теплый кивок от Масамунэ и одобрительный присвист Сатоши. Кадзу колко стрельнул глазами, чиркнул, словно палкой по камню, фразой: — Замерзнешь? Мэй прислушалась к ощущениям. Без меха становилось действительно прохладнее. Хотя мужчины шли, как были, никто и не думал надевать на себя что-то более теплое после выхода из дворца… Кадзу не стал дожидаться ответа. Молча стянул сумку, вытащил дорожное кимоно и вложил в руки Мэй. Она заметила краем глаза, что трое других спутников уже прошли дальше по тропе. — Извини. От удивления девушка чуть не выронила предложенный костюм, но продолжила развязывать пояс. — Стоять нельзя. Недалеко ушли. Ищут. Накинь сверху, как плащ. Переодеться сможем только у костра. Мэй кивнула. Это было не худшее, что она переживала в дороге. — В гору идем. По самой пологой стороне. Трость выбросили по дороге, дорого выглядит, узнает любой деревенский. Придется с палкой, с хвостом или с помощью идти. Подумаешь, как лучше тебе. Нагоним их. Кадзу повернулся в полоборота, глядя на удаляющиеся спины. Мэй сглотнула, невольно радуясь, что от ненавистной трости избавилась, пусть не сама. Шагнула. Терпимо. Вот уж с палкой она не пойдет! Лисой…тоже неприлично словно. Нагой себя ощущает, хоть и в меху. С четырьмя мужчинами ведь путь делит. Помощь? Разве что от любимого примет ее, и как много ремарок сочинит на этот жест Сатоши? Да и гордость ей не чужда, хоть и не таится никто. Кадзу поглядел на нее, точно зная, как она размышляет сейчас, но вовсе не насмешливо. Сочувственно? Мэй подняла подбородок, делая шаг за шагом. Она справится. Может быть, склон становился круче. Возможно, опавшая листва от поплывшего по ногам тумана размякала и скользила сильнее. То ли ветер задувал теперь не в спину, а в лицо, то ли воздух разряжался, но только Мэй с каждым шагом чувствовала, как слабеет перед природой. Сатоши уже перестал кидаться шутками, Масамунэ и Такао молчаливо-сочувственно переглядывались, только Кадзу смотрел пустым взглядом в землю. Мэй боролась с болью и усталостью. Дышала правильно, держала равновесие. И все-таки подкашивалась с резавшей болью ее нога с каждым шагом. Она видела, что спутники идут медленнее ради нее. Для кого притворяется она, если макияж гейши давно смыт, снято роскошное кимоно, и заколки с жемчугом остались лежать на тумбе в покоях, что станут принадлежать дочери или наложницы будущего императора Савады? Может, она просто не научена жить, не играя роль? Кем стала она теперь? Не гейша, не принцесса, не воин. Только клеймо кицунэ с ней по-прежнему, а кроме того? Все изменилось за этот год, и только ее друзья остались с ней с зимы. Единственное, на что могла она опереться, когда крошилась под ногами земля и менялись ветры.