Вернуть потерянную Надежду.

                    Комната окутана мраком, освещаемая лишь кусочком света из коридора, что падал на аккуратный стол без единой соринки. После ночного чаепития я постаралась и начисто его протёрла. Лишь красивая кружка с водой осталась стоять на самом краю, и я кое-как смогла разглядеть в ней тонущую мошку.       Я стояла у этого стола и писала записку. Я поступаю неправильно, оставляя их. Но я должна. Так будет правильно.       …для них.       По-другому и быть не может.       Ещё раз глазами прохожусь по записке. Киваю себе и, оставив записку на видном месте, выхожу из тёмной комнаты.       В коридоре горит одинокая лампа. Здесь я, стоя перед зеркалом, очень хорошо видела дверь, ведущую в комнату Эммы. Эмма спит, важно, чтобы она не заметила мой уход. Хотя я знаю, что она не проснётся до утра, мне нужно быть аккуратной, вдруг я случайно её разбужу. Не хотелось бы.

— Эмма, я должна тебе кое-что рассказать, обещай, что это останется лишь между нами. Это по поводу Зонтика.

— Чувствую, разговор будет долгим.

      Я трясу головой, отгоняя воспоминания. Я стараюсь не смотреть в сторону комнаты. Перевожу взгляд на своё отражение. Синяки под глазами стали больше, нужно будет поспать, и…       О, нет. Опять.       Я беру свою сумку с тумбы в поисках носового платочка. Так, салфетки, таблетки, бинты, а вот и он. Я достала на свет небольшой розовый платочек в красных разводах. Когда-то он был белым, таким же белым, как и моя «прошлая» жизнь. Однако сейчас моя жизнь не кроваво-красная, подобно этому памятному платочку, а серо-серо-серо… какая?       Я стираю платочком тёмную кровь, текущую из носа. Шмыгаю носом и кладу платочек обратно.

— Клео, то, что ты делала, ужасно!

— Я просто пыталась помочь!

      Я открываю дверь. Поворачиваюсь, всматриваясь в темноту, окутавшую квартиру, помимо коридора, и трясу головой. Выключатель щёлкает, и коридор тоже тут же погружается во тьму, как и остальная квартира.

— Не удивлюсь, если он сбежал не от них, а от тебя!

      В подъезде прохладно. Каждый мой шаг отдаётся эхом от стен. Они настолько громкие, что мне невольно подумалось, что своими шагами я скоро разбужу весь дом. Надеюсь, что это не так.

— Но я же хотела как лучше!

— Лучше? Лучше для кого? Вы оба страдали из-за этого!

      Я вдыхаю прохладный сырой воздух. Улицы окутал утренний туман. Из-за этого почти все горизонтальные поверхности были украшены капельками росы.

— Я поняла это, когда стало уже слишком поздно.

             Многоэтажки сливаются в одно длинное серое пятно. Небо заволокли облака.

— А что тут происходит?

      Серые дома.       Серые облака.       Серая земля.       Серая жизнь.       Автобусная остановка немного продувает. Сейчас, стоя на одном месте продолжительное время, холод ощущается гораздо острее. Я дую на свои мозолистые ладони. Как холодно.

— Феликс, не мешай!

— Феликс, уйди, не до тебя сейчас!

      Я всматриваюсь. Где-то в далеке маячит такой же серый автобус.

— Феликс, иди спать.

— Что?

      В автобусе всего ничего народу. Один из них — сонный кондуктор, который чуть ли не засыпает на своём месте. Ещё пара бабушек, неизвестно куда собравшихся в такую рань. Быть может, на рынок. Неважно.       Мне надоедает смотреть на людей внутри автобуса, и я перевожу взгляд на открывшиеся пейзажи за окном. Пока что за окном ещё редко мелькают крохотные частные домики. Но позже и они окончательно пропадают из виду, сменяясь на огромные поля.

— Знаешь, я ожидала, что когда расскажу о своих проблемах кому-то близкому, то мне станет легче.

Я ошиблась.

      После поля сменились на лес. Лес стоял то на небольшой пригорке, то спускался ниже, в овраги, настолько, что были видны лишь верхушки деревьев.

— Эмма…

— Не-не-не! Нет! Не смей, иначе я…

— Что? Что ты сделаешь?!

      Спустя время автобус останавливается у поворота, около тошнотворно серого цвета остановки с крышей, что наполовину развалилась. Эта остановка, наверное, была построена ещё в нераспавшемся Советском Союзе, раз её почти забросили и не собирались восстанавливать. Я смотрю на грунтовую дорогу, уходящую далеко вдаль. Я всматриваюсь вслед автобусу, когда он уезжает. И, вздохнув полной грудью, начинаю свой путь по дороге.

— Ты изменилась. Ты уже не та, которую я когда-то знала.

      Под ногами лишь земля и камни. Раньше по ним было больно ходить, они постоянно впивались в подошву, и каждый шаг отдавался острой болью. Но сейчас камни были втоптаны в землю людьми и проезжающими здесь машинами.

— Что с тобой стало?

      Вдалеке показалось большое серое здание.       Серое?..       Серое.       Почему так много серого в моей жизни?

— Забудь.

      На стойке регистрации уже сидит кто-то. Кто-то что-то говорит, но я пропускаю чью-то речь мимо ушей. Я лишь жму плечами.       В раздевалке одиноко мигает лампочка.

— И, Эмма…

      От стен отражается стук моих каблучков о плитку. Такой же громкий, как тогда, в подъезде. Такой же одинокий. Такой же пустой и бессмысленный.       Серые стены чередуются с такими же серыми дверьми. Я не обращаю на них внимания. Всё до единой остаются без моего внимания. Кроме одной. Я останавливаюсь. Вглядываюсь вглубь комнаты.

— …Прости.

Если сможешь.

      Я утираю слезу и продолжаю свой путь по бесконечным, но знакомым до боли коридорам этой чёртовой больницы.       Я не забуду, как этой ночью сидела на кровати Феликса и мягко поглаживала его по волосам злакового цвета. Не забуду ощущение его мягких волос между пальцами. Как тихо шептала ему:       — Не переживай, я справлюсь сама. А ты пригляди за Эммой, хорошо? Не заставляй её плакать, ей и так тяжело, — я говорила это с лёгкой улыбкой на губах. — Твоей вины здесь нет… в отличие от меня.       Феликс ничего не ответил, лишь продолжил тихонько сопеть.       — Вот и чудно, отдыхай, солнышко, всё будет хорошо, — я провела пальцами по этим золотистым волосам в последний раз. Я чувствовала висящий на моём сжатом сердце камень, пока говорила спящему Феликсу столь неправдоподобные слова.       Слова, в которые я бы очень хотела верить, но не могла, даже лишённая холодного рационализма при своём необычном рождении.       Треск. Больно. Как же больно. Как же… серо.