Краткая афтобиография.

Уже когда я родился, стало понятно, что в этой жизни меня ничего не удержит. Ни хороший заработок, ни идеальная девушка. Моё детство, детство Брайана Сэта Гордона, проходило в многодетной семье, никоим образом не той, о которой можно мечтать. Меня всегда звали Брайаном. В честь отца. Мне нравилось это имя. Не нравилось только то, что меня назвали в честь кого-то, а не в честь самого себя. Я не хотел быть обычным и серым, мне хотелось иметь индивидуальность, которую мать и отец стёрли, дав такое имя. Благо, было второе — Сэт. Мне это имя нравилось значительно больше. Это было моё имя, в конце концов. Моё собственное. Первое, что я помнил, это не смех счастливых родителей, а крик и визги старших детей. Уже с самого начала я запомнил Джереми — темноволосого и кареглазого, что постоянно надо мной шутил и издевался. Вторым ребёнком я запомнил старшую сестру — Карен. Она запомнилась мне приятной улыбкой, светлыми волосами и стервозным характером. Третьим ребёнком была ещё одна сестра, самая старшая из нас — Дженифер. Она была приятной мне, но часто кричала. Хотя это было всяко лучше чем то, что со мной и младшими делали Карен и Джереми. Они и без того терпеть не могли меня, с чем я пытался бороться, правда, но в какой-то момент меня ударили так, что голова болела несколько дней после этого. Когда это было?.. Лет в семь, пожалуй. Я не помню точные числа, связанные с этой семьёй. Я бы хотел забыть свою семью. Всех, кроме Генри. Генри был пятым из семи, и он был действительно хорошим ребёнком, хоть и ужасно плаксивым. За слёзы он часто получал, а я всё не переставал пытаться защитить его... У этого ребёнка должно было быть хорошее будущее. Когда мне уже несколько недель как исполнилось восемь, отец ушёл. Я боялся, что это из-за меня, из-за моего дня рождения. Ему что-то не понравилось во мне? Он ненавидел меня? Считал ли он ошибкой — давать своё имя ребёнку, что стал разочарованием? С тех пор, как ушёл отец, я стал Сэтом. Простым Сэтом Гордоном с шестью братьями и сёстрами, резко обедневшей семьёй и матерью, что пропадала на работе всегда, будь то ночь, выходной или праздник. С того момента, как мать перестала появляться в доме, за младшими детьми стали приглядывать старшие. Я не боялся таких перемен, но постоянное напряжение в лице Джереми и Дженифер стали отчётливым напоминанием, что всё хуже, чем кажется. Карен тоже присматривала за нами, но предпочитала уходить из дома почаще. Джереми часто злился. Это было видно. Не редко он подзывал самого близкого к нему брата или сестру и бил, если тот ослушивался его указаний. Но я уже не боялся. Мы всегда так жили. Бедно. Больно. Безысходно. Генри стал чаще забиваться в углы, ради милостыни со стороны старших детей. Я не был ангелом в этом хаосе. Я тоже бил младших, если они творили какую-то дичь вроде воровства последней еды или баловства, что нужно было убирать. Мы не били только самого младшего брата, ему был год от роду, с ним на руках чаще всего ходила Дженифер. Она вообще стала чаще ошиваться с ним, ведь ему нужен был уход, когда Джереми стал настоящим сатаной для нас, тех, кто остался. А это для меня, Генри и Алекс, что была шестым ребёнком. Она мне тоже не нравилась. Она брыкалась и разговаривала во сне, а ещё с ней в детстве было очень много хлопот. Карен появлялась в доме редко, но приходила каждый вечером живой, вроде как целой и невредимой. Если бы с ней, одиннадцатилетней, что-то случилось, мать бы нас всех прибила. Конечно, сначала Джереми, который обязательно всё скажет правильно, но скинет всю вину на нас. Когда мама приходила домой я часто видел её красные глаза и синяки под ними. Было ясно, что мама не спала. Что голодает тоже было понятно, по впалым щекам и более скованным движениям. Однако она почти всегда приносила нам еды. Я часто слышал и видел, как плачет мама. Я был всего лишь бесполезным ребёнком, что бросил своего любимого брата ради того, чтобы не получать в два раза больше пиздюлей, чем уже мог. Но я продолжал из раза в раз приходить к ней и старался утешить. Мне было восемь. Я плохо утешал. Но мама так часто смеялась сквозь слезы, улыбалась мне и обнимала, так что я правда жалел её. Ненавидел отца. Почему он бросил нас? Я искал ответ. Но всегда мои мысли сводились к тому, что это я ему не понравился. Или что жить стало тяжело. А если бы меня не было, было б легче? Я думаю, да. Если бы я никогда не рождался, ушёл бы отец? Или остался? Я не особо винил себя в бедах этой семьи, но мысль о том, что меня никогда бы не существовало, попросту не отставала от меня. А было бы легче? А родилось бы другое количество детей? Я продолжал ходить в школу, получать побои и драться с одноклассниками. Я не понимал, почему мне нельзя кричать на них, если они, тупые бездари, делали всё что только могли придумать — неправильно? Я терпеть не мог, когда они делали или говорили что-нибудь глупое. Я часто дрался. Маму часто вызывали в школу, так что её и без того редкие выходные были наполнены работой. Я ненавидел учителей за то, что они в конце концов просто не сообщали о тупости моих одноклассников их родителям. В конце концов даже не я виноват, что они заваливали все тесты! Я тоже не учился идеально, но кажется, был лучшим из худших. Хотя я был всё ещё ребёнком, глупым, самонадеянным и отчаянным. Из-за моих проделок меня чаще оставляли после школы на дополнительную работу, вроде уборки классов или сортировки тестов по оценкам или классам. Я не жаловался вслух. Просто был рад, что провожу дома меньше времени. Я не хотел бы попасть под горячую руку Джереми, а перед уходом некоторые учителя иногда давали мне сэндвичи. Я ненавидел их подачки, но принимал их. Я знал, что выгляжу бедно в обносках, но не особо волновался об этом. Мою гордость медленно, но верно втаптывали в грязь. Я всё ещё не жаловался. Я не имел права, и знал это. Дома продолжал твориться балаган, дома всё реже появлялась Карен. Я начал понимать её. Возможно, я даже начал следовать её примеру. Чем меньше я появляюсь дома, тем меньше я выгляжу побитым, что, безусловно, помогало мне не выглядеть абсолютно несчастным перед школьниками и учителями. Хотя, я мог пропускать школу в любой день. Мать всё реже появлялась на вызовах школы и учителей, а большая часть детей так и вовсе забили на школу. Но не я. Я ходил, чтобы избежать семьи. В одиннадцать я уже знал о сигаретах. Регулярно крал их и даже обзавёлся компанией таких же бездарей, что и я. Один из них всегда имел при себе деньги, так что дело оставалось только за уговором взрослых. Впрочем, это не было сложно, нам стоило только найти бомжа и позволить ему взять денег из суммы на лишнюю бутылку. Конечно, мы таким образом терпели убытки. Мне было всё равно. Лишь бы были сигареты. Это продолжалось полгода перед тем, как меня заметила мисс Эверетт. Она была доброй учительницей на замену из географа. Она вдруг стала чаще встречаться со мной после занятий и угощала едой из школьной столовой. Она часто разговаривала со мной, и только дважды спросила о причине, по которой я так часто дрался. Оба раза я отвечал одинаково: “— Не моя вина в том, что они такие тупые. Пусть знают, что были не правы. Если хватит мозгов — поймут, почему.” Она просто кивала мне и продолжала разговор как ни в чём не бывало. Однажды мы заговорили об экси. Тогда я мало интересовался спортом, так что не знал об этой новой помеси, но мисс упомянула, что её муж был тренером по экси. Я был заинтересован. Я помню, как взволновал был, ожидая, что она предложит быть мне учеником её мужа. Я надеялся, что смогу заинтересовать её, что смогу стать для мисс не просто учеником, что разочаровал, а кем-то большим, потому что она для меня стала ангелом. Благодаря ей я приходил в дом с лёгким ощущением радости внутри. Тогда я уже даже перестал курить, чтобы не подвести её ожиданий обо мне. А потом она познакомила меня со своим мужем, и я был в диком восторге. Я был ребёнком, и мне казалось, что я приобрёл мелкое подобие семьи. Мне нравилась эта семья, миссис и мистер Эверетт. Я не знал и не знаю, считают ли они меня хотя бы родственником, если не сыном, но я не мог на это даже надеяться. Джереми дома стал ещё более агрессивным из-за того, что я стал пропадать чаще и на дольше. Я реже стал видеть Генри. Кажется, он принял ту же тактику, что и я с Карен. Избегание. Я не винил его, но гнетущие мысли стали преследовать. Алекс изо дня в день выглядела будто хуже и хуже. Это была моя вина. Я мог бы защитить её, помочь ей. Но я был слабаком и разочарованием, что было видно в её глазах, что редко были устремлены на меня. Я избегал этого осуждающего взгляда, но знал, что был разочарованием. Вероятно, лучше бы я не рождался. Джереми, впрочем, считал так же. Он и без того часто насмехался надо мной, но сейчас он выглядел измученным, сонным и очень злым на меня. Он назвал меня отбросом и разочарованием. Я запомнил все оскорбления, что летели в мою сторону. Я не спорил ни с одним из них. Я знал, что я хуже, чем ничтожество. Мистер Эверетт всё-таки предложил мне место в его команде уже на следующий день, увидев, что у меня были успехи в экси, и я с радостью его принял. Стал тренироваться чаще, и домой попадал реже. Мои оценки в школе стали хуже, но не на много. С таким баллом я бы успешно мог закончить школу в спокойствии, хоть и без особых почестей. Я ездил на автобусе зайцем до тех пор, пока об этом не узнала мисс. Потом она начала выделять мне деньги на билеты, чему я был не особо рад, поддавшись небольшой панике. Она думала, что я стою того, чтобы она тратила на меня деньги? Что я должен делать, чтобы не разочаровать её? Должен я лучше учиться или тренироваться? У меня никак не получиться совместить. В итоге я выбрал второе. В конце концов, она дала мне деньги для билетов на тренировки её мужа. Так я стал пользоваться автобусами без опаски, хотя ехать мне, безусловно, нужно было далеко. Я всё ещё не жаловался. Как-то раз после тренировки я наткнулся на двух мужчин, что жались друг к другу и сосались. Я не испытывал отвращения, но слишком засмотрелся, потому что один из них всё-таки заметил меня. В итоге я пробежал несколько километров, в попытке спастись от очередной порции насилия. Я решил, что мне не нравятся гомики. Это не было отвращением, но после того, как такая история повторилась ещё около шести раз за те годы, что я продолжал заниматься экси, я решил, что все педики такие. Я возненавидел их. Пускай горят в аду, если считают себя защищёнными пупами земли. Тренировки, экси и общение с семьёй Эверетт продолжалось до девятого класса. И, кажется, всё было чуточку лучше, чем три года назад, или лучше, чем когда мне было восемь. Я редко видел мать, а рост самого младшего ребёнка я неумолимо пропускал в пользу общения с более счастливой семьёй. А потом они уехали. Мне ничего не сказали об этом. Мне не дали способов связаться с ними. Они исчезли из моей жизни. Я был в отчаянии. Они уехали! Они ничего мне не сказали! Значит ли это, что я всё-таки был никем для них? Значит ли это, что я стал разочарованием? Я действительно загнался. Я стал более молчаливым, избегал семьи, учителей и бывших сокомандников. Я боялся их осуждения. А что, если Эверетты уехали потому, что я был настолько ужасным ребёнком? Меня не постигали другие мысли, я ощущал печаль и пустоту. Мне казалось, что меня бросили, но в то же время я считал, что это было заслуженно. Я стал буквально жить на улице, в парке. Благодаря тренировкам я быстро бегал, так что ни разу не попался копам, что хотели расспросить меня о родителях. Но я не хотел доставлять ещё больше проблем, чем уже доставлял братьям, сёстрам и маме. Я всё-таки закончил школу, кажется, с каждым днём погружаясь в ощущение своей никчёмности всё больше и больше. Я был никем. Поэтому я снова взялся за сигареты и даже нашёл себе подработку, лишь бы жизнь не была абсолютно бессмысленной. А потом какой-то из моих знакомых обмолвился о доме, в которым бывают вечеринки с наркотиками, и я решил не упускать своего шанса на бесплатное развлечение. Первые разы были непривычными, будто бы неправильными, да и я не особо понимал, что курю, нюхаю или чем колюсь. Главное, что итог был одним и тем же — я расслаблялся. Так что меня всё устраивало. Тем более, что это было действительно бесплатно. А потом я заработал на одну из тех бомжатских квартир, но не решился её покупать. Меня ждало поступление в какой-то университет, выбор которого был за мной, конечно, но мне было действительно похуй. Связь с семьёй я потерял. Потом появился Ваймак. Мне было нечего терять, и я подписал контракт. Я видел, что он смотрит на меня так, будто я стал ему сыном, будто был гордостью. Меня пугало это. Я вспоминал Эвереттов. И мисс, и мистера. Они смотрели так же. Ваймак оставил за собой приятное впечатление, но я не решился выкладываться на всю и стараться. Я думал — а может, рассчитывал, — что он меня бросит. Так что я решил стать разочарованием раньше, чем хорошим парнем. Чтобы стало понятно, с кем имеется дело, и чтобы меня раньше бросили. Но меня не бросили. А на втором курсе я встретил Элисон. Она была идеальной. Богатой, красивой, весёлой и с крепким характером. Мне казалось, что я влюбился. А может и не казалось. Почему-то она тоже заметила меня. Я не успел понять, как завились наши отношения, но всё было так странно... всегда. Мы ссорились из-за любой мелочи, а потом ебались как сумасшедшие и лежали в обнимку, нежничая. Я боялся, что и она меня бросит, поэтому часто вёл себя как мудак, чтобы проверить, правда ли она меня бросит. Она не бросала. Из-за этого я чувствовал себя ещё большим уёбищем, я ведь заставлял её терпеть всё это говно. Я ненавидел себя. И я мог быть лучше. Но я всё ещё продолжал ходить на те вечеринки в доме, а потом и сам начал затариваться наркотой. Мне хватало денег на это, у Элисон я и просить не смел. Меня отвели к Бетси. Она мне понравилась, но постоянно вызывала подозрения. Почему кто-то добр ко мне? Она так добра ко всем? Зачем она общается со мной как с человеком, а не с отбросом? Она поставила мне диагноз спустя несколько приёмов и попросила еженедельно приходить и пить антидепрессанты. Я был в шоке. Я был нормальным, так мне казалось. А тут оказалось, что у меня депрессия. Я ничего не знал об этом. Меня и не особо ебало потом. Я ходил на сеансы и пил таблетки через несколько дней после пьянок и за несколько дней перед наркотиками. Совесть не позволяла мне закинуться пилюлями и алкоголем одновременно. Мне не нравилось, что мне мешает что-то такое в чём-то вроде смерти, но послушно ей поддавался. Меня ненавидела Дэн из-за того, как я влиял на её дружка Мэтта. Мне всегда было смешно от этого, и я продолжал ненавидеть себя. Что, если Мэтт и правда чувствует себя плохо из-за меня? Что, если я порчу ему жизнь? Кому ещё я могу портить жизнь? Элисон? Самой Дэн? Перед монстрами я даже не хотел чувствовать вину, особенно перед педиком. Я знал, что нет причин ненавидеть Ники, но я продолжал, потому что никогда гомосеки не были для меня хотя бы нейтральной темой. Ники казался другим, однако так часто шутил про секс, что я автоматически стал считать его озабоченным. Я ненавидел его. Ну или боялся того, что он мог бы со мной сделать. Карлики-близнецы не шибко мне нравились из-за того, что они предоставляли опасность, но ебать я их хотел. Тот, нормальный близнец, тоже не терпел своего кузена, а псих часто смеялся и приставлял к глоткам кого-нибудь из нас нож. Кевин был простым зависимым придурком, как я. Только вот он был зависим от спорта, а я от наркотиков и шуток про смерть. А потом случилась та вечеринка, на которой мы с Элисон напились в хлам в незнакомой компании. Она была уже почти без сознания, когда я увидел, что группа парней уводят её куда-то. Я сначала не обратил внимания, а потом понял, что это ничем хорошим не кончиться, так что мне пришлось идти туда, чтобы навалять им всем. Никто, по-моему мнению, не смел лезть к Элисон с плохими намерениями и трахать её без её согласия никто тоже не мог. Кажется, я сломал себе руку в той драке и разбил губу тогда. Не имело значения, когда я усаживал ей на заднее сидение такси и платил из своего кармана, надеясь, что таксист не будет задавать вопросов. Элисон, казалось, слетела с катушек, когда вспомнила об этом на следующий день. Она пыталась доказать мне и остальным, что я могу быть нормальным. Я не старался оправдать её слова, хотя потом нередко нежно целовал, чтобы извиниться за всё. У нас было странное нечто, что было гранью между любовью и ненавистью. Каждый раз, когда она грозилась уйти, я прибегал к ней, но никогда не грозился ей разрывом отношений. Кажется, я по большей части любил ей. Или был невероятно влюблён. Меня пугало, что она может найти себе кого угодно, кто будет лучше, чем я. Потому, что у меня такой привилегии не было. Я был простым уродцем с дерьмовым характером и чертовой зависимостью. Вскоре к нам присоединился этот сумасшедший новенький. Нил? Вроде так. Я не ненавидел его, но и не знал, как относиться, так что продолжал вести себя как мудак. Это лучше всего срабатывало, чтобы ко мне никто не привязывался, чтобы потом бросить. Мне не хотелось испытывать ту боль от прощания, что была после ухода Эвереттов. Но с приходом мальчишки всё резко изменилось в Лисах, что-то начало происходить, а я продолжал быть в неведении. Меня бесило это, но я не особо жаловался. Хотя этот малой был неплох на одной сцене с Кэти, Кевином и высокомерным ублюдком Рико! Мне он тогда даже понравился. Я не сильно запоминал те реплики, что Нил ему говорил, но понял только, что Рико был зол, хотя старался этого не показывать. Я знал это только потому, что Дженифер делала так же время от времени. Некоторое время спустя я вновь отправлялся в бар, когда Элисон обыскала мои карманы и забрала антидепрессанты. Она стала моей совестью, что не позволяет самоубиться. Однако, в тот вечер я перебрал с алкоголем, а потом какие-то парни отвели меня в уборную. Я не помнил больше ничего. Боль, разве что. Видимо, на этом история Брайана Сэта Гордона была окончена.