Abyss

С дня похмельных откровений проходит всего лишь четверо суток, за которые Джон успевает полностью осознать своеобразную пользу от не так давно отпустившей его тяжести слов. Признания, если быть честным с самим собой. И всё же, стало лучше. Не то чтобы всё сразу изменилось или появились какие-то новые преференции, о которых Хэнкок не знал, потому что и до... всего этого... у них было всё в порядке: они прикрывают друг другу спины, оказывают моральную и физическую поддержку и общаются на самые разнообразные темы. Чего они не делали, так это не так часто касались друг друга. Раньше Джон этого не замечал. Мягкие прикосновения к ладони, короткие поцелуи в губы и щёки, тёплая даже сквозь одежду ладонь на спине... Райан не требовал подобного в ответ, просто прикасался, выражая свои чувства в привычных ему действиях, а не словах. Хэнкок отвечал на это неумело — опыта у него действительно не было — и пытался выразить всё так, как умел. Выживший принимал с улыбками и поцелуями, к которым гуль медленно начинал привыкать и забывать свои панические мысли на этот счёт. Причин для паники и этих мыслей не было, Райан игнорировал шрамы, полностью чёрные глаза, а хриплый голос и вовсе считал крайне сексуальным. Он не боялся, не кривился, и Джону иногда казалось, что в чужих глазах есть что-то, что он не может прочитать. Пока что. Он делал ставки именно на то, что ему нужно время на понимание всего Райана, а не той части, которая была ему доступна до этого. И в которую он и влюбился. Под приближающийся конец недели внутренний трепет первых отношений сменяется тягучим ощущением нужды, действительно вынуждающей их, скрываясь от чужих взглядов, вжиматься в любые хоть сколько-то подходящие для скрытности места. В обычной для такого темноте Джон замечает, что у Выжившего в темноте светятся глаза. Не сильно, просто две маленькие серые точки, но это было горячо. Только это слово единственным попало под руку трезвому хозяину для описания его парня. Целоваться в каморке было горячо, сжимать зубы, чтобы не стонать, когда Райан опускался с поцелуями на шею — горячо, даже стягивать с мужчины броню было горячо, обжигающе, когда испещрённые шрамами пальцы касались чужой кожи. Гладкой, с движущимися под ней мышцами, будто следующими за касаниями. — Люблю тебя, — шепчет Выживший, подтверждая свои слова силой биения сердца в груди. И не только сердце всем своим ощущением показывает истину Райана. Или же это пистолет в кармане, в чём Джон очень сомневается. — Скажи, что любишь меня. — Люблю, — правда. Хэнкоку нравится эта правда. Райан отвечает ему шипящим на конце стоном, вжимаясь лицом гулю в плечо. Хватка на запястье заставляет Джона послушно замереть, оставив без внимания райденовский «пистолет», и улыбнуться от мягкого поцелуя в пойманную пальцами косточку. Ни унции жира — кожа, мышцы и кости, не более. Ощущается странно, наверное. Но не страннее того, что Райан вжимается бёдрами в его и смотрит мутным взглядом, едва заметным в полумраке. Любитель гулей, точнее, одного конкретного. Это льстит. И пугает. И вызывает горячий комок в самом низу живота. — Заниматься полноценной любовью в каморке у меня нет желания, — выдыхает Выживший, — но я хочу тебя. Джон это уже давно ощущает и провоцирует. — Если у тебя есть какие-то идейки на этот счёт, то действуй, — на секунду гулю кажется, что чужие глаза вспыхивают азартом гончей, получившей так желанную ей команду. Будоражащее ощущение смешивается с грубоватым поцелуем и секундным вопросом, когда Райан подхватывает его на руки, располагая на своих бёдрах и отираясь ощутимо выпирающим сквозь ткань штанов членом. Джон чувственно стонет, прикусывая губы и вплетает пальцы в чёрные волосы, ни разу не нежно царапая кожу головы от ощущений. Ладонь Райана всё же заползает ему под одежду, едва разбирается с импровизированным поясом из американского флага под едва слышимые матюки, никак не сочетающимися с осторожными прикосновениями пальцев. Не потому, что Райан боится его касаться — уже давно проверено, что нет, — а потому, что боится навредить. Очень мило с его стороны, но Хэнкок попросту не чувствует половину из этих лёгких прикосновений к шрамированной коже. Низкая чувствительность или что там док пыталась ему объяснить. Что Джон точно чувствует, так это прикосновение чуть шершавых подушечек к текущей предэякулятом головке члена, который на подобное отвечает большим количеством растираемой по всей длине смазкой. Дыхание от медленных движений вверх и вниз сбивается быстро, воздух вбивается в лёгкие неровными толчками в ритме Райана, толкающегося медленно, но сильно, что каждый раз приподнимает гуля, пытающегося совместить дыхание с поцелуями. — Не боишься кончить в штаны? — усмехается Хэнкок, получая в ответ слабый укус в шею. Не укус даже, так, пародию на засос. — Я бы мог тебе помочь... Райан в ответ фырчит, дёрнув головой. — О, я бы хотел, чтобы ты мне помог, — интонация чужого голоса звучит совершенно незнакомо. Слишком тихо и голодно, гораздо иначе того, как обычно Райан говорит, но чуть ближе к тому, как он произносит угрозы, — но боюсь, что я кончу от одного твоего прикосновения, что не входит в мои планы. Джон открывает рот, чтобы сказать что-то неоспоримо пошлое, но перебивается стоном, когда мужчина проворачивает запястье, задевая едва тронутые радиацией места. Выживший отвечает поцелуем в подбородок и усилением хватки на левом бедре, недостаточно сильной, чтобы навредить и принести боль. И это ощущается хорошо. Почти также хорошо, как и сам секс в каморке под угрозой быть обнаруженным кем угодно, кому вдруг стукнет поговорить с Райаном. Это должно пугать и будоражить, но не более чем факт того, что этому человеку потом будет плохо. — Блядь, — шепчет после очередного поцелуя Райан, прикусывая нижнюю губу. Хэнкок выдыхает смешок, обнимая мужчину одной рукой и прижимаясь ближе, чтобы затем толкнуться в чужую ладонь. — Джон, — так имена не произносят. С тонкими молящими нотками и почти собачьим скулежом, заставляющим ёкать заходящееся в приступе сердце. Возможно, так выглядит любовь. И звучит она также, как и выглядит — приятно до дрожи в медленно устающих от одной позы коленях. Не самая большая проблема в его жизни, честно говоря. Не на фоне секса, которым он не занимался... какое-то время. Именно «какое-то время» приводит к быстрой разрядке под громкий стон, заткнутый поцелуем, чтобы их не услышали. Ощущение оргазма разносится по телу с позабытым чувством удовольствия, обостряющимся от последних касаний чуть тёплой ладони на члене, стирающей сперму и подсохший предэякулят, чтобы затем вытереть это о какую-то ветошь, попавшую под руку в прямом смысле этого слова. — А ты..? — недоговаривает Джон. Райан на это улыбается, тычется носом под челюсть и всем своим видом показывает, что «да и он тоже». Мягко и без слов, как ему удобнее и как немного привычно самому Хэнкоку. За дверью раздаётся какой-то шум, вынуждающий Выжившего напрячься и уставиться на тонкую деревянную преграду в их маленький мирок. Гуль за это время успевает быстро привести себя в порядок, поморщиться от ощущений и нацепить на лицо похабную улыбку, которую спустя секунду стирает поцелуй, едва шаги исчезают вдалеке. Райана ищут, никак иначе. Повезёт, если это не очередная проблема одного из десятка ограждённых бетоном и турелями поселений. — Я знаю о чём ты думаешь, но нет. Меня ищут для того, чтобы сбегать туда, забрать то и отнести, — мужчина закатывает глаза. Джон его полностью понимает, хотя сам подобным ни разу не занимался. Это ведь дело для курьеров и энтузиастов-наёмников, а не для мэра. — Пошли они нахер, у меня есть более важные дела. Например, ты. И секс на нормальной кровати, вдали ото всех. — Звучит очень хорошо. Идеи? — Взять Пчелу, улететь на маяк, там как раз никого нет. И там точно есть кровать для классической порнухи: скрипучая и бьющаяся спинкой о стену, пока на ней громко стонут от хорошего секса. — Это звучит как самое лучшее предложение, которому я не могу отказать, — есть одно получше, но сама мысль о нём пугает. Может, когда-нибудь потом она перестанет это делать, когда Джон научится смотреть гордо и прямо, а его боязнь самого себя уничтожится под гнётом любви необычного человека. Потом, это точно. А сейчас у них есть более важные дела, одним из которых является посыл Престона погулять и вызов Пчелы. — Тогда побежали, пока на меня не повесили ещё что-то. Они действительно сбегают — улетают, точнее — под предлогом проверки рубежей поселений и отстрелом всякой швали, портящей виды Содружества. Чего точно никто не узнает, так это того, что у восстановленного маяка давно уже никого нет, но действительно есть скрипучая кровать с красивым видом на вечернее небо, освещаемое лучами горящей ночью лампы огромного здания. И хорошо, что об этом никто не узнает. Личные секреты должны быть у каждого. Хотя, Псина наверняка уже догадался.