Гадкий утенок

Тэхён оттянул пониже ворот футболки, замазывая зеленым корректором красноватые засосы. Закончив с выравниванием цвета, осторожно нанес поверх консилер. Покрутил головой до хруста в позвонках, выискивая еще однозначные пятна, и покраснел, вспомнив прошедшую ночь. Чон был поистине ненасытным: ложился с ним в постель невозмутимый ледяной альфа, а после погашения света на него наваливался жадный урчащий зверюга. Эта безумная страсть поражала и приятно вдохновляла. Может быть… ну, может быть, судьба к нему благосклонна, и отстраненный муж, связавшийся с ним из-за желанного патента, втайне в него влюблен? Представить Чона пылающим от любви было невозможно, даже при очень, очень богатой фантазии, на недостаток которой Тэхён не жаловался. Так что приходилось изгаляться и доштриховывать романтическими деталями портрет железного бизнесмена, давно и прочно женатого на карьере, по папиным словам. Но так хотелось поверить в чудо! У него были, конечно же, отношения, базирующиеся на взаимной симпатии и теплых чувствах, но лишенные драматических страсти и жара. Какой омега не мечтает о бескрайней любви принца? А на принца, точнее короля, Чон тянул, даже не так: он был бесспорным королем, что по внешности, что по воздействию на окружающих. И пусть Тэхён пока не испытывал к нему и доли тех чувств, должных существовать при подобном раскладе, но был уверен, что вскоре сможет их разделить. Если те, конечно, Чона обуревали. Ошибиться было страшно. Будет же больно и стыдно, если он надумал себе лишнего! Тэхён со вздохом натянул толстовку и задумчиво потеребил тесемки капюшона, взъерошил волосы. Наверное, надо было начинать с другого конца: сменить гардероб, прическу, чтобы соответствовать неотразимому Чону. А то ходит вечным студентом в неизменных джинсах, футболках и толстовках. Тому наверняка с ним неудобно появляться в общественных местах. Тот заметит усилия, проникнется и вербально обозначит положение вещей. И у них начнутся не контрактные, а настоящие отношения. Они постепенно узнают друг друга получше, притрутся, найдут точки пересечения. Судя по новехоньким обложкам книг в кабинете, Чон не особо любил читать — книг скорее служили частью интерьера, чем насущностью. Но кто знает, быть может, он начитан и вполне сможет поддержать разговор, скажем, о Драйзере? Он, как никто другой, подходил на роль Каупервуда — такой же оперирующий только цифрами и прагматикой делец. Или ему будет неприятно сравнение с тем героем, ну тогда Тэхён предложит ему поговорить о далеких от бизнеса образах, но тоже созвучных с Чоном. Например, мистера Дарси из «Гордости и предубеждения». Хотя нет, тоже провальная ассоциация. Обуваясь, взвесил в руке телефон и после заминки набрал номер. Папа ответил тотчас же встревоженным: — Вы что, поругались? — Привет, папа. Нет, — растерянный Тэхён не понимал, с чего вдруг папа так решил. С Чоном немыслимо было поругаться: во-первых, Тэхёну бы духу не хватило с ним спорить, а, во-вторых, Чон не походил на человека, любящего выяснять, кто прав, кто виноват. — Как дела? — Фу, от души отлегло, — папа чем-то зашуршал. — Дела идут отлично! Зятек оправдывает ожидания. Слияние нашей компании и его холдинга дало фантастический результат! Мы с Джином зашиваемся: столько заказов, столько!.. Прибыль в этом году будет в десять раз больше, как минимум! Извини, Тэхён, я очень занят. Ты что-то хотел? — Рад за вас, — Тэхён приободрился: выполнение долга помогло семье, значит, он не бесполезен. Привычно укололо, что папе неинтересно, как он живет и приспосабливается к мужу. — Я хотел спросить у тебя контакт стилиста. Хотел бы обновить гардероб и прическу. Папа надолго потерял дар речи. Причины тому были: Тэхён наотрез отказывался «прихорошиться» и даже ради свадьбы не согласился отрезать покороче волосы. Сошлись на компромиссе: укладке. — Тэ, — наконец отмер папа. — Это, конечно, хорошая идея. Негоже с Чоном появляться в обществе таким… эээ… замурзанным. Но хотелось бы понять резоны внезапного преображения. Надеюсь, — папа снова взял паузу. — надеюсь, ты не возомнил себе невесть что? Пожалуйста, Тэхён, не надо идти на поводу глупых иллюзий, чтобы потом не было безумно больно. Чон Чонгук женился на тебе из практических соображений. Это правда и константа. Такие, как он, не влюбляются и не теряют голову, голова нужна для другого — для успеха. А сердце они и вовсе не имеют, вместо этого органа у них встроен калькулятор. — Я понимаю, папа, — стало неловко. Папа его тайные чаяния раскусил в два счета. Чувствуя, как полыхают от стыда щеки, Тэхён толкнул дверь. — Просто считаю, что мужу надо как-то соответствовать. Я же одевался в костюмы и смокинги для твоих приемов, чтобы не нанести вред твоему имиджу. В повседневной жизни не приходилось тебя куда-то сопровождать, а с Чоном… Чонгуком мы выходим в рестораны. За миновавший месяц они действительно выходили иногда по выходным в рестораны, еще побывали на двух выставках, посвященных иллюстрациям классической и современной литературы, а также фольклористике. Чаще не получалось, потому что Чон работал из дома и на выходных — империя была требовательной. Инициатором всегда был Чон, которого секретарь снабжал информацией о лучших выставках по теме, интересующей Тэхёна. И это было очень приятно, хотя неловкость между ними продолжала висеть, и беседы не стали оживленнее. Тэхён что-то лепетал, Чон внимательно слушал, кивал, изредка вставлял пару слов. Не производило впечатления, что Чона как-то интересовала экспозиция, зачастую казалось, что он попросту отбывает повинность и еще: чувствует себя полегче с мужем вне дома. Однако он все-таки шел навстречу, поэтому и Тэхён должен был. — А, молодец, — папа деловито хмыкнул, защелкав экраном. — Сейчас тебе вышлю контакт волшебника, только он сможет справиться с самыми запущенными кейсами. Беспрекословно выполняй его рекомендации и не спорь, Тэхён! — Спасибо, хорошо, не буду, — Тэхён застыл с занесенной над лифтовой панелью рукой. Не прервешь же папу блоком связи в лифте. — Удачи и вышли потом фото. Чао, я полетел, — папа чмокнул воздух у динамика и отключился. Чон собирался улететь в длительную командировку через три дня, их должно было хватить для намека, что Тэхён всячески старается сделать их брак настоящим. И, если повезет, и стилист сделает из гадкого утенка прекрасного лебедя, то Чон впечатлится. С этими мыслями Тэхён, безудержно улыбаясь, шагнул в раскрывшуюся кабину. О да, он приложит все усилия и ничему не будет противиться, чтобы стать привлекательнее. Вряд ли, конечно, похожие будут восхищенно замирать при его появлении, как замирали, неприкрыто пялясь на его мужа, но чем черт не шутит. Иногда профессионалы творят чудеса. Повертелся, сосредоточенно разглядывая себя в зеркале. Ну да, видок привычно изможденный, синяки под глазами светят похлеще ламп, зато худой, как модель. Моделей же не зря зовут вешалками — на них любой наряд должен слегка висеть, чтобы создавался эффект элегантности. Волшебник мгновенно ответил на вежливое сообщение: выслал адрес и время, выставил ценник. Нули поразили, Тэхён аж пискнул от неожиданности: работая библиотекарем, он бы набрал эту сумму, пожалуй, только за год. Хорошо, что у него безлимитная кредитка. И, надеясь, что муж не возмутится по поводу огромных трат, Тэхён решительно отписался, что принимает условия. Для достижения желанной цели — стать достойным спутником Чона и подтолкнуть к признанию — ничего не жалко, тем более чужих денег. Располагался гуру преображения Пак Чимин в элитной высотке Каннамгу, до которой Тэхён добрался за считанные минуты и прокоротал оставшееся время в ближайшем кафе. Поднялся с замиранием сердца, вошел после ленивого «Войдите», робко улыбнулся, открыл рот, чтобы поздороваться и… — Идеальный скелет! — Пак всплеснул руками, и два лощеных омеги согласно закивали. — Так, запишите, что я подарил клиенту комментарий Сальвадора Дали. Используем для следующего интервью. — Проходите, Тэхён. Со мной можно разговаривать на ты и по имени, ничего, что я тоже без экивоков буду общаться? Это Суен и Лиху, мои помощники. Тэхён суетливо одернул полы толстовки, разулся, не зная, как относиться к сомнительному комментарию: как к комплименту или осуждению. — Д-да, конечно. Приятно познакомиться. — Цвет лица ужасный, его спасет только толстый слой тонального крема. И эта природная прозелень… — Чимин обошел по кругу, оценивая. — пожалуй, ее можно сделать изюминкой. Высокие скулы — отлично. Лихорадочно блестящие глаза — мм, вы не на наркотиках, надеюсь? — Нет, — в ужасе помотал головой Тэхён. — Хм, интересно, — Чимин похлопал пальцем по полным губам. — Что ж, шестеренки гениальности задвигались, я рожаю, рожаю идею! И вуаля, родил! — победоносно крутнулся вокруг оси, горделиво выгнулся, подбоченившись. И Суен с Лиху с обожанием на хорошеньких мордашках бодро закивали. — Образ Мосс начала двухтысячных, скрещенный с образом Твигги шестидесятых с флером Мерилина Мэнсона! Астеничная наркоманка-модель! Только добавим гранжа, чтоб подчеркнуть прозелень. Волосы иглами, смоки-айз, накладные ресницы. — Может, не надо? — ужаснулся Тэхён и опомнился, заткнувшись: он обещал, что не будет противиться. — Надо, детка, надо. Иначе твоя особенность останется погребенной под гнетом вот этого, — Чимин брезгливо сделал пасс, демонстрируя ущербность его вкуса. Сначала поехали стричься. Чимин пыхал вейпом, листая журнал и попивая кофе, пока парикмахер стремительно щелкал ножницами. На плечи опадали длинные пряди, скользили по черной накидке вниз. Тэхён провожал их радостным взглядом: прощай, старая жизнь, да здравствует новая, в которой появится любовь! Но когда парикмахер закончил, Тэхён остолбенел. То, что было у него на голове, сложно было назвать приземленным словом «укладка». Разной длины ассиметричные пряди то свисали, то стояли острыми иглами. Походило на смесь дикобраза и болонки, которая безжалостно обнажила торчащие уши и обратила внимание на тощую шею. Но Чимин остался доволен. Щелкнул пальцами, рявкнул «погнали». И они погнали. По бутикам, в которых на Тэхёна надевали многослойные рваные творения высокой моды, увешивали его цепями. Попутно поясняли, что с чем сочетать и по каким случаям носить. Для того, чтобы он не запутался, накупили сразу же двадцать разных аутфитов, пометили их номерками — Пак Чимин знал свое дело. Тэхён успевал только проводить карточкой или телефоном по платежным терминалам, согласно мычать и пугаться все больше. Напоследок с ним поработал визажист, сделав его неузнаваемым. Тэхён тихонько вздохнул. Сложно было моргать из-за тяжелых накладных ресниц, густая траурная обводка придавала глазам печали и выразительности, как и выбеленная кожа. Вышел то ли Пьеро, то ли сенбернар. Ему понадобится уйма времени, чтобы с изменениями свыкнуться. Ничего, главное, чтобы Чону понравилось. Ведь большинство нарядов, покупаемых папой, Тэхён не мог оценить по достоинству, но они ему шли. Когда к вечеру закончили с «базой» — так купленное обозначил Чимин — и наскоро перекусили, Тэхён определился с луками на три оставшихся до командировки дня. Каждый день должен был притягивать Чона к нему все сильнее. Приехав домой и убедившись, что муж еще не вернулся, Тэхён указал Суену и Лиху, где можно развесить одежду. Осторожно прошелся пуховкой по скулам, убирая ненужный блеск. Присел на край дивана и приготовился ждать. Как только дверь щелкнула замком, и дверном проеме нарисовалась знакомая плечистая фигура, Тэхён подскочил, принял выученную позу, томно скосился вбок. Что-то упало с тяжелым шлепком — похоже, портфель Чона. Наступила напряженная тишина. Чон явно проникался и восхищался, судя по окаменелости и прерывистому дыханию. Не зря Тэхён убивался целый день и устал, как раб на галерах. Тэхён, решив, что можно приступать, пошел к мужу от бедра. Толстенные платформы гулко бухали о паркет, рваные слои шелка и вискозы шелестели, цепи позванивали. И он поймал себя на мысли, что подобные звуки издавало кентервильское привидение. Отличная аллегория. Он должен быть эфемерным, поэтичным и слегка трагичным, если верить Чимину. — Добрый вечер, — Тэхён чуть присел, почти сделав книксен. Колени по-прежнему подгибались в присутствии мужа. — Д-добрый, — Чон дернул галстучный узел, будто тот его душил. Непроницаемо черные глаза, по обыкновению, не выдавали его эмоций и мыслей, но блестели так, что довольный Тэхён прочувствовал, что впечатлил. — Ты как-то иначе выглядишь, Тэхён. — Спасибо, — Тэхён повернулся вокруг оси, едва не рухнув на высоченных платформах, и через плечо с кокетливой улыбкой спросил. — Ужин? — Да, — Чон подхватил портфель. Ужин протикал как обычно — с редкими вопросами и ответами. Тэхён клевал салат, чувствуя на себе пронзительный взгляд. Нервничал, позвякивая столовыми приборами, и деловито думал, что завтра утром надо встать пораньше, чтобы накраситься и уложить волосы. После ужина Чон удалился в кабинет, чтобы обработать срочные задачи. А Тэхён, с удовольствием огладив приобретенные вещи, потопал мыться. Он сегодня обошелся без послеобеденного сна и засыпал на ходу. Помывшись и закрутив тюрбан, прилег на минутку на постель и мгновенно отключился. Очнулся от горячих поцелуев — от Чона вечно шел жар, словно в том был избыток энергии. Податливо развел ноги, обвил его шею руками и позволил себя взять. Ненасытность мужа порой будила его по ночам — Тэхён подозревал, что многим бы сомнофилия не понравилась, но ему нравилось решительно все. Утром проснулся от вибрации будильника, сонно закачался в ванную — прихорашиваться. Полностью очухался в процессе. Краситься и наклеивать ресницы с непривычки было трудно, но Тэхён очень старался. Скользнул в прежнюю комнату, где его ждал сегодняшний наряд. Натянул кожаные леггинсы, кружевной топ, серый пуловер из ангоры с дырами и пропущенными петлями, туфли на платформе. Выкрался, пытаясь не шуметь, в гостиную, уселся за стол. На столе уже был сервирован завтрак. Под клошами лежали поджаристый тост с сыром для Чона и овсянка для Тэхёна. Горячий кофе запотевал стеклянные стенки японского кофейника, сохраняющем тепло подолгу. Свежевыжатый апельсиновый сок источал аппетитный аромат. Пунктуальный Чон вышел уже одетым, вытаращился на Тэхёна, опять взявшись за галстучный узел. Зачем, спрашивается, так туго затягиваться, если узел душит? Отвел взгляд в сторону, тихо поздоровался и сел на свой стул очень мрачным. Что-то было не то. Тэхён опечалился, сняв клош с овсянки и приступая к еде. Наверное, плохо накрасился. — Я могу приехать к вам в обеденное время, если хотите со мной пообедать. — Не стоит, — быстро ответил Чон. — Я буду очень занят. Выпил залпом чашку кофе и, не притронувшись к тосту, поднялся. Стремительно прошагал в прихожую — Тэхён едва за ним поспевал. А там проронил загадочное, не оборачиваясь: — Не думаю, что подобный эпатаж поможет. Поможет чему? Какой эпатаж? Тэхён растерянно завис, глядя на закрывшуюся дверь. Стало очень обидно, когда мысли привели к единственному выводу: не поможет стать красивее. Чон мог бы и не бить по больному. И он только учится, он коряво красится, неуклюже ходит на неудобных платформах. Можно было бы и снизойти до неумехи, обойтись без грубости. День, начавшийся с левой ноги, пошел насмарку. Тэхён, переобувшись в любимые кроссовки, гулял по парку, любовался золотой осенью и грустил. Но к ужину упорно переоделся в блестящий топ, обнажающий, как он надеялся, трогательные ключицы, брюки палаццо из серебристой парчи, обновил макияж. Чон встретил его тяжелым взглядом. Палитра его взглядов, надо сказать, была скудной: от слабо уловимого равнодушия до раздражения. И сейчас раздражение доминировало. Осмотрел его с головы до пят, нахмурился, поджал губы и остервенело заскрипел ножом, разрезая стейк из мраморной говядины. Дал понять, что ни дорогие шмотки, ни накладные ресницы из погибшей зазря норки Тэхёна не превратят в прекрасного лебедя. Тэхён смаргивал слезы, с трудом сдерживался, чтобы не шмыгнуть носом, но терпел. Попробует еще раз — в последний день перед отбытием Чона в Америку. А потом, что уж, нахлобучит футболку и джинсы. Спектакль не удался, примадонну освистали. Третий день стал похожим на второй идентичным бобом в стручке. А на четвертый, в утро отбытия Чона, Тэхён выбрал сногсшибательный наряд — Чимин так его и назвал: drop dead gorgeous. Полупрозрачная серая органза туники с блестками и огромнейшие мешающие двигаться гофрированные цветы из жесткой парчи на ней. Телесного цвета прозрачные брюки из той же органзы. Лакированные ботинки на толстой подошве в тон брюк. Чона должно было пронять. Против подобного шика не мог устоять даже самый привередливый альфа. Чон, взглянув на него, налился суровостью. Лицо словно высекли из камня. Глаза бритвенно сощурились. И Тэхён с тоской понял: все, это фиаско. — Хватит, Тэхён, — Чон даже не стал пить кофе, сразу же направился в прихожую, таща за собой чемодан и портплед. — Прекращай этот цирк! Грохнул дверью. Ударил по натянутым нервам. Тэхён вздрогнул, вжав голову в плечи. Посидел немного, приходя в себя, и рванулся, давясь всхлипами, переодеваться для прогулки. Уже протянув руку к джинсам, передумал: нет уж, он проверит реакцию прохожих. Если и они сочтут его за несуразицу, то Чон прав, осуждая за попытку стать красивее. Напялил вместо джинсов вчерашние кожаные леггинсы — погода не располагала к воздушной органзе. Поверх туники накинул малиновый кардиган из тонкого мохера, потом — темно-серый из шерсти, потом — грубой вязки из джутовой нити толщиной в палец. К волосам прикрепил малиновый берет. Вышло гранжево, шикарно, вызывающе — на грани. Горделиво выступал, ежась от холода — кардиганы не полностью прикрывали почти обнаженную грудь. Изучающе смотрел на лица прохожих: те растерянно моргали, кто-то щелкал камерой, улыбался. Уехал специально подальше от искушенного Каннамгу вв Сондемунгу, чтоб не смазать эффект. Им-то нравилось, так почему Чону не нравится? Тэхён обиженно сопел, чувствуя, что может погулять всего лишь час в такой легкой обертке, иначе сляжет с простудой. Заложенный от подступивших слез нос и так практически не пропускал воздух, приходилось дышать через рот. Впереди на тротуаре, закрывая его на две трети, пролег предупреждающий строительный барьер. Рабочие разворошили тротуар и прилегающий к нему метр дороги, из-за чего образовались грязные глубокие лужи. Мда, и как быть? Если втиснуться в оставшуюся треть между барьером и зеркальной витриной магазина, то можно помять тафтяные цветы. Если обойти по проезжей части, не ровен час, его задавят. Красота или жизнь? Тэхён поразмышлял минутку и выбрал красоту, осторожно ковыляя и оглядываясь. Вдруг проезжающая машина нырнула колесом в лужу, выбросив фонтан строительной грязи, смешанной с землей, окатила его с головы до ног и умчалась. Тэхён передернулся, оторопело разглядывая испорченный наряд. Рабочие, покидав кирки и лопаты, выпрямились и… загоготали. Он стремглав рванулся к тротуару, еле дыша от унижения и злости — всех могут окатить, всех! Зачем же глумиться? Встал как вкопанный, уперевшись взглядом в зеркальную витрину. Да, теперь стало ясно, почему Чон упоминал цирк. Он смотрелся гротескным клоуном, над которым можно только посмеяться сквозь слезы. Неимоверно худой, с видимыми сквозь тонкую органзу костями, вульгарно накрашенный, одетый в уродливую нахлобучку из множества странных нарядов, чумазый от бурых брызг. А повисший широкими полями берет и объемные туфли придавали ему больше схожести с цирковым кривлякой. Тэхён скривился, сдерживаясь из последних сил, сгорбился, видя, как на него указывают пальцами, и слыша издевательский смех. И все-таки тихонько заплакал. Было так больно и стыдно, как никогда. Даже в школе, когда его облили алой краской, копируя Кэрри, ему не было настолько плохо. Что он о себе возомнил? Что станет писаным красавцем только с кучей дорогих тряпок и макияжем, и его может полюбить безупречной внешности альфа? Этот альфа просто берет то, что рядом, пользуется его убогим телом. А идиот Тэхён придумал себе целую феерию чувств на основании банальной похоти. Гогот усиливался, люди толпились, образовывался затор. И деться было совершенно некуда. Тэхён присел на корточки, уткнулся в колени, прячась от чужого веселья. Неожиданно кто-то потрепал за плечо — Тэхён, отшатнувшись, упал. — Тише, тише, малыш, — ласково пробормотал кто-то очень сердечный, что чувствовалось по теплой интонации. — Вставай-ка, нечего валяться на холодном асфальте. Застудишь себе все важное, — и грозно прикрикнул на зевак: — А ну, разошлись! Нашли себе потеху, идиоты! Сейчас полицию вызову за публичное оскорбление. Тэхён с трудом встал, опираясь на доброго самаритянина и размазывая в плаче по лицу косметику вперемешку с уличной хлябью. Одна фальшивая ресница отклеилась, повисла, мешая моргать, и он резко ее отодрал вместе с собственными. — Я вот туточки живу. Зайди ко мне отмыться и согреться. Потом тебе такси вызовем, домой отправим. Но сначала ты отведаешь мой фирменный суп с кимчи и тофу. Он мертвеца из могилы поднимет, любую грусть-печаль прогонит, — его приобняли за талию, взваливая на себя и таща. Тэхён размытым от слез зрением смотрел на спасителя и заикался: рыдания не позволяли что-то сказать. Спаситель был невысок и худощав, лет ему было где-то под шестьдесят. Улыбчивый, не смущающийся сетки морщин, согревающий теплыми карими глазами. Если даже он окажется серийным убийцей и прирежет в своей квартире, то пусть! Окажет миру посильную помощь — на одного неудачника станет меньше. — Меня зовут Чжунг Симцзян, а тебя? — уже в тесной кишке прихожей спросил его Симцзян, а Тэхён, послушно высморкавшись в предложенные салфетки, улыбнулся. И имя у спасителя было соответствующее — Сердце. — Ким Тэхён. Рад знакомству. Спасибо, что спасли. — Э, брось. Какое ж это спасение! Каждый должен был прийти на помощь. Набросились стервятники на бедолагу — ух, я им еще задам. Выйду и все скажу, — Симцзян усадил на покрытый разноцветным пледом старенький диван, пружины которого безжалостно впились Тэхёну в задницу. — Но потом. Сейчас дам тебе сменную одежду, потеплее. Согрею суп. Айщ, у меня же еще сладкий пирог с бобами есть. Закатим пир на весь мир? — Закатим, — согласился Тэхён, глядя на него с обожанием. К нему никто еще не был настолько добр, чтобы пригласить к себе домой и позаботиться. — Иди вон в ту дверь, вымой личико. Если крем нужен, то возьми любой. Я сейчас, — и Симцзян проворно метнулся в соседнюю комнату. Тэхён старательно, до скрипа, вымыл лицо, смазал кожу кремом для рук и пошел обратно. Не стесняясь, чувствуя, что его принимают любым, разделся до пояса, облачился в уютную клетчатую фланелевую рубашку, которую ему подал Симцзян, сверху натянул один из кардиганов. И предложил: — Давайте вместе. На крохотной кухоньке они то и дело сталкивались локтями, но почему-то эти столкновения тоже поддерживали. Было приятно слушать воркотню Симцзяна, его рассказ о себе. Тот давно овдовел, дети разлетелись по разным странам, внуков еще не подарили. Неуемную энергию тот вкладывал в благотворительные проекты, работая волонтером. Тэхён оттаивал с каждым словом, с каждой ложкой вкуснейшего супа и, отринув собственные табу, с удовольствием вгрызся в безумно калорийный пирог — Симцзян же потратил силы, чтобы его испечь, значит, надо было отдать должное. Не хотелось и думать, что придется возвращаться в негостеприимную роскошь мужниного дома. Сидеть, подперев щеку кулаком, и слушать Симцзяна, смотреть фотоальбомы с его детьми и почившим мужем — прикасаться к чужому тихому счастью — было прекрасно. Потом они в четыре руки прибрали дом, приготовили обед, посмотрели фильм. Симцзян не гнал, а он не торопился уйти. И не заметил, как на улице стемнело. — Я все болтаю и болтаю, намекаю, что тебе тоже надо б поделиться, — Симцзян весело подмигнул. — Судя по тому, что ты никуда не спешишь, тебя никто не ждет? — Никто, — легко согласился Тэхён и, поймав мимолетный взгляд на обручальном и помолвочном кольцах, преломляющих электрический свет, добавил: — Муж уехал на две с половиной недели в командировку. И вообще, я бездельник, работы нет, так что и спешить некуда. — А оставайся у меня, — так же легко предложил Симцзян. — Мне очень одиноко, знаешь ли. Скучаю по времени, когда со мной жили дети. А заняться будет чем. Завтра пойдешь со мной волонтерить, идет? — Идет, — Тэхён радостно закивал.