Ренессанс наших звёзд

— Хванун? — раздался удивлённый женский голос в трубке. — Мисс Хан, — прохрипел Ё, отпив воды из стакана. — Я… — Что-то случилось? — спросила женщина. Мисс Хан была молодой, ей недавно исполнилось тридцать четыре года, но она по праву являлась одним из лучших частных психологов в Сеуле. Ещё на первом сеансе она договорилась со своим сложным клиентом о том, как к нему обращаться, и Ё обошёлся вариантом с именем. Хванун не сразу ответил, подумав, что ему следует положить трубку, проигнорировать все дальнейшие входящие. Никакой специалист не захочет услышать о том, что у его подопечного, вроде бы излечившегося, случился рецидив — слишком бьёт по самооценке, а цену себе Хан знала. И Хванун об этом знал не меньше: когда-то терапия отнимала все его деньги, которых сейчас стало в разы больше. Эта терапия стоила каждой воны и уберегла, на самом деле, от моря страшных ситуаций, которые могли произойти на горячую голову без присмотра. — Простите, я… Я не знал, кому звонить, — пролепетал он, схватил брошенные на пол брюки и порылся в карманах в поисках сигарет. — Вам удобно будет встретиться сегодня? — затрещал в ушах вопрос Хан. — Можете подъехать ко мне, или… — Вы даже не спросите, что произошло? — резко перебил Хванун и тут же себя одёрнул. Давненько он не был таким раздражённым, как этим утром. — Предпочитаю не делать этого за бесплатно, — с улыбкой сказала она после недолгой паузы. — Извините, — растерянно пробормотал он. — Да, я приеду, скиньте мне только время и адрес. Пожалуйста. — Договорились. Мисс Хан назначила приём на двенадцать часов дня в своём прежнем офисе. Хванун тут же перематерился от того, что не предложил время самостоятельно. На сборы оставалось меньше часа, если он хочет успеть приехать без опозданий, а нужно было ещё позвонить руководителю по работе и солгать про больничный. Вместо звонка боссу или его приближённым, Ё набрал номер Сохо — единственного друга в труппе. Он обязательно придумает, как выгородить Хвануна перед разъярёнными коллегами и начальством. Вот такой Сохо молодец, а ещё он один из тех единственных, с кем Хванун не спал в труппе и даже не целовался по пьяни. Когда со звонком и приготовлениями к выходу было покончено, Хванун захватил сигареты и вылетел из дома на улицу, где уже поджидало такси. В спешке покурил и залез в машину, откинулся на спинку сидения, прикрыл глаза и поморщился от мыслей о том, что совсем скоро ему придётся делать то, что он так ненавидел. Открываться специалистам по психологии, чуть что накрыло, он взял за правило. Жаль, на рассвете опоздал, но пьяным мозги тоже никто не лечит. Мисс Хан его бы наверняка выгнала с таким укоризненным тоном, а подобная выходка с алкоголем в прошлом как-то раз была… «Да, Мисс Хан точно бы выгнала», — подумал Ё. — Чай, кофе, воду? Эти три слова, следующие за приветствием, всегда усыпляли нервы как минимум наполовину. Неважно, как плохо, нервно, дёргано — чай-кофе-вода, приятный негромкий голос, белые стены кабинета с окнами, откуда открывался вид на серый городской пейзаж, и всё кажется более-менее переживаемым. Кажется, что всё пройдёт, как проходило и раньше. — Воду, пожалуйста, — пробормотал Хванун и сел в удобное кожаное кресло. Мисс Хан словно знала, что он попросит именно воду, и сразу переставила пластиковый стаканчик с прохладной жидкостью на низкий стеклянный столик перед собой. Он разделял психолога и клиента вместе с тонкой стопкой чистой бумаги и несколькими цветными карандашами. — Как вы себя чувствуете? — Нормально, — быстро ответил Хванун и откинулся на спинку кресла. — Трясёт немножко, это от алкоголя, наверное. Я прошлой ночью выпил много, вернулся домой только… утром. — Что-то отмечали? — уточнила Мисс Хан и что-то записала в блокнот. Хванун давно перестал испытывать раздражение от того, что из его речи что-то записывается, а из этого вытекают выводы или что там вообще происходит в блокнотах у психологов. Мисс Хан просто делала свою работу, и делала её хорошо, судя по тому, что Ё Хванун до сих пор был жив. Этого было достаточно. — Нет, — наконец сказал он. — Ребята из труппы позвали в клуб, ну, и я пошёл. Я не собирался сильно напиваться, это как-то само… Мы общались, танцевали, пили, было хорошо. Потом я заметил на баре нового бармена, он был очень похож на… Того парня, который меня изнасиловал. Меня начало крыть, поэтому я пил, и пил, и пил… Хванун поймал себя на том, что чуть было не назвал Ёнджо по имени. «Парень, который меня изнасиловал», — так называть его было куда легче. Это звучит как что-то мерзкое и отвратительное. Что-то бесконечно далёкое от «парень, которого я любил» или «парень, который любил меня». — Я не сразу понял, что это он, потому что прошло четыре года, он перекрасился, и одежда у него такая закрытая была, татуировки не было видно… Потом я случайно наступил на ногу одному мужчине, он стал ругаться и хотел ударить меня. А он… — Хванун осёкся. «Ёнджо, его зовут Ёнджо», — повторил он про себя. — Ёнджо, того парня зовут Ёнджо, он влез между нами и защитил меня. У него рубашка немного расстегнулась сверху, и я увидел татуировки, и по ним узнал его. — Что вы почувствовали в тот момент, когда поняли, что это был Ёнджо? Хванун помолчал какое-то время, вспоминая, что же он чувствовал. Со страхом и ужасом всё понятно, однако под ними было и нечто иное. Хванун скучал по Рейвену. Боже, как он по нему скучал. Радость, «неужели я нашёл тебя» и ещё табун неуместных мыслей и эмоций. Вот, что было внутри, если соскрести верхний слой испуга и последующей паники пополам с истерикой. — Облегчение, — тихо сказал Ё и почесал бедро на месте свежего пореза. — Я сначала очень испугался, не верил, что это он. Наверное, в шоке был, что-то вроде этого. Я сразу побежал на улицу, просто хотел убежать оттуда и всё. На улице меня стошнило, я пошёл куда-то в сторону, мне стало как-то всё мерзко и я заплакал. Потом мы немного поговорили. Он объяснил, что переехал сюда, потому что его младшая сестра захотела тут учиться. Правда, мне смешно от того, что из всех элитных клубов Сеула он устроился на работу именно туда, где у меня заключён контракт на ближайшие недели. — Что вы думаете об этой работе? Возможно, вам придётся часто видеть Ёнджо. — Когда я понял, что он здесь только из-за сестры, то мне стало спокойнее. Я понял, что он не из каких-то сумасшедших, которые преследуют бывших или вроде того… И что я тут вообще не при делах. — После этого разговора вам стало спокойнее и вы пошли домой? Или вы остались в баре? То, с каким бесстрастием Мисс Хан задавала вопросы, было похоже на плохое интервью или допрос скучающим полицейским. Ё это в ней и нравилось — отсутствие эмоционального вовлечения, которое проскальзывало порой с другими специалистами. Ему нужен был этот остужающий холод и рассудительность, которые обидно видеть в общении с обычными людьми. — Нет, я попрощался с друзьями, взял такси и поехал домой. — Как вы себя чувствовали, когда остались одни после этого? Без друзей и Ёнджо? «Как будто бы умер», — подумал Хванун и стал проворачивать часы на запястье. — Тогда мне стало плохо. Очень плохо. Было много мыслей о том, что я уродлив, и что мои партнёры были заинтересованы во мне чисто из-за секса. Много воспоминаний из прошлого… Я достал лезвие и сделал несколько порезов на бёдрах. — Вам стало легче после этого? — Нет… Хотя, может и стало, не знаю. Первое, о чём я подумал после этого — как долго будут восстанавливаться татуировки. Тату было жалко. — Вы сказали, что чувствовали себя уродливым. Это было похоже на то, что вы испытывали в школе? — Да, — коротко ответил Хванун и замолчал. Когда приступа уже не было, воспоминания о нём вызывали страшный стыд. Хванун знал, что его тело спортивное, подтянутое, рельеф мышц ясно прослеживается. Во время приступа же на всё это плевать, главное — малейший видимый процент жира поверх этих мышц. Как было взаимосвязано это самобичевание из средней школы с изнасилованием в девятнадцать лет, Ё не знал. Он полагал, дело в его больной голове. Адски больной. — Как вы думаете, почему вы стали снова считать себя некрасивым после произошедшего с Ёнджо? — Мне трудно сказать. Может быть, потому что я считал, если бы он правда любил меня, то не сделал бы со мной этого… И если он не любил меня, значит, никто не любил. — То есть, если вас никто не любил, значит, никто не считал вас красивым? И поэтому вы действительно некрасивы? Хванун усмехнулся и выдохнул, отпил воды. Когда Мисс Хан произносила вслух логические цепочки, которые он выстраивал на приёмах, то всякий раз возникало убеждение, что он — дурак, и несёт какой-то бред. — Что-то вроде того. — Как вы думаете, вас бы взяли в танцевальную труппу в Сеуле, если бы вы на самом деле были непривлекательным человеком? Хванун сдался. — За время жизни в Сеуле вам хотя бы раз намекали, что вам было бы неплохо сделать пластическую операцию? — Ладно, я не урод. — Может, вы хотели причинить себе боль по каким-то ещё причинам? «Хотел», — сразу признался себе Хванун. Признаваться себе в чём-то мысленно гораздо проще, чем говорить об этом перед кем-то. Даже если этот «кто-то» — частный психолог, который не имеет права где-либо распространяться о ваших встречах и их содержании. Ё понимал, что дело давно не в мнимых процентах жира. Дело в том, зачем твои руки это делали с твоим телом. Когда режешь себя, тебе становится плевать на что угодно, кроме лезвия в пальцах, крови и распоротой кожи. В стократ эффективнее, чем алкоголь, который играет пятьдесят на пятьдесят — он всё заглушит, или тебе станет лишь хуже, никогда не угадаешь. — В прошлом вы справлялись с тем, от чего хотели избавиться, именно таким образом. Вам это привычно, поэтому вы снова пришли к этому методу, когда захотели уйти от Ёнджо полностью. Вы ушли из клуба, но продолжали о нём думать, и в этот раз попытки напиться вас не спасли. Тогда причинение себе физической боли показалось вам тем, что нужно... Дальнейший час приёма пролетел быстро. По-другому с Мисс Хан не бывало: чай-кофе-вода, наводящие вопросы, освобождение от оков собственного сознания и смех от понимания, какой же ты всё-таки идиот. Хванун понимал и то, что это ненадолго. Рано или поздно нечто опять подтолкнёт его к границе адекватности, он снова с собой что-нибудь сделает и потом снова будет смеяться в кресле кабинета психолога. По крайней мере, подобное случалось реже и реже за месяцы работы над собой. — Вам нужна медицинская помощь? — спросила напоследок Мисс Хан. — С порезами. — Нет, они не очень глубокие получились… Всё нормально, правда. Они не были на привычных местах в кабинете, приём закончился. Хванун практически никогда не плакал на сеансе, но знал, что под вечер может произойти что угодно. Истерика-другая, как минимум. Потому что нормального во встрече с Рейвеном нет ничего. Мисс Хан на этой территории, которая по сути не являлась рабочим пространством, позволяла себе порой говорить какие-то вещи абсолютно бесплатно и едва ли профессионально. Ё прекрасно осознавал это и спускал ей это с рук — она до сих пор была единственной, кто быстрее кого бы то ни было приводил его ментальное состояние в норму. — Хванун, вы должны пообещать мне, что это больше не повторится. Я даю вам уйти сейчас только потому, что вижу, вам лучше. Выкиньте лезвия сразу, когда вернётесь домой. — Вы помните, почему я плачу вам, Мисс Хан? — ответил Хванун, бегая глазами по лицу женщины, которое даже не дрогнуло. — Вот поэтому вы просто так меня отпускаете. Он нащупал сквозь карман брюк пачку сигарет и отправился на выход. — Лезвия выкину. До свидания.